События 100-летней давности. Записки Солдата.Вехи.
Александр Иванович Лукинов - автор этой рукописи.
Согретый памятью брата и проповедника, положил мне Господь на сердце обновить (переписать) его тетрадь «Вехи», написанную им от руки 32 года назад. Душа, нашедшая в ней зерно назидания, приобретёт его во славу Господа, ибо Его заповедь заповедей повествует нам: «…если извлечешь драгоценное из ничтожного, то будешь как Мои уста…» Иеремия 15:19
Иван Иванович Алипов
21 Поставь себе путевые знаки, поставь себе столбы, обрати сердце твое на дорогу, на путь, по которому ты шла; (Иеремия 31)
«Милости Господни вспоминай, считай, все их, до единой, в сердце повторяй. Милости как вспомнишь, вознесёшь главу, сбросишь все сомненья, воспоёшь хвалу»
23 Кто приносит в жертву хвалу, тот чтит Меня, и кто наблюдает за путем своим, тому явлю Я спасение Божие. (Псалтирь 49)
17 Я Господь, Бог твой, научающий тебя полезному, ведущий тебя по тому пути, по которому должно тебе идти. (Исаия 48)
Великая любовь и забота была явлена мне Господом на моём жизненном пути, которая послужила во благо душе моей, за что я славлю и благодарю Господа моего и буду славить Его вечно. Ныне, на 58-ом году моей жизни, положил мне Господь на сердце написать на бумаге то, что сохранилось в памяти моей из милостей Его, явленных мне. Да послужит к славе Господней каждое слово моей рукописи и ко благу душ детей моих, для которых пишу мою повесть жизни моей во Христе, к назиданию и укреплению веры их и ко славе Господа!
Огненный уголь.
Родился я в Вологодской губернии и Волосадском уезде, в деревне Шушково, на западном берегу Кубенского озера в 1877 году, 10 октября (по старому стилю). Отец мой был беднейший из крестьян. Родились мы близнецами с сестрой Анной, которая через полтора месяца умерла. Крестили нас обоих разом, и во время крещения выпал из кадила огненный уголек и упал мне на лоб и выжег след между бровей, который четко оставался до 30 лет, да и до сего дня: при внимательном наблюдении можно усмотреть этот след огненного угля. Была ли это слепая случайность, или имело важное значение - не знаю, но знаю то, что у Господа не бывает случайностей. Случайности бывают только у безбожников. А посему, я, как верующий в Господа, этот факт ставлю как веху на моем жизненном пути.
Прозорливец Яков.
В двадцатилетнем возрасте я работал подмастерьем у столяра А.К. Сарычева, который жил в одной квартире с семьею отставного диакона Кости, в бытность мою там. В один из дней пришел в семью диакона странный гость, известный в Вологде прозорливец, почитаемый всеми жителями за святого. Жители Вологды считали себя счастливыми, если на кого из них этот прозорливец обратит внимание и подаст руку. Я его не знал и никогда не видел до того дня, как он пришел в квартиру моего хозяина. Нас всех было около 10 человек в квартире, и этот странный гость из всех нас удостоил своим вниманием только одного меня, крепко пожав мне руку. Все окружающие с завистью посмотрели на меня, видя в этом какое-то особое счастье для меня. Для меня это не случайность, ибо есть ли наибольшее счастье, как познать Господа?!
Поход в Китай.
1899 года, 16 ноября я принят был на действительную военную службу в 20 стрелковый полк в 8-ю роту, а в июле 1900 года нас повезли на войну в Китай. Но не война, а прекрасное путешествие получилось из этого похода. В Одессе мы жили месяц, потом на английском корабле поплыли до Владивостока. В Константинополе мы стояли сутки, в Порт-Саиде стояли сутки, в Дарданеллах - полдня, в Коломбо, на острове Цейлон - сутки, в Сингапуре - пять или шесть дней ходили по городу и за город, в тропический сад и музей. В Порт-Артуре стояли месяц и во Владивостоке сутки. Высадились в Посьете и стояли в горах в Зайсанове, в 30 верстах от Хунгуна. Побыв там полтора месяца, поехали обратно тем же путем, с той лишь разницею, что еще простояли шесть дней в городе Нагасаки, в Японии. Ходили по городу Нагасаки, любуясь живописной местностью и красотою тропических растений. На обратном пути в Россию мы приехали в Крым, в город Феодосию, а оттуда - в Сувалки (Польша). Много потребовалось бы времени и труда, чтобы подробно описать это путешествие, но у меня другая цель. Господу приношу благодарность, что Он дал мне увидеть красоту и богатство Его творения, простор десяти морей и половину земного шара. В начале 1902 года я был переведен в Финляндию: сначала в город Выборг, а потом в Вильманстранд. Закончив действительную военную службу в Вильманстранде, я остался на жительство в городе Санкт-Петербурге. Там, 6 (10) декабря 1903 года, я в первый раз встретился с Агрипиной Петровной, которая, по определению Господа, стала моей спутницей жизни.
Праздничный заработок.
В июле 1905 года я поступил к В.А. Легонькову работать при футлярно-рамочном магазине, изготавливая рамки из иностранных пород дерева. Работы для одного было достаточно, и я даже не успевал справляться, поэтому хозяин всегда просил меня работать по воскресеньям, а за праздничную работу назначил двойную плату, то есть 4 рубля в день. Плату за неделю я получал каждую субботу, а праздничный заработок, хозяин оставлял за собой, с тем, чтобы скопить побольше и уплатить разом. Проработав 13 месяцев у Легонькова, я дождался его банкротства, за которым последовала смерть моего хозяина, а деньги 180 рублей, все пропали. В 1906 году для рабочего это были большие деньги. Я был наказан за неуважение дня Господня, хотя я тогда еще не был христианином, но знал, что в воскресенье работать грех.
Первая молитва.
В августе 1906 года я с моей семьей переехал в Финляндию, в город Выборг, а в октябре 1910 года был приглашен товарищем Тышкевичем на религиозное собрание свободных христиан методистов. О том, что такие христиане существуют в мире, я не знал, и там для меня было все ново. Проповедь мне понравилась, и я стал посещать два раза в неделю эти собрания без пропуска. Предварительно наслушавшись модных (тогда) безбожных учений, но, определенно не став еще ни на какой путь, я был духовно на распутье, и мне очень хотелось выяснить: существует Бог или нет. Послушав месяца два проповеди, я был склонен больше к тому, что Бог есть, но я искал большего удостоверения, и это удостоверение Господь мне послал нижеследующим путем.
В начале 1911 года я был без работы. Хотя работу мне найти казалось не трудно, но я решил сделать опыт. В одно утро я втайне, в спальне своей, один, в первый раз, встав на колени, молился так: «Господи! если ты есть, если существуешь и видишь и знаешь все, то прошу Тебя, яви Себя мне, удостоверь меня в том, что Ты есть! Вот я сегодня этот день посвящаю выяснению Твоего Существования. Я пойду в город, но работы спрашивать не буду ни у кого. Ты пошли мне работу, чтобы мне убедиться в том, что Ты есть и слышишь молитву». Так помолившись, я пошел в город и, побродивши по улицам часа три, стал терять надежду на помощь Божью, и хотел уже уходить домой, но остановился перед зеркально-рамочным магазином Линквиста на Торкельской улице. Рассматривая витрину на окне, я услышал, что меня кто-то окликнул по фамилии. Я оглянулся и увидел мастера с мебельной художественной фабрики Матти Пиетенен. Он спросил: «Ты что именинник? Что гуляешь?» И предложил мне работу полировщика на их фабрике за 55 пени в час. Я охотно согласился, дав слово, что завтра утром приду. Договорившись с мастером, я радостно пошел домой, в душе прославляя Господа. Но этим вопрос еще не исчерпывался, чудо, совершенное Господом, росло в моем понимании, ибо была зима и была безработица, столяры рекой текли на фабрику, прося работы, и все получали отказ. Какая- то невидимая рука хранила вакансию для меня. Второе то, что я для них был иностранцем, а рабочий союз предписал всем фабрикам и всем маленьким мастерским не принимать иностранцев до тех пор, пока все финны будут обеспечены работой. И вопреки этому постановлению я был принят на работу в самую безработицу. Но это еще не все. Идя домой, я вдруг подумал: «А как мог мастер в рабочее время оставить фабрику тогда, как он каждую минутку необходим там в мастерских?!» Но здесь все было от Бога и по Его воле, чтобы удостоверить душу, ищущую Бога. Исходя из выше описанного факта, я спрашиваю безбожника: «Что это, по-вашему, случайность?» Но ведь здесь целый заговор случайностей: и в безработицу сохранившаяся вакансия, и точно специально кем-то подведенный мастер именно в этот час и в эту минуту, и по этой улице и по этой панели, где стоял просящий у Господа работы; неужели все это случайность? И при том я стоял спиной к проходящему народу, а лицом к выставке на окне,- меня трудно было узнать, но Некто остановил на мне внимание мастера. Ещё, кроме того, несвоевременное появление мастера на улице в рабочие часы, когда на фабрике отсутствие его недопустимо. Господь создал обстоятельства, заставившие его выйти, чтобы меня встретить. И, наконец, постановление фабричного союза, угрожающее бойкотом фабрике за принятие иностранца, когда свои ходят без работы. Что-то уж очень много сгруппировавшихся случайностей! Послушайте несчастные богопротивники, хотя тяжело вам сознаваться, но придется признать, что это все сделала рука Господня. Иначе этого никак нельзя истолковать. Здесь было чудо и милость, и ответ на молитву ищущей душе.
Решительный момент.
