Москва встретила меня сдержанно, почти благосклонно, однако, с дороги и в виду печального груза памяти и долгой внутренней неустроенности во мне, не задев никаких других чувств, кроме глубокого понимания ее значимости и моей малости. Что привело меня в великую столицу? Только Бог. Незримые силы, дав мне свои причины, в свое время мне однозначно указали сюда, и мысль не пожелала протестовать, хотя и не искала здесь своего конечного пристанища. И не переоценивала я себя, и не была это высоко поднятая планка или дань самомнению и гордыне, и легко бы я устремилась в любой другой русский городок учиться, но была ведома Самим Богом сюда потому, что та, которая должна была заговорить с Богом и Волею Бога передать людям Совершенные Знания, Новые Святые Писания, обязана была побывать в сердце России, ибо, иначе, ее предварительный Земной опыт, внутренние переживания и земные награды оказались бы не полными.
Теперь я также расцениваю свой приезд в Москву в июне 1974 года, как и Милость Бога, и знаю, что ни один не направляется сюда по своей личной инициативе, какую бы цель он ни имел и из какой бы причины ни исходил, но только Волею и Планом Отца Небесного. Ибо у Бога очень много заслуженных душ, которые в прошлых рождениях могли быть среди тех, кто собой, своей жизнью защитили Москву, Россию, русский народ и получили право или побывать здесь, или обосноваться, и это надо понимать.
По приезду, оставив один чемодан в камере хранения на вокзале, взяв с собой самое необходимое, я направлялась на Ленинские Горы по адресу подготовительных курсов Московского Университета, почему-то чувствуя себя в Москве почти невидимой, а потому благоприятно, ибо теряла саму себя в людском потоке, сливалась с ним и, наслаждаясь метро, отмечала в себе, как все в метро умно устроено, как четки указатели, а потому невозможно растеряться, невозможно почувствовать себя беспомощной и нет необходимости спрашивать у других.
Однако, понимание мое о моей невидимости рассеялось тотчас, как я оказалась на улице. Ведомая адресом, я была остановлена раз пять беспокойными мужчинами разного возраста, услужливо предлагающими мне сомнительные услуги, славу или осыпающие комплиментами отнюдь не самого пристойного содержания. Один вызвался снимать меня на Мосфильме, другой сулил фотопробы, третий льстил мне моими глазами, представляясь художником, четвертый предлагал услуги таксиста… Мой чемоданчик, видимо, играл свою роль и за меня представлял меня приезжей из периферии, а потому и предлагали завораживающие сказки, уготованные для новоявленных девиц, ищущих и желающих земного рая, с этим только ступив на столичную землю.
Но, благополучно достигнув курсов, я была направлена в общежитие Университета, куда и вселилась. Это было кирпичное четырехэтажное здание, где меня подселили в комнату на первом этаже к студентам пятого курса журфака, которые через недельку уже собирались разъезжаться, а мне предстояло ходить с недели полторы на очное продолжение подготовительный курсов, и далее сдача экзаменов в университет на мехмат первым потоком.
Могла ли я думать, что и здесь судьба не пожелает отдохнуть от меня, но снова методично и упрямо будет вести меня странными кругами, выставляя напоказ там, где мне, здраво рассуждая, и тем более в Москве, совсем не должно было быть места. Ну, тихонечко бы себе сдавала вступительные экзамены, готовилась бы, как все. Но нет. Все, все встречи, все переезды, все малейшие события непременно должны были выставлять меня, вновь и вновь подавая мне, таким образом, одну и ту же мысль: так что же это я за такое?
На самом деле, недолгая журналистская среда, та элита, которой я благоволила в себе, и путь свой также как-то в будущем увязывала с пером, оказалась передо мной так близко своими лучшими представителями, что хотела я или нет, но обязана была еще и здесь почерпнуть для себя свое даже в столь короткое отведенное мне на это время. Но если бы только почерпнуть…
Несколько дней я вообще ни с кем не разговаривала, ходила себе на занятия и обратно. Однако, не очень-то мне понравилась эта шумная журналистская компания, ибо наша комната была все время наполнена людьми, философскими размышлениями, планами разных уровней, где никого не заботило, сплю я или нет, занимаюсь я или нет, существую я или нет, но время и место заставили меня как-то и скорее не по своей причине разговориться с девушкой, которая, как мне показалось, была очень самонадеянной, многословной, любопытной, бросающей себя постоянно в глаза другим.
