Будь моим светом. Кельтская церковь в Средние Века. Часть 1
Сладостно было б в родимом краю, на бреге скалистом,
Видеть, бросая взгляд с вышины, лик океана;
Видеть, как волны седые играют широкими водами,
Гимн воспевая под ветром могучим Отцу, что создал их.
Буду в молитвах прощенья просить о грехах несчислимых.
Буду в молитвах Господа славить, жизнь Даровавшего
Небу высокому, крепкой земле и бескрайнему морю.
Многие книги желал бы прочесть – для души то полезно;
В песнях прославить Бога, Кому отдано сердце,
Разумом хитрым пытаться объять Божье величие,
Руками работать до пота седьмого, но без принужденья,
Еду добывать, рыбачить, иль бедным помощь оказывать,
Или же в келье над книгой склониться, молитве предаться.
Из кельтских гимнов
Введение
Карта Западной Европы всегда удивляла историков – как будто сама природа определила границы и судьбы стран и народов. Италия со всех сторон омывается морем, а север защищен Альпами, положившими и южные границы германских земель. Рейн и непроходимые леса отделяют Галлию-Францию от Германии, а Испания соединяется с Францией узким переходом между Пиренейскими горами. Правда, Италию с Францией соединяет относительно широкая холмистая равнина. Поэтому галлы раньше других пытались завоевать Рим и раньше других были покорены Римом. Оттуда путь железных легионов лежал в Испанию и Германию. Испания была завоевана, германские же леса не пускали римлян дальше Рейна. Несколько раз непобедимые легионы были разбиты германцами, несколько раз римляне отвечали им сторицей, но, в общем, Рейн больше трех столетий оставался границей римских земель. В стороне от общей суеты остаются земли Скандинавского полуострова – путь посуху далек и труден, а пускаться в морские странствия отваживаются лишь купцы, которых в здешних краях было немного. Поэтому до поры до времени страны Скандии не появляются на мировой арене, ожидая своего часа.
В стороне от остальных европейских стран лежат и два зеленых острова, отделенные от материка широким проливом, – Британия и Иберния, названная впоследствии Ирландией. С юга и востока зеленые острова окружали отделенные морем соседи, галльские и германские земли. Зато с запада простирался бескрайний океан, за которым, если верить легендам, лежат невиданные волшебные острова. Холмистые равнины перемежаются там с невысокими горами, а острые скалы – с отлогими берегами. Гордость и свободолюбие, горячая кровь и безрассудная храбрость местных жителей – кельтских племен бриттов и пиктов (север и юг Британии) и скоттов (Ирландия) - гарантировали странам постоянные междоусобицы, а их богатое воображение и врожденное поэтическое чувство прекрасного, соединенные с красотой местного пейзажа, принесли зеленым островам богатую духовную культуру. Раньше других древние кельты стали воспевать красоту природы, раньше других стали искать в дружбе духовной близости, а в бою – честности и уважения к противнику, раньше других стали рассматривать потусторонний мир как нечто манящее и прекрасное. Именно кельты соединили волшебство с красотой, а силу – с моралью, и это еще до христианства с его сильным нравственным стимулом. Еще самые древние историки сообщают о довольно развитой классовой структуре кельтов – у них есть не только знать, простолюдины и духовенство, но в третьей прослойке наблюдается свое деление – на бардов (поэтов-лириков, воспевающих природу, любовь или дружбу), филидов (поэтов-историков, хранящих память о прошлом) и друидов (жрецов-колдунов, хранителей мудрости и права)[1]. Люди жили кланами, во главе клана стоял вождь, и, несмотря на оседлый образ жизни, кланы сохранили свое влияние, а общинное самосознание проявлялось в кельтах вплоть до конца средневековья.
Столь необычный народ, соприкоснувшись с христианским учением, смог создать уникальную по своему существу и духовному влиянию церковь, которой суждено было дать миру не только свою непохожую на других культуру, но и множество ученых и миссионеров, чей вклад в становление христианства не умаляется и сейчас, когда эта страница в истории церкви незаслуженно забывается.
1. ЗАРОЖДЕНИЕ
ЗЕМЛИ НА КРАЮ ЗЕМЛИ
Британские земли под властью римлян
В 55 году до н.э. Юлий Цезарь правил Галлией и подавлял восстание местных народов (также кельтского происхождения), перемежая кровавый труд с развратным досугом, который римские солдаты у Светония увековечат в песне:
Прячьте жен – ведем мы в Рим лысого развратника.
Деньги, занятые в Риме, проблудил он в Галлии.
Борясь с непокорными галлами, снедаемый жаждой власти, будущий император предпринял несколько кампаний по покорению Британии. Впервые боевые колесницы бриттов встретились с римской пехотой, а кельтское свободолюбие - с римским честолюбием и жаждой наживы. Британцы не были готовы к подобному обороту событий, и потому после длительных боев победа осталась за Цезарем. Впрочем, плоды его побед оказались ненадежными – слишком уж отчаянно дрались британцы за свою свободу, да и у будущего императора были дела поважнее. Поэтому, заключив договоры с вождями, он вернулся на континент. Британские земли были покорены Римом только при императоре Клавдии в 43 году н.э. На этот раз силы бриттов были сломлены. Железная дисциплина железных легионов, тактика неторопливого наступления, с математической точностью отработанная закованными в броню римлянами в боях с кельтами Галлии, взяли верх над самоотверженной отвагой британцев, устремлявшимися в бой полуобнаженными, покрыв тело только лишь боевыми красками. Немаловажную роль сыграли и постоянные междоусобицы внутри британских племен. К 47 году вся южная Британия была под властью Римской империи. Новые хозяева стали править покоренными землями так же, как и везде – приближали к себе местную аристократию, старались поменьше вмешиваться в частные дела бриттов и всеми силами вводили в обиход греко-римскую культуру. Достижения римской цивилизации делали римский образ жизни предпочтительным, в стране существовало множество городов, построенных по римскому образцу, а местная аристократия брала себе римские имена. До наших дней сохранились остатки римских городов, в которых существовали все блага цивилизации, включая даже бани. Тем не менее на протяжении почти всего периода римского владычества то тут, то там вспыхивали народные восстания под началом кого-то из коренных дворян. Непокоренными оставались также северные племена пиктов на территории современной Шотландии (тогда - Каледонии), которые упорно сопротивлялись всем попыткам завоевать их, и то и дело нападали на близлежащие римские поселения. В 80-х годах римский генерал Агрикола делал несколько попыток завоевать Каледонию, однако так и не сумел сломить отчаянное сопротивление северных бриттов. Тацит донес до нас речь Калгака, каледонского вождя, перед битвой с римлянами:
"Живя на краю мира, не утратившие свободы, мы вплоть до последнего времени были защищаемы отдаленностью нашей родины и заслоном молвы; но теперь... за нами нет больше ни одного народа, ничего, кроме волн и скал... Надменность римлян не смягчить ни покорностью, ни уступчивостью. Расточители всего мира, им уже мало земли: опустошив ее, они теперь рыщут по морю... похищать, убивать, грабить – это на их лживом языке называется управлением, а когда все превращают в пустыню, это они называют миром ".
Свободолюбивые кельты ни при каких условиях не желали опускать оружия, и римлянам стоило немалых усилий держать завоеванные позиции. Это обстоятельство спасло от войны остров, лежащий по соседству с Британией, – Ибернию, или Скоттию, получившую впоследствии название Ирландии.
Проблема с северными пиктами была отчасти решена, когда была воздвигнута так называемая Великая Стена или Вал Адриана, протянувшаяся через весь остров, разделив Южную Британию от Северной от восточного берега до западного. Конфликты с каледонцами продолжались, однако к тому времени римляне сумели-таки показать южным британцам, что плоды римской цивилизации, культура и безопасность стоят такой мелочи, как свобода, а иго римское не так уж и тяжко. Поэтому на юге Британии воцарился мир, и тогда отражение набегов с севера не представляло особого труда. В Британии стали развиваться города, появились виллы, усадьбы. В общем, 3 и 4 века можно назвать периодами мира и процветания, что благотворно сказалось на культурной жизни острова, а также на распространении новой религии - христианства.
О язычестве в Британии известно немного. Судя по всему, в нем был очень силен элемент магии и поклонения природе, а одним из главных божеств было солнце. Носителями священной традиции были друиды, в обязанности которых входило наложение и снятие заклятий, совершение обрядов и жертвоприношений (возможно, человеческих). Святыми символами почитались круг, как знак солнца, и крест (это обстоятельство в значительной мере помогло миссионерам). Были у них свои праздники и священные дни. Однако хитросплетения истории судили Британии навеки связать свою судьбу с христианством, появившимся, по преданию, в 1 веке стараниями Иосифа Аримафейского. Он вместе с Марией, Марфой и Лазарем отправился в Галлию, затем семейство осталось на континенте, а Иосиф высадился в Британии, забрав с собой и чашу, из которой Иисус пил на тайной вечере. Предание это появилось на свет в начале второго тысячелетия, и неизвестно, был ли на самом деле фарисей из Синедриона на британских островах, но христианство укоренилось в Британии примерно в середине 2 века. Сохранились истории первых кельтских мучеников (Альбан, Аарон, Юлий). Например, св. Альбан был язычником, который впустил к себе в дом укрывающегося от гонений епископа. Разговорившись с нежданным гостем, он сам принял христианство, и, когда за епископом пришли римские воины, не пожелал выдавать им гостя (что было бы также и нарушением священного для любого кельта закона гостеприимства) и вышел навстречу правосудию в епископском плаще, чтобы принять мученическую кончину.
Британская кровь текла в жилах Елены – матери императора Константина, склонившей сына к истинной вере. Британцем был и Пелагий, осужденный церковью за взгляды, показавшиеся св. Августину еретическими. Об устройстве британских церквей известно мало, но очевидно, что они находились в тесной связи с Галлией и с Римом. Выходцы из Британии, святые Патрик и Нинниан, учились в галльских монастырях и Риме, большая часть деятельности Пелагия проходила на востоке Римской империи, а галльский епископ св. Герман Окзеррский неоднократно посещал остров, борясь с влиянием Пелагия. Этот Герман, человек недюжинной силы воли и неукротимой энергии, всем сердцем полюбил британские острова и с тех пор не жалел сил, помогал кельтам, когда дело касалось вопросов веры. Впрочем, помощь его не ограничивалась религиозным наставлением, и епископу суждено сыграть далеко не последнюю роль в жизни Британских островов. Во многом его заслугой было то, что культурный уровень британской церкви был весьма высок и большинство местных служителей отправлялись на учебу в Галлию или Рим. Именно римская Британия и галльские школы дали миру таких миссионеров, как святые Нинниан или Патрик.
Связь Британии с Римом была ослаблена после восстания 381 года, когда Максим, римский военачальник в Британии, заручившись поддержкой армии, объявил себя императором и, насладившись единовластием на родине, высадился в Галлии, где сверг действующего императора и пошел на Рим, однако был убит восточным императором Феодосием. Провинция вновь стала частью империи, однако ненадолго – наступил 5 век, принесший миру большие перемены.
Великое переселение народов
Римская империя, на протяжении нескольких веков удерживающая под своим контролем Европу и Азию, была ослаблена внутренними междоусобицами и политическими интригами и не могла противостать набегам варваров. Нестабильная политическая обстановка нередко заставляла правителей отзывать войска с границ, чтобы поддерживать порядок в столице, а талантливые полководцы часто становились жертвами политических интриг. Дело в том, что римские императоры давно разучились воевать самостоятельно, и предпочитали посылать в бой вассалов-полководцев. Между тем в неспокойное время умение вести войска в бой ценилось гораздо больше административных способностей или благородного происхождения. В результате самый скромный, но удачливый военачальник становился потенциальным конкурентом для бездеятельного властителя. Это можно видеть на примере первых волн варварских нашествий.
В 403 году вестготы во главе с Аларихом переходят римские границы, не скрывая своих кровожадных замыслов, однако вынуждены были передумать после сражения с римлянами под началом талантливого полководца Стилихона. Последнему удалось не только объединить Западную империю под знаменем свободы, но и дипломатическим путем убедить готов оставаться за Рейном, а также хранить императора Гонория от заговорщиков. Однако в 408 году Стилихон впал в немилость из-за опасений Гонория за свою корону и был умерщвлен по приказу императора, которому не раз спасал жизнь[2][2]. Оставшись без полководца, империя, владыка которой дрожал от страха, спрятавшись на даче, не смогла остановить собравшегося с силами Алариха, и в 410 году Рим пал. Смерть Алариха в 411 году смогла спасти город от окончательного разрушения.
Во второй половине 5 века гунны под предводительством короля Аттилы, уже успевшие сломить державы востока и дунайских остготов, побывавшие у стен Константинополя и в германских лесах, начинают победное шествие по Западной Римской империи. В 451 году талантливый римский военачальник Аэций и король вестготов Теодорих остановили Аттилу в грандиозной битве на каталонских полях. Однако опасающийся за свою власть император связывает Аэцию руки, и в следующем году варвар оказался уже под стенами Рима. Только папа Римский, святой Лев Первый, смог убедить Аттилу пощадить город. Однако случай не мог улыбаться римлянам вечно. В 454 году Аэций, как некогда Стилихон, пал от руки императора, и Рим снова остался без защиты перед лицом нового захватчика – вандала Гинзерика, который в 455 году разрушил город и обратил его население в рабов (спаслись только те, кто укрывался в храмах и кого смог откупить все тот же Лев Первый).
Разграбленная и разрушенная империя так и не смогла возродиться, несколько сенаторов, правителей из Византии и полководцев наемных армий быстро восходили на императорский трон и так же быстро свергались новыми военачальниками, пока у очередного правителя Ореста не оказалось достаточно денег, чтобы заплатить своей армии, и в 476 году военачальник Одоакр, германец по происхождению, убил незадачливого политика, а его сына Ромула Августа отправил в ссылку. Корону и королевские регалии он отправил в Константинополь и получил у византийского императора разрешение править от его имени. Так пришел формальный конец Западной Римской империи, давно уже утратившей реальную власть и независимость. Города и селения ее уже давно обратились в развалины, а ученые, художники, поэты и просто ремесленники бегут в Константинополь. В разоренной стране остаются только бедные крестьяне, старая знать и сенаторы, сохранившие влияние и при новых правителях, и – духовенство. Одоакр процарствовал недолго и был свергнут новым пришельцем – готом Теодорихом, которому удалось как-то поднять из руин исстрадавшуюся Италию. Впрочем, империя Теодориха ненадолго пережила его самого, и еще четыре столетия Апеннинский полуостров переходил в руки то готов, то лангобардов, то византийцев, пока не вошел в состав империи Карла Великого, а владетелем Рима при поддержке народа был избран папа.