Я продолжал усердно посещать собрания уже с полной уверенностью в существовании Бога. Слово Божье сильно влекло меня на путь спасения, но я сознавал свою испорченную грехом природу и знал, что с багажом грехов, приобретенных за 33 года жизни, и со всеми привычками, и со всем поведением моим, я не могу идти по святому пути спасения за Христом. Нужно было освободиться от всего этого посредством покаяния, но я думал так: «Буду углубляться в чтение Слова Божьего, буду отвыкать от всего, что неугодно Господу. Подготовлю сердце и разум к принятию Господа и к вступлению на святой путь».
Господь решил другим способом вступить в союз с душой моею, ибо «Его мысли, не наши мысли, и пути Его, не наши пути» (Исаия 59:9). В одно из вечерних собраний, в четверг, в марте 1911 года, была проповедь на тему «О числе язычников» (Римлянам 11:25). Проповедник говорил: «У Бога назначено определенное число язычников для Царствия Небесного. Число это знает только один Господь, а нам дано лишь знать, что в Царстве Небесном назначено определенное количество мест, и когда наполниться это число, тогда для нас закроются двери в Царство Небесное навсегда. Сколько душ человеческих еще недостает, чтобы дополнить это число, мы не знаем, но знаем то, что когда в книгу жизни впишется последнее имя, для всех опоздавших спасение будет невозможно. Кто знает, может быть сегодня, в этот вечер, войдет в число избранных последний человек, а те души, которые откладывают день своего покаяния, останутся на погибель». И я, слушая слова этой проповеди, подумал: «А что, если сегодня воистину последнее место будет занято. Тогда мое промедление с подготовкою погубит меня!» И точно стрелка часовая дошла до сердца моего, и я, не дождавшись окончания проповеди, опустился на колени и стал взывать к Господу, чтобы принял Он меня в число избранных Своих. Во время моей молитвы я чувствовал, что как будто бы я отделился от пола и поднимаюсь вверх. И после этого благословенного решения и отдачи себя Господу вошел в сердце мое неведомый доселе для меня мир, и сердце мое наполнилось тихой радостью. Я чувствовал себя изолированным для мира, для всей житейской суеты, я был как будто под стеклянным колпаком. Я видел всю суету мирскую, но сам не сливался с ней; она для меня стала чужая, а я хотел бы день и ночь быть в собрании. Никакая погода и никакие обстоятельства не могли удержать меня нигде в часы молитвенных собраний: где бы я ни был, душою я был в собрании детей Божьих. О, как жаль, что тогда проповедники умели только призывать к покаянию, но еще совсем не умели воспитывать новообращенных - и не умели закрепить и сохранить навсегда этого благословенного состояния первой любви. О, какая была тогда благодатная почва сердца для возраста духовного! С какою пламенной любовью и благоговением тогда я слушал Слово Божье! Передо мною открылась и развернулась во всей красоте новая, святая жизнь, ведущая не к смерти, а к бессмертию. Душа моя цвела цветами радости и счастья, я не мог досыта намолиться Господу и не мог начитаться Словом Божьим. Слава Господу за все, что он сделал с моею душою.
Крещение.
В августе 1911 года я принял водное крещение во имя Отца и Сына и Святого Духа. Крещение совершено было в финском заливе за Ликолампией.
Присоединение к евангельским христианам.
Haш руководящий проповедник А.И. Иванов в начале 1912 года вывел всех русских верующих из методистской общины и присоединил к общине петроградских евангельских христиан. Тогда к нам, в Выборг, стали часто приезжать проповедники. Один проповедник, Авербух, еврей, приехал из общины баптистов, он же и регент и виртуоз-скрипач. По его предложению я выписал два баптистских журнала «Друг молодежи» и «Гость». Журнал «Гость» принес нам благословенную весть о великом духовном пробуждении в Уэльсе через Эвена Робенса.
Обращение Калинина.
В январе 1912 года я работал у В.И. Доброславского в мастерской и в той же мастерской работал один маляр – Калинин, он красил большой футляр для часов. Три дня мы работали вместе, и я все время говорил о спасении и о Христе. На четвертый день он пришел туда же ко мне, но не работать, а беседовать. Я открыл Библию и прочитал ему начало восьмой главы Евангелия от Иоанна. При чтении Евангелия я ощутил благословенное вдохновение, а Калинин стал как-то странно тяжело дышать. Я счел это за слезы сокрушения и предложил помолиться. Мы опустились на колени, и Калинин как-то неистово закричал, как будто бы он попал в лапы тигра. Крик продолжался минуты три, а потом постепенно стал стихать. Когда он окончательно затих, я помолился вслух, и мы поднялись с колен. Для меня это явление было ново, и я не знал, как понимать все это. Я с любопытством смотрел на Калинина, что с ним будет дальше? Его лицо сияло какой-то необыкновенной, даже великой радостью. Он схватил Библию со стола и начал ее осыпать поцелуями, я подумал, что он сошел с ума. Потом он прижал Библию к груди и в изнеможении опустился на стул. Отдышавшись, как бы от переутомления, сказал: «О, я не знал, что здесь на земле возможна такая радость!» И, действительно, все существо его ликовало. Он опять встал со стула, подошел к печке и бросил туда портсигар и спички. Я спросил его: «Зачем ты так кричал на молитве?». Он ответил: «Я не мог не кричать, мне было очень тяжело и больно, когда он выходил из меня». Я опять спросил его: «Кто выходил из тебя?» «Да этот, зеленый, крылатый змей. Разве ты не видел его? И мне теперь так хорошо!» Он опять стал целовать Библию. До встречи со мной он ничего не знал ни о Христе, ни о спасении, не знал, что существуют евангельские христиане, ничего не знал,- это была нетронутая целина. Его душа не знала никаких внушений и никаких толкований и не подвергалась никаким влияниям, а просто, по детски, услышав слово Божие, просто, искренне, не мудрствуя, пожелала оставить грех и соединиться с Господом. И Господь поступил с ним искренно (Псалом 17-26). А что скажут мне отрицатели Бога? «Все это случайность». Зеленый крылатый змей, физическая боль при выходе его, и облегчение души, и великая радость, и моментальное преображение всей жизни. Какою силою все это совершено?
Ты Мой.
В том же 1912 году, в один из праздничных дней, после официального молитвенного собрания, мы снова собрались для свободного общения в квартире Н.П. Смородина, нас было около 20 человек. Души пламенели любовью к Богу и любовью к детям Божьим. Мы не могли вдоволь насытить наших духовных потребностей на официальных собраниях, нам хотелось еще и еще, святого общения с братьями. И мы, собравшись, пели духовные гимны и делились радостными переживаниями: кому открыл Господь глубину Слова, кому ответил на молитву, кому послал Господь вpaзумление во сне, кому пророческое откровение, каждый делился своей радостью. А на мою душу в этот вечер допущена была чёрная туча сомнений: мне почему-то показалось, что я за бортом Церкви. Куда-то скрылись из памяти моей все милости Господни, до того дня явленные мне от Господа. Как-то все забылось, и я с завистью смотрел на ликующих братьев и сестер и думал: «Они все истинно дети Божьи, а я никто для Господа». На сердце стало очень тяжело, и эта тяжесть росла и мучила меня. Я хотел было уйти домой, но остался лишь ради жены и нетерпеливо ждал, когда они будут расходиться. По окончании беседы я понес домой эту мрачную тучу в своём сердце. Дома отказался от ужина, да и спать не мог. Жена и дети заснули, а я все сидел с тяжелой мыслью, что я не дитя Божие. Потом стал думать, что не все еще потеряно, если я не дитя Его теперь, то ведь могу еще умолять Господа, чтобы Он принял меня, и на уста напрашивалась молитва: «Боже, будь милостив ко мне! Открой мне, как Ты смотришь на меня? В твоих ли я руках, или я отвержен Тобою? Ответь мне, Господи, ответь!» На столе у меня лежала книга духовных гимнов «Гусли». Я взял эту книгу и сказал: «Господи, пусть будет от Тебя ответом этот гимн, который откроется мне на правой стороне, пусть руки мои будут в Твоих руках», и я, с полной верой на непреложный ответ, раскрыл книгу, и вот что ответил мне Господь:
«Ты Мой! He бойся ничего.
Хотя бы мир поднялся целый
И все свои направил стрелы
В слугу спасенья Моего.
Не бойся ничего! Ты Мой,
И вот тебе Моя десница,
Под нею можешь ты укрыться,
Иди не бойся, Я с тобой.
Не бойся! Над тобой Мой щит.
Будь духом бодр, будь верой камень;
Иди без страха в грозный пламень
И огнь тебе не повредит»
Гусли 299.
Может ли что-либо сравниться с таким ответом? Я с твердою верою принял каждое слово этого ответа, как бы из уст самого Господа, и радости моей не было предела. Я опустился на колени, чтобы воздать благодарность Господу, но от восторга не мог и молиться. Страдания минувшего вечера были вознаграждены с избытком, потому что в скорби сердца моего я пошел верным путем к прибежищу моему, Господу (Псалом 90:2-9). Я не пошел к людям за утешением и доказательствами, но пошел к истинному Утешителю и был дивно незабвенно утешен. И ныне, после 22-х лет пребывания с Господом, этот благословенный ответ служит мне утешением.