Но начатый почти неприветливый разговор, в котором я желала отделаться ничего незначащими фразами, все же состоялся и не по моей инициативе. Вопросы были слишком откровенными и навязчивыми, но… кого же не разговорит практикующий в любое время своей жизни и на любом предмете начинающий журналист. В итоге, я выложила ей (звали ее Марина), хоть и не совсем, всю свою жизнь, то, что и я немного в жизни познала и уже не девушка, ибо так случилось. Видимо в разговоре я успела в чем-то преуспеть, ибо она заметила, что я умна и неплохо говорю, однако сказала, что есть один парень, также студент пятого курса, который любого заткнет за пояс, ибо прекрасно мыслит, аргументирует, лаконичен, превосходно парирует, хорошо владеет речью и идет на красный диплом. Его убедить, его переспорить не удается никому, и я однозначно не смогла бы поддержать с ним диалог или выиграть словесный поединок, поскольку легко можно предположить, что, не имея образования, я не имею и нужный кругозор, знания и интеллект. Однако, я сказала, что легко справлюсь с ним в диалоге, в любом споре философского, жизненного порядка, ибо чувствовала в себе столь непреодолимую силу и уверенность, которые меня и не подводили, что абсолютно точно знала, что ему со мной не сравниться. Скоро наш разговор был известен всем и был назначен день нашего поединка.
Вообще, я начинала понимать, с кем бы ни говорила, что дорожу диалогами с людьми, что люблю аргументировать, точность высказывания, логичность и последовательность доказательств, убедительность, все основанное на справедливости, всех возможных подходах с разных сторон, непременно основываясь на нравственность, чувствовала, что имею свои четкие понимания, мнения, что могу выразить мысль и выслушать другую сторону, что могу и управлять разговором, направляя в нужное русло или привлекая посмотреть на вещи еще с одной стороны, благоприятной для исхода.
Бог как-будто специально смолоду учил и показывал мне, что я могу говорить, что мои мысли, рожденные обстоятельствами и страданиями, не могут кануть, но бережно переливаются в убеждения, убеждения в последовательную речь, а речь ведет к диалогу; присутствие внутренней доброжелательности не противопоставляет, но выводит другую сторону чуть ли ни добровольно к соглашению, ибо, имея нравственную основу, речь начинает обладать и могуществом убеждения, где уже отходов нет, где другой прижат чуть ли ни к стене. Но и для этого нужен партнер с качествами разумными, не бьющий себя в грудь, не отвергающий, не сдающийся на полпути, не ведомый гордыней, но тоже ищущий истину.
Также диалог должен иметь и момент перемирия, момент согласия, момент протянутой руки, если оба с разных сторон подошли к одной истине и разногласий нет. Диалог требует мудрость постоянно, требует любви к тому, кто тебе парирует, требует внутреннюю высоту над любым исходом, как и бесстрашие, как и возможность самой первой протянуть руку, не боясь быть поверженной, если истина восторжествовала и ее можно и нужно принять и утвердить, из чего бы ты изначально не исходила, как и не чувствуя боли поражения.
В диалогах сильных я вновь и вновь испытывала чувства странные, непонятные, непередаваемые. В момент разговора в его начале в тебе живет торжество истины. Ты уже чувствуешь свою победу, ибо силы в тебе неземного происхождения, силы и твои и не твои, но упорно появляющиеся и властно овладевают тобой в самом начале. При этом уверенность в себе рождает неописуемый мир и покой. Тебя не может вывести из себя ни одним своим словом говорящий, он не может тебя и прогневать, но рождает улыбку там, где время от времени у него проскальзывает грубая логическая ошибка, основанная или на невежестве, или на несобранности, или на слабых и размытых убеждениях. То и дело приходится автора высказывания возвращать как бы к исходной точке, указывать его отход от главной мысли, указывать на потерю логики, на противоречивость, его собственными словами загоняя в тупик и начиная разматывать по новой клубок предмета спора, вновь подводя к основной идее его и своей и ища точки соприкосновения или напрочь их отметая, как не имеющие ничего общего изначально.
Сколько раз мне виделось, что суть разговора, уклоняясь, рождает столь ценные новые ветви для разговора, которые никак не хочется отпустить, но, почуяв это, твой оппонент, желая объять необъятное одним махом, уже пускается на новые доказательства, уводя мысль в страну для себя обетованную, и так запутывая себя старательно, как и меня, и только успеваешь вовремя придерживать поводья спора, дабы определиться хотя бы в одном.
А сколько неточных изначальных предложений, которые берутся за фундамент, который на самом деле изначально достаточно зыбкий, и строятся уже целые башни, которым бы надо было рухнуть, но убедить, что эти башни Эйфелевы почти невероятно, ибо эта основа слишком еще прочная в сознании, пока стоящем на своих незыблемых ошибках, которые убрать может время и время.
Но в момент разговора Бог вводил в меня в состояние крайней сосредоточенности. Я видела, что в этот момент входишь в себя и откуда-то изнутри, из моего ума, из скрытых в обычном состоянии глубин поднимаются мысли, как только я вникла в суть вопроса или предложения, несущего в себе потребность моего ответа. Именно оттуда извлекаются легко и необычным путем именно мои убеждения, но оформленные в веские, четкие, однозначные слова и предложения, никогда не банальные, высоконравственные и идут из меня спокойно и строго, с полным контролем всего диалога, где я вновь и вновь погружаюсь в себя за ответом и счастливо, и скоро его нахожу, на самом деле только присутствуя при его рождении, ибо все происходит при мне и без меня.
