Смысл жизни

– Федь, пошел бы ты на улицу, вон погода-то стоит – благодать! – Старая Матрена Захаровна, бывшая партийная дама, любила своего внучка, но жалела. Уж больно он странный какой-то на ее взгляд. Статная, слегка грузноватая, но для своих лет достаточно подвижная молодящаяся женщина ценила в людях практичность и деловую смекалку. А внучок малохольный вырос. Мечтатель. Уж четвертый десяток нынче разменял, а ни кола, ни двора. И работу себе несолидную выбрал – библиотекарем. Говорит, что хочет быть поближе к книгам: там, мол, мудрость есть. Все какой-то смысл жизни ищет.

– Ишь чего выдумал. Да разве в книгах-то найдешь смысл энтот? Тьфу. – Матрена не на шутку раздосадовалась: – Да когда ж это кончится!
Федор с веселым прищуром посмотрел на старуху: – Матрена Захаровна, опять ты за свое? Вот заладила! Уже пошел на улицу!
– Иди, окаянный! – Бабка и сама уже смеялась над своими глупыми причитаниями. – Я тесто поставлю, пирожков давно не пекла. Тебе каких: с яйцом али с капустой, Феденька?
– И тех, и других! – крикнул Федор уже с лестничной площадки.

Они с бабкой жили в каменной двухэтажке. Их квартира по стандартам поселка считалась элитной и благоустроенной. Две проходные комнаты на первом этаже, титан с дровами и газ в баллонах. Матрена за бывшие заслуги перед партией квартиру получила, а внучка к себе взяла, когда муж ее, Порфирий Гаврилыч, ушел в вечность и совсем трудно одной стало. Родители Федора давно переехали в город, но внучок не прижился в городской суете.

– Ему бы все с книжкой где уединиться. Даже телевизор не смотрит, говорит, что он ему думать мешает. Видали? – Матрена снова разволновалась. Судьба внука не давала ей покоя. Ей казалось, что женитьба вышибет всякую дребедень из головы Федора. И станет он мужик-мужиком, и прекратит свою философию разводить. С тех еще партийных времен Матрена Захаровна питала неприязнь ко всякого рода интеллигенции.

Продолжая охать и качать головой в ответ на свои собственные мысли, Матрена ловко замешивала опару. В окно она видела, как Федор сел на лавку и снова принялся за чтение.

На этот раз книга не поддавалась восприятию. Федор отложил увесистый том в темно-зеленом переплете. Давно он посматривал на корешок с золотыми буквами «Мишель Монтень. Опыты». Наконец, любопытство взяло верх, и теперь Федор по-честному пытался вникнуть в суть эссе. Ему казалось, что опытным путем Монтеню удалось вычислить смысл жизни. Недаром он такой внушительный труд оставил для изучения потомкам.

– Федь, а Федь, нашел смысл жизни?
Бесстыжие глаза Клавки из соседнего подъезда смотрели на него через палисадник. Она теребила русую косу, игриво перекинутую на высокую девичью грудь. Молодая обольстительница уж столько судеб загубила своей красотою и взбалмашным характером. Ее муж погиб год назад. Сгорел в торфяниках, будучи пьяным. Но вдовушка оказалась веселой и траур не носила. Федор сторонился Клавдию, а она нарочно подтрунивала над ним и посмеивалась прилюдно.

– Федь, а Федь, а что там в книжках твоих про женщин написано? Может ли какая красотка стать смыслом жизни?
Парень густо покраснел и отвернулся, чтобы не смотреть на эти ярко-красные губы, насмешливо округлившиеся, словно для поцелуя. Боковым зрением Федор заметил, как Матрена прильнула к окну.
– Наверное, молится, поди... И чего такая коммунистка вдруг набожной стала? – Федор отвернулся во двор. Там резвилась поселковая малышня, гоняя кур и гусей. Вместе с ними носились местные собаки, изредка прикрикивая на чрезмерные вольности детей. Кошки напряженно следили за процессом, прячась в ветвях деревьев и в изломах теплотрассы.