Через два года, на фронте германской войны, под Краковом, в районе деревни Задорожья, был сильный бой. Гренадерский полк потерял убитыми 3/4 полка. Пули дождем летели по открытому полю, по которому предстояло мне идти собирать раненых. Не было надежды остаться в живых при этих ужасах. И вдруг я услышал голос. И ни тогда, ни теперь не могу определить, откуда исходил этот голос: извне или из внутренности моей,- не знаю, но ясно повторился последний стих гимна: «Иди без страха в грозный пламень и огнь тебе не повредит». Услышав такое воодушевление, я мужественно пошел исполнять свой долг санитара. И верный в слове Господь исполнил Своё обещание. Ибо и тогда, и после того, в продолжении 40 месяцев пребывания моего на фронте, я был храним Господом и возвращён домой в полном благополучии. Воистину, этот благословенный ответ был от любящего и Всемогущего Господа! Аллилуйя! За ответ, за утешение, за обетование и за исполнение обетования. Аллилуйя!
Матфея 18:19.
В начале 1913 года я прочитал в журнале «Гость» о том, как в Уэльсе, проповедник Эвен Робенс молился 8 лет о том, чтобы Господь излил на его общину благодать Святого Духа, также как она была излита на апостолов в день пятидесятницы. И Господь дал ему просимое. В Уэльсе, в общине Робенса, Господь совершил вторую пятидесятницу. По прочтении этой вести я сейчас же позвал брата В.Н. Тихомирова, живущего за тонкой стеной. Я прочёл Тихомирову, что делает Господь в наш век, и если это возможно в Уэльсе, то возможно и в Выборге! Ведь Бог нелицеприятен, было бы у нас сильное желание и молитва, и у нас может быть тоже, что было в Уэльсе. Я прочитал ему из Евангелия от Матфея 18:19 «…если двое из вас на земле согласятся просить о всяком деле, то, чего бы не просили, будет им от Отца Моего Небесного…» Кто нам мешает поступить по примеру Робенса? И мы, на основании Евангельского Слова, согласились молиться вместе каждый день по одному часу от 7 до 8 вечера, кроме дней собраний. Жажда благодати была велика, и мы вместо одного часа молились 3 и 4 часа. К нам в молитве присоединилась моя жена Агрипина, и мы молились втроём. Тихомиров молился ещё и по ночам. Так прошло около двух месяцев. В половине марта братья финны сообщили нам, что у них большая новость: «В собрание финнов каким-то чудесным образом посланы два проповедника, крещеные Духом Святым, и сами они проповедуют о крещении Святым Духом. И многие из верующих, слушая их проповедь, получили крещение Святым Духом и дары пророческие, и разные языки. Один из этих проповедников хорошо говорит по-русски, и если русские братья желают, то можно их пригласить на русское собрание».
Мы с радостью приняли это предложение, и проповедники пришли к нам и говорили нам о крещении Духом Святым. Это внесло новую струю в течение нашей духовной жизни, открыло нам путь ещё превосходнейший. Теперь не только мы с Тихомировым, а всё собрание молилось о сошествии Святого Духа. И вот, в начале апреля, в четверг, на пятой неделе великого поста, когда говорил проповедь Хаккарайнен, мы с Тихомировым сидели в собрании на передней скамейке. И вдруг Тихомиров стал тяжело дышать, как плачущий. Я ожидал, что это перейдёт в рыдания, но получилось нечто другое: Тихомиров повалился на пол и что-то не связно бормотал вполголоса. Так прошло минут двадцать, и он поднялся с пола и сел на скамейку. Я понимал, что это действие Святого Духа, но что оно значило, я не знал, а спросить его боялся. Но дня через два я решился спросить его: «Что было с тобой в собрании?» Он ответил: «Я и сам не знаю, только чувствую, что после этого, вошло в сердце большое влечение к Богу и к Слову Его».
В воскресение, 7-го апреля (по старому стилю), на утреннем собрании вновь сошла сила Святого Духа на Тихомирова. Он увидел в видении весь процесс распятия Господа Иисуса Христа и молился как-то с пафосом, с воплем и со слезами, да не он один, а все молились с воплем и со слезами, и собрание было очень бурное. Я с завистью смотрел на Тихомирова, не понимая действия Духа Святого, считая себя обойдённым милостью Господней, и вместе с тем ощущал нечто новое для себя, новое, странное, необъяснимое, и всё хотел выяснить, что это со мной? Но этого всё равно бы никто не мог мне объяснить. Ощущение воистину странное: я ощущал какой-то запах, аромат, и странно то, что ощущал его не носом и не обонянием, а сам не знаю, как и чем. И этот странный аромат я не могу сравнить ни с чем, он имел ещё такую странность, что когда усиливался, то переходил в огонь, подобно электрическому току. Он не жёг, но как-то давал ощущать такую громадную, великую силу, перед которой все естественные силы природы и все искусственные силы казались ничто. Этот запах и эта сила с этого дня стали часто посещать меня, особенно в момент священного вдохновения на молитве и при чтении Слова Божьего, а иногда идущего по дороге, когда я размышлял о Боге. Сначала я думал, что это водительство Духа, но это в действительности не было водительством, это было присутствие Божье, утешающее и дающее понять, что «Я с тобою». Воистину действия Его различны (1Коринфянам 12:6).
Запечатление.
В половине ноября 1913 года в город Выборг приехал проповедник из Америки, из Лос-Анджелеса, брат Бартльман, благословеннейшая, незабываемая личность. Восемь дней он был в Выборге. Собрания шли днем и вечером, и вместо обыкновенных двух часов продолжались по семь и по восемь часов: слушатели никак не хотели расставаться с собранием, и ни один зал в городе не мог вместить всех желающих послушать его. Наконец получили мы самый большой в Выборге пожарный зал, но и он все равно не вместил людей. Это было 26 ноября по старому стилю.
Не берусь описывать всего торжества этого благословенного вечера. Сила благодати Господней действовала могущественно - всего не описать. Скажу только о том, что сподобил Господь пережить мне в этот благословенный вечер.
Я видел многих верующих, на которых сходила сила Небесного огня, сила Духа Святого. Как под силой падали на пол, ибо плоть не в состоянии была устоять перед силой Всемогущего Бога, и в трепете падала в прах (Деяние 9:3-4, Откровение 1:17, Даниила 8:17-18). Во время первой молитвы я ощутил опять благословенный аромат и еще нечто новое для меня. Я ощутил на темени головы моей прикосновение как бы круглой каучуковой печати, приблизительно 7 сантиметров в диаметре. Она крепко затиснута была и потом отошла.
После молитвы, в половине собрания, я вновь ощутил аромат благодати Господней, который все более и более усиливался во мне, переходя в огонь. Я опустился на колени и стал славить Господа, а благодатная сила во мне росла и сковывала весь мой организм и язык, но сознание оставалось в нормальном состоянии, а все остальные члены моего тела были во власти силы Господней и находились в полном оцепенении. Так прошло около получаса, сила постепенно стала ослабевать, и я получил возможность подняться с колен. Сердце переполнялось радостью. В конце собрания, на последней молитве, я вновь ощутил прикосновение силы, вновь явлена была благословенная Печать, которая делала оттиски по всей голове во множестве. Радости моей не было предела. Собрание затянулось до 12 часов ночи, и когда было распущено, то члены общины не хотели расставаться друг с другом и с дорогим гостем. И мы, человек около ста, пошли в зал своего собрания, и пир духовной радости продолжался. Проповедей не было. Одни люди пели, другие молились. А брат Бартльман пошел по рядам скамеек и стал молиться, возлагая руки на некоторых, без просьбы с их стороны. Сам по себе он не знал ни одного человека и не знал языка нашего, тем более не знал состояния здоровья сидящих в зале, но Дух Божий, живущий в нем, знал всех и все. И водимый Духом Святым, брат Бартльман, не сделал ошибки, возлагая руки: возлагал исключительно на больных, и все получили исцеление и стали тут же в радости славить Бога и свидетельствовать об исцелении, кто с места, а кто, выходя, из-за кафедры. Сестра Мечковская, заливаясь слезами радости, показала свои исцелённые руки, которые перед тем несколько лет были ревматизмом стянуты в кулаки и не разжимались до сего дня, а теперь они двигались свободно. Если бы описать все, что совершил Господь в этот благословенный вечер, то не хватило бы моей книги, но я пишу мои личные вехи к славе моего Господа и ко благу читающих мою рукопись. От себя же скажу про этот незабываемый благословенный день: «Слава! Хвала! Благодарение Господу за все милости, за все благодеяния, за силу Духа Святого, излитую на всех и на меня! За все исцеления, за исцеление моей жены в тот вечер и за благословенное запечатление, бесконечное аллилуйя! О, дивный день! О, дивный час!!!»
Напоены Одним Духом. (1Коринфянам 12:13)
На утреннем собрании, 6 января 1914 года (по старому стилю), после пения гимна «Я не оставлю вас одних…» проповедник встал за кафедру и прежде, чем открыл уста для проповеди, мне вдруг как-то заранее стало известно каждое слово, которое скажет он. Не могу объяснить, что это, и как это, но я знал каждое слово, какое скажет он. И действительно, он говорил то самое слово, которое было известно сердцу и разуму моему. Это явление опять меня удивило и глубоко порадовало. Но и в этот, также благословенный и незабываемый день, я пережил нечто новое и великое.
Когда читал проповедник Слова Евангелия, мне Господь дал ощутить великую силу Евангельского Слова. Объяснить эту силу я не могу никак. Я ощутил сердцем эту дивную силу двух или трех слов, и понял и почувствовал, что больше этого я не могу выдержать, физически не могу, сердце не выдержит. Здесь Господь показал немощь нашего глиняного сосуда и великую силу Своего Слова. О, если бы всегда помнить и сознавать величие и силу Слова Господня, то с каким бы достойным благоговением и священным трепетом читали и исполняли бы мы Слово Божье! Слава Господу за эти благословенные вехи на моем пути!