Процесс разговора становится больным для моего собеседника уже через несколько минут, и здесь я иногда иду на фору, на некоторые незначительные уступки там, где это возможно, позволяя ему базироваться на ошибочном понимании и далее вновь, констатируя его предложение, нахожу изъяны и поднимаю их наверх с тем, чтобы тотчас аргументировать в защиту все же истины.
Однако, имея внутреннее бесстрашие к любому разговору философского порядка, не требующего особых знаний, тем более научных, я замечала, что в этот период я нахожусь в состоянии некоего экстаза, состояния, где говорю я и не я, где я буквально успеваю отправлять из себя слова и предложения наверх, не смея их придержать, изменить, закончить, закруглить. Пока весь разговор не был исчерпан, пока все необходимое не было сказано, и я, и мой оппонент находились в некотором обоюдном напряжении, где я уже начинала порою молить Бога в себе как-то закруглиться, выйти из разговора, ибо уже все сказала и нечего было добавить. Тем более, что и во время разговора и после у меня открывалась сильная головная боль, стучало в висках, я чувствовала непередаваемую слабость и начинала искать уединения, доподлинно в который раз убедившись, что могу говорить и что этим не могу привлекаться особо, также видела, что разговор идет как бы через меня, что я в нем едва участвую, что все в нем мое, но некоторые силы во мне этот разговор и начинают и заканчивают, ставя меня как в известность о том, что было сказано и что в итоге извлечено.
Вообще, на разговоры такого порядка я шла не очень охотно, ибо давно уже поняла для себя, что чаще всего в таких разговорах диалог превращается в монолог, и за мною порою не угнаться, ибо и не возможно проследить четко мою мысль и ей вовремя и в нужном направлении парировать.
На самом деле, я все же разговором редко выходила во вне, ибо мое внутреннее я вновь и вновь напоминало, что это не то и неизменно зазывало домой, внутрь себя, дабы я себя не растеривала, не больно увлекалась игрой слов и радостью таких материальных побед, дабы словами я не мельчила вещи, подменяя деяния самоудовлетворением, понимая, что результат всего диалога есть никакая пища для ума и так она не берется и не зарабатывается, но только опытом жизни.
А пока это все лишь небольшой обзор своих возможностей, за которые не следует требовать плату в виде похвал. Только заговорив с Богом, я поняла, что Бог может Сам говорить в человеке. И красивая речь и грубая, и ученая, и религиозная – все в каждом идет и проявляется с Богом. Нет заслуги в этом человека, но и просто так Бог не дарит речь правильную или убедительную, но исходит из качеств, знаний, опыта, культуры, менталитета, религиозности и уровня духовной ступени.
Никогда человек, открывая рот, не знает, в какую степь заведет его речь, какие аргументы Бог пришлет на память, на чьей стороне в споре будет стоять, т.е. кому даст быть убедительным, а кому, увы. Однако, не всегда правильно мыслящий у Бога есть победитель диалога или спора, ибо через речь Бог поднимает и существа слабые, боящиеся речи, не имеющие опыта, знаний, лучших убеждений. Чтобы их в себе утвердить, открыть врата речи, Бог иногда делает их победителями, подсказывает изнутри по разным вопросам те аргументы, которые существенны, значимы, заставляют к ним прислушаться, а потому помочь, а потому и следовать их опыту и т.д.
Но я не знала в себе источник своей речи, которую также надлежало растить, как и меня. А также, чтобы я речи не боялась, Бог устраивал иногда для меня такие беседы чуть ли ни с детства, где я получала свои лавры, утверждалась, получила бесстрашие говорить и поняла себя умеющей говорить и убеждать, но никогда не имея к этому особого желания или тяготения, не пыталась речью особо себя защитить ни в школе, ни с отцом, ни в Черногорске. Бог давал мне внутреннюю лень и отправлял ситуацию «на самотек». Но когда вопрос не касался лично меня и моей защиты или оправдания, когда диалог начинался не по моей инициативе, я наполнялась неким в себе вдохновением, чувствуя в себе неисчерпаемый поток мысли и уверенность в том, что есть что сказать, и это будет существенно.
Именно в таком уверенном в себе состоянии я и была, когда встал вопрос о том, чтобы состязаться в речи, а то и положить на лопатки того, кто был всегда в своих кругах в этом направлении на недосягаемой высоте. А потому в назначенный день в нашей комнате собрались человек семь-восемь пятикурсников с тем, чтобы следить за означенным диалогом, дабы выявить успешного и тем закруглить эту тему. Мы сели за столом напротив друг друга, другие, в основном ребята стояли рядом. Тема диалога была тотчас найдена. Максим, так звали будущего журналиста, кажется, в ней чувствовал себя не плохо.
- Я знаю, что ты не так давно училась в Горьковском университете, потом бросила… Теперь поступаешь снова. Поэтому я хотел бы спросить, что для тебя было определяющим, когда ты бросала учиться…
- Вообще, лучше в таком разговоре не переходить на личности, но каждый имеет право опираться на свой опыт.