Великие перемены не могли не коснуться и Британских островов. Слабеющий Рим постепенно давал понять британцам, что пришло время самостоятельности. В конце первого десятилетия объединенная армия вандалов, аланов и свевов вторглась в Галлию и стала опустошать ее. Римский император Гонорий бездействовал, и британцы избрали себе собственного императора Константина, который попытался не пустить варваров в Британию, а заодно спасти и Галлию от разорения. Однако его армия была разбита, и британцы отправили посольство к Гонорию. Гонорий наказал бриттам «самим защищать свои границы», и на том римская власть в Британии закончилась. Реакция Гонория не была удивительной: империя была в упадке, ее столица была в 410 году разграблена готами, и уже никому не было дела до маленькой провинции на краю земли.
Жизнь в независимой Британии мало чем отличалась от жизни в Британии римской: города продолжали процветать, богачи продолжали жить по римским порядкам, и латынь оставалась государственным языком. Остатки язычников доживали свой век в мире и спокойствии, христиане продолжали сношения с братьями на континенте, а поднявшая голову британская знать принялась за междоусобную грызню, которая, впрочем, не отравляла жизнь тем, кто стоял от нее в стороне. Но это затишье было затишьем перед бурей. Покорившись Риму, британцы обрели покой и цивилизацию, но разучились сражаться за свободу (а умение это в сложившейся обстановке было как нельзя кстати). Право на ношение оружия оставалось монополией римлян вплоть до указа Гонория; заново приучать народ к оружию оказалось делом нелегким, а приучаться приходилось. Ослабление римской власти (еще Максим вывел из Британии практически все войска) дало надежды вольнолюбивым каледонцам вернуть утраченные земли. Воинственные германцы, хозяйничающие на римских землях, начали бросать взгляды в сторону провинций, так долго остававшихся без внимания. Не прочь поживиться римскими богатствами были и скотты – жители Ирландии. Поэтому конец 4 века стал для британцев началом великой скорби: соседи стали нападать на британские земли, сжигая, грабя и убивая. Бритты спешно пытаются организовать оборону: создают вооруженные отряды, возводят оборонительные укрепления, стены и крепости. Однако, прожив столько лет без оружия, разучившись силой защищать свободу и благополучие родной земли, вчерашние римские подданные не могли противостать воинственным пиктам, никогда не прекращавшим борьбу с римлянами и теперь уже не делавших различия между завоевателями и их прислужниками. Свободолюбие и отвага не раз утраивавшая силы пиктов в борьбе с завоевателями и не позволявшая им отступать, когда силы были на исходе, вылилась теперь в чистую ненависть к южным бриттам. Древним пиктам на помощь пришли ирландские скотты: основав при благословении хозяев колонию в Каледонии, они неоднократно присоединялись к пиктам в их грабительских набегах.
После очередного нашествия пиктов в 446 году военачальник объединенных бриттов пригласил в страну наемников-германцев – англов и саксов – для дальнейшей помощи в борьбе с пиктами и скоттами (прием, характерный еще для римлян). Те поняли приглашение короля по-своему и, расправившись с очередным набегом пиктов, решили установить на острове свои порядки. Усыпив сперва внимание британских вождей, они переправляли на остров все новые и новые силы, пока, наконец, не выступили открыто против недавних друзей, которые, как обычно, не были готовы к такому повороту событий. Епископ Герман, специально прибывший в Британию, пытался спасти страну, объединив и подняв британцев на борьбу против захватчиков, и частично это ему удалось – британцы прекратили выяснение отношений и обратили мечи против завоевателей. Но триумф был недолгим – король не слишком ладил с христианством, и к проблемам политическим добавились религиозные распри. Затем Вортигерн умер, не оставив после себя преемника, и на этом закончились британские победы. Престарелый Герман отправился на континент искать помощь британцам, но смерть помешала и ему. Теперь, казалось, никто и ничто не сможет остановить спокойное, размеренное завоевание англосаксами британских земель. Пешие ратники германцев уверены в своем превосходстве и безо всякого труда разбивают неорганизованные воинства бриттов. В огне гибнут старые города и церкви, в панике бегут британцы в Галлию, где на Армориканском полуострове уже есть поселения, основанные британскими воинами, сражавшимися в войске Максима. Там им суждено основать провинцию, которую назовут Бретанью или Малой Британией, ибо Великой Британии, как виделось им, пришел конец.
Однако события сложились иначе. Среди оставшихся на острове смельчаков оказалось немало представителей старой римской аристократии. Свыкшись с зеленым островом, ставшим им второй родиной, эти «последние из могикан» не пожелали расставаться с любимыми землями, а старая воинская закалка пригодилась им как нельзя кстати. Среди этой «старой гвардии» особенно выделялись двое – престарелый патриций Амброзий Аврелиан и его молодой племянник Арторий (или Артур, как называли его британцы, так и не привыкшие к римским именам)[3]. Вместе они смогли объединить британцев и в трудных боях замедлить продвижение саксов, а в начале 6 столетия возмужалый Артур нанес врагу сокрушительное поражение у горы Бадон, надолго закрепив границы свободной Британии, получившей впоследствии название Уэльс.
Воинские успехи Артура, завоевавшего всеобщую любовь и уважение, гарантировали ему трон новообразованного британского государства, а также почетное место в легендах и сказаниях, на которые потомки не скупились. Правда, конец правления Артура был омрачен попыткой государственного переворота, в центре которого стал родственник короля Медраут. Немало бед принесла и супруга Артура – гордая и своевольная Гвинфевар, чей нрав не раз навлекал гнев короля и пересуды его ближайшего окружения. Но все же слава и личное обаяние Артура сдерживали все смуты в стране, а его воинская доблесть и преданная личная гвардия – рыцари Круглого Стола – заранее обрекали на неудачу все происки заговорщиков.
К сожалению, период мира и процветания оказался недолговечным. После смерти короля претендентов на трон оказалось несколько, а поставленный королем наследник оказался не так удачлив, как его прославленный отец. В стране возобновились междоусобицы, и свободная Британия пришла в упадок. Все меньше людей жило в городах, что сказывалось на общем уровне цивилизации. Пользуясь моментом, саксы отбирали у бриттов все больше и больше земель, сохранив за ними лишь небольшую территорию на западе острова. Постоянно воюющие принцы не давали культуре или образованию подняться до былого уровня, а прятавшиеся в лесах язычники-друиды не таились более и стали усиливать свое влияние среди сородичей, что им вполне удавалось. Тем не менее в Британии (теперь – в Уэльсе) оставались церковные школы, а духовенство сохраняло относительно высокий уровень грамотности и морали. Начавшийся во времена Артура кельтский ренессанс продлился по инерции еще несколько поколений, а агрессия англосаксов была если не остановлена, то по крайней мере замедлена. Это оказалось очень кстати, поскольку британцы своей героической борьбой отвлекли внимание захватчиков от соседнего острова – Ирландии.
«Последний грешник и последний неуч»
Ирландия, отделенная от Британии узким проливом, мало отличалась от «старшего соседа» и культурой, и жизненным укладом, и религией. Вот только в одном отношении Изумрудному острову (так называют свою родину сами ирландцы) повезло больше – каледонские пикты не давали покоя римским легионерам, и потому Агрикола, хваставшийся, будто сможет подчинить себе Ирландию с помощью всего одного легиона, вынужден был отказаться от своей затеи, поскольку даже с помощью всей имеющейся в его распоряжении армии он не мог завоевать Каледонии.
В результате римляне предпочли не трогать соседей, и ирландские скотты не давали знать о себе вплоть до рокового 381 года, когда Максим оставил Британию без армии в безрассудной попытке завоевать римский трон. Оставшаяся без надежной защиты страна стала лакомым куском для мстительных пиктов, к которым теперь присоединились ирландцы, еще до того промышлявшие пиратством в северных морях (тем более, к тому времени скотты, войдя в союз с пиктами, основали на севере Британии колонию под названием Далриада). Богатство и роскошь римских городов, вилл и усадеб привлекали внимание смельчаков, привыкших добывать себе пропитание силою оружия. А таких смельчаков в Ирландии хватало. Ирландские курраги – небольшие каркасные лодки, обтянутые кожей и вооруженные одним или двумя прямыми парусами, несмотря на скромный внешний вид, обладали прекрасными мореходными качествами и способны были на длительные морские путешествия. Ирландские легенды говорят о монахах, переплывших Атлантический океан, а скандинавские саги – об ирландских пиратах, наводивших страх на викингов[4].
Для такого храброго народа, как кельты, штурмовать оставленные римлянами стены и валы или высадиться на западном побережье Британии с отрядом разбойников не составляло особого труда. Поэтому конец 4 – начало 5 века стали для британцев «временами тяжкими», когда нашествия с севера и запада практически не прекращались. И если города могли оказать разбойникам хоть какое-то сопротивление, а села не представляли дли них особого интереса, то римским виллам и усадьбам пришлось нелегко.
В числе разграбленных и сожженных в те годы британских домов и поселений была вилла Кальпурния близ поселка Баннавен Таберния. Кальпурний был одним из оставшихся на острове римских богачей, бывшим к тому же дьяконом местной церкви. Пикты и скотты здесь не отступили от своих обычаев – вилла была разграблена дочиста, а что не досталось разбойникам, погибло в огне. Судьба хозяина неизвестна, но его пятнадцатилетний сын Маун был захвачен и в числе других пленников, на дне куррага, связанный по рукам и ногам, был привезен в Ирландию, а там – продан в рабство. Предания донесли до нас имя хозяина Мауна – Милху. Говорили также, что юноше приходилось работать на нескольких господ сразу и жить впроголодь. Впрочем, сам пленник вспоминал подробности иного рода. Находясь в рабстве, Маун обрел в душе глубокую и сильную веру. Тяжелые условия жизни, разлука с родителями и друзьями побуждали его искать утешения в Боге, а пастушеский труд, который поручили пленнику, позволял уделять молитве немало времени. Там, на зеленых холмах, под проливным дождем, холодным снегом или палящим солнцем юноша познавал Бога, дававшего ему утешение «подобно тому, как отец утешает сына своего». И среди тягот невольничьей жизни у Мауна сложилось глубокое осознания того, что Господь ведет и направляет его, не оставляя ни на миг, не отнимая от него Своей хранящей десницы.
Проведя в рабстве шесть лет, Маун смог бежать. Во время молитвы ему явился ангел, сказавший, что снаряженный корабль ждет своего беглеца. Последовав совету небесного посланца, он пустился в путь и прибыл в порт, где ухитрился попасть на купеческий корабль, направлявшийся в Галлию. По прибытии моряков ожидало разочарование – страна была разорена очередным варварским нашествием (дело ведь было в начале 5 века, когда британцы снаряжали армию против вандалов), и ирландским купцам заодно с беглым невольником пришлось выживать своими силами, заодно отбиваясь от разбойников. После многих приключений он, наконец, оказался дома, но только для того, чтобы вскоре опять покинуть родину: глубокие духовные переживания в годы рабства не могли пройти бесследно, и Маун решает посвятить жизнь служению Богу. Он отправляется в Галлию и учится в монастыре св. Мартина Турского, где в то время преподавал св. Герман Окзеррский. Талантливый богослов и неутомимый проповедник, к тому же тесными узами связанный с Британией (возможно, знакомство его с Мауном состоялось во время одной из поездок епископа в Британию), Герман оказал сильное влияние на молодого ученика. И хотя в учебе успехи Мауна были невелики, но ревность по Богу в нем за школьные годы только выросла. После Галлии Маун отправляется на учебу в Рим, а затем – получает рукоположение. В те времена часто, принимая духовный сан или постригаясь в монахи, человек принимал вместе с ним и новое имя. Новое имя принял и Маун: теперь его звали Патриций, или Патрик – на кельтский манер.
Служение Патрика в Италии и Галлии было успешным и плодотворным. До сих пор во Франции ходят истории о чудесах, которые Патрик совершил в тех местах. Тем не менее Изумрудный остров, шесть лет приходившийся Патрику и тюрьмой, и домом, не был забыт, и однажды во сне новоиспеченному монаху снова является ангел, представший в образе человека по имени Викториций[5]. Викториций подал Патрику письмо, назвав его «голоса ирландцев». В письме говорилось: «Святой брат, приди и будь с нами». Иными словами, беглому рабу суждено было вернуться в чужую страну, но уже в обличье христианского миссионера.
Как раз тогда папа римский Целестин отправил в Ирландию миссионера по имени Палладий, однако буря помешала ему высадиться на острове, и миссионер отправился в Британию (благо и там работы Божьему служителю хватало), где и умер. Маловероятно, что папу обрадовала весть о неудаче его посланника, но сделанного не вернуть. Тем не менее страна оставалась без миссионера, и потому видение, явившееся Патрику, было как нельзя кстати. Благовестник-доброволец без проволочек получил благословение и в 432 году был препровожден на миссионерскую ниву. Таким оборотом событий были довольны все – и папа, желающий расширить пределы Царства Божьего, и миссионер, желающий сделать доброе дело и Богу, и людям, и, как оказалось позже, сама Ирландия, которую Патрик уже не покинет.
Дальнейшая судьба святого окутана легендами и преданиями, верить которым нелегко даже самым доверчивым исследователям. Говорят и о том, что святой изгнал из Ирландии всех змей, воскресил половину ирландских национальных героев, и многое другое. Но кое-что можно сказать с уверенностью.
Патрик (ставший после смерти святым Патриком) путешествовал по Ирландии, насаждая новые церкви и монастыри (многие из новообращенных изъявляли желание принять монашеский обет). Проповедь его сталкивалась со многими трудностями. Языческие короли и друиды встретили проповедника новой веры крайне враждебно. Патрик пишет, что ему не раз приходилось терпеть преследования от властей, а легенда описывает его чудесное спасение от засады, устроенной друидами. Патрик с товарищами проходили по лесу, где их ждали убийцы. Однако когда христиане проходили мимо засады, убийцы не увидели их – им показалось, будто мимо проходит несколько оленей[6][3]. А молитву, сложенную Патриком тогда, запомнили под именем «Оленьей молитвы» или «Щита св. Патрика».