От силы в силу (Псалом 83: 8)
В одно из воскресных утренних собраний, в феврале 1914 года, был у нас гость из Гельсинфорса, брат Трусов. Перед тем, как мне выйти из своей квартиры, чтобы идти на собрание, у меня с женой произошло разногласие из-за наказания детей. Получилось огорчение, и духовный мир в семье был нарушен. В таком состоянии нельзя идти в собрание святых, дабы не быть «Аханом» в обществе Господнем. Необходимо примирение, но мы с женою были оба правы в своих глазах. Но душа рвалась на собрание. Я сломил свою волю, смирился, и попросил прощения у жены, достиг мира, и, помолившись с женою, мы пошли в собрание. Я шел и сокрушался в сердце, что все ещё нет во мне жизни христовой (2Коринфянам 4:10-11). Придя в собрание, не решился идти вперед, считая себя недостойным, и в душе все время судил себя (1Коринфянам 11:31). И в этот благословенный день Господь показал мне, как благоволит он к сердцам сокрушенным, ибо во время проповеди Господь опять посетил меня Своею благодатью в наибольшем количестве силы, чем в предыдущие посещения. Огонь Божий наполнил меня до исступления (Деяния 10:10), даже до потери сознания, и продолжалось это около 4 с половиной часов. О, благословенная святая дивная школа! Какое счастье быть учеником Самого Бога! О, дивный Учитель! помоги быть достойным и внимательным учеником в Твоей великой и славной школе! Закрепи в памяти и в сердце нашем все Твои благословенные уроки!
Истолкование языков.
В марте I914 года, в четверг, на вечернем собрании, говорил проповедь финн, приезжий проповедник. Во время проповеди речь его быстро и неожиданно сменилась на какой-то никому незнакомый язык. Проговоривши некоторый монолог, он умолк, а в это время одна из слушательниц поднялась с места и спросила проповедника: «Дорогой брат, вы знаете, что проговорили ваши уста на ином языке?» Он ответил: «Не знаю, так как Господь одарил меня даром языков, но не дал мне дар истолкования». Тогда она сказал, что на ином языке говорились слова из 117 псалма с 17 стиха и до конца.
Тогда он стал читать эти слова из 117 псалма и снова Дух Святой стал говорить его устами на новом каком-то языке. И эта сестра опять объяснила то, что говорилось на иных языках. Это были слова их книги пророка Малахии из 3 главы 17-18 стих и 4 главы 1-2 стих. Слова Господни, обращенные к нам слушающим, были очень утешительны, они обещали нам прекрасное благословенное будущее. Не меньше того мы радовались, что Господь пребывает с нами и ведет нас вернейшим из всех путей. Ибо все, что было в первой Апостольской церкви, все это совершается и в нашей скромной общине, только бы мы сами и в жизни, и в делах были бы то, что угодно Господу.
1Петра 2:1-2.
Это место Слова Божьего открылось на молитве, когда я просил указать, как назвать мне моего сына, родившегося 15 апреля 1914 года. И я назвал его именем Апостола, написавшего открывшееся мне послание - Петр.
Подушка.
15 июля 1914 года была объявлена война с Германией, и я, как запасной солдат, был взят на войну. Сначала нас повезли в город Гельсинфорс и там поместили в каких-то казармах, на голых нарах. Первую ночь я не мог уснуть без подушки, но решил, что когда больше истомится организм, тогда усну и без подушки, и так постепенно приучу себя спать на голых досках. Во вторую ночь я действительно заснул. Но через полчаса проснулся, так как голова болела, и спать я уже не мог. Тогда я встал на колени и стал умолять Господа послать мне сон или послать подушку. На следующее утро начальство разрешило нам пойти к знакомым. Мы трое: я, Мечковский и Чашев пошли к нашему проповеднику А.И. Иванову, он жил тогда в одной квартире с Русавским. Мы были приветливо приняты. И вскоре, почти вслед за нами, пришел туда же брат Маслов. Я много доброго слышал о брате Маслове, и теперь Господь позволил видеть его лицом к лицу. Этот юноша был человек строгой святой жизни и имел от Господа дар пророческий. Сам по себе он не пошел бы к Иванову, так как между Ивановым и Масловым было нечто вроде неприязни из-за строгости жизни. Маслов, в ревности по святой жизни, обличал Иванова, а Иванов за это не благоволил к Маслову, и последний знал это. А посему, для братского общения Маслов не пошел бы туда, где сердца к нему не расположены. Но сегодня он был сюда послан Господом, и придя, объявил это Иванову, не зная зачем послан. Нас брат Маслов совсем не знал, а так же и о том, что мы здесь, но всё знал обо всем пославший его сюда Господь, и для нас именно был послан этот сосуд Божий. Немного посидев с нами, брат Маслов предложил помолиться, и все мы встали на колени. Во время молитвы Господь исполнил силою Духа Святого и через Маслова было сказано большое и благословенное пророчество, которое было записано Ивановым все целиком. А потом мы переписали его для себя. После молитвы Маслов ушел. Великая, бесконечная благодарность Господу за это пророчество, ибо оно в продолжении 40 месяцев моего пребывания на войне было и утешением, и назиданием, и поддержкою.
Всеведущий Господь знал то, что предстояло мне пережить на войне, и пророчество это было, как бальзам целительный во время скорбей. О, слава, слава Отцу и Господу моему за Его любовь, и заботу, и поддержку в тесноте жизненного пути!
В этот день в квартире Иванова Господь поставил две вехи на моем пути. Первая - это неожиданно посланный Маслов и пророчество. Второе – подушка, просимая у Господа в минувшую ночь.
Маслов ушел, а мы оставались до вечера. Сестра Таня Русавская, когда была в своей комнате, получила от Господа повеление отдать подушку одному из уходящих на войну. И послушная Господу христианка предложила нам одну пуховую подушку. Мечковский отказался, говоря что у него есть своя подушка. Чашев сказал, что ему вообще подушка не нужна. А я стеснялся брать, как бы подаяние, и беседу отвлек в другое направление. Сестра Русавская, не встретив нуждающихся в подушке, унесла ее обратно в свою комнату. Но там, в комнате, Господь повторил Свое повеление, и сестра Русавская снова вышла из своей комнаты с подушкой и настойчиво сказала: «Братья, почему вы отказываетесь от подушки? Я имею определенное повеление от Господа отдать вам подушку!» Тогда я сказал, что если это так, то подушка Господом предназначена мне, и рассказал всем, как я мучился без подушки, и как просил Господа дать мне подушку. Выслушав это, все порадовались тому, что мы имеем живого Господа, и живую помощь, заботу, и любовь к нам с небес, с престола славы. «Господь взирает на всех сынов человеческих и вникает во все дела их» (Псалом 32:13-15).
О, если бы мы постигли всепроникающую любовь и заботу Господа о нас! Тогда мы успокоились бы в непоколебимом уповании на Бога, и все заботы навсегда возложили бы на Него и вошли бы в Его покой.
Мать Абрамовых.
«Господь утверждает слово раба Своего и приводит в исполнение изречение Своих посланников» (Исаия 44:26).
В августе 1914 года, перед отправлением на фронт, я навестил сестер Абрамовых. Мария Николаевна Абрамова, наслушавшись мудрости человеческой и подражая моде безбожных философов, духовно находилась «на распутьи», капризно критикуя волю Господню. Мать сестер Абрамовых, ужасно страдающая в болезни, около года не вставала с постели. Дочери очень сочувствовали своей матери и во избавление от мук желали, чтобы смерть прекратила болезнь матери. Когда я стал с Марией Николаевной беседовать о Боге, то она вызывающе крикнула: «Если есть Бог, то пусть Он возьмет мать мою, и тогда я буду веровать в Него!» На эту фразу я смело и твердо ответил ей: «Мария Николаевна, не забудьте слова, сказанного вами! Господь слышал, и Он через неделю возьмет вашу мать». Она с иронией посмотрела на меня и почти насмешливо сказала: «Посмотрим».
На фронте я получил письмо от Марии Николаевны, полное уважения и добрых пожеланий. Она уведомляла меня, что мать ее, ровно через неделю после моего слова скончалась, и что она в недоумении о том, как мог я знать день и час кончины ее матери. И с той поры переменила она ко мне отношение, но по отношению к Богу осталась такою, какою была до этого факта. Только на моем жизненном пути осталась чудесная веха, которая является точным исполнением слова Господня, сказанного через пророка Исаию в 44 главе 26 стихе.
Отказ от оружия.
По пути на фронт, на одной из станций, стояли мы около трех часов. В нашем эшелоне было 500 человек, это две маршевые роты, первая и вторая. Я встретил на платформе нашего ротного командира Лаврентьева и сказал, что у меня есть важное заявление. Он отвел меня в сторону от праздношатающейся публики и спросил, что я имею ему сказать. Я сказал: «Я - христианин, и по Слову Божию, и по моим убеждениям, и по всему моему сознанию, и самочувствию, не могу и не должен, и не буду убивать людей. Прошу официально принять мое заявление». Он спросил: «Ты серьезно продумал твое заявление?» Я твердо ответил: «Продумал». «А ты семейный?» Я ответил: «У меня жена и пятеро малолетних детей. Всех их я очень люблю и жалею, жизнь моя в семь раз дороже жизни одинокого человека, но моя бессмертная душа дороже всяких временных жизней, и вечность важнее кратковременной жизни». Он долго и молча смотрел на меня. Я ждал, что он разразиться на меня гневом и угрозами, но получилось нечто неожиданное. Ротный командир вдруг заплакал, обнял меня и сказал: «Дорогой мой! Я завидую тебе! Я вполне разделяю твои взгляды, но не нахожу мужества, чтобы сделать то, что ты делаешь! Теперь слушай: я не могу, то есть, не имею права ни простить, не наказать тебя. Когда приедем на фронт, тогда я подам командиру полка твое заявление и постараюсь смягчить твою участь. А в остальном, - да поможет тебе Бог твой. Иди с Богом». И записал мою фамилию.