- В таком случае, почему человек, по каким основным для него причинам бросает ВУЗ? Можно ли по отдельным причинам установить некую цепочку, формулу, определяющую в совокупности все причины которые мешают учиться с тем, чтобы этот процесс контролировать, помогая каждому в выборе вуза определиться до поступления, дабы избежать ошибок.
- А Вы-то как сами думаете? – спросила я, не устремляясь сразу в рассуждения, но давая себе как бы поле для мысли.
- Я думаю, что да и это однозначно. Необходимо начать с индивидуального анкетирования, - сказал он, определив этим канву разговора.
- А я думаю, что нет, - это шаблонный подход к личности, не учитывающий ее особенности и качества, также возраст, интересы, склонности, физические и психические возможности, что в анкетировании и невозможно учесть, ибо анкеты составляются людьми несовершенными, которым свойственно ошибаться, и есть неуважительное отношение к личности, где она получает жесткую для себя характеристику от тех, кто, по сути, несовершенен и легко может допустить ошибки, направив человека на тот путь, который ни есть его выбор, ни есть его судьба, ни есть ему и помощь, но диктат так устроенного общества, ставящего на человека клеймо, решающего за него, препятствующий развитию и свободному проявлению человеком себя в процессе своего выбора.
- Но, не только анкетирования. Существует масса всевозможных параметров, определяющих человеческий индивид, необходимых, чтобы дать достаточно полное представление о человеке и его возможностях. Психические, физиологические, интеллектуальные, умственные…, по которым можно создать о каждом достаточно полное и грамотное представление, некую картину его возможностей индивидуальных, из которых человеку можно дать многие рекомендации, в некоторых случаях даже запрещающие заниматься той или иной деятельностью, таким образом, поставив самого человека в условия приближенные к безошибочному выбору и для общества будут решены многие вопросы, ибо каждый будет поставлен на свое место, где и будет приносить обществу абсолютную выгоду.
- Я хотела бы знать вначале одно: вы только что изобрели эту философию, или уже бьетесь над ней?
- Я просто абсолютно точно знаю, что это окно в будущее, это рано или поздно, но не обойти человечеству. Здесь много знаний не надо, чтобы согласиться или опровергнуть. Биться я над ней не могу, но только предполагать этот путь в будущем, и стою на том, что он неотвратим и должен быть решен не мною, а теми, кто вплотную заинтересован в развитии государства и человека, как индивида.
- Я снова повторяю, что нет, никак. Если я не первая, кого Вы посвящаете в свои понимания, то Вы уже должны были встретить сопротивление многих, ибо очень многое не учитываете. Вы заинтересованы в развитии человека, в экономии его времени, в помощи ему. Но речь идет о человеке, который никак не вмещается даже в сотни ваших параметров, которые по вашему пониманию выгодно для всех сузят его путь, угодив и государству и тем, у кого он мог быть на пути, и самому себе. Это подходящая теория для писателя фантаста. На практике человек неизмерим никакими пунктами никакого опроса. Невозможно сказать, что он может проявлять себя в строго ограниченных пределах, что он поступит так или иначе от сих до сих. Это относится ко всему в человеке. К его мысли, к его здоровью, которое тоже, к слову сказать, подвержено изменению. А возрастные перемены, а роль опыта, а примеры близких, а влияние искусства, литературы, истории, места, времени, современных событий, социального положения, что в каждом преломляется с разной скоростью с разными результатами? Или вы в течение всей его жизни будете ходить за человеком с линеечкой и подсказывать, на что теперь он годен, а где ему просто заказано быть. Вы хотели бы, чтобы это было с вами? С вашими детьми? Вы хотели бы, чтобы сегодня, в одном преуспев, вы завтра это же потеряли, потому что где-то прибор зашкалил и выдал неподходящие параметры. Или вы думаете, что все в этом направлении обязано работать слажено, бесперебойно. Это самые слабые аргументы не в пользу такого предложения… Люди меняются постоянно, каждый на своей ступени развития и имеет свои резервы, свой потенциал и скорость его приложения в материальном мире в том или ином направлении… У каждого меняются ситуации, характеры, окружение, все параметры есть плавающие характеристики, одни качества человека угасают, другие рождаются, одни возможности закрываются, другие открываются… Как за этим уследить? Как это на каждого безошибочно оформить и кто будет это контролировать? И кто гарантирует, что этот опыт не отправится, не успев зародиться, на помойку? Ибо люди не позволят так с собой… Анкеты – это дань настроению человека в данный момент и отражает то, что очень часто ему не свойственно, ибо есть и те глубинные качества в каждом, о которых человек в себе понятия не имеет, и все ждет своего времени проявления… своих ситуаций и далеко не просто, но через борьбу, через внутренние надрывы, через опыт и чувства…
- Но весь цивилизованный мир, - продолжал мой собеседник, - должен быть предсказуемым там, где человек может применить знания, достижения современной науки и технический прогресс. Ведь, за счет чего развивается государство? Да, это природные ресурсы. Да, это климатические условия. Да, это географическое положение. Да, это международные связи. Да, это политика, экономика. Да, это наука, искусство, культура… Но главное богатство государства – это люди, как в первую очередь труженики. С этим ты можешь согласиться? Ведь, конкретно, по большому счету это, прежде всего, люди, человеческий фактор.