Зато со стороны королей гонения были редки – чаще они исходили непосредственно от друидов, зато власть имущие принимали Благую весть с охотой. Сохранилась история об одном принце, пожелавшем принять крещение. Совершая обряд и говоря наставления, Патрик нечаянно поставил свой посох на ногу принцу и облокотился, тем самым пробив ему ногу. Принц же не проронил ни единого стона до самого конца обряда. И только в конце Патрик увидел, что нога у крещаемого вся в крови и что виной тому его посох. Удивившись, он спросил принца, отчего же он ничего ему не сказал. На это принц ответил, что полагал, будто это входит в обряд крещения и требуется для принятия новой веры.
Причин тому могло быть несколько. Во-первых, личные качества и красноречие Патрика, его знакомство с жизнью и бытом ирландцев (не исключено, что чудеса святого также сыграли в этом немаловажную роль). Во-вторых, друиды, игравшие весьма важную роль в укладе кельтского общества и способные наложить заклятие, которому даже король обязан был подчиниться, могли стать занозой для самих королей. Принятие же новой религии могло сослужить хорошую службу ирландским королям, сделав их целиком независимыми от друидов. Поэтому многие сторонники Патрика могли принять христианство также и из политических соображений (к слову, именно политическими мотивами будут руководствоваться через тысячу лет германские и английские правители, поддерживая Реформацию). Тем не менее усилия святого и искренность ирландцев, принимавших крещение несмотря на угрозы друидов, не могут не вызвать восхищения, а их вера – подлежать сомнению.
Известна доподлинно еще одна подробность из жизни и служения святого. Ирландцы регулярно совершали набеги на Британию (благодаря одному из таких набегов юный Патрик и оказался в Ирландии), британцы же вместе с галльскими римлянами, чтобы защищаться, вынуждены были воздавать врагу сторицей. Однажды один из отрядов то ли бриттов, то ли римлян высадился в Ирландии, где совершили карательный рейд по ирландским поселениям. Возглавлял рейд человек по имени Коротик (Кередиг). Он был одним из мелких британских вождей, который отправился на подвиги по многочисленным просьбам бриттов, и за это ему пожаловали земли, известные впоследствии как королевство Кередигион. Желая надолго отбить у ирландцев охоту нападать на соседей, Кередиг прибегнул к старой как мир тактике огня и меча. С отрядом воинов он грабил окрестные селения, убивая и уводя в рабство мирных жителей. При этом «задели» и деревню, которая уже была обращена стараниями Патрика. Возмущенный пастырь шел тогда к воинам и требовал освобождения пленных. В связи с этим святой написал «Послание к воинам Кередига», дошедшее до наших дней. Неизвестно, чем окончились споры святого с воинами. Известно только, что Кередиг вернулся в Британию, а Патрик продолжил миссионерский труд.
А однажды «начальство» Патрика пыталось отозвать его из Ирландии в связи с интригами против святого на континенте. Возможно, что проблемы Патрика были связаны с ересью Пелагия, утвердившейся в Британии. Вероятно, Патрик, как выходец из британской церкви, мог оказаться (или показаться) сторонником пелагианства. Произведения Пелагия встречались в библиотеках ирландских монастырей, и то ударение на святость, которое делали кельтские монахи, наталкивает на мысль, что официально осужденное учение могло найти пристанище на краю земли. Тем более, что крайне слабая связь с Римом оказалась одним из ключевых факторов, сформировавших кельтскую церковь. Еще святого могли заподозрить в арианстве – ереси, весьма распространенной в те времена. Такой вывод напрашивается из многочисленных заверений в ортодоксальности Патрика в «Исповеди», а также древних гимнах, посвященных ему. Впрочем, предположения остаются предположениями. Но из произведений Патрика мы узнаем, что возникшие проблемы были как-то связаны с грехом, совершенным Патриком в молодости, но уже после обращения. Он признался в нем своему другу, с которым вместе учились, и тот помог Патрику покаяться и убедиться в Божьем прощении. Теперь же среди врагов Патрика оказался тот самый старый друг, который рассказал о прошлом грехе «кому надо». Однако потом папа римский Гонорий встал на защиту святого, и на том все завершилось[7].
Историческая судьба святого Патрика во многом схожа с историей короля Артура – оба великих кельта сделали много для своих народов, оба завоевали широкую популярность практически сразу же после смерти, оба много веков спустя прославились далеко за пределами своих стран, и с именами обоих связано столько легенд, что многие сомневаются в их историчности. Здесь Патрику повезло больше: он оставил после себя, по меньшей мере, два документа, подлинность которых признается большинством исследователей. Это – «Исповедь» (своеобразная апология, написанная во время конфликта с начальством) и «Послание к воинам Кередига» (написанная во время превентивно-карательного рейда британцев на ирландской территории). «Исповедь» повествует о приходе Патрика к Богу и его призвании на служение, служении в Ирландии и конфликтах с начальством в Риме (или Галлии). Кроме того, два его стихотворных жизнеописания были написаны спустя примерно полвека после смерти святого – гимн Секундия и гимн Фиакка. Первый приписывается Секундию, соработнику Патрика, и датируется не позже 448 года. Подлинность его сомнительна, однако латынь и стиль написания выдает в авторе человека образованного и знакомого с греческой и римской поэзией. Второй датируется шестым веком и написан на древнегэльском языке в стиле, обычном для кельтских бардов. Его подлинность обычно не оспаривается.
В любом случае, можно сказать с уверенностью, что миссия Патрика в Ирландии была успешной. Начался процесс христианизации страны, который затронул как простой народ, так и правителей. Ирландцы-христиане фигурировали в истории еще до Патрика (например, Целестий, товарищ Пелагия, или епископ Мансуэт; именно «к скоттам, верующим в Иисуса» был послан Палладий у Беды Достопочтенного), но все они были обращены, скорее всего, в Британии или Галлии. Организованная церковь в Ирландии была начата именно Патриком, который учредил в городе Армаге архиепископский престол, поставил множество священников и епископов, а после его смерти архиепископом стал Фиакк – филид и близкий сподвижник святого. Сохранились даже документы, относящиеся к первому (и, скорее всего, единственному) ирландскому собору, на котором были утверждены правила для священников и монастырей.
Святого Патрика можно считать основателем кельтской церкви, и история столь необычного явления в христианстве начинается именно с этого святого – беглого раба, добровольно принявшего оковы служения ради спасения ирландского народа. Верность Патрика своему призванию и своей пастве воздалась ему сторицей – кельтская церковь на Изумрудном острове укрепилась и распространилась на близлежащие страны, а сам святой до сих пор почитается ирландцами, став любимым героем страны и народа, которому посвятил свою жизнь. День св. Патрика стал национальным праздником Ирландии и ирландцев, а листок клевера (с его помощью святой якобы объяснял ирландцам тайну Троицы) национальным гербом. Верность служителя своей пастве вернулась к нему сторицей в веках, и поныне Патрик неотделим от Ирландии, а Ирландия – от Патрика. Да и к чему отделять пастыря от народа, которому он служил, а народ – от своего благодетеля? В истории аналогов Патрику немного, и среди своих коллег ему повезло больше других: судьба не обделила его радостью труда, а история – заслуженной славой.
Вот что пишет о Патрике «История бриттов», валлийская хроника 9 века:
«Святой Патрик в течение сорока лет проповедовал чужестранцам христово евангелие, совершал апостольские чудеса, возвращая слепым зрение, а глухим—слух, исцелял прокаженных, изгонял из тел человеческих одержавших их бесов; он воскресил девять покойников, выкупил на свои средства множество пленников обоего пола, составил триста шестьдесят пять или даже больше молитвословов. Основал столько же, то есть триста шестьдесят пять церквей. Рукоположил триста шестьдесят пять или даже более епископов, в коих обитал дух божий. В священнический сан он возвел около трех тысяч человек и обратил в веру христову и окрестил лишь в области Коннахта двенадцать тысяч; кроме того, в один день Патрик окрестил семерых королей, сыновей короля Амолгита.
Сорок дней и сорок ночей постился Патрик на вершине холма Эйле, то есть Круахан Эйле, где, находясь под открытым небом, смиренно обратился к всевышнему с тремя мольбами о тех ибернцах, которые приняли святую веру. Первая его мольба, как говорят скотты, состояла в том, чтобы всякий, хотя бы подойдя к пределу жизни своей, покаялся; вторая, чтобы никогда не истребляли их чужестранцы; третья, чтобы никто из ибернцев не дожил до суда божьего, но ради святого Патрика окончил жизнь за семь лет до этого дня. Патрик благословил народы Ибернии, находясь на том же холме, на который взошел, дабы помолиться за них и узреть плоды своих трудов им на пользу. И слетелись к нему неисчислимые многоцветные птицы, дабы он благословил также и их, и это обозначает, что все святые обоего пола родом из ибернцев в день страшного суда предстанут ему, своему отцу и наставнику, чтобы последовать за ним на судилище. Позднее в благостной старости он вознесся туда, где ныне вкушает и вовеки будет вкушать безмятежную радость. Аминь.»
ОСТРОВ СВЯТЫХ И УЧЕНЫХ
Факторы, повлиявшие на становление кельтской церкви
Но теперь оставим ненадолго миссионерские труды святого Патрика и посмотрим на причины, которые помогли его трудам увенчаться успехом и приносить столь обильный плод. Почему кельтская церковь стала такой, какой она была? Какие причины повлияли на ее становление, какие факторы определили ее судьбу?
Во-первых, это географическое положение Ирландии. Как и скандинавские земли, британские острова лежали в стороне от торных путей купцов и воинов, благодаря чему долгое время оставались вне общих событий. И если Британия была достаточно близка, чтобы привлекать завоевателей (от Цезаря до нормандцев), то маленькая Ирландия, будто укрытая тенью Британии от посторонних глаз, мало кого интересовала. Тем более, что британцы не слишком жаловали непрошеных гостей, и потому потенциальным покорителям Ирландии было просто не до нее (римляне пытались захватить, но их вовремя отвлекли пикты; пытались саксы, но их благополучно разбили). Благодаря такой обособленности Ирландия меньше проникалась внешним влиянием и дольше сохранила патриархальный уклад быта, клановую организацию общества, походившую скорее на первобытные племена, чем на феодализм. Вплоть до Тюдоров и Реформации страна была разделена между племенами, которые никогда не прекращали враждовать между собой. Довольно простой быт как простолюдинов, так и знати гарантировал относительное взаимопонимание между классами общества, а слабость тенденций к объединению государства гарантировала сохранение привычного уклада жизни. Иными словами, географическое положение Ирландии обусловило отличие ее, непохожесть на другие страны Европы.
Вместе с Ирландией «на отшибе» лежала и ирландская церковь, что сохранило ее от всех экспериментов римской курии. Даже епископов ирландские церкви и монастыри избирали себе сами – чем и отличались от своих собратьев Галлии или Италии, где священника назначал епископ, епископа – только архиепископ, а того – папа. Зато, отмежевавшись от остальной Европы и не имея ни возможности, ни желания бороться за власть в стране, кельтская церковь избежала многих опасностей, выпавших на долю остальной Церкви. Борьба с монархами за власть и утверждение папской теократии, ереси и нетерпимость – все эти прелести средневековья миновали зеленые земли, не представлявшие стратегической важности ни для земных завоевателей, ни для духовных наставников.
Второе, что повлияло на становление кельтской церкви, – это незаурядный творческий гений ирландского народа, создавшего уникальную культуру, до сих пор вызывающую удивление, восхищение и подражание. Неудивительно, что кельтские барды играли в жизни своего народа куда большую роль, чем это было принято в те времена. Если германский сказитель был всего лишь достойным украшением славного пира, а в Риме играть на музыкальных инструментах считалось недостойным аристократа, то почитание поэтов входило в обязанности ирландского короля, а многие из них и сами не прочь были заняться стихосложением.
Поэзия филидов и бардов заметно и выгодно отличались от поэзии германской или греко-латинской. Этому способствовал и мистический характер кельтского язычества, в котором силы природы одухотворялись и наделялись тайным значением. В результате кельтские певцы даже после христианизации если не обожествляли природу, то высоко ценили ее. Поэтому Гомер и Гесиод в зеленых полях видели прежде всего источник пищи, в бескрайнем море – торговые пути, а в могучих лесах – дерево для строительства. Римские поэты могли восхищаться сельской жизнью, приветствовать весну, однако не выходили за рамки общих понятий – красоты родной земли для них были всего лишь фоном для жизни, работы или праздников. То же самое можно сказать о германцах или скандинавах – для них природа была либо практическим подспорьем (море как дорога для кораблей или лес как сырье для копий) либо враждебной стихией (свирепые волны, острые скалы), которой требовалось противостоять. Потому и эльфы с гномами у германцев большей частью злые, а наяды и дриады у греко-римлян – либо безразличные к людям, либо опасные. Зато для кельтов природа была полна неземной завораживающей красоты, исполнена смысла и блага. А порождение природы – феи, эльфы и прочий волшебный народ – оказывались хорошими и открытыми к контактам с людьми (правда, любили хитростью заманивать к себе людей, где те оставались навеки, но это скорее от большой любви, чем от вредности). Старый бард в завещании просит похоронить его в лесу, чтобы он слышал шелест листьев, шум ветра, чтобы мимо него сказали олени и пробегали зайцы. Друиды в заклинаниях и мистериях окружают себя силами стихий, не орудуя ими как бездушными инструментами, но общаясь как с друзьями или богами. Понятие дружбы в кельтской литературе также отличалось от германского (царившего в то время в варварской Европе), предполагая тесные взаимоотношения на весьма глубоком уровне. Само название для друга – «друг души» или «задушевный друг» (гэльское anamcara) - предполагает нечто большее, чем просто товарища или однокашника. У такого друга ищут не только помощи или совета, но и утешения, и просто общения, такой друг знает все твои секреты и слабости и потому является лучшим помощником или советчиком.
Таким образом кельты во многом отличались как от греков с римлянами, так и от германских народов. Обладая огромной творческой энергией, они создали свою культуру, значительно отличавшуюся от той, которая преобладала в Европе Темных Веков. Поэтому и церковь, возникшая среди кельтских народов и свободная от внешнего влияния, белой вороной выделялась среди христианского мира той эпохи.