По дороге на фронт были еще вехи на моем пути, но о них я напишу после. А теперь продолжу историю моего отказа от оружия. Когда мы прибыли на фронт и влились в Гренадерский полк, тогда я очень был переутомлен и с какой-то тихой радостью думал, что сегодня кончаться все мои земные страдания, ибо я был уверен, что меня сегодня расстреляют. Я слышал, что генерал Буткевич, командир Гренадерского полка, это злейший из генералов, и не было никакой надежды на милость человеческую.
Началась разбивка по ротам новоприбывших. С разбивкой торопились, потому что страшная грозовая туча шла прямо на нас. Дошла очередь и до меня, тогда один из ротных командиров крикнул, ухватившись за меня: «Мне нужен фельдфебель». В это время выступил перед генералом мой ротный командир Лаврентьев с моим заявлением. Выслушав доклад Лаврентьева, полковой адъютант сказал: «Если исключать всех сектантов и толстовцев, то не с кем будет воевать». В этот момент прибыл ординарец с приказом от дивизионного командира: «Поспешите с разбивкой, так как обед подан». И перед генералом оказались три докладчика Лаврентьев, адъютант и ординарец. И генерал не знал, кого слушать и кому отвечать. Но четвертый докладчик - Господь, решил вопрос. Небывало оглушительный удар грома и вслед за ним сильный ливень заставил сказать генерала: «Ничего не понимаю! Веди его в лазарет». И начальство поехало на обед, все нижние чины пошли в свои походные помещения, а я пошел искать лазарет.
Лаврентьев поспешил вперед меня к доктору и там дал обо мне прекрасные отзывы. Я явился в лазарет и доктор для чего-то поиздевался надо мною с полчаса. С насмешкою он спрашивал меня и, получивши на все серьезные вопросы, ответы сказал: «Ладно, просвещай моих молодцов». Я ответил: «С удовольствием, если только будут слушать». Когда доктор ушел, то вся лазаретная команда закидала меня вопросами по моему делу, и некоторые решили, что я изменник, и что стою за немцев, и за все это возненавидели меня. Но истинного значения моего поступка так и не понял ни один, кроме доктора, который, как выяснилось после, сам был близок ко всему, что жило в сердце моем, но он перед людьми маскировал свое внутреннее чувство. Слава и великое благодарение Господу, пославшему на моем пути ротного Лаврентьева и доктора И.А. Аладинского! Слава Господу за тучу, смутившую ум генерала! Слава Господу, сохранившему мою жизнь для славы имени Его!
Ночлег.
По пути на фронт, до города Люблина, мы ехали по железной дороге, а от Люблина мы пошли пешком с полной походной нагрузкой. Первый ночлег был в Краснине, а утром, когда выходили из Краснина, начинался дождь и дул холодный, порывистый ветер. Скоро все мы промокли, что называется, до костей. Руки замерзли, и даже языки не повиновались, а дорога была похожа на плавучую лавину. Непрерывная река войск с обозами превратила всю дорогу в грязный кисель по колено, и мы брели в этой грязи, уже не поднимая ног. Пробовали выходить из грязи, чтобы идти по полосам, но там было ещё хуже. Густая, липкая грязь так скоплялась на сапогах, что ноги делались по пуду весом. Мокрые, замерзшие, все в грязи, пройдя 21 версту, измучились до предела, и к заходу солнца пришли в какой-то польско-еврейский городок, захлебнувшийся в грязи и переполненный войсками, текущими на фронт. К ночи небо прояснело, и стало морозить. Мокрая одежда на мокрых телах замерзала. Мы дрожали от холода, стоя на площади по колено в грязи, а начальство пошло добывать ночлег для нас. Так простояли мы около трех часов, когда комендант дал приказ потеснить некоторые части, чтобы нам освободить несколько флигельков. Когда измученные и прозябшие, мы шли еще днем по дороге, то мои спутники и братья во Христе стали роптать на судьбу, говоря, что сдохнем от простуды, не дойдя до фронта. Я и сам был полуживой, но старался их ободрить и успокоить, говоря: «За эти скорби Господь наградит нас хорошим ночлегом, где мы обсушимся и отдохнем». И идя, молил Господа послать нам хороший ночлег. Но когда нас, полуживых, стали набивать в квартиры, как в вагоны, чуть ли не вплотную, то я стал отходить назад, надеясь вконце получить место посвободнее. Но вот, дома, отведенные нам, кончились, а людей было еще около 200 человек. Тогда стали размещать в хлевы прямо к скотине. Я зашел в один хлев, но из навоза выжималась вода, нельзя было ни лежать, ни сидеть, и я выбежал из хлева. Но вот и хлевы кончились и остались мы трое совсем без ночлега. Распорядитель ушел, и мы предоставлены были сами себе. Тогда братья мои, как бы с укором, сказали мне: «Где же ночлег?» Я попробовал было войти в один дом, но, осыпаемый руганью солдат, попятился обратно и решил переночевать где-нибудь в сенях или чулане. И в темноте стал искать ощупью, не найду ли дверей чулана. Ведя рукой по стене, я нащупал дверь, дернул за ручку, и передо мною открылась освещенная чистая свободная квартира. Хозяев было всего двое, муж и жена. Они были испуганы появлением солдат, так как они, укрываясь от войск, наглухо завесили окна, и тем спасались от нежеланных ночлежников. Вот мы их нашли. Они спросили: сколько нас. Мы сказали, что только трое. Наше вежливое обращение очень их удивило. «Почему же это русские и не нахалы?» На это я ответил им, что мы народ особенный, мы христиане, евангелисты по убеждению и по жизни, и, что мы теперь идем на верную смерть. Мы отказались от оружия и от убийства, и нас за это, наверное, расстреляют. Мы готовы умереть за Христа, только бы с чистой совестью, как Апостолы Христовы, а не как разбойники и палачи. Я открыл Евангелие и стал читать и разъяснять. Хозяйка затопила печку и предложила нам развесить свою одежду, до белья включительно. Вымыли нам сапоги и приготовили хороший ужин: накипятили молока, нажарили свинины и колбасы с яйцами. Потом постелили нам много сена, чистые простыни и одеяла, большие пуховые подушки, и даже спросили, как мы любим спать: с огнем или без огня? Чем только могли они старались нам услужить, а утром опять приготовили нам завтрак, точно такой же, как и ужин.
Господь нигде не оставлял нас и не оставит никогда, только бы мы не оставили Его. Он слышит молитвы наши и дает просимое.
Господь заступник.
Я упоминал уже выше, что с первого дня возненавидели меня по темноте своей и невежеству, в лазарете за отказ от оружия, почитая меня изменником. Тяжело было мне первое время видеть злобные взгляды и отношение ко мне, но Господь заступился за меня.
В сентябре мы двигались по направлению к Кракову. В один из дней, пройдя дневной путь, мы остановились на ночлег в господском имении. Хозяина имения не было, и все имение было пусто. Надзиратели и фельдшеры разместились в господском доме. После ужина один фельдшер, Стрижак, взял из книжного шкафа сочинения Пушкина и читал, а я, шутя, взял у него книгу и сказал: «Перестань набивать свою голову мусором вымыслов человеческих». Стрижак с недовольством ответил мне: «Неужели, по-твоему, читать только лишь одно Евангелие?» В разговор наш вмешались другие и около 18 человек обрушились на меня. Я, сколько мог, доказывал правоту моих взглядов, ссылаясь на слово Божье, но ведь для них слово Божье не авторитет. И я обруганный и уничиженный лег спать на пол, закрывшись шинелью, и тихо молился, говоря: «Господи, ты видишь эту беспросветную тьму. Ты видишь, как злословия злословящих тебя, пали на меня (Римлянам 15:3). Я всем здесь чужой, заступись за меня Ты Сам, Господи!» И в эту же ночь Стрижак увидел страшный пророческий сон, о котором я узнал последний из всего отряда, спустя несколько дней. Только после этого вечера я заметил, что обращение со мною всех людей резко изменилось к лучшему. Все люди лазарета стали обращаться ко мне с уважением, и я, привыкший к оскорблениям, не знал, откуда пришло новое веяние.
Двадцать пятого сентября 1914 года была дневка. Я после обеда лег на сено, на чердаке той халупы, где ночевал в эту ночь. Вскоре пришел ко мне старший фельдшер Осипов А.О. и, видя меня с Евангелием в руках, сказал: «Да, придется взяться за Евангелие». «Почему?», - спросил я. И он сказал: «А разве ты ничего не слыхал о том, что видел во сне Стрижак в ту ночь, когда мы тебя пощипали?» Я сказал, что ничего не знаю, и он рассказал мне следующее. Стрижак видел всемирный пожар, горело все, что только можно видеть. Горело небо, горела земля, горели леса и все строения, горели камни и поля, и вода горела! А люди в неописуемом ужасе бегали по горящей земле среди пламени и дыма, и некуда было им укрыться - всюду огонь. И сам Стрижак вместе со всеми метался в разные стороны, ища спасения, и не находил. И вот, он поднял взор к небу и в воздухе увидел тебя. Ты как-то был изолирован от всего и не чувствовал паники людей, тебе всеобщий пожар не угрожал, ты находился в воздухе с открытой головой и в левой руке держал раскрытое Евангелие, а правой, жестикулируя, говорил Стрижаку: «Я говорил вам, что земля и все дела на ней сгорят (2Петра 3:10), а вы не хотели слушать, ну так теперь казнитесь!»