- Да. Но это не то «да», которое идет в защиту вашей теории. Это отдельная аксиома.
- Значит, да. Мне пока и этого достаточно. Идем дальше. Если человек, его труд есть основа основ, то и будем смотреть на человека в труде.
-Должна перебить, ибо Вы готовы на этом строить дальнейшие рассуждения, но подменив одно другим, с тем, с чем я не согласна. Человек и человек в труде – две разные вещи. Вы сейчас будете убеждать меня в целесообразности всеми путями подбирать человека к определенному труду по его внутренним и может внешним параметрам, однако, отметя в сторону, что имеете дело не с человеком в труде всегда, а с просто человеком, который вмещает в себя человека в труде, является более сложным объектом для понимания. А поэтому я бы сказала, что для государства более важен не человек в труде, а прежде всего человек, поскольку государство имеет дело, прежде всего с человеком, каждый раз конкретным человеком…
- Хорошо, я могу согласиться, что государство имеет дело с человеком. Пусть так. Но из всего, что может для государства дать человек – это все же труд. Все остальное идет для самого человека, работает на его семью, детей, его собственное развитие, на его долги, обязанности… Но трудящийся человек конкретно привносит своим трудом в копилку государства и тем его укрепляет и защищает. Вот эта часть человека существенна, чтобы ты там ни говорила. И коэффициент этого трудового участия и помощи и защиты государству можно повысить, о чем я уже говорил, направив сюда науку по изучению человека и его возможностей…
- Все так, да не так, продолжала я, - Желая вычленить из человека вообще человека труда и этого человека труда максимально приложить к потребностям насущным государства, вы, однако, вычленяя, роботизируя человека, применяя его все силы для узкого и однозначного проявления в труде с максимальной выгодой, забываете, что будете работать в таком процессе вычленения все же с человеком, изначально первичным по отношению к человеку труда. А человек первичен над трудом, управляет своим трудом, через труд реализуется, развивается и изменяется, входя в конфликт с самим собой вчерашним. Т.е. человек, как биологическое, психическое, разумное существо имеет свойство развиваться, изменяться, приспосабливаться, мыслить, выбирать, меняться с возрастом и событиями. И то, что вы наложите на человека труда сегодня, завтра придется отменить. Ибо человек труда зависим от человека и его развития и качеств, которые не стоят на месте. И потом, взяв на себя функции указывать каждому человеку труда место его работы, не захочется ли вам указывать каждому, где ему учиться, сколько иметь детей, когда каждому индивидуально прекращать трудовую деятельность… Ведь, все это сказывается на развитии общества и его благосостоянии… это же причина поголовного анкетирования людей?
- Но, я бы не стал так утрировать, хотя и здесь есть рациональное зерно. Почему бы научными средствами и не контролировать и эти события в жизни каждого… Я не вижу здесь вреда для человека. Чем плохо, если ты конкретно знаешь свои возможности, что плохого в том, если государство будет точно знать, кто, где и какую пользу может ему принести? Человек будет проходить анкетирование ни один раз, а, скажет через каждые десять лет. Будет строиться график его жизненных личных характеристик, будет понятно, кто и на что способен, кого и в чем можно задействовать, можно будет как сделать сортировку человеческого фактора, имея о каждом полную базу данных по всем параметрам…
- А не будет ли государство слишком озадачено, беря на себя столь объемистый труд, жизнь и заботы, и проблемы каждого? Как оно сможет уследить за всеми передвижениями каждого, всеми причинами и следствиями каждого, всеми событиями и обстоятельствами каждого, всеми внутренними переживаниями и планами каждого… Даже если не считать возможные катаклизмы, неблагоприятные внешние политические межгосударственные отношения, войны, распри, конфликты, потрясения человечества от катастроф, или погодные перепады, то уже в таких условиях такая система управления - надзора будет терпеть многие непредвиденности или просто крах тут и там. Не успевать будешь обновлять свои параметры. К тому же, так привыкшее мыслить и управлять своими народами государство не вовлечет ли себя в бумажную и технологическую кабалу, где дел других нет, как каждому своему жителю строчить предписания. А что при этом скажут сами люди? И где найдутся те, кто этим займется? Их потребуются миллионы, чтобы пытаться управлять миллионами… Не выльется ли это и без того бесполезное и бестолковое дело в растранжиривание государственных средств?
- Государство не будет озадачено. Это станет нормой жизни, законом жизни, это будет от каждого именно по способностям. Тогда скажите мне, как, каким образом можно сделать жизнь на Земле лучше? Вне труда я не вижу пути.
- Вне труда никто не видит пути. Здесь дело в другом. В науках. В технологиях. В законах. В честности. В свободе человека выбирать. А его ошибки всегда в этом направлении есть его личная участь, его личное преодоление и опыт, его личное развитие.
- Это все – слова, это – не конкретные слова, они не дают ответ на сегодняшний или завтрашний день.