И третье, что сформировало кельтскую церковь, – это неистощимая энергия и мудрость Патрика и его преемников, не только посвятивших свои жизни Богу и ирландцам, а свое слово подкреплявших делом, но и сумевших понять, почувствовать, уловить неповторимость местной культуры и с уважением относиться к ней, насаждая новую веру. Новое вероисповедание неизбежно влечет за собой новую культуру. Так миссионеры из Рима вместе с именем Христовым приносили и достижения римской цивилизации – каменные дома, белый хлеб, письменность и латынь. Так Русь после крещения испытала сильнейшее влияние греческих порядков: греческие епископы, греческий язык в богослужении, греческие книги в библиотеке, и даже Софийский собор в Киеве строился по образцу одноименного собора в Византии. Неизбежно подобный процесс должен был происходить и в Ирландии. Однако святой Патрик, проведя шесть лет на Изумрудном острове, прекрасно знал его язык и обычаи. Поэтому в своем служении он ориентировался именно на местные обычаи. В качестве примера можно привести две истории.
Однажды в городе Тара, где находилась резиденция короля Лугайра, был ежегодный языческий праздник, на котором друиды зажигали священный огонь. Раньше них никто из присутствовавших в Таре либо ее окрестностях не имел права зажигать ни факелов, ни очага в доме. Но этот праздник совпал с Пасхой, и Патрик оказался неподалеку. Он поднимается на самый высокий холм и зажигает костер – в честь воскресения Христа. Друиды, одновременно удивленные и напуганные, объявляют королю, что если этот дерзкий огонь не погасить, он будет гореть вечно и заполонит всю Ирландию. Король, естественно, дает приказ погасить огонь, однако несмотря на все усилия королевского войска и друидов, и огонь, и его возжигатели остались в безопасности. А на следующий день святой отправился в королевский дворец проповедовать Евангелие.
В другой раз Патрику довелось проповедовать в одном селении, где неподалеку стояло языческое капище в честь солнца, построенное в виде кольца (вроде Стоунхенджа). Проповедь оказалась удачной, и селение покаялось. Естественно, тут же в народе появились предложения снести нечистое сооружение. Однако Патрик посоветовал своей пастве воздержаться от разрушения памятника истории, а, наоборот, достроить его так, чтобы на кольцо был наложен крест. Идея оказалась удачной, и подобные сооружения стали появляться повсюду. Потом ввиду громоздкости крестообразных стоунхенджов а также под влиянием христианской традиции орнамент из круга и креста начали ставить вертикально – под ними священники и монахи проповедовали и молились, пока не было возможности построить церковь. Первые кресты были простыми, без украшений. Однако впоследствии их стали украшать орнаментом из цветов и листьев, а еще позже – изображениями Христа и святых. Так появился кельтский крест. В каждой из этих историй мы видим, как святой Патрик смешивает традиции христианские с традициями кельтскими, а Благую Весть приспосабливает к местной культуре и обычаям – не изменяя, но преображая, сохраняя нетронутой суть и правила веры, но одев их в привычную ирландцам оболочку.
Не последнюю роль в этом деле сыграл Фиакк, биограф святого Патрика и его преемник на епископской кафедре в Армаге. О его деятельности достоверной информации сохранилось мало. Известно только, что Фиакк принадлежал к филидам и оставался верен музам на епископском поприще, о чем свидетельствует его биография св. Патрика, написанная стихом, характерным для ирландских саг, и к тому же полная мифологических аллюзий. Помимо фактов, изложенных самим Патриком в «Исповеди», Фиакк рассказывает немного о служении святого, плодах его трудов и смерти. Здесь биография реального исторического лица превращается в волшебную сказку в типично ирландском стиле. Ирландцы молятся, чтобы Патрик пришел к ним обращать их в истинную веру, друиды предсказывают королю приход новой эпохи, а Бог обещает на страшном суде привести вех ирландцев к Патрику, дабы он повел свою паству к Божьему престолу. Когда приходит час смерти святого, солнце останавливается в небе, птицы поют в одном хоре с ангелами, а священники засыпают, очарованные дивной музыкой. Сам же святой не может отправиться на небеса без лучшего друга, которому также настало время помирать. Таким образом уже в первом поколении кельтских христиан наблюдается смешение культур, благотворное как для Ирландии, так и для ее церкви.
Поэтому Фиакк как на словах, так и на своем примере подтверждает тот факт, что ирландская интеллигенция довольно быстро христианизировалась и приобщилась к церкви, отчего выиграли обе. Филиды и барды (а с ними – и ирландская литература) приобщились к истинной вере, обрели обитель на небесах и в христианском мире. Христианство же получило своего рода монополию на культурное развитие страны, чем поспешило воспользоваться (тем более, что письменности и образования, кроме народного творчества, на острове тогда не существовало, и конкурентов у монахов в этой отрасли не было).
В первые десятилетия своего существования кельтская церковь представляла собой несколько общин, которые, вероятно, курировались святым и его преемниками. Кроме того, первое время ирландская церковь поддерживала тесную связь с внешним миром. Документы собора, который, как сообщают сами документы, состоялся во времена Патрика либо вскоре после него, говорится, помимо прочего, об отношениях с британскими священниками. Однако в связи с беспорядками в Британии в годы войн с саксами и после смерти Артура страна, давшая начало кельтской церкви, сама в конце концов стала нуждаться в духовной опеке. Лишившись поддержки ближайшего христианского соседа, ирландская церковь быстро изолировалась от окружающего мира. Удивительного в этом мало, поскольку вся Европа переживала тогда не лучший период времени. Церковь в Риме страдала одновременно от варваров различного происхождения и византийцев, которые никак не могли поделить между собой остатки Западной империи. По схожей причине страдала Галлия – тем более, что после франкского завоевания нравы в тамошних церквах страдали гораздо хуже римских и британских. Конечно, обе стороны делали все возможное, чтобы поддерживать хоть какие-то контакты, но о пастырской опеке или административном надзоре и речи быть не могло. А потому церковь в Ирландии должна была развиваться самостоятельно, создавая свои традиции, мало связанные с Римом или другими духовными центрами ранней церкви.
«История бриттов», начало работы над которой приписывают еще Гильде Премудрому, современнику Артура, говорит о 365 епископах и 3000 священниках, которых Патрик рукоположил во время своего земного служения. Данные его наверняка преувеличены, но налицо тот факт, что после смерти святого в Ирландии осталось немало епископов, священников и монахов, способных продолжить его дело. Одной из них была святая Бригида (453-523). Дочь рабыни-христианки родом из пиктов и ее хозяина язычника-скотта Дубтаха, она еще в детстве отличалась набожностью. Когда мать продали одному друиду, Бригида вначале оставалась при ней, затем должна была вернуться к Дубтарху, а позже смогла получить свободу. Оказавшись на воле, Бригида пошла в монастырь, где была посвящена в монахини самим Патриком. Приняв обеты, она стала много путешествовать и проповедовать Евангелие, приобретая много душ для Христа.
Кельтское монашество
В Армаге находилась архиепископская кафедра, были на острове и епископы. Однако наибольшую роль в жизни церкви играли монастыри. Кельтский монастырь строился по принципу языческих друидических братств (естественно, ни о каких языческих практиках не могло быть и речи) – несколько хижин с церковью, больницей, трапезной и мельницей. Стоял монастырь обычно у реки и огораживался земляной или каменной стеной. Популярность монашеского образа жизни среди ирландских христиан была вызвана не только религиозным энтузиазмом, но и родовым строем ирландского общества. Люди тогда жили семьями-кланами, и каждый привык ощущать себя частью своей семьи, своего рода. Монастырь же именно так и выглядел – своего рода «большое общежитие», выражаясь современным языком. Это и студенческий городок, и трудовая коммуна, и лагерь туристов – словом, все, о чем только может мечтать заядлый коллективист (а ведь таковыми и были древние ирландцы). Неудивительно, что монашество столь быстро прижилось на ирландской почве, и со второй половины 5 века все ирландское духовенство было монашеским. Его стараниями был основан не один монастырь, и было положено начало практики смешанных монастырей. В таких монастырях жили монахи и монахини. Жили они, естественно, раздельно, но под началом одного аббата (или аббатисы).
Монахи занимались проповедью язычникам, научению служителей (практически все церковные служители того времени были монахами), переписью и изучением книг, а также помощью путешественникам. При многих монастырях были школы, в которые впоследствии даже местная знать будет отдавать своих служителей. Кроме того, монахи сами обрабатывали землю и обеспечивали себе пропитание. Мессу они служили по разным чинам, и уставы в монастырях отличались друг от друга.
Общим для них всех было стремление к святости и благочестию (для этого они и шли в монастырь) – причем к благочестию особого рода. Понятие кельтской святости обычно включало в себя аскетизм, бескорыстие, миссионерское рвение, принципиальность в вопросах веры и чести, смирение перед Богом (но не всегда перед людьми) и привычка говорить правду в глаза. Бескорыстие и чистота жизни кельтских монахов подчеркивалась даже во времена Беды Достопочтенного, когда конфликт между кельтской и римской церквами еще не совсем утих. Возможно, корни кельтской святости кроются в учении Пелагия о свободе воли (влияние Пелагия было сильно в Британии, а в одном из ирландских монастырей работы Пелагия включены в один сборник вместе с Иеронимом, Патриком и житием Мартина Турского). Возможно, определенную роль сыграл и природный темперамент скоттов, населявших Ирландию и Шотландию. Кельтский аскетизм чаще всего включал в себя строгую жизнь наподобие той, что вел Иоанн Креститель: отречение от роскоши и длительные духовные упражнения. Уставы наиболее значительных кельтских монахов Колумбана и Колумбы были намного строже распространенного в то время бенедиктинского устава (Бенедикт и его последователи меньшее ударение делали на аскетические подвиги и большее – на физический труд и научные занятия), и потому Рим неодобрительно относился к кельтскому аскетизму, всячески способствуя переходу ирландских монастырей на бенедиктинский устав.
Вместе с тем религиозный элемент монашества смешивался в кельтском монашестве с романтическим. Ведь каков был удел ирландского монаха? Привольное житье на лоне природы (которая в Ирландии прекрасна как нигде) вдали от мирской суеты и в кругу немногочисленных единомышленников, богатый досуг наедине с книгами и простор для творчества, путешествия в дальние страны по бескрайнему морю или непроходимым лесам, проповедь язычникам или научные изыскания (в худшем случае – труд переписчика или фермера). В принципе, человек с романтической жилкой может только мечтать о таком уделе, а ведь именно из творческой интеллигенции – бардов и филидов – вышла большая часть кельтского духовенства. Посему не стоит удивляться романтическому ореолу, окружавшему многих святых кельтской церкви. Для кельта-христианина аскетизм представлялся вовсе не строгим и трудным, а подвиг христианской жизни – овеянным романтикой не меньше приключений гордых воителей или бесстрашных мореплавателей (впрочем, ни то, ни другое не было чуждо кельтским клирикам). Романтическое отношение к монашескому подвигу видно в стихотворении, сложенном ирландским монахом и проповедником 7 века св. Манханом:
Прошу я Тебя, Сын Бога Живого, владыки от века,
О маленькой келье в далеком краю – чтоб жилищем была мне.
Пусть будет у кельи пруд неглубокий с водами чистыми,
Подобный святой благодати Господней, что грех омывает.
Пусть мою келью со всех сторон лес густой окружает,
Где средь ветвей песней радуют сердце птицы небесные.
Пусть через пруд ручей протекает, солнцем согретый,
Пусть будет земля к земледелью пригодна для всяких растений.
Пусть будут мои духовные дети дружны и верны,
Послушны всегда и смиренны пред Богом в молитвах сердечных.
Пусть будет числом их три по четыре, четыре по три,
При всякой нужде для служенья пригодных в церквах отчизны.
Дважды по шесть и шесть раз по два – мне для подмоги,
Дабы повсюду молились Богу, что солнцем движет.
Церковь пригожая, шитьем убранная – Богу вместилище;
Свечи горят негасимым пламенем над Книгой священной.
Надобно будет место устроить для нужд телесных,
Чистых от похоти, страстей плотских и помыслов грешных.
В монастыре бы завел я хозяйство. Скажу без утайки:
Коров бы я, кур и пчел разводил, рыбачил бы с радостью.
Имел бы я так и одежду, и пищу от Владыки и славного
И счастливо жил бы, Господа славя в труде и молитве.
Нельзя упускать из виду и элемент сугубо религиозный, даже духовный. тексты дошедших до нас молитв создают впечатление, будто для кельтских христиан важно было осознавать присутствие Бога во всех сферах человеческой жизни. Бог сравнивается со светом и разумом, мечом и кольчугой, Бог стоит у постели спящего и пробуждает ото сна, направляет в пути и помогает в труде. Бог является в ветре и огне, дожде и молнии, земле и скалах, объемлет «спереди, сзади, справа, слева и изнутри». Осознание Божьего присутствия помогает Патрику в борьбе с друидами в гражданских войнах и конфликтах с начальством. Бог помогает монахам в аскетических подвигах, так что наложенные обеты становятся не в тягость.
Такой «практический мистицизм» обусловлен, с одной стороны, влиянием первых миссионеров (в трудах Патрика видны зачатки этой традиции), с другой – мистическим характером ирландского язычества (недаром многие языческие заклинания перелагались в христианские молитвы). Не последнюю роль сыграло и кельтское понимание дружбы: «другом души» называли кельты и Бога, и духовного наставника, отца-настоятеля, которого избирал себе монах, приносящий обеты. Таким образом и простое церковное послушание, приобретающее в наши дни самые извращенные формы, превращалось в глубокие отношения, основанные на взаимной симпатии и взаимопонимании.