– Весело им. Никаких забот тебе и размышлений о смысле жизни.
Федор вспомнил свое босоногое детство, немало травы истоптавшее в этом самом дворе. Все казалось тогда простым и понятным.

Поток из прошлого заслонила тень. Прихромал Михалыч. После обеда он традиционно выходил на охоту. Его жертвами становились души, по неосторожности поделившиеся с Михалычем своими заморочками. Если вдруг у кого что не заладилось, Михалыч тут как тут. Он, как паук, расставляет сети жалости, внимательного отношения и выслушивания со всеми подробностями. И как только простак распустит нюни, Михалыч хлоп – беленькую достает, мол, давай мил человек, горюшко-то зальем. У него была и своя беда – сын наркоманил по-черному, а сейчас отсиживал за воровские делишки, коими и свел в могилу мать – покойную Зинаиду Андревну, царствие ей небесное! Михалыч считал западло пить в одиночку. Потому и выползал на белый свет в поисках собутыльника.

– Федор, здоровеньки булы! Как погодка? Хорошо! – Михалыч махнул своей палкой куда-то в небо.
Федор любил это время, когда цветут яблони и груши. Такой аромат стоит, что голова кругом идет. И почему-то поздней весной особенно хорошо думается о смысле жизни.
– Бросай ты это дело, братуха. Расслабься, а то от большого ума волосы выпадают. Слыхал? – Михалыч загоготал над своей шуткой.
– Иди, Михалыч. Вон у Клавки сегодня грустный день. Она узнала, что женщина – не есть смысл жизни для мужчины.
Михалыч чуть со смеху не подавился. – Это кто ж ей такое сказал? Ты что ли додумался? Ну ты, паря, даешь стране угля!

– Так-так. Интере-е-е-сно! – Протяжно-звонко ударило над самым ухом. Клавка появилась из ниоткуда, успев переодеться в аляповато-обтягивающее платье.
Федор сглотнул.
– Фи! – присвистнул Михалыч. – Ничего бабенка! Ладная! Ты бы присмотрелся к ней, Федор, может, найдешь в ней свой смысл? – Михалыч, усмехаясь, развернулся и похромал вдоль улицы.
Федя робко поднял глаза. Клава смотрела в упор.
– Нравится? – Она повертелась перед парнем. – Сама сшила из маминого крепдешина. Чего добру зря пропадать? Теперь ведь в моде старинные вещи. Как там они называются... м-м-м-м... винтовые? Винтарные? Фу ты, забыла!
– Винтажные. – Поправил ее мистер Всезнайка местного околотка.
– Точно! Помню, что с винтом связано как-то. – Клава присела рядышком и помахала рукой подглядывающей Матрене. Та осклабилась в ответ.

– Федь, ну чего ты такой смурной? Хочешь, развеселю тебя? – Федор, понимая, что ведет себя как пацан, отодвинулся от наглой развратницы и раскрыл книгу:
– Шла бы ты, Клава, своей дорогой, а я своей пойду.
Глаза у девушки потемнели, губы растеклись в кривой улыбке. Она вскочила на ноги, и раскинув руки, заголосила на весь двор:

Говорила мне кума:
Горе-горе от ума!
Так я Федора спасу,
Коль с ума его сведу!

Каблучки ритмично отстукивали по бетонной плите теплотрассы, идущей вдоль всего ряда домов поселка.

Приходи ко мне, милок,
Будем разговаривать!
Как из жизни выбить толк,
Смыслом ее сдабривать!

Федор был готов провалилиться сквозь землю. Окна заполнились любопытными физиономиями соседей.

Меня милый не целует,
Умных хочет отыскать.
Умная его забудет
И оставит помирать.