- Никакие слова, сказанные нами теперь, не сдвинут с места ни вашу теорию, - продолжала я, - ни ваши пожелания, поскольку это так не делается. На это есть история, на это есть общечеловеческий опыт, на это должны быть и предпосылки. Это должно исходить не от отдельного человека, так мыслящего, а должно исходить из потребностей жизни, из низов, из того, что это назревает и требует себе приложения. Но где? Где люди об этом заговорили? Где это витает в обществе? Где это назрело насущной необходимостью для общества?
- А каждый из нас, конкретно? Разве не может увидеть в этом пути рациональное зерно? Разве это ни есть порядок для каждого?
- А каждый из нас в данный период не находится в той точке исторического развития и событий, которые бы потребовали от него, от каждого из нас сиеминутного решения в этом направлении, ибо оно из пальца не берется, а ставится перед человеком самой жизнью; но где эти запросы жизни и обстоятельства? Где тот человек, который добровольно признает себя биороботом? Где тот, кто пожелает, чтобы ему указывали на то, что ему делать каждый последующий момент, таким образом отменив мыслительный процесс, желания, понимание… Каждый поставлен перед более понятными и тоже непростыми задачами перед лицом государства; это те задачи, которые каждый видит конкретно для себя во всей совокупности, как насущные и непреодолимые, которые могут решаться только индивидуально каждым: учеба, работа, семья, любовь, дети, и все другое, пока сами обстоятельства и события не привнесут в это свои дополнения и корректировки.
Разговор всех несколько утомил. По сути, я вышла из него не побежденной, поскольку он приутих, поискал другие варианты, да и отступился продолжать разговор дальше. Я снова отметила для себя, что у меня нещадно болит голова, внутренняя напряженность начинала спадать, но неприятное чувство не покидало.
Я никак не могла понять его в себе природу и углубилась в себя, пытаясь точнее осознать, для чего этот разговор прозвучал и что им мне хотела сказать судьба, ибо уже давно привыкла, что со мной ничего просто так не происходит, но подводит к некоторым заключениям и выводам всегда. Может быть, судьба моими словами мне хотела сказать, что человек уникален, непредсказуем, и невозможно направить его по пути тому или иному, ибо судьба делает это сама, и никакие параметры или любые чужие усилия здесь не помогут. Эти духовные азы следовало рождать из себя, беря пока за основу материальный человеческий опыт и знания.
И снова я убедилась в том, что очень часто человек следует за своей речью. Сначала говорит в нем некоторое я, а потом он вникает в сказанное и просит свое это «я» проаргументировать, чтобы и себе и другим было понятно, ибо хочешь или нет, но отвечаешь за все, что из тебя в виде речи выходит.
Уже в этот день Марина, девушка, которая этот поединок организовала, очень приветливо сообщила мне, что после этого разговора она меня зауважала. На это я ей ответила достаточно прямолинейно, что я, увы, ее – нет, поскольку все, что я ей накануне о себе рассказала, стало достоянием всех, кто заходил в нашу комнату. Однако, после этой беседы многие ребята стали со мной подчеркнуто вежливы, пытаясь пуститься в новые серьезные разговоры, и я почувствовала себя снова как-то выделенной судьбой, но начинала к этому привыкать.
Однако, Максим исходом предыдущего диалога не был удовлетворен и снова пожелал словесный поединок, но на этот раз разговор зашел о славе, престиже, карьере. Этот конек не был объезженным для меня, но им же оборвался, не успев начаться толком. А получилось так, что мы вновь несколько дней спустя собрались в той же комнате в присутствии любопытствующих и болеющих, и я пожелала взять листок с бумагой, дабы отмечать сразу те вещи, которые могла подзабыть в его длинных монологах, дабы на них четко ссылаться, цитируя, и тем быть убедительней и не голословной. Так получилось, что я несколько раз попросила его выразиться точнее, отчего он вдруг резко встал, давая всем понять, что больше продолжать не намерен, однако, уже стоя, сказал мне:
- Тебе, девочка, слава не грозит, и еще посмотрим, поступишь ли ты в университет. Сюда и не такие умники поступают.
- В славе ни так много привлекательного, но слава иногда сама находит, и стараться не надо.
- Вот как? Что-то я не знаю такой славы, которая бы пришла без усилий. Даже маленькая слава требует поднапрячься. Или у тебя свой опыт?
- Меня находила и хорошая и плохая слава без моих стараний.
-Такого быть не может, - однозначно констатировал Максим. – Или у тебя доказательства есть?
- Есть, - сказала я и полезла в чемодан. Менее, чем через минуту я
достала со дна сохраненный мною единственный экземпляр Новогодней газеты горьковского университета, прославившей меня без моих на то усилий и желаний на весь университет. Мое изображение на всю первую страницу, кажется, озадачило всех. – Эта фотография появилась потому, что кому-то очень захотелось сделать мне новогодний подарок. Вот она, непрошенная слава, имеющая для меня и свои последствия. О другой славе я не буду рассказывать, но и она не мною порождена, ибо на Земле есть и такие вещи, как клевета. И журналисты в первую очередь это должны знать.