Этот сон стал известен всему лазарету, и люди переменили обо мне свое мнение, а вследствие этого переменили и отношение ко мне, но своей греховной жизни ни один не изменил. В ночь на 12 (25) декабря этот пророческий сон повторился с точностью, его увидел Авдий Осипович Осипов. Обо всем этом я написал в Выборг в церковь, и там было засвидетельствовано Духом, что этот сон был от Господа.
Ещё ночлег.
Октябрь 1914 год. Немцы отступали, а мы гнались за ними. Снегу не было, и мы с трудом шли по замерзшей грязи, как по бороне. Наступал вечер, а ночлега нам все не давали. Около 9 часов вечера наш квартирьер встретил нас и сказал, чтобы шли обратно, что наш биувак занят немцами. Мы побрели обратно. Пройдя версты две, нас снова вернули, чтобы идти вперед, и, пройдя еще верст 5, мы наконец-то добрели до ночлега, надеясь в конце концов отдохнуть. Но пришла нежеланная весть: «Наш полк вступил в бой». Пришлось разворачивать перевязочный пункт. Нашли подходящее помещение, но все загруженное капустой, картофелем и всяким домашним скарбом, и мы до полуночи освобождали помещение.
Переутомленные, мы едва держались на ногах, и только хотели ложиться, как пришел приказ от доктора, чтобы Лукинов со своей группой шел на позицию. Надо идти! Собравши последние силы, мы побрели. Хуже и мучительней этой ночи не было в моей жизни. Началась оттепель, и моросил мелкий дождь. Тьма, как в могиле. «Куда идти?» - спросил я ординарца. «За мной», - сказал он и поехал верхом впереди нас. В темноте ночи мы не видели его, а только слышали топот его коня. Ноги скользили. Так прошли мы версты две. Потом ординарец остановился и сказал: «Повозки пусть останутся здесь, а раненных придется выносить на плечах. Санитары, идите за мной с носилками. Сейчас пойдем через воду, другого пути нет. Вода не глубока, до колена, шириною с полверсты».
Мы пошли сначала по полосам, а потом побрели по воде, сзади ординарца. Во тьме ночи казалось, что этой воды конца не будет. Воды было местами выше колен, и она попала в наши сапоги. Но всему бывает конец,- вода кончилась. Ординарец сошел с коня и сказал: «Теперь пойдем через реку, но река узкая и мелкая, не бойтесь, тоже до колена. А вот берега реки высокие и крутые, идти нужно осторожно. Идите молча, потому что немцы от нас в 5 саженях, через дорогу, проходящую по улице деревни. Один ряд домов занят нашими, а другой немцами, так что и шепотом говорить нельзя. Огня не зажигайте. Делайте все молча. Ну, а теперь - опять за мной».
Скользя и спотыкаясь, мы переползли реку и оба берега ее, и почти, держась за ординарца, вошли в избу, куда были принесены раненые. В сенях зажгли мы походные фонари. Облепили стекла фонарей черной бумагой и стали выносить в сени раненых и укладывать на носилки. Теперь предстояло самое трудное дело, в абсолютной темноте нести на носилках раненых по скользким откосам высоких берегов реки, а там через озеро.
Всех трудностей этой ужасной ночи я не сумею описать. На рассвете нам пришла смена, и мы полуживые, мокрые, в крови и грязи, кое-как добрались до лазарета. Нам дали чай и завтрак, но я не мог ни есть, ни пить, и лег, чтобы отдохнуть. Но, удивительно, спать не мог, видимо, от чрезвычайной усталости, и не находил удобной позы своим ногам.
Около полудня опять тронулись в поход. Немцы на рассвете отступили, и мы шли свободною дорогой. Обедать мы должны были в этой мрачно-исторической деревне. Когда хоронили убитых, было печальное зрелище: обезображенные трупы в крови и грязи. После похорон получили обед. Обед был очень хороший, вкусный, много мяса, но я не мог есть. Выплеснул его на землю и пошел искать уединения. Залез в гумно, хотел молиться, но и молиться не мог. Упал на землю и горько-горько зарыдал. Слезы меня облегчили, тогда стал молиться и снова плакал. А потом, успокоившись, пошел к обозу, и опять, с голодным желудком, шел усталый.
В пути опять хватили ночи, около 10 часов прибыли на биувак, тоже незабвенный. На 180 человек нам дана была одна изба где-то в горах, на хуторе, в котором поместились пять докторов. Все остальные, как мухи мед, облепили избу и все ее пристройки. Места брали с дракой. Я не мог нахальничать, а посему и остался без ночлега. Отойдя несколько шагов от хижины, я снял шапку, поднял взор к небу и со слезами сказал Господу: «Дивный мой Искупитель! Для тебя в Вифлееме нашелся хлев и ясли, а я сегодня и хлева не имею». Вдали я увидел огонь и подумал, что там костер, наверное, ординарцы коней пасут, пойду к ним. И я пошел на огонек. Подходя ближе, я увидел хутор, богаче нашего и сильно освещенный лампами. Я остановился и, навалившись на изгородь палисада, стоял. В это время вышел офицер из дома и, наткнувшись на меня, спросил: «Кто тут?» Я сказал, что гренадер. «А зачем ты тут?» Я все ему рассказал, и он очень посочувствовал мне, но помочь не мог. Сказал, что здесь артиллерийское офицерское собрание, а в другой половине - офицерская кухня. «Иди на кухню, может быть денщики пустят тебя».
Я вошел на кухню и, как глубоко виноватый, попросился у денщиков на ночлег, но они даже не ответили на мою просьбу. Я продолжал стоять у порога, как нищий, с завистью поглядывая на сытых денщиков. Один из них стал устилать на дощатом диване постель. Много чего наложил себе под бока, чтобы было мягко, и, к моему удивлению, указал мне на эту постель, сказав: «Ложись, сюда». Не верилось счастью: тепло, светло и мягко. Я стал раздеваться, а денщики, по-видимому, собирались ужинать. Денщик, наградивший меня постелью, обильно нагружал глубокую тарелку картофельным пюре и мясом. И что же? Нагрузивши тарелку, дополнил ложкой и порядочным куском хлеба. Всё это подал мне и закончил мое угощение кружкой чая. Я тронут был до слез неожиданностью и был глубоко благодарен и Господу, и денщику.
После 38 часовой муки, физической и нравственной, я крепко заснул. Утром, получивши такой же хороший завтрак, как и ужин, я пошел в свой лазарет с благодарным Господу сердцем и с твердой верою в то, что Господь заботится о нас и вникает во все дела наши. «…ибо Он причиняет раны и Сам обвязывает их; Он поражает, и Его же руки врачуют» (Иов 5:17-18). Слава Господу за все уроки и милости Его!
Чулки.
Во все дни 40 месячного пребывания моего на войне я жил и утешался, и укреплялся молитвою и Словом Божьим. В ноябре 1914 года наш полк занимал позицию в 20 верстах от Кракова, в районе деревни Компеле-Вельки.
Однажды, когда я перекладывал вещи в своем походном мешке, брат Чашев сидел рядом со мною и, увидев у меня новые чулки, попросил их отдать ему. Я сказал ему: «Ты ведь получил чулки, где же они у тебя?» «Я их сносил», - ответил он. Тогда я сказал: «Дорогой мой, зачем же ты так безрассудно поступаешь? В теплую погоду зря носил чулки, а на мороз остался босой. Ну, как же теперь быть, я отдам тебе чулки, а сам останусь босой?» Так я и не дал ему чулки.
После этой беседы пошел я в лес на излюбленное место молиться, и там лесу, на молитве, я получил от моего Дивного Учителя новый урок, новую веху на моем пути. Когда я склонил колени перед Господом, стал молиться и в первый раз в жизни моей ощутил новое для меня явление. Молитва моя не принималась Господом и возвращалась обратно ко мне. Я это ясно и определенно переживал, но другому никак не сумею объяснить этого явления. Я испугался, чем я прогневал Господа? И все мое сознание говорило: «Ты нарушил Слово Божье: ты просящему не дал чулки» (Мат. 5:42). В уме моем я пробовал оправдываться: «Ведь брат Чашев не обижен, ибо все мы получили поровну, по одной паре чулок, и у меня нет лишнего, а только необходимое для себя». Но никакие мои самооправдания не принимались, одно стояло передо мной: «Ты не поступил по Слову». Тогда я сказал: «Господи, прости меня, я отдам чулки брату Чашеву». Но ответ был тверд: «Сначала отдай, тогда и молись!»
Я вынужден был вернуться в сарай, где мы временно жили, нашел Чашева и отдал ему чулки. Избавившись, как от ярма, опять пошел в лес, и молитва моя полилась потоком, и сладостно удовлетворила мою душу.
Первый отпуск.
В начале декабря 1914 года, после боев под Задрожьем, мы отведены были на отдых в деревню, в 18 верстах от города Радома. Там я получил письмо от жены, она звала меня домой, чтобы я просился в отпуск. Но на первом году войны отпусков не разрешалось ни кому, даже генералам.