Кельтская ученость
Еще Патрик придавал огромную важность наставлению и научению паствы (об этом можно судить по его «Исповеди»). Вполне возможно, что в основанных им монастырях появлялись какие-либо школы, а если верить преданиям, то первую школу святой основал в Армаге в 450 году. Точными сведениями мы не располагаем, однако скорее всего то, что вплоть до начала шестого века ирландские книгочеи учились в школах Уэльса и Галлии. Когда же после смерти Артура королевство бриттов в Уэльсе окончательно пришло в упадок[8], многие из тамошних христиан устремились в Ирландию, что положительно отразилось на состоянии ирландской церкви. Спустя меньше чем столетие после смерти святого Патрика страна была полна церквей и монастырей, а при монастырях были сильные богословские школы. Уровень грамотности в таких школах был достаточно высок (многие кельтские монахи знали еврейский и греческий, чем не мог похвастать даже Григорий Великий), в них обучали священников и миссионеров, а также переписчиков церковных книг. Св. Колумба, ни разу не ступавший за пределы Британских островов, повторял в латинских гимнах стилистические приемы Цицерона и Амвросия; св. Колумбан, также получивший образование в ирландских школах, в своих проповедях цитировал Августина, Амвросия Медиоланского, Иеронима, Фортуната, Сульпиция Севера и Григория Великого, а его «Морская песня» в точности повторяет «Песню гребцов» римского поэта Клавдиана. В уцелевших до наших дней монастырях сохранились рукописные кодексы, включавшие не только библейские книги, но и произведения Патрика, Иеронима, житие св. Мартина Турского, а также Пелагия, несколько кодексов Нового Завета – и это притом, что подавляющее большинство ирландских и шотландских монастырей пострадали от набегов викингов, а позже – от рвения протестантов. До нас дошло, может быть, меньше сотой доли того, чем располагали монастыри в 5-8 столетиях.
Среди прочих монастырей наиболее выделаются монастыри Армаг, Банкор, Клонард, Клонмакнойс, Дерри и Глендоло. Впоследствии большое влияние приобрели монастыри в Ионе и Линдисфарне – благодаря заслугам миссионеров святых Колумбы и Айдана. Ирландские монастырские школы пользовались немалым авторитетом и влиянием в Западной Европе, а в Армаге из-за обилия студентов, приезжавших из Англии, появился даже английский квартал. Беда Достопочтенный указывает, что ирландцы принимали студентов из всех стран, не требовали с них платы ни за обучение, ни за жилье и вдобавок давали с собой книги. Для коренных же ирландцев обучение было обязательным – старшие сыновья и дочери из каждой семьи отдавались в науку с тем, чтобы сделаться монахами (по желанию, конечно). Отдавали в науку детей с 6 или 7 лет и обучали до 17 лет (если ученик желал быть рукоположенным – до 20 лет). Учили ирландцы родной язык, латынь, греческий, Библию, Отцов церкви, всеобщую и национальную историю, классическую литературу (Гомер, Вергилий, Цицерон) и естественные науки (Евклид). Возможно, в ходу были еврейский язык и философия – во всяком случае, в некоторых монастырях эти дисциплины преподавались.
Существовало семь ученых степеней, для получения самой низшей нужно было наизусть прочесть все 150 псалмов (как раз в духе ирландских бардов, специалистов по части устного творчества). Правда, сами барды и филиды мало прониклись новыми веяниями, продолжая творить песни и саги в старых традициях. Зато монахи с уважением относились к преданиям своей родины, собирая и сохраняя древние легенды и песни, а заодно перерабатывая на родной лад библейские истории и жития святых. Все ирландские летописи ведут свое начало от полулегендарного договора между Лугайром, языческим верховным королем Ирландии, Дубтахом, главой бардов, и святым Патриком. Эти трое будто бы решили начать записывать события ирландской истории и держать записи в Таре, в королевстве Мит. Проверить достоверность этой истории трудно, однако в Ирландии со времен Патрика велись летописи как на ирландском языке, так и на латыни.
Кельтское странничество
Большинство монастырей находилось в самой Ирландии, однако нередки были случаи, когда монахи покидали родину и отправлялись на другие острова или даже на континент. Ирландцы были искусными мореходами, и на утлых кожаных лодочках способны были покрывать значительные расстояния. Пускались они в путешествия по разным причинам – кто из миссионерской ревности, кто отправлялся в изгнание замаливать грехи, кто искал уединения. Такое странничество называлось у кельтов «странничество Христа ради» (peregrinatio pro Christi), и целью его была не проповедь или миссионерство, но просто поиск подходящего места для монашеской жизни. Уже было сказано, как ирландцы любили монашескую жизнь – уединение на лоне природы, верные друзья и мудрые книги. Пускаясь в путешествия, они искали именно этого, а если по дороге им и приходилось совершать подвиги иного рода (проповедь язычникам, научение неграмотных или освоение новых земель), то они относились к ним как к части своего «странничества».
Лучшим примером кельтского «странничества» является получившая у современных ученых прозвище «монашеской Одиссеи» легенда о плавании святого Брендана. Монах по имени Брендан услыхал о лежащей далеко за океаном Обетованной земле святых – сохранившемся после потопа Эдемском саду. Взяв с собой товарищей, он отправился через океан к этой земле и после многочисленных приключений достиг ее, после чего вернулся в монастырь, где и умер. Хотя Обетованная земля и является видоизмененным вариантом волшебных островов ирландской мифологии, а сама история – переосмыслением древних саг о путешествиях в эту самую землю; история эта, вероятнее всего, имеет под собой реальную основу – исторический Брендан был основателем Клонфертского монастыря, умершим в 577 году и знакомым с великим миссионером древности св. Колумбой. Он вполне мог отправиться в плавание на поиски новых земель, пересечь Атлантический океан и достичь Фарерских островов, Гренландии, а может, и американского континента. В 1970-х годах несколько ученых во главе с Тимом Северином предприняли попытку пересечь Атлантику на кожаной лодке, наподобие тех, что были у ирландских монахов. Попытка окончилась успехом, что служит доказательством надежности подобных судов для длительных морских путешествий. Достиг ли исторический Брендан американских берегов? Проверить историчность его похода трудно, однако история о нем показывает, насколько охотно пускались в странствия монахи кельтских монастырей. Именно монахами были открыты Исландия и другие острова Северной Атлантики.
Впрочем, не следует чересчур идеализировать христианизированную Ирландию 5-8 веков. В истории очень редки случаи, когда христианские короли вели себя в соответствии с верой, которую исповедовали (исключения, конечно, попадались, но такие монархи обычно недолго оставались на своих престолах). Частые междоусобные войны между местными кланами и племенами не оставляли в стороне верующих – монахи и даже монахини были обязаны участвовать во всех ирландских войнах (только в 8 веке святой Адамнан частично добился официального разрешения для духовенства не участвовать в войнах). Не сразу исчезло рабство, а разбой и пиратство оставались любимым досугом ирландской знати, несмотря на все усилия проповедников. Не сдавало позиции и древнее язычество, справиться с пережитками которого монахам было нелегко.
Тем не менее грехи кельтских королей не распространялись на кельтских священников, и в целом церковь в Ирландии не только смогла избежать пороков средневековья, но и приобрела свой особый характер, своеобразный колорит, который выделял ее на фоне остальных церквей запада. Оригинальное, непохожее на других понимание святости и духовного созерцания, романтическое отношение к христианской жизни и служению – все это отличало кельтскую церковь, делая ее непохожей на другие христианские общины той эпохи.
У кельтских христиан всегда было рядом миссионерское поле, благодаря чему они не могли сложить руки и заняться борьбой с еретиками, которые в свое время оказали ранней и средневековой церкви медвежью услугу. Кроме того, постоянное присутствие неверующих усиливало в христианах стремление к святости, которая во многом понималась как свидетельство миру «словом и делом» (эта фраза чуть ли не на каждом шагу встречается в ирландских духовных поэмах, а в переработанном виде – и в английских).
Зато и такой власти в государственных делах кельтское духовенство не имело, а значит, ни в Ирландии, ни в Шотландии не было столь жесткого противостояния между властью светской и духовной. Короли не вмешивались в церковные вопросы, а церковь не затевала разговоры о превосходстве духовного жезла над светским и не боролась с искушением властью, оставшись чисто духовным учреждением, заботившимся о духовной жизни британских и околобританских островов.
Впрочем, здесь лучше перейти от общих фраз и определений к конкретным событиям и людям. Ирландия была островом святых и ученых – так пусть святые и ученые поведают нам о судьбе своей родины и своей церкви.
2. распространение кельтской церкви на британских островах
Уэльс и св. Гильда Премудрый
Гильда Премудрый – церковный писатель и историк, написавший первую книгу об истории Британии и завоевании ее саксами - был примером ирландских ученых первого поколения. Сын ирландского короля, он с детства был определен в книжную науку и учился в монастырях Галлии, после чего прибыл в Британию, «привезя с собой множество книг», как говорится в его жизнеописании 12 века. Британия переживала тогда переломный период своей истории – нашествие пиктов сменилось нашествием саксов, Вортигерн умер, а святой Герман безуспешно пытался поднять британцев на борьбу с завоевателями. Ораторские способности и горячее кельтское сердце ученого оказалось в такой ситуации как нельзя кстати, и Гильда начал неустанно проповедовать в опустевших британских церквах. Проповеди ученого ирландца зажигали сердца бриттов, и христианская вера вновь проснулась в сердце народ. Начавшийся религиозный подъем привел к подъему национальному, и религия объединила народ в борьбе за свободу, которая достигла своего пика в битве у горы Бадон, где Артур одержал победу над саксами. Однако триумф британского короля был ненадежным, а иллюзия порядка в стране мало кого могла обмануть – тем более Гильду. Дело в том, что его братья и сородичи то и дело пытались поднять восстание против Артура, и тому приходилось карать заговорщиков. Поэтому видный ученый и клирик, по-видимому. игравший не последнюю роль при дворе, неоднократно впадал в немилость короля, которому, по свидетельству биографов, «всем сердцем желал быть покорным». Именно тогда, по свидетельству агиографов, Гильда выбросил в море все написанные им книги, в которых упоминался Артур, и в дальнейшем избегал прямо упоминать имя спасителя Британии. Впрочем, Гильду нередко отождествляют с бардом Анейрином, крупнейшим поэтом древнего Уэльса. Из множества произведений, принадлежащих (или приписываемых) Анейрину, внимание историков больше всего привлекает поэма «Гододдин», сложенная в 6 или 7 веках и повествующая о битве бриттов с саксами. Интересна она тем, что в ней впервые упоминается имя Артура.
Впрочем, памятуя заповедь Христову о любви к врагам и гонителям, Гильда Премудрый умудрялся сохранять мир с Артуром – до нового скандала с королевой. Гвинфевар была похищена одним из британских дворян и увезена в город, где Гильда как раз гостил у местного аббата. Вскоре оскорбленный муж показался у городских ворот во главе многочисленной армии, требуя выдать изменницу. Изобретательному ирландцу и тогда удалось решить дело миром (незадачливый любовник клятвенно уверил Артура в чистоте и невиновности Гвинфевар и передал ее мужу, который, в свою очередь, клятвенно пообещал не обвинять ее ни в чем, и на том инцидент был исчерпан). Однако после этого Гильда решил, что с него хватит и удалился в леса, где построил себе келью и часовенку во имя святой Троицы. В этом одиночном монастыре он прожил остаток дней и скончался в мире. Написанные Гильдой книги – полухроника-полупроповедь «О разорении Британии» и несколько посланий – повествуют о плачевном положении в независимой Британии, непрестанных междоусобицах и упадке христианства.
Впрочем, несмотря на сетования ученого мужа, на бриттских землях было достаточно много священников и ученых, полных желания послужить на благо бриттам. Большинство их, согласно свидетельствам Беды Достопочтенного, было миссионерами из Ирландии, однако и среди самих британцев находилось немало талантливых и искренних людей, желавших поднимать культуру и духовность родной страны и народа.Импульс, данный Уэльсу артуровской эпохой, оказался достаточно сильным, чтобы обеспечить рост и развитие валлийской церкви и искусства. Все наиболее значительные валлийские барды, чьи имена дошли до нас ( Мирддин (Мерлин), Талиесин, Анейрин), жили и трудились в 5, 6 и 7 веках. Все сохранившиеся предания Уэльса своими корнями уходят во времена славного короля и его рыцарей: «Черная книга Кармартена», «Красная книга Хергеста», «Книга Анейрина», «Книга Талиесина», «Белая книга» (послужившая основой для сборника «Мабиногион»). Тем не менее постоянные войны изматывали как народ, так и церковь, и потому валлийская церковь так и не смогла подняться до уровня Ирландии и Шотландии.
Шотландия и св. Колумба
Святой Колумба или Кольм Килл (Columcille, Colm Cille) – третий по популярности (после Бригиты и Патрика) кельтский святой, прославившийся и как миссионер, и как поэт. Ничего удивительного в этом нет, поскольку вся жизнь Колумбы походила скорее на героическую балладу, чем на житие святого, а меч был ему к лицу не меньше, чем Библия. Согласно описаниям историков, он был красавцем высокого роста с сильным и звучным голосом, решительным и энергичным, вспыльчивым и склонным к мести. Кротости и смирения у него хватало далеко не всегда, и это сыграло решающую роль в его жизни и служении. Родился Колумба в 521 году на севере Ирландии, в королевстве Ульстер, область Донегол. При рождении ему дали два имени – Кримтханн («Волк») и Кольм – («Голубь»). Первое обозначало, что он, как и его предки-короли, посвятит себя войнам, второе же указывало на чистоту и кротость. Священник при крещении, естественно, предпочел второе имя, переделав его на латинский лад – Колумба. Впрочем, кельтская традиция взяла свое, назвав его Кольм Килл – церковный голубь. Он происходил из рода Ньяла и по рождению был одним из вождей клана О’Доннелов.
При желании он мог стать королем, воином, либо возглавить клан, однако юноша избрал иной путь. С детства он проводил почти все свое время в церкви и как только вступил в зрелый возраст, ушел в монастырь – учиться и служить Богу. Первой его школой был монастырь Странгфельд Лу, где настоятелем был св. Финниан Моувилльский. Там же его посвятили в диаконы. Затем он отправляется в королевство Лейнстер, где учится у светского певца-филида по имени Гемман. Учеба в Лейнстере не прошла для Колумбы даром – святой вошел в историю не только как проповедник, но и как поэт, а перо его воспевало не только Бога и христианские истины, но и красоту природы, любимый монастырь, родную страну. После словесных занятий Колумба оканчивает лучшую в Ирландии монастырскую школу в Клонарде, где стал блестящим писцом, а затем еще одну в Гласневине, что под Дублином, после чего был рукоположен в священники (а может, его посвятили в Клонарде и отправили под Дублин уже рукоположенным). Теперь у молодого монаха было три альтернативы: либо оставаться при одном их монастырей учителем или переписчиком, либо служить при одной из ирландских церквей, либо идти «на целину». Колумба избирает третий путь и пускается в странствия по зеленым холмам Ирландии. В 545 году, в возрасте 24 лет, он открыл церковь (а при ней – и монастырь) в Дерри, что на севере Ирландии, затем – церковь- монастырь в Дарроу и несколько других церквей и монастырей в Ирландии и на прилегающих к ней островах. Миссионерский процесс проходил примерно так: Колумба с товарищами прибывали на место и строили церковь и монастырь, параллельно проповедуя местному населению, которое, впрочем, формально уже являлось христианским. Потому проповедь монахов не встречала особого сопротивления, тем более, что церквей не хватало, и священники народу нужны были.