Среди присутствующих ребят нашелся тот, кто попросил у меня эту газету себе на память. Звали его Игорь. Я отдала без сожаления, ибо такая слава мне действительно была ни к чему, и я более склонялась к славе заработанной, честной, если уж ей должно быть. Но лучше не быть, ибо это дело беспокойное. Так мыслила я тогда, не зная еще Бога, не исходя из совершенных духовных знаний, не видя истинной причины всему, называя Бога Судьбой, хотя и подмечала, что Судьба работает надо мной как-то не хаотично, а все с толком, все что-то желает мне разъяснить, подсказать, наставить, действуя разумно и направленно.
Что бы я сейчас сказала Максиму? Скорее всего то, что любые такие попытки изначально обречены на провал, что людей невозможно сортировать, и в связи с выявленными в них особенностями физической, психической и умственной природы невозможно строго направлять в одно русло деятельности, даже если этим защищать и устремляться преумножить славу всего государства, по сути, диктуя каждому единственную дверь, ибо всем изначально Управляет Бог, исходя из того, что каждый находится на своей ступени материального и духовного развития на данный период, каждому пожинать плоды его благочестивой и греховной деятельности из прошлых воплощений, что делает направление человека усилиями сторонней материальной любой власти и политики невозможным, что Бог, развивая человека, зачастую направляет его в поле деятельности неизведанное, дабы расширять его сознание, привносить новое направление в его мышление и давая все путями нелегкими, но через преодоление тех самых психических, умственных и прочих несоответствий, которые для человека кажутся катастрофически неподходящими для данного направления в работе или учебе, а для Бога тем, что, преодолевая в себе, только способствует новому мышлению и проявлению себя, как и развитию личности, что лежит в основе Божественного творения изначально.
Человек Волею Бога не может проходить свое человеческое становление в условиях, где все относительно гладко, предопределено, но обязан ошибаться, проявлять в ошибках свои качества, убеждения, уважать и критиковать себя, получать уроки и знать, что из этих уроков следует извлечь и тем развивая постоянно ум, разум, понимание, только так приближаясь по качествам к Богу.
На самом деле, и первый, и второй, покороче, разговор с Максимом был более пристрастен, ибо я цеплялась за каждую неточную мысль и не давала сдвинуться с места, пока не убеждала, что на ней, из нее строить свои доказательства, невозможно, ибо эта база слаба и делать строгие выводы, имея ее в основе, невозможно. Я также требовала логичности, мышления в пользу человека и личности, исходила из прав человека, из законов, защищающих эти права, за его свободу, за человеческую судьбу, которая не обязана подчиняться чужой глупости, надуманности, стремящейся все упорядочить; и кому, как ни им, будущим журналистам, знать, что силу народа не преодолеть, как и судьбу каждого человека, ибо эта вещь неуправляема, непредсказуема и всегда имеет себе защиту кармическую в Лице Личности Бога как Высшего Управляющего материальным миром.
После этого разговора в комнате я стала куда более заметной. Со мной начинали говорить уважительно, однако, в долгие беседы я более не углублялась, поскольку опробование своих речевых ресурсов и возможностей уже произошло и изнутри на все внешние попытки других шло во вне устойчивое нежелание вести серьезные и непростые в своей сути диалоги. Судьба очень не часто удаляла во мне стену запрета говорить существенное и на поверку оставляла простую непредвзятую речь, но хранила устойчиво в памяти это мое свойство, дабы я могла на него рассчитывать и воспользоваться им, когда вплотную и именно судьбой подводилась к этой необходимости; и тогда начинала чувствовать, что речь буквально прет из меня, и сил нет ее удержать. Ибо уже были те, кто готов был слушать и парировать, и вопрос был задан, что называется, достаточно провоцирующим, и уклониться было невозможно.
Это были глубоко философские речи, это были и религиозные речи, реже чисто материальные. Невозможно сказать, что произошедшее не потрясло меня, хотя внешне я оставалась абсолютно спокойна, безучастна, не привлекаясь ни безразличием, ни участием.
Студент, который попросил у меня злополучную Новогоднюю университетскую газету с моей фотографией на всю страницу, стал как-то особенно мягок и приветлив, стал часто посещать нашу комнату, иногда вызывал меня из читалки и однажды перед самым своим отъездом предложил показать мне Москву. В этот период в Москву была привезена «Джаконда», и столица повсеместно заговорила об этом событии, и не было студента или абитуриента, который хотя бы не помечтал увидеть этот шедевр. Мне было не до картины, не до Мавзолея, не до Красной площади, ибо я не знала, что с этим делать и как этому радоваться и этим насыщаться, ибо у меня была все же цель.