Жизнь моя протекала обыкновенным порядком: почти все время я проводил за чтением Слова Божьего и два три раза ходил в поле молиться. Там был густой терновый куст, внутри его была площадка 2-3 аршина на квадрат. Точно для меня создал Господь это уединенное гнездышко, где я мог бы изливать в молитвах душу мою. Намолившись до полного удовлетворения, я вынимал из кармана то благословенное пророчество, которое дал Господь через брата Маслова в Гельсинфорсе. Слова обетований Господних радовали и окрыляли мой дух. Получивши приглашение от жены, я пошел к доктору проситься в отпуск, но доктор только посмеялся надо мной и сказал: «Пусти меня в отпуск, и я съездил бы домой». Я понял, что я не там прошусь, где следует. Я пошел в терновый куст и стал просить у моего Отца Небесного и, увлекшись молитвой, не заметил, как на землю спустился вечер. Я вышел из куста и шел по деревне. Меня встретил денщик доктора и сказал: «Где ты пропал, я давно ищу тебя. Иди, доктор зовет». Я явился к доктору, и он объявил мне: «Завтра поедешь домой на месяц». О, Сколько радости мне принесли эти четыре слова! Да, воистину, просьба об отпуске в терновом кусте была более успешной, чем перед человеческим начальством! Господь заставил отпустить раба Своего, и невозможное стало возможным.
Мне выписали командировку, и я полетел на крыльях радости к своей семье. А спросят меня читатели: «Что же ты называешь «вехой» в твоем отпуске?» Вот что. Просил у Бога, а не у человеков,- и невозможное стало возможным!
Когда я ехал домой, то очень беспокоился, что семья моя голодная и оборванная, а когда приехал, то увидел и любовь, и заботу Господа о моей семье. Главное, что все здоровы, сыты и одеты. Господь расположил сердца сестер-финок, они собрали деньги и купили всем моим детям вязанные шерстяные костюмчики и валенки. А булочник Савицкий снабжал бесплатно булками мою семью. Но всего важнее то, что Господь крестил жену мою Духом Святым!
Крещение Духом Святым моей жены.
В ноябре 1914 года, в субботу, мою жену Агрипину Петровну посетило странное чувство во внутреннем человеке, потому что в ней началось странное угрызение совести. И вдруг воскресло в памяти всё пережитое за 36 лет жизни. Все давно забытое, все неугодное Господу из её жизни как-то вдруг всплыло на поверхность, и все судило ее. Суд совести становился все ярче, строже и сильнее. И к вечеру того дня она находила себя самой гадкой, самой скверной женщиной во всем мире. В этом суде и великом сокрушении сердца прошли и день, и ночь. На следующий день, в воскресенье, суд в душе продолжался. Она пошла на утреннее молитвенное собрание, едва передвигая ноги от внутреннего сокрушения сердца, не зная, почему все это совершается в ней. Считая себя самой плохой в мире, она в собрании села сзади всех на последнюю скамейку. Сокрушение в сердце не утихало. Собрание началось, и вот что во время проповеди увидела она своими телесными очами. В крайнее окно, против кафедры, вошло светлое облако. Сначала облако плыло в воздухе по направлению к кафедре, и жена моя подумала, что это облако является благословением для проповедника. Зная, что облако это необыкновенное, неестественное облако, ибо оно вошло в собрание сквозь две рамы со стеклами, крепко замазанными от мороза, ведь благословению Господню не могут помешать никакие рамы и никакие твердыни. Но вот светлое облако, немного не доходя до кафедры, поплыло вдоль зала всего собрания, значит, другую душу имеет светлое облако своей целью. Облако, пройдя весь зал, спустилось на мою жену. Сокрушение сердца сменилось невыразимым восторгом радости, уста были взяты во власть Святого Духа и славили Господа на иных языках. Три дня и три ночи ликовал Дух Святой в ее сердце, три дня уста её славили Господа на иных языках, потом языки умолкли. И вдруг пришла ей такая мысль: «Не прогневала ли я Господа чем-либо, потому что вот уже три дня Господь не проявляет Себя во мне никаким признаком.
Ночью, когда дети уже спали, она стала молиться, и явил ей Господь два новых знамения. На молитве, исполнившись силою Святого Духа, она услышала пение «Аллилуйя» в своем сердце. Когда кончилось пение, она услышала ясную, отчетливую речь на русском языке, говорившую в сердце: «Слушай, дитя Мое! Я с тобой! Не смущайся! Я не оставлю тебя! Я буду руководить тебя и буду являться, когда Мне угодно!»
Когда я приехал в первый отпуск, то увидел в поведении моей жены прекрасную перемену к лучшему. А особенно в том, что она получила влечение к Слову Божьему, дар языков и дар пророчества. О, слава, слава Господу за все милости Его, явленные мне, недостойному, и моему семейству. Это великая, яркая, благословенная, и ничем неопровержимая веха на моем пути.
Не прикасайтесь к заклятому.
Во вовремя моего пребывания дома, в первом отпуске, было сказано мне и братьям - сослуживцам на войне, Мечковскому и Чашеву, через жену Мечковского Духом Святым, чтобы мы «не прикасались к заклятому». Мне это предупреждение показалось странным ввиду того, что там, на фронте, прикасаться-то казалось не к чему. Но вот, когда я возвратился на театр военных действий, полк наш только что одержал некоторую победу над немцами, отвоевавши у них город Евдабно. Я был послан со своей группой по своим обязанностям санитара в город Евдабно, и там мне стало понятно пророческое повеление: «Не прикасайся к заклятому».
Город попал в боевой огонь, очевидно, неподготовленным. Жители выбежали из него второпях, спасая свою жизнь, а все имущество и магазины со всевозможными товарами остались в распоряжении солдат. Вот тут-то мне пришлось увидеть ужасную вакханалию. Город местами горел. Пожары не тушились. Немцы засели вблизи города и все время обстреливали его. Пьяные гренадеры грабили все, что попадалось под руки, переходя из одного магазина в другой и набирая большую ношу разных товаров: чайники, эмалированные ведра, тюки материи, сукно и ткани, готовую одежду, муку и сахар. За городом, во рву, устроили рынок. Крестьяне из окрестных деревень приходили и покупали у них товары. Некоторые, с ношей товара, попадали под пули, и падая на свою добычу, умирали. И не поймешь, где фронт и откуда летят пули. Винные торговли и винный завод способствовали довершению безобразия. Пьяные проститутки остались в городе и пополняли всю эту зловонную клоаку.
Перевязочный пункт был ниже всякого порицания. Разбитая бочка пиленого сахара валялась на полу, и раненные лежали на грудах сахара. В печке солдаты пекли блины. В другой комнате совершались оргии блуда. И смерть, и блуд, и кровь, и пьянство, и грабеж,- все слилось в одну сплошную мерзость. Противно было смотреть на эту картину и не хотелось даже одним воздухом с ними дышать. И мой Дивный Всевидящий Господь пришел мне на помощь. Что произошло, я и до сего дня не знаю. В тот же день принесли мне от старшего врача записку, которую я долго хранил, как вещественное доказательство чуда. В записке значилось: «Лукинову, Мечковскому и Чашеву необходимо отправиться обслуживать первый батальон». Точно с неба пришло это распоряжение, и именно нам, верующим, троим братьям в Господе. Мы отправились версты на три от этой поганой «ямы» в маленький хуторок горшечника, где пробыли три месяца. Но зачем же Господь все-таки привел сначала нас в этот город? Нельзя иначе понимать, как только для того, чтобы испытать послушание наше: не прикоснёмся ли мы к заклятому. Ведь какие хорошие были там шерстяные чулки, рубашки, шарфы, перчатки, прямо валялись под ногами, только бери - все равно пропадет. Но для нас это был запретный плод.
Теперь желательно бы знать, как истолкуют безбожники это пророческое предупреждение: «Не прикасайтесь к заклятому»? Ведь пророчество произнесено устами женщины, далеко в Финляндии, а город Евдабно был в Польше; и сказано еще задолго до падения этого города. Кто это Такой, Который знает все заранее? Ведь не случись всего вышеописанного, нам не к чему было бы прикасаться.
В первом батальоне у меня была святая жизнь. Немецкие снаряды изрыли всю землю вокруг домика, в котором у нас был перевязочный пункт, но Господь чудно хранил наше жилище, где я читал, и молился, и пел гимны. Тогда из «Гуслей» был моим любимым гимном особенно №491-й «Доныне с милостью Всесильный Господь, Ты жизнь мою хранил...» О, если бы отверзлись наши очи духовные, то мы бы увидели, что окружены чудесами, которых не описать бы всему миру, но это не могут ни видеть, ни понимать люди духовно слепые и «мертвые по грехам» (Ефесянам 2:1).
Первая весна на войне.
Город Лемжа, деревня Влодки, река Нарев.
В конце марта 1915 года мы заняли позицию в 10 верстах от города Лемжи. Лазарет наш размещался в деревне Влодки, на берегу реки Нарев. Мой перевязочный пункт был в лесу, версты три за Влодками. Я никогда не переставал свидетельствовать о Господе, хотя всегда встречал протесты, но Господь усматривал и среди окружающих меня добрую почву сердец.