Дерри стал любимым монастырем Колумбы, там он устроил своеобразную миссионерскую базу, отправную точку для своих путешествий по Ирландии и близлежащим островам.
Прекрасен остров мой изумрудный,
Чистые реки с водою прозрачной,
Поля плодородные, полные хлеба,
Ирландии города и селенья!
Но мне всего на свете милее
Море соленое, ветер крылатый
И крики чаек над мачтой моею,
Когда из странствий вернусь домой,
В мой возлюбленный Дерри.
Святой поистине наслаждался жизнью, от которой вряд ли мог бы ожидать большего. У него были друзья, было любимое дело, которому он посвятил жизнь и в котором имел успех. Как истинный патриот, Кольм Килл гордился тем, что жизнь его протекает на Изумрудном острове, и желал, чтобы там же была и его могила (или «место воскресения», как было принято говорить в ирландских церквах). Как истинный поэт, он умел наслаждаться природой и книгами, трудом и морскими путешествиями, дружбой и одиночеством, черпая радость из маленьких вещей, что не только отличает романтические натуры, но и является залогом счастья (если таковое возможно на земле). Впрочем, если верить Боэцию, земное счастье долгим быть не может. Казненный варварским королем Боэций сам служил тому подтверждением. Колумбова идиллия продлилась без малого два десятилетия – до 563 года.
В 563 году Колумба покинул родину. Почему - однозначного ответа дать невозможно, однако вероятнее всего, причина была в конфликте с одним местных племен. святой написал немало песен, в которых скорбел об утраченной родине. В одной из таких песен Колумба говорит, что вынужден был покинуть родину из-за своего участия в битве при Кулдревни. Что же произошло? Наиболее вероятная версия состоит в следующем.
Клонардский Финниан дал Колумбе на пользование «с возвратом» часть иеронимовской Вульгаты – то ли Псалтирь, то ли Четвероевангелие. По тем временам перевод Иеронима, хотя и сделанный около века назад, был все же в новинку – как-никак нечасто купцы с редким товаром заплывали столь далеко. Восхищенный красотой текста (а может, оформлением – все-таки переписчиком был, да и ценил этот ирландец красоту), Кольм Килл переписал несколько страниц. Финниан обиделся и потребовал у Колумбы вернуть книгу вместе со скопированным текстом. Тот отказался, сочтя, что книги и написанное в них должны принадлежать в равной мере всем, чьи глаза способны читать. В общем, оба, что называется, пошли на принцип. Финниан зовет в помощь Аэда – правителя королевства Мит, который, будучи неопытен в делах такого рода (законы об авторских правах появились значительно позже), решил, что «как теленок принадлежит хозяину коровы, так и копия – хозяину книги». Колумба, естественно, счел такое решение недействительным. Происходя из королевского рода, он сохранил остатки дворянского достоинства, да и не только о гордости речь шла. Иначе говоря, оба пошли на принцип. Колумба, конечно, готов был подчиниться. Тогда он вернул бы копию Финниану, покаялся для виду, состоялось бы пышное примирение, и на том инцидент был бы исчерпан. Однако ход событий кардинально изменило непредвиденное происшествие. Ульстер и Мит периодически враждовали, и случилось, что ульстерец Колман был умерщвлен подданными Аэда, более того, умерщвлен в церкви. Одно убийство простить еще можно было бы, наказав для приличия виновных, но две обиды подряд, нанесенные лицу королевской крови, улады стерпеть не могли. В 561 году состоялась битва при Кулдревни: с одной стороны Колумба с родичами-уладами и единомышленниками, с другой – король Мита со своим войском. Принадлежа к племени уладов, Колумба не стал открещиваться и принял участие в войне. Победа осталась за уладами – три тысячи врагов пало в тот день, и только один человек – из войска уладов.
Финниан в битве участия не принимал, и потому единственным церковником, замешанным в братоубийственной войне, был Колумба. Естественно, что суд свалил всю вину на него, и речь шла уже об отлучении, но тут за виновного вступились друзья (среди которых был и св. Брендан-мореплаватель). Впрочем, Кольм Килл и сам понимал, что бессмысленная гибель трех тысяч ирландцев лежит на его совести, и готов был понести соответствующее наказание. Дворянская гордость давно сменилась в его сердце монашеским смирением, а краткая вспышка гнева – глубоким раскаянием. Так Петр отрекся от Христа под влиянием минутного страха, ветхозаветный Иеффай принес страшную клятву, а король Лир (между прочим, кельт по национальности) – прогнал любимую дочь. Движимый раскаянием Колумба клянется обратить к истинной вере 3000 язычников – по одному обращенному к вечной жизни язычнику за каждого лишенного жизни христианина.
Поэтому в 563 году святой покидает родину и, посетив «друга души» Молайса, отправляется к западным берегам Каледонии, будущей Шотландии, и строит монастырь на острове Ии или Иона[9]. Прибыл он, возможно, по приглашению Конала – короля Далриады, ирландской колонии в Шотландии, которому приходился родственником. В Далриаде Кольм Килл занимается наставлением местных христиан и проповедью соседнему племени язычников-пиктов. Легенда говорит, что он сначала приплыл на остров Оронсай, однако, поднявшись на самый высокий холм на острове, увидел подернутый туманной дымкой берег родной Ирландии. Тоска по утраченной отчизне пронзила его сердце, и он направил свой корабль дальше, к более отдаленному острову Иона.
Жизнь монахов Ионы мало чем отличалась от жизни остальных монахов Ирландии – множество хижин-келий, каменная церковь, библиотека, хозпостройки. Вначале на Ионе было полтораста человек (впоследствии – несколько тысяч) во главе с аббатом, старшие братья занимались наукой и проповедью, средние работали в поле, ухаживали на скотом и делали прочую хозяйственную работу, младшие помогали старшим по хозяйству и учились. Одевались ионские монахи в белые длинные нижние рубахи, а сверху надевали темную рясу с капюшоном. Питались хлебом, молоком, яйцами и рыбой, а в воскресенье и праздники ели мясо. Естественно, помимо хозяйственных нужд, монахи занимались переписыванием книг (теперь Колумбе никто не мешал распространять Вульгату) и – миссионерским трудом. Из Ионы вышло большинство ранних кельтских миссионеров, включая знаменитого Колумбана (род. 543), трудившегося в Галлии, зарейнских германских землях, Швейцарии и Италии.
В Шотландии к тому времени уже были христиане – южным пиктам проповедовали святые Нинниан и Кентигерн, а возле самых пределов Британии было колониальное королевство ирландцев-скоттов, которые также были христианами (их король и покровительствовал Колумбе).
Нинниан жил и трудился на ниве Божьей в четвертом веке – начале пятого. Он был сыном одного из лояльных Риму британских королей и, с детства отличаясь набожностью, отправился в Рим, где много учился. Затем он пошел в Галлию, где продолжал учебу у святого Мартина Турского. Затем, вернувшись домой, отправился на север от Британии – в Каледонию, туда, где жили язычники-пикты. Там он построил каменную церковь, известную впоследствии как «Кандида Каса» («Белокаменная») и давшую начало «Великому монастырю» Роснат. Остальная часть служения Нинниана покрыта легендами и рассказами о чудесах. Служение Нинниана было плодотворным (в Белокаменном монастыре учились многие ирландские монахи), и многие из приписываемых ему чудес наверняка имели место на самом деле. Однако христианизация Каледонии-Шотландии завершилась двумя столетиями позже, во времена расцвета кельтского миссионерства, и именно тогда сложился облик шотландской церкви.
Кентигерн трудился также на севере Британии, в районе, называемом Стратклайд. Трудно сказать, происходил ли он из Британии, или Ирландии. На сохранивших независимость британских землях христианство было еще достаточно сильным (многие ирландские монахи учились в школах Британии-Уэльса). О жизни Кентигерна вообще известно мало что, кроме легенд наподобие тех, которыми пестрят средневековые жития святых. Единственный источник, дающий более или менее полную картину жизни святого – это житие, составленное в 12 веке монахом Джоселином – шестью столетиями позже. Если верить ему, то Кентигерн учился в одной из монастырских школ, но зависть соучеников побудила его отправиться в изгнание в Стратклайд (территория современной Шотландии), ставшее одновременно миссионерской поездкой – святой успешно проповедовал Евангелие и основал один или несколько монастырей. Позднее неприятности с местными властями побудили его вернуться в Уэльс, где король Кадваллон предоставил ему монастырь. Впоследствии правители Стратклайда попросили Кентигерна вернуться, тот согласился и провел остаток жизни, проповедуя и уча слову Божьему. Трудно говорить о значении трудов Кентигерна – так же, как трудно отличить легенду от истории в агиографии Джоселина. Тем не менее можно с уверенностью утверждать, что сделанная им работа была немалой, и значение святого Кентигерна в истории шотландской церкви достаточно велико – иначе зачем было монаху 12 столетия обращаться к жизнеописанию не столь популярного кельтского святого, жившего шесть столетий назад?
В Белокаменном монастыре (он назывался «Кандида Каса»), основанным Ниннианом, учился Финниан моувилльский, а Кентигерна, если верить преданию, Колумба еще застал на миссионерской ниве; и предание говорит, что Кентигерн перед смертью передал Колумбе свое поприще. Но скоттам нужна была помощь в организации церкви, за два года до прибытия Колумбы они потерпели жестокое поражение от северных пиктов, предводителем которых был король Бриде или Брюд. Колумба решил помочь своим соотечественникам, и взяв с собою двух друзей, направился ко дворцу Брюда. Примечательно, что одним из его спутников был Комгалл, аббат Банкорского монастыря (одного из наиболее значительных во всей Ирландии), а другого звали Кайнех, но в историю он вошел под именем Кеннет. Если судить по количеству открытых им и названных в его честь церквей, по своим достижениям и популярности святой Кеннет сравним со святой Бригидой или Колумбой.
Трое монахов подошли к стенам королевского дворца, куда их, естественно, не хотели пускать. Но когда Колумба осенил ворота замка крестом, запоры сами собой открылись, впустив благовестников к потрясенному королю. Тот с почтением принял монахов, и вскоре покаялся и принял крещение. После короля крещение постепенно принял и весь народ – явление, обычное для эпохи, когда народ относился с почтением к своим правителям. Как и в случае с англосаксами, германцами или русичами, мотивы народов, крестившихся вслед за своим королем, можно выразить словами Нестора-летописца: «Если бы эта вера была плохой, князь бы не принял ее». После покаяния и крещения короля Колумба с соратниками начали путешествовать по пиктским землям, открывая церкви и монастыри, пока его служение не было прервано смертью. Колумба умер ночью во время молитвы, стоя за алтарем. До конца своей жизни святой оставался верен своим принципам – помогал бедным, обличал богатых и проповедовал Евангелие словом и делом. Спустя несколько столетий Беда Достопочтенный напишет, что Колумба «оставил преемников, славных строгостью правил и любовью Божией».
В Ирландии и Шотландии его признали святым, а римская церковь не протестовала против этого, несмотря на не слишком смиренный характер и бурное прошлое святого. Кольм Килл был сыном своего народа – типичным ирландцем, вспыльчивым и свободолюбивым, не отступающим от своих слов и готовым ответить за них, пусть даже ценой своей или чужой крови. Несмотря на то, что вклад Нинниана и Кентигерна в обращение пиктов нельзя недооценивать, главная часть работы была проделана именно святым Колумбой – монастырским голубем, ставшим вторым Патриком для кельтских племен Шотландии. С этих пор ирландские и шотландские миссионеры трудились рука об руку, объединенные не только общими корнями (скотты в конце концов взяли верх над пиктами, о чем свидетельствует и легенда о вересковом меде), но и общей целью, и потому Ирландия и Шотландия на равных правах стали оплотом кельтского христианства, а прозвище «Скотт» носили миссионеры и богословы из обеих стран.
Англосаксы и св. Айдан
В 597 году на английский берег ступил римский монах Августин, который обратил в христианство короля Кента Этельберта и его подданных (приблизительно по той же схеме, что Колумба обратил северных пиктов). Так началась христианизация языческих королевств англов и саксов. Миссия Августина была подотчетна папе римскому Григорию Великому, который сделал много для объединения западных церквей под началом Рима. Постепенно христианство вышло за пределы Кента – король Нортумбрии Эдвин (Нортумбрия была одним из крупнейших англосаксонских королевств и располагалась на севере Англии, захватывая и часть современной Шотландии) в 625 году женился на христианской принцессе Эдильберге. Вместе с новой королевой в страну приехал епископ Паулин, который обратил короля в истинную веру. Языческие жрецы приняли христианство вместе с королем и даже до обращения убеждали короля в превосходстве новой веры. Койфе, верховный жрец Нортумбрии, сам сел на коня, и, разогнавшись, ударил копьем в главного идола, осквернив тем самым языческое капище. Епископ Паулин, заручившись поддержкой власти, свободно проповедовал Евангелие в стране. Но вскоре король Эдвин был убит, а Нортумбрия – завоевана. Освальд, сын Эдвина, впрочем, сбежал в «землю скоттов», где принял христианство. Вернувшись в Нортумбрию, он вернул себе престол и стал королем. Но, будучи христианином, он желал насадить истинную веру среди своего народа. Для этого он попросил ирландцев прислать ему епископа. В Нортумбрию прибыл епископ Айдан, который основал монастырь на острове Линдисфарн и стал ходить по Нортумбрии, проповедуя Евангелие[10]. Первое время почти всегда в путешествиях его сопровождал король, служивший ему …переводчиком (Айдан тогда плохо знал язык англов). Покоряя людей силой слова Божьего и личным примером, он сделал Нортумбрию христианским государством, став первым кельтским миссионером на английской земле. Если верить свидетельству Беды, Айдан был типичным кельтским святым – жил в бедности, говорил богачам правду в глаза, раздавал беднякам все, что мог, постился по любому поводу и посвящал все свободное время учению, молитвам или проповеди Евангелия. Труд его принес обильный плод – Нортумбрия без особых затруднений стала христианской державой, а впоследствии – и духовным оплотом англосаксонских земель. Именно в Нортумбрии зародилась древнеанглийская поэзия (первый английский христианский поэт, св. Кэдмон, был кельтом и большую часть жизни провел в кельтском монастыре). В Нортумбрии жил и Беда Достопочтенный, великий богослов, экзегет и историк древности, прекрасный поэт, пишущий как на латыни, так и на английском.