Последнее слово Клава произнесла с душераздирающей интонацией, словно зомбированная кукла из паршивого фильма ужасов. Резко повернувшись, она бросилась бежать.
Федор чувствовал себя виноватым.
– И дался им этот смысл жизни? Что они ко мне цепляются? Невозможно спокойно посидеть у подъезда.
Невероятная тяжесть грусти навалилась на сгорбившиеся плечи. И тут Федору показалось, что нет никакого смысла в жизни. И если он не прекратит его искать, то рискует пропустить всю жизнь. Попытки приблизиться к таинственно-неведомому казались тщетными. Впервые Федору захотелось назвать все это глупостью.

Он бросился в темноту подъезда, влетел в квартиру и упал на диван ничком. Рыдания сотрясали его щуплое тело. Федор оплакивал горечь разочарования, зря потраченные годы, пустые мечтания... Он силился вспомнить хотя бы одного счастливого и понимающего зачем живет человека. Но мозг снова и снова находил изъяны и отметал очередную кандидатуру. Казалось, что если найти достойный пример, то можно осмысленно жить по всем правилам бытия.

Измучившись от душевных терзаний, несостоявшийся философ задремал. Матрена на цыпочках прокралась к дивану и накинула на внука полосатое покрывало:
– Это ничего, Феденька, поплачь, полегчает. Господи, спаси и сохрани! – Она перекрестила внука и зашаркала больными ногами на кухню. Тесто уж приспело, – приговаривала она. – Поспи, Феденька, а я пирожков напеку, как ты любишь.

______________________________________________________

– Клав, ты не знаешь, где моя детская удочка? Думаю вот с Мишаней пойти на рыбалку. Подрос он уже. Ты не возражаешь?
Из глубины второй комнаты вышла жена с маленькой дочкой на руках. Катёнка вся в мать. Волосы – лен, губы – коралл, а глаза... Под двойным обстрелом Федор таял, понимая, что он готов горы свернуть, пока эти глаза смотрят на него вот так, как сейчас.

Произведенное впечатление не утаилось от Клавдии. Она улыбнулась:
– Феденька, а ты на антресолях глянь. Я туда Матренины вещи после ее смерти убрала, да и твои детские тоже туда закинула. А рыбалка для пацана – дело хорошее. А мы тут с Катюшей девичник устроим. Да, моя сладенькая? – Она начала агукать с малышкой и щекотать ее за ушком.

Девочка радостно верещала. После ее рождения Клава меньше стала заниматься с сыном. Да и тот подрос и требовал больше отцовского влияния.
– Шесть лет мальчонке, скоро в школу пойдет. Ну, ничего, я его подготовлю, он у меня будет самым умным в классе! – Размышляя о сыне, Федор открыл дверцы навесного шкафа прямо под потолком. Оттуда запахло старыми вещами, пылью и еще какими-то лекарствами. Федор рванул огромную картонную коробку на себя. Та опрокинулась и опустошила свое содержимое - библиотеку Федора.

Мужчина с волнением взял ближайшую книгу. Это были «Опыты» Монтеня. Федор усмехнулся. Она оказалась роковой в жизни независимого философа, коим себя считал сельский библиотекарь с несложившейся судьбой. Трудно сказать, как пошла бы дальнейшая жизнь Федора, не попадись ему эта книга. Может быть, он так и проводил бы время в эфемерных мечтаниях, довольствуясь куском хлеба и книгами. А теперь вот сын – его гордость – назван в честь этого самого Монтеня – Мишелем. Михаилом, значит, по-нашему.
Вспомнил он, как хотел тогда удавиться, да Матрена не дала. Сказала: – Пока не помру, не смей!

Когда он начал читать третий том «Опытов», лето было в самом разгаре. Местная ребятня целыми днями торчала у воды. На окраине поселка со времен ударных пятилеток оставался вырытый котлован, и его наполнили водой. В искусственном пруду дрызгалась не только мелюзга. Ближе к вечеру освежиться выходили и те, кому за... Федор сидел в тени и дочитывал Монтеня. Вопрос о смысле жизни оставался насущным до сих пор. Но что-то внутри Федора зарождалось, пока неясное, непонятное, но томящееся желанием выйти наружу. И в один миг это случилось.