Два родных брата, сапожники, Тимофей и Кирилл Коноваловы, были санитарами. Слово Божие, брошенное в сердце их, делало свое дело. Кирилл начал склоняться на сторону истины Господней, а Тимофей удерживал его говоря: «Ты не смотри на то, что он (то есть я) толково доказывает, а ты смотри, куда это он уходит каждое утро, когда все еще спят». И Кирилл решил подсмотреть, куда это я ухожу. Я и не подозревал, что за мной следят, как я узнал обо всем этом после. В одно весеннее утро, я по обыкновению моему, как и всегда, шел на молитву в густой, мелкий ельничек, растущий на берегу реки около 1,5 версты от деревни Влодки к Лемже на северо-запад. Сзади меня шел Кирилл, но я этого не знал, и, войдя в густой ельник, стал горячо и пламенно молиться, изливая все, что было на душе. Я не спешил уходить от ног Господа. Я молился час или два и не знал, что в двух шагах от меня лежал притаившись Кирилл, ловя каждое слово моей молитвы. И что не закончено было в его душе словом проповеди, то сегодня дополнила моя молитва, и в душе Кирилла появилось окончательное решение последовать за Господом. Там же, на позиции, в один из дней я шел в покинутый окоп на молитву и, проходя по мосту над ручьем, в котором солдаты стирали белье, вполголоса пел гимны из гуслей. Проходя обратно, я опять пел, и меня догнал один солдат и спросил: «Что ты поёшь?» Я ответил: «Мои песни для тебя незнакомы». Но он сказал: «Я потому-то и побежал за Вами, что услышал знакомые». Я пригласил его к себе в окоп побеседовать. Он оказался верующим, но отпавшим, и теперь, мучимый совестью, желает исправиться и вернуться к Господу. «Но что мне делать: отказываться ли от оружия или оставаться в строю?» На это я сказал ему: «Этот вопрос можешь решить только ты один, и никто другой здесь не может за тебя решить». Он сказал: «Я подумаю». И через несколько дней, придя ко мне, сказал: «Знаю, что я не должен стрелять, но у меня не хватает мужества отказаться». В сентябре этого же года в одном из боев он был смертельно ранен и умер между проволочными заграждениями. «Поднявший меч от меча и погиб» (Матфея 26:52).
Второй отпуск.
В начале 1916 года я получил второй отпуск домой, опять на месяц. И мне дано было поручение от всей команды лазарета купить подарок доктору Аладинскому, уходящему от нас в дивизионный отряд главным врачом.
Из второго отпуска помню вот что. Фотографировались всей семьей и с нами брат Тихомиров. В Петрограде в квартире Митусала, было второе пророчество через Маслова Гельсинфорского. Потом у Гусарова в квартире первое свидетельство для булочника хромого, который обратился к Господу. Обратный путь лежал через Москву, которую я видел в первый раз. Там я побывал в Кремле, был во всех соборах и дворцах, в Третьяковской галерее. И в поезде, от Москвы до Киева, беседовал об истине с молодым доктором, который вначале беседы был очень осторожен, а потом доверился мне всей душой и признался, что он хочет застрелиться. И когда Господь мне помог неопровержимо доказать правоту всего Священного Писания и существование вечной жизни за гробом, тогда он весь как-то просиял и сказал: «Благодарю Господа за встречу с вами. Благодарю Его за эту беседу. Вы оживили меня. Вы благороднейший из всех людей, которые встречались на пути моей жизни. Мне открылся смысл жизни, и теперь я не буду стреляться! А вас я не забуду никогда!» День и ночь беседовали мы с ним. В Киеве он вышел из поезда, а я отправился на фронт с большим благословением, ибо никогда мне раньше так не открывалось Слово Божие, как после отпуска, когда я снова проповедовал.
Исцеление.
По возращении из второго отпуска, в феврале 1916 года, в Австрии, в доме, где я временно жил, старушка хозяйка была больна и долго лежала в постели. Болезнь ее усиливалась, и ее единственная, двадцатилетняя дочь очень беспокоилась за свою мать. Я ей говорил, чтобы они молились вместе с матерью. А она говорила, что Бог не внемлет их молитве, и просила меня молиться за ее мать. Я сказал: «Давайте все вместе молиться». И мы склонились на колени и молились об исцелении хозяйки. И к славе Господней, старушка в тот же час почувствовала облегчение, а на утро встала с постели здоровою. Дочь ее от радости не знала, чем меня отблагодарить. Но я сказал, что нужно Бога благодарить, ибо Господь исцелил вашу мамашу, а не я. Но она настаивала: «Вы, пан, молились». Я ответил: «За молитву мне не надо платить, ибо я на продажу не молюсь. И все-таки она мне вышила гладью на атласе текст из Откровения 2:10 «Будь верен до смерти, и дам тебе венец жизни». Этому тексту суждено поставить вторую веху на пути моей жизни. Когда семейство мое в мае 1918 года уезжало из Финляндии, то на границе держали людей по восемь дней. Моя семья, приехавши на границу после всех, пропущена в контроль почему-то первой. И как только открыли первый мешок с вещами, в котором сверху лежал этот текст, контролер сказал: «Эти люди честные, их не нужно осматривать»,- и пропустил вперед всех без обыска.
Везде и всюду рука и любовь, и забота Всемогущего Господа! Слава Ему!
Вторая весна на войне.
Весна 1916 года застала нас под Ригой. Там, на отдыхе, на Пасху, поручено было Михайлову (Нестерову) организовать хор песенников. Тогда Михайлов потребовал от меня, чтобы я вступил в этот хор, желая использовать мой слух и голос, данный мне от Господа, для прославления Его имени. Тогда я так сказал Михайлову: «Петь ты меня не заставишь, а гнев Божий соберешь на свою голову, ибо знай, что касающийся нас, верующих, касается зеницы ока Господня». С того же дня у Михайлова заболела рука и лечение не помогало ему, болезнь усиливалась, и рука его так распухла, что не входила в рукав мундира, дабы он знал, на кого руку поднял.
Еще вспоминаю, как тяжело мне было нести строптивый характер брата Чашева. И в одной из молитв я попросил Господа избавить меня от него, и это прошение было услышано и исполнено. Чашев заболел и отправлен был куда-то на лечение.
Надзиратель Комаровский проворовался и был удален из лазарета. И, совершенно неожиданно для меня, я был назначен надзирателем гренадерского лазарета. К этому времени Словом Божьим, через мои уста, было покорено истине около пятнадцати человек, и самый смелый и ревностный из них Андрей Клестов.
В августе 1916 года, в деревне Ватинец, однажды Клестов пришел ко мне и передал 8 рублей денег и адрес своей жены. Я сказал ему: «Что с тобой? Ты начинаешь малодушествовать?» А на второй день, утром, мне сообщили, что Клестов убит. Много слышал я такого, что души человеческие каким-то непонятным, но настойчивым внушением свыше предупреждаются о переходе в вечность. И завещание Клестова для меня, хотя своеобразная, но большая «веха». Псаломщик, слуга попа, нашел в кармане убитого Клестова мое письмо, а поп, это письмо показал командиру полка, предупреждая его об опасности, что во главе лазарета поставлен сектант, могущий совратить весь полк. Тогда командир полка дал приказ сменить надзирателя. И после моего четырёхмесячного надзирательства я был сослан; и за религиозные убеждения, и за проповедь Евангелия лишен золотой медали 1-ой Георгиевской степени с бантом, которой был награжден за самоотверженную работу на позиции.
Первая ссылка.
«Они проклинают, а ты благослови» Псалом 108:28.
Я был наказан за Христа и сослан в тыл на пять верст, куда не долетают снаряды немцев! О, благословенное наказание! Я явился в дивизионный лазарет опять к И.Л. Аладинскому, где он был главным врачом. Я спросил: «Какие у меня будут обязанности?» Он ответил: «Если захочешь есть, то не прозевай обед. Вот все твои обязанности». Тогда, воздав Господу благодарность, я в полном покое и полной безопасности, вдали от фронта, весь погрузился в чтение Слова Божьего и в молитву. Ходил по лесам и полям в тишине и уединении, предаваясь духовным размышлениям, и благословляя мою прекрасную ссылку. Так поступает Господь с тем, кто покорен воле Его. А благословенная моя деятельность в гренадерском полку не только не прекратилась, но даже усилилась, ибо я стал совершенно свободен. Да и кто мог бы закрыть мне двери, если они открыты Господом? (Откровение 3:7).
Третий отпуск с войны.
В декабре 1916 года я получил третий отпуск с войны. Господь был со мной всюду и дивно помогал. В поезде я, как и всюду, свидетельствовал о Господе. Все окружающие слушали и, располагаясь сердцами, угощали меня. Двум человекам, сидящим рядом со мной, я говорил на тему «Исследуйте Писания» (Иоанна 5:39). Чтобы нагляднее дать понятие об исследовании Писания, я говорил, что недостаточно только читать и сказал, для примера: «Вот, если бы вам поручили купить большое количество масла, вы ведь не удовлетворились бы только внешним видом этого масла, а попробовали бы и вкус, и запах, и жировое качество». Слушатели мои удивленно спросили меня: «Скажите, а как вы узнали то, что мы закупщики масла?»,- видя во мне какого-то прозорливца. Я сказал: «Господь знает всех человеков, и Он влагает и в разум, и в сердце, и в уста слова благовествования.
В Петрограде, по поручению Аладинского, я завез ему на квартиру пуд муки и поехал в Выборг. Из третьего отпуска остался у меня в памяти важный факт. В одно утро у нас было молитвенное, почти семейное, собрание, в Паргалове у Гусарова. И на молитве было сказано Духом Святым через Тихомирова следующее: «Слушайте, дети Мои! Для укрепления веры вашей Я буду открывать вам Мои определения прежде, чем они совершатся, дабы, когда совершаться, вы знали, что Я Бог Всеведущий и Всемогущий, открывающий тайны. Но вы будьте мудры и молчите, ибо теперь время злое. В скором времени улицы Петрограда зальются кровью, и Я поступлю с домом Романовых, как с домом Ахава». И это пророчество исполнилось через полтора года,- о чем знает весь мир.
Видение Фёдора Морозова.
В феврале 1917 года была метель. Гренадерский лазарет стоял в деревне Блудно, и, по недостатку квартир, санитары жили в окопах, только Кирилл Коновалов помещен был в избе, как хороший сапожник. Хозяйка Кирилла была молодая солдатка