В ирландских и шотландских монастырях училась вся англосаксонская знать и священство, привозя оттуда не только знания, но и книги для своих библиотек (именно так пополнялись библиотеки монастырей Уитби, Ярроу, Уирмута, Эли, Гластонбери). Кельтская церковь имеет непосредственное отношение и к зарождению английской литературы. До этого английская (да и германская) литература ограничивалась устными преданиями. Христианские миссионеры вместе с новой верой приносили народам письменность, создавали азбуку и грамматику. Однако делалось это большей частью с целью дать людям Библию, и потому языковые реформы обычно затрагивали только религиозную сферу использования языка. Так. единственным дошедшим до нас памятником готского языка является Библия, переведенная миссионером Ульфилой. Кроме того, использование национальных языков в церковной практике обычно ограничивалось проповедью. Языком христианства чаще всего оставалась латынь, и все духовные произведения, включая гимны и богословские трактаты, писались на латыни. Примером тому может служить Галлия, где вся церковная литература написана на латыни – гимны и стихотворения, исторические и духовно-назидательные произведения. Иными словами, христианская литература в Европе не выходила за пределы латыни, и национальная поэзия развивалась самостоятельно, не смешиваясь с христианским учением, и следовательно – лишаясь возможности быть записанной.
Похоже, единственным исключением являлась Ирландия – во многом благодаря тому, что Патрик прекрасно знал ирландский и вовремя наладил контакты с местной интеллигенцией. Уже ему приписываются гимны и молитвы на ирландском языке, а ведь это всего лишь капля в море гэльской поэзии первого тысячелетия, дошедшей до наших дней; здесь и молитвы, и гимны, и лирические стихотворения, и целые стихотворные проповеди. Многое принадлежит или приписывается святому Колумбе, авторы многих неизвестны. Естественно, ирландский алфавит был составлен на основе латинского (видимо, стараниями Патрика), но в самой литературной традиции Ирландии влияние бардов и филидов было намного сильнее римского, и скорее латинская поэзия приобрела у кельтов свой специфический «гэлизированный» оттенок.
Поэтому случившееся в Нортумбрии во второй половине 7 века можно объяснить только влиянием миссионеров из Ирландии и Ионы. Около 680 года нортумбрийский крестьянин по имени Кэдмон начал сам писать стихи на духовные темы. Произошло это так: на пиру ему дали арфу и попросили спеть. Петь Кэдмон не умел и потому, смутившись, вышел во двор и уснул. Тогда, как пишет Беда Достопочтенный, «во сне некто подошел к нему, поприветствовал и назвал по имени. «Кэдмон, - сказал незнакомец, - спой мне что-нибудь». Кэдмон ответил: «Я не умею петь; из-за этого я и оставил пир и пришел сюда». Тогда незнакомец сказал: «Все равно спой мне». - «Что же мне спеть?» - спросил Кэдмон. «Спой о начале творения», - сказал тот. И Кэдмон начал никогда не слышанными дотоле стихами петь хвалы Господу Создателю». Проснувшись, он вспомнил слова песни, которую спел во сне:
Ныне восславим Небодержца могучего,
Судеб Вершителя замысел мудрый,
Дело преславное, дивно свершенное:
Владетель вечный вначале воздвигнул
Царство небесное, кровлю мира,
Чертог небожителям поставил Зиждитель.
После устроил Владетель Вечный
Мир срединный, крепкосданную землю –
Рода людского Господин всемогущий.
Знаменательно, что св. Кэдмон, основоположник английской поэзии, носил кельтское имя и писал в кельтских традициях. Прославление Бога, явленного в природе, было весьма распространено в кельтской богослужебной литературе и лирической поэзии. О красоте природы и ее религиозном смысле писал св. Колумба и другие кельтские монахи, притом писали как церковные гимны, так и молитвы, и просто лирические стихотворения. Поэтому тема природы, творения, Божьего мира красной нитью проходила через всю древнеанглийскую поэзию – от церковных гимнов до «Беовульфа», где сказитель под арфу поет на пиру о том, как Бог творил мир.
А пока новоявленный поэт тут же направился в ближайший монастырь (это был монастырь в Уитби) показать духовным отцам свое творение. Монастырь был устроен в кельтском духе, притом был смешанным. Местная аббатиса Хильда, дочь одного из местных дворян, выслушала Кэдмона и была потрясена красотой его стихов. Тогда она привела его к «ученым мужам», которые прочитали новоявленному поэту отрывок из Писания. Кэдмон переложил его такими же красивыми стихами. Монахи удивились пуще прежнего, а мудрая аббатиса уговорила Кэдмона принять монашеские обеты и остаться при монастыре. Тот согласился – слишком впечатлило его ночное видение, да и талант такой сам по себе объявиться не мог. И Кэдмон, и Хильда, и монахи – все видели в происходящем руку Божью, и потому поэт с радостью согласился стать монахом.
В монастыре он прожил до самой смерти – молился, пел гимны, изучал Библию и писал стихи. Сейчас, кроме дошедшего до нас гимна о сотворении мира, Кэдмону приписываются четыре поэмы: «Бытие», «Исход», «Даниил» и «Христос и Сатана». Первые три представляют собой пересказы библейского текста, переиначенного в германском духе, последняя описывает падение дьявола, сошествие в ад и освобождение грешников, а также искушение в пустыне. Правда, авторство их подвергается сомнению.
Кэдмон был свидетелем споров о Пасхе и их решении, вместе со всеми подчинился римским обрядам. Умер он в глубокой старости, перед смертью собрал друзей и спросил, не держит ли кто на него обиды. Таковых не нашлось. Кэдмон сказал: «И я в мире со всеми». Тогда он попросил принести ему святые дары. Приняв их, он отошел в вечность. Впоследствии Кэдмон был причислен к лику святых.
У первого английского христианского поэта нашлись преемники – еще Беда пишет, что в его время существовало немало поэтов, сочинявших стихи на духовные темы и перелагавшие библейские книги. Нам известны имена Альдхельма, Кюневульфа, Эльфрика, сделавших немалый вклад в развитие не только английской поэзии, но и европейской культуры вообще. Прекрасным поэтом был и Беда, ученик Альдхельма, писавший как на латыни, так и на английском. То из английского литературного наследия, что дошло до наших дней, говорит о небывалом подъеме литературной жизни в Нортумбрии. Добрая половина из всех древнеанглийских манускриптов написана на нортумбрийском диалекте.
Как и ирландцы, англосаксы, с одной стороны, исправляли в христианском духе сказания о героях («Беовульф») и элегии («Морестранник», «Скиталец», «Деор»), с другой – перетолковывали на свой лад библейские истории и предания («Христос и Сатана», «Бытие», «Видение креста»), а также церковные гимны («Христос»). Сохранились и древнеанглийские книги премудрости («О дарованиях человеческих», гномические стихи). Конечно же, случались и казусы: в поэме Кюневульфа «Елена» Константин Великий видит на небе знамение креста с надписью «Сим победиши» перед битвой с гуннами, нападающими на Рим (битва с гуннами, окончившаяся победой римлян произошла через полтора столетия после Миланского эдикта). Однако эта ошибка показывает, что англичане знали и о Константине, и о битве на Каталонских полях.
Расцвет литературы – явный признак расцвета науки и искусства. Старания кельтских монахов и здесь не прошли даром, и если первые английские книгочеи учились в Ирландии, то второе поколение мужей науки черпало знания исключительно из библиотек родных монастырей. Примером такого англичанина может служить Беда Достопочтенный, который ни разу не покидал родины и был не просто лучшим ученым в Англии, но лучшим в Европе.
Несомненно, духовный подъем в Нортумбрии и других англосаксонских королевствах был во многом обусловлен творческим гением английского народа, и история английской церкви – отдельная страница в истории, не менее интересная и поучительная. Однако нельзя недооценивать и труд миссионеров из Ирландии и Шотландии, которые дали англосаксам толчок к развитию.
Правда, успех миссии Айдана имел и оборотную сторону – различия в традициях кельтской и римской церквей, которые вскрылись еще при Колумбане, привели к конфликтам между кельтским духовенством и священниками и католическими монахами из миссии Августина и его преемников. Дело в том, что англосаксы мало общались с кельтским населением Британии – бриттами, скоттами, пиктами. Взаимная ненависть завоевателей и побежденных народов мало способствовала развитию тесных межнациональных отношений, и потому, когда обе враждующие стороны крестились, мало кто обращал внимание на обычаи церквей по разные стороны границы. Конечно, отдельные случаи недоразумений вспыхивали между миссионерами из Ирландии или Шотландии с римскими церквами, когда те шли на континент, но Германия тогда была языческой, французское духовенство само оставляло желать лучшего, а римской церкви хватало мудрости не лить масла в огонь. Но когда англосаксонская Нортумбрия обратилась в христианство, кельтское и англо-римское духовенство «столкнулись лбами». Две церкви с разной организацией, разными традициями и монашескими уставами (а ведь практически все служители как из миссии Колумбы, так и из миссии Григория были монахами) вынуждены были работать рука об руку. Естественно, что между служителями двух церквей, а также между простыми верующими начались недоразумения; так, в 631 году римская Пасха выпала на 24 марта, а кельтская – на 21 апреля. Кроме того, многие из англосаксонских дворян, как указывает Беда, отправлялись в Ирландию и Шотландию на учебу, где подпадали под влияние кельтских традиций. Айдан своим авторитетом и склонностью к миротворчеству сглаживал недоразумения между двумя лагерями, но долго так длиться не могло.
Реформы и старообрядчество
Нет ничего удивительного в том, что вопрос о различии в традициях и разных начальниках быстро стал злободневным как для кельтов, так и для англосаксов. Ни гордость и свободолюбие кельтского духовенства, ни далеко идущие планы Рима не были виной тому, что две церковные системы столкнулись лбами. Просто пришло время решить вопросы, ранее умалчиваемые.
Колумбана и его спутников могли терпеть в Галлии, где авторитет Рима нужно было еще доказывать, а церковных проблем и без того хватало. Ирландцев могли принять в Италии, где они все равно были в меньшинстве, зато никому не мешали и пользу приносили немалую. Итальянские земли тем более еще не вполне оправились после войн остготов с византийцами и византийцев с лангобардами. Папа Григорий Великий только начинал объединение западных церквей воедино, и в этом беспорядке скромные ирландцы не слишком-то и выделялись. В германских землях христиан вообще не было, и два века спустя Бонифацию проще будет подчинить Риму кельтские монастыри, чем работать с язычниками (первое пройдет без проблем, а за второе апостол Германии поплатится жизнью).
Но к концу седьмого века положение во многом изменилось. Западная церковь превращалась в сплоченную организацию, а Рим окончательно закрепился за папой. Дело Григория Великого жило и процветало, и потому у его преемников было достаточно причин обратиться к скоттам с призывом к единству. Да и Нортумбрия – дело особое. Миссия в Англии была организована лично папой, новая вера приживалась без особых проблем. Единственной проблемой было «старое» духовенство из бриттов-валлийцев, которое встречало гостей из Рима «в штыки», что можно было бы перенести, обходись дело единичными случаями. Однако Нортумбрия была страной наполовину германской, наполовину кельтской, а благовестие велось с двух сторон – с юга римской миссией и с севера святым Айданом и его спутниками. Раскола в стране никто не хотел, и если при жизни Айдана представители Рима терпели у себя под боком другие обычаи из уважения к миссионеру, проповедующему неверующим язычникам, то с его смертью споры участились и между Ионой и Римом, что называется, назрел разговор. К чести обоих участников диалога, следует сказать: как Рим, так и кельты повели себя достойно, не запятнав ни чести, ни совести.
После смерти Айдана в 664 году в Уитби произошел официальный собор, на котором встретились обе стороны и произошел спор относительно даты празднования Пасхи и формы тонзуры. Римскую церковь представлял человек по имени Уилфрид – священник и аббат германских кровей, воспитанный в кельтской миссии Айдана, однако побывавший в Риме и принявший католическую Пасху и тонзуру. Кельтскую церковь представлял епископ Колман, который возглавлял церковь в Нортумбрии после Айдана. В диспуте победа осталась за Уилфридом, который ссылался на единство христиан, римские традиции, идущие от Петра, а также превосходство Петра как главы церкви. Колман ссылался на авторитет апостола Иоанна. Аргументы Уилфрида убедили всех присутствующих (главным образом, короля) и победа осталась за ним. Колман не мог не признать его правоту и вместе с единомышленниками удалился в Ирландию – обсудить вопрос с местным духовенством. По-видимому, он остался верен прежним обычаям, но в дружбе с англами остался и даже основал вместе с ними не один монастырь. Впоследствии же папа римский Гонорий написал ряд писем к ирландским скоттам, убеждая их принять католическую Пасху, в чем добился немалых успехов.
Продолжил дело Гонория св. Адамнан, епископ и аббат монастыря на Ионе, автор «жития св. Колумбы». Однажды он посетил Англию с целью выкупа пленников после очередной войны между шотландскими скоттами и англосаксами. Убедившись в правомочности римских обычаев, сам принял их. Вернувшись на Иону, он стал убеждать своих единоверцев принять обычаи католической церкви. На Ионе это ему не удалось, однако в Северной Ирландии (остальная часть Ирландии приняла католическую Пасху в 632-633 годах) и бриттских королевствах Камбрии и Корнуолле он преуспел. В 715 году, отпраздновав в Ирландии католическую Пасху, он вернулся на Иону и умер в том же году. На следующий год монахи на Ионе во главе со своим новым аббатом Дунхадом по научительству епископа Эгберта, англосакса, учившегося в ирландских школах, также приняли католическую Пасху.