«Просто жить – не только самое главное, но и самое замечательное из твоих дел. «Если бы мне дали возможность участвовать в больших делах, я показал бы, на что способен». А сумел ты обдумать свою повседневную жизнь и пользоваться ею как следует? Если да, то ты уже совершил величайшее дело».

С жадностью Федор глотал каждое слово.

«Надо не сочинять умные книги, а разумно вести себя в повседневности, надо не выигрывать битвы и завоевывать земли, а наводить порядок и устанавливать мир в обычных жизненных обстоятельствах».

Вот и закладочка до сих пор лежит на той самой странице, на которой Федор прекратил ставить опыты над своей жизнью.

Он вскочил и с разбегу плюхнулся в воду, окатив брызгами неугомонных мальчишек с ног до головы. На берегу он заметил Клавдию. Загорелая, с выгоревшими волосами, она была неожиданно мила. Без расфуфыренных нарядов и навороченных причесок она показалась ему необычайно родной.

Он вернулся за книгой и подошел к девушке: – Не возражаешь?
Клава хотела было отвесить пару шуток, но почему-то промолчала, просто похлопала рукой по свободному краю полотенца. И тогда Федор показал ей это заветное место, которое просветило его разум на предмет смысла жизни.
Клавдия внимательно читала, смешно шевеля губами. Отодвинула книжку и обняла смуглые коленки.
– Федор, скажи честно, а ты правда этого не знал?
– Что именно?
– Что смысл жизни в том, чтобы просто жить!
– Нет, не знал... – растерялся парень.
Клавдия растрепала его волосы, легко вскочила и побежала к воде. Садящееся солнце силилось записать мемуары розовой рябью на поверхности пруда.
– Догоняй, философ!

Через месяц они поженились. Матрена, пользуясь бывшими номенклатурными связями, пристроила Федора в администрацию торфяного завода. В отдел по общим вопросам. Там Федор пользовался большим авторитетом, так как блистал познаниями во множестве областей. Вскоре его назначили директором по этим самым общим вопросам. Через год родился Мишка. А полгода назад и крошка Катеринка.

Взглядом выхватил еще один абзац:
«Нет ничего более прекрасного и достойного одобрения, чем должным образом хорошо выполнить свое человеческое назначение. Нет науки, которой было бы труднее овладеть, чем умением хорошо и согласно всем естественным законам прожить эту жизнь».

Федор был определенно доволен, что освоил эту науку. Пусть даже поздно, но в его жизнь зашло счастье и не собиралось уходить.
– Эх, жаль только Матрена Захаровна не дожила, чтобы правнучку увидеть! Отмолила-таки, старая! – Откопав в дальнем углу удочку, Федор закрыл антресоль и слез с лестницы.

Высунувшись из окна, он позвал сына:
– Мишка! Иди сюда, что скажу!
– Папа! Ты меня звал? Давай скорее, а то мне некогда. – Серьезный взгляд выдавал нетерпение.
– Что это за срочность такая? Я вот хотел тебя на рыбалку позвать. – Федор продемонстрировал удочку.
– Хорошо, папа, только не сегодня. Мы с ребятами важным делом заняты.
– Сынок, что может быть важнее рыбалки с отцом? Ведь ты сам просил меня удочку тебе достать.
– Я помню, пап. Но мы опыты ставим, некогда мне! Потом поговорим! – Мишаня махнул рукой и стартанул, как метеор.

– Опыты, говоришь?.. Да Мишка, самое время опытами заниматься.
Клавдия чуть слышно вошла на кухню подогреть детское питание и обомлела. Таким она впервые и увидела своего любимого философа – растрепанно-черноволосым, с мечтательным взглядом и неземной улыбкой на губах. Она положила ему голову на плечо, переполненная нежностью. Федор обнял свою чаровницу. Так они и стояли, пока проголодавшаяся Катеринка не напомнила им о себе.

Смысл жизниПроза

Смысл жизни
Проза