Но просто прогуляться с ним на Ленинских горах я согласилась. Весь день мы были вдвоем, ходили, бродили, сидели на лавочке, ели мороженное, беседовали и только поздним вечером мы вернулись в общежитие… На следующий день мне донесли, что он, оказывается, со мной был…
Удивлению моему не было конца. Такого рода мужская ложь мне была еще незнакома. Я возмутилась, я потребовала, чтобы его пригласили в комнату и пусть при всех, глядя мне в глаза, он скажет, было это или нет, где, при каких условиях. Я готова была отстаивать свою честь, ибо нельзя было на меня вешать всех собак, нельзя было пользоваться моим откровением этой будущей журналистке. Ибо в те времена оказаться женщиной, будучи не замужем, было великим позором, на тебя могли указывать пальцем, о тебе передавать сплетни, тебя не уважать независимо от того, что это произойти с человеком могло по разным причинам, и в результате насилия, и в результате любви. Внутренняя нечистоплотность людей не поражала меня, но отводила, и глаза не желали смотреть в эту сторону.
Однако, когда, если не все, но многие собрались, чтобы услышать наш диалог, когда этот парень стоял передо мной, и спросил, о чем я хочу поговорить с ним, я вдруг поняла, что разговор может оказаться глупым. А если он повернет так, что скажет, повторит ложь, глядя мне в глаза? И что тогда? Объяснять всем на столь нелегкую тему, что он лжет? Не позиция ли это той, которая лжет? И, если он при всех согласится, что изрядно преувеличил, что мало вероятно, то… что делать и с этим? Пригрозить пальцем? Начать совестить? А потому я поступила иначе. На вопрос, что я хочу от него, я посмотрела ему в глаза и ответила: «Я передумала с тобой говорить. Главное то, что ты и я знаем истину. Другие мнения меня не интересуют».
И так снова я замкнулась в себе, очередной раз проглотив свою ложку дегтя, о чем судьба как всегда побеспокоилась, дабы принизить начавшее разбухать эго, и устремилась дальше, делая свое дело, вновь помеченная хоть как-то молвой, великой, уважаемой и превозносимой в моем понимании среды все же литераторов, которые уже начинали разъезжаться; и ближе к началу вступительных экзаменов в мою комнату в общежитии подселили абитуриентов, и я среди них помельчала, ибо это были медалисты, победители математических олимпиад всесоюзного значения, очень разумные девчонки. И где уж мне было приподнять голову.
Но и тут маленькое событие оживило меня, поддержало и подсказало, чтобы я себя все же не теряла, как личность, ибо склонна была на себя махнуть рукой, но, поступлю я или нет, но должна была утвердиться в том, что тоже обладаю разумностью и должна себя уважать.
Среди абитуриенток была в нашей комнате некая Мария из Мелитополя, очень разумная с виду девушка, очень достойная и самоуверенная. Она была медалистка, закончила школу с математическим уклоном и почти ни с кем не разговаривала или не удостаивала особым вниманием, тем более меня. Однако, как-то она обратилась ко всем в комнате с задачей, над которой билась давно и которую никак не могла разрешить. Это стереометрическая задача предлагалась при поступлении в МГУ и оказалась очень сложной. Я взяла у нее задачу и сказала, что самое большее через часа два представлю ей решение. И так удалилась читалку. Надо сказать, что я себя знала. Если во мне появлялась внутренняя очень большая уверенность, которая неотвратимой волной входила, а скорее поднималась во мне, то должно было получиться абсолютно точно любое дело, за которое я бралась. В читалке я сосредоточилась, мобилизовала все мысли и знания и начала писать. Не менее полутора часов продолжались мои выкладки, ссылки, чертежи, само решение, преобразования итога до классической формулы, куда оставалось только в итоге подставить значения. Было исписано листа четыре. Когда я работала, полностью войдя в задачу, медитируя на нее, я не видела, не воспринимала ни одного человека в читалке, не слышала шумов, голосов, ничто не могло отвлечь, ибо такое состояние было для меня не в первый раз. Оно также было тяжелым, изнурительным, целеустремленным… Вскоре я пришла в комнату и сказала, что задача решена и шаг за шагом пояснила ей все этапы, все использованные теоремы, доказала каждый шаг и увенчала все долгожданным и очень незамысловатым итогом. Мария была потрясена и сказала лишь: «Ну, если поступают такие, то мне здесь делать нечего…» Неплохая мне похвала. Однако, нет ничего неприятней любой похвалы. Тем более, что я знала изменчивость и непостоянство ко мне судьбы, которая легко могла дать и не дать успех, просто перекрыв сосредоточенность, завьюзжить мозги и расслабить меня до такой степени, что я могла легко откатиться в стан самых глупых студентов или абитуриентов или просто людей (и это состояние знакомо каждому). Я была недалеко от истины. Однако, к началу вступительных экзаменов в МГУ судьба сделала мне еще и маленький подарок, но достаточно редкий. Но об этом в следующий раз.
Наталия Маркова,
Россия, Ростов-на-Дону
семейная, религиозная образование высшее, интересы - религиозные стихи и проза
Прочитано 833 раза. Голосов 0. Средняя оценка: 0
Дорогие читатели! Не скупитесь на ваши отзывы,
замечания, рецензии, пожелания авторам. И не забудьте дать
оценку произведению, которое вы прочитали - это помогает авторам
совершенствовать свои творческие способности