А позже король пиктов Нейтон «обратил в католичество» церковь на подвластных ему землях. Для этого он отправил письмо к англосаксонскому аббату Кеолфриду (убедившего в свое время Адамнана) с просьбой доказать правоту Рима в исчислении Пасхи и формы тонзуры. Тот с готовностью написал в ответ длинное послание, где доказывал правоту Рима и римских традиций. Примечательно, что среди аргументов, доказывающих его правоту, Кеолфрид писал:
«…подобные различия не опасны для тех, чья вера в Боге непоколебима, а любовь к ближнему – искренна».
Поразительная терпимость и мудрость аббата восхищает и в наши дни, не говоря уже об эпохе, когда терпимость была не в моде, а у верующих было гораздо больше возможностей там, где речь шла о преследовании инакомыслящих. Не менее удивительно и столь ясное отличие основ христианства от второстепенных деталей и традиций, которыми учение Христово неизбежно обрастает в процессе истории. Вера в Бога и любовь к ближнему – вот сущность истинной веры, по сравнению с которой ничтожны все домыслы богословов и философов, все «-измы» и «-анства», которая уравнивает ариан и монофизитов, несториан и докетистов, католиков, православных и протестантов.
Послание Кеолфрида произвело должный эффект, и пикты «были рады подчиниться вновь установленному учительству Петра» при поощрении заботливого короля.
Но если не принимать во внимание «использование административного ресурса», встает законный вопрос: почему гордое и своевольное кельтское духовенство склонилось перед авторитетом заморских посланников?
Во-первых, аргументы католических богословов звучали убедительнее кельтских. Действительно, вся западная церковь приняла дату празднования Пасхи, которой держались в Риме. Действительно, церкви, основанной трудами святого Патрика, «выросшей» из британо-римской церкви, вполне приличествует держаться обычаев своих духовных отцов. Кроме того, примирить две церкви следовало хотя бы из соображений единства. К чему говорить о том, кто прав, если в результате чьей-то правоты между братьями во Христе случаются раздоры?
Во-вторых, авторитет Рима был так же силен, как и доводы его богословов. Крепнущая римская церковь приобретала все большее влияние в Европе. Она становилась единой организацией с четкой структурой подчинения, которая впечатляла своим единством и порядком – во всяком случае, стремилась к нему. Кроме того, сам Рим всегда был для европейцев чем-то святым (на Ионе и в Ирландии регулярно молились за папу, и даже Колумбан принимал его авторитет безоговорочно, что видно из его посланий к Григорию), а римская цивилизация и культура всегда оправдывали свое имя. Именно римские монахи принесли в Англию белый хлеб и строительство домов и храмов из камня. Принимая римские порядки, кельтское духовенство сближалось с этим культурным и духовным центром, приобщалось к его богатому наследию.
Воссоединение с Римом было целесообразным еще по одной причине. В государстве, где церковь имеет авторитет и влияние, неизбежно возникнет столкновение интересов между королем и епископом. Если епископ окажется более сильной личностью или хитрым политиком – король и вся страна подчинится ему. Если сильнее окажется король – церковь подчинится королю. В любом случае церковь оказывалась в проигрыше, поскольку вместо своих прямых обязанностей начинала заниматься политикой. Теперь же священники были подотчетны епископу, епископ – архиепископу, тот – папе. При такой системе строгого подчинения легче было решать все возникающие беспорядки и сдерживать борьбу за власть, смирять бунтарей и увещевать еретиков. Становясь под главенство вышестоящего сановника, епископ тем самым освобождался из-под власти короля и уже не был игрушкой в руках сильных мира сего или того хуже – никому не подотчетным властителем. Это было особенно хорошо в условиях, которые позднейшие учебники назовут «феодальной раздробленностью»: страны поделены на лоскутные государства-княжества, без конца воюющие между собой. Единая церковь способствовала объединению страны, формированию национального самосознания. Именно благодаря единой церкви Беда Достопочтенный смог писать об английском народе вместо нортумбрийцев, мерсиев, западных саксов или восточных англов. Поэтому примирение с католической церковью раскрывало перед народом, живущим на краю земли самые светлые перспективы.
Впрочем, торжество новоявленных униатов было неполным, равно как и преждевременным. Ведь церковь в Ирландии не имела четкой иерархии, каждый монастырь по своему усмотрению мог менять чин литургии или монашеский устав. Ни Армаг, ни тем более Иона не мог, да и не пытался приказывать другим монастырям или школам, а кельтские короли церковными делами интересовались очень мало, больше увлекаясь междоусобицами. Если же говорить о монастырях в Германии, Швейцарии или на отдаленных островах, то вмешиваться в их внутренние дела вообще никто не пытался. В такой ситуации немалая часть кельтской церкви преспокойно продолжала держаться прежних традиций и отказываться от них не собиралась. В Нортумбрии порядок был наведен, и кельтские монастыри подчинились Риму (не изменяя устава). Формально подчинились Риму и Шотландия с Ирландией, однако тут дальше слов дело не пошло – ведь римские посланники дальше Нортумбрии не шли. Впрочем, посылать ревизоров было и незачем. Преемники Колумбы не преминули бы взбунтоваться, покажись им, что новое начальство заходит дальше, чем его пускают.
Однако свои старообрядцы у кельтов все же были. Монастырь на Ионе был у англосаксов «на виду», поскольку оттуда к ним шли миссионеры. Кроме того, на острове находилась достаточно сильная школа и скрипторий. Школа привлекала к себе англосаксонское духовенство и знать, желающую получить образование, а скрипторий снабжал учеников и гостей монастыря книгами, необходимыми для церквей. Поэтому монахам на Ионе пришлось перестраиваться на римский лад по-настоящему, тем более, что инициатива исходила от своего же настоятели св. Адамнана. Недовольных оказалось достаточно много. Уже говорилось, что реформы настоятелю удались только со второго раза и то посмертно. Интересно то, что преемник Адамнана, который и довел до конца дело учителя, был «из народа англов». Возможно, он был ставленником Рима или Кентербери, где находился английский архиепископ. Возможно, Адамнан из принципа поставил проримского настоятеля. Как бы там ни было, часть ионских монахов приняли реформы «в штыки» и, по словам Беды Достопочтенного, предпочли «сменить скорее место жительства, чем привычку».
Немало монахов, объединяясь в отдельные группы, основывали свои монастыри. Исконная склонность кельтов к уединению для этих старообрядцев оказалась как нельзя кстати: они селились подальше от людских поселений и религиозных споров. Монашество среди монахов, своеобразная схима, в конце концов увлекла своим религиозным энтузиазмом и мирян. Это движение получило название кальдов (culdees, от кельтского Cele Dei или Celi De, латинизированного Colideus или совсем уж латинского Servus Dei, что значит «слуги Божии» или «люди Божии»). Кальды, подобно русским старообрядцам,селились отдельными общинами, посвящая время труду и молитве. Те, кто не желал принимать постриг, брали с собой семьи, превращая скиты пустынников в обычный поселок, в котором, правда, молитвы были слышны гораздо чаще обычных разговоров, а гимны – обычных песен.
Правда, в отличие от русских старообрядцев, кальды не выступали прямо против «обновленцев». Реформы они игнорировали, продолжая жить по старым обычаям, а к реформаторам относились с терпением и пониманием. Те, в свою очередь, платили им сторицей – до нас не дошло ни одного упоминания о гонениях на кальдов со стороны ирландских, шотландских, англосаксонских правителей или же официальной церкви. Наоборот, все историки, описывающие споры о Пасхе, говорят об ирландских монахах с нескрываемым восхищением. Даже осуждая кельтское исчисление Пасхи, они не забывают добавить, что кельтские монахи праздновали ее с чистым и искренним сердцем. Англосаксонский ученый Беда Достопочтенный, рассказав о соборе в Уитби и поражении Колмана, говорит с нескрываемым восхищением о личных качествах и образе жизни побежденного, отдавая должное его святости, влиянию в народе и «природному благоразумию».
Учитывая кельтское свободолюбие и вытекающее из этого отсутствие иерархии в кельтской церкви, неудивительно, что до нас не дошли сведения о лидерах движения кальдов (да и были ли они?). Возможно, какая-то работа была проделана Колманом. Известно также имя Маэль-Руайна (умер в 791 или 792 году), который прибыл в Ирландию из Шотландии и основал общину кальдов в Таллагхте под Дублином. Он написал устав для своей общины, по которому можно многое узнать о внутренней жизни общины «слуг Божьих». В уставе говорится о постах, правилах исповеди «другу души» (духовному наставнику) и других внутренних вопросах жизни кальдов. Пожалуй, их можно назвать наследниками древнейших кельтских монахов, Колумбы и Колумбана. Сохранив старые традиции, они сохранили и прежний дух романтической аскезы и невысокомерной гордости.
Общины кальдов были распространены в Ирландии и Шотландии, меньше - в англосаксонских королевствах. Просуществовали они в целом до 11-12 веков, когда в Шотландии благочестивая королева Маргарита (будущая св. Маргарита) подчинила общины кальдов латинскому уставу и реформировала иерархию шотландской церкви по стандартному образцу (архиепископ-епископы-священники). Происходило это достаточно мирно и без эксцессов, тем более, что кальдов в те времена осталось немного и религиозный пыл их во многом поугас.
Как бы там ни было, главная цель кельтских униатов была достигнута: конфликта с Римом и англосаксонским духовенством удалось избежать, и все грядущие ссоры были улажены в зародыше. Таким образом, был угашен конфликт между кельтами и германцами. Границы между землями пиктов, скоттов, бриттов, англов и саксов определились, а последние окончательно обратились в христианство, что способствовало прекращению постоянных войн между племенами. Один из английских королей-христиан пытался было, несмотря на отговорки священников, захватить Ирландию, но был наголову разбит и сам погиб в бою. Теперь, когда все обитатели Британских островов отвоевали друг у друга земли, были объединены общей верой и решили все межденоминационные споры, на зеленых землях воцарился относительный мир. Кому были дороги старые традиции, те могли жить в мире и спокойствии, а кто желал идти на сближение с внешним миром, тому были открыты все дороги – хоть в Англию, хоть на континент. Это было как нельзя кстати, поскольку континентальная Европа шла навстречу великим переменам – сплотившей нацию арабской угрозе и битве при Пуатье, навстречу объединению королевств при Карле Мартелле и Пипине Коротком и церковной реформе Бонифация, навстречу Карлу Великому и каролингскому ренессансу, который дал новую жизнь европейской культуре. Ядром каролингского ренессанса стали ученые из Англии и Ирландии, основатели школ-предтеч главных французских университетов, продолжатели традиций античной философии, заложившие основы средневекового образования и схоластики. Кельтские миссионеры покрыли монастырями земли Германии, Австрии, доходя в своих странствиях до пределов Киевской Руси. Британские острова, наоборот, ждала эпоха великих испытаний, навсегда оставивших след в истории Британии и Ирландии. Речь идет о викингах, начавших в конце 8 века нападения на зеленые острова, лежащие на краю земли.
Итак, на примирении с Римом история кельтской церкви не заканчивается. Начинается новая страница, не менее интересная, не менее романтическая и плодотворная – как для самих зеленых островов, так и для остальной средневековой Европы.
[1] Трудно с уверенностью говорить о дифференциации этих трех классов кельтской интеллигенции, особенно там, где дело касается филидов, поскольку часто в древних летописях или поэмах их путают то с друидами, то с бардами. Возможно, термин «барды» появился в Ирландии в эпоху викингов или сразу после нее.
[3] Возможно, Артур и Амброзий - одно и то же лицо, а некоторые источники отождествляют Амброзия с Мирддином-Мерлином – британским мудрецом, игравшим, вероятно, определенную роль при дворе. Споры о личности британского вождя ведутся до сих пор, однако наиболее общепризнанным является взгляд, выраженный автором.
[4] В 1970-х годах несколько ирландских ученых предприняли попытку повторить путь древних монахов, и они на точной копии куррага 6 века пересекли Атлантический океан, достигнув американских берегов.
[5] Вполне возможно, что у патрикова Викториция есть вполне исторический земной прототип – галльский епископ Викториций, живший в 5 веке и также проповедовавший язычникам, жившим неподалеку.
[6] Согласно другой версии, Патрик с товарищами превратились в оленей и сбежали от преследователей.
[7] Папа Гонорий, согласно ирландским хроникам, защитил Патрика в 442 году. Возможно, он рассмотрел дело и нашел святого невиновным. Возможно, вступился друг (об этом сам Патрик пишет в «Исповеди»). А возможно, римской церкви было просто не до того. Первая половина 5 столетия, когда произошел этот конфликт, была не самым лучшим временем как для Рима, так и для Галлии (гунны, готы, вандалы не теряли времени даром), и поэтому, возможно, о миссионере просто забыли, как другой Гонорий – император – забыл о Британии.
[8] Впрочем, даже в 9-10 веках дворы валлийских королей служили пристанищем ученых, что говорит о достаточно высоком уровне культуры средневекового Уэльса.
[9] Здесь – игра слов, возможно, нарочная. «Иона» на еврейском – «голубь».
[10] Первого миссионера в Нортумбрии звали Корман, однако его проповедь не имела большого успеха, поскольку Корман не смог найти с населением общего языка, а строгость его жизни и частые посты отталкивали нортумбрийцев. Вернувшись домой, Корман стал жаловаться на свои неудачи. Заменить неудачливого миссионера вызвался Айдан.
Комментарий автора: Появление и становление кельтской церкви, ставшей миссионерской базой и оплотом учености для Средневековой Европы
Дорогие читатели! Не скупитесь на ваши отзывы,
замечания, рецензии, пожелания авторам. И не забудьте дать
оценку произведению, которое вы прочитали - это помогает авторам
совершенствовать свои творческие способности
Очень интересная статья. Я занимаюсь изучением англо-ирландской миниатюры. Мне это иследование очень помогло. Учусь на третьем курсе СПбГХПА, искусствовед.
Путник
2007-07-31 20:45:32
Интересно
Кирсанова Надежда
2007-08-30 21:34:42
А теперь я пишу диплом по англо-ирландской миниатюре...))) обращаюсь к этой статье с удовольствием )))
Лесовикова Лена
2009-10-01 16:40:03
отличный материал. Эта малоизвестная широким слоям страница истории подана очень умно, образно, с фактическим материалом и увлекательно. А еще - доброжелательно. Так надоели ирония и цинизм, когда пишут о вопросах веры, а тут все разумно и со знанием дела. Спасибо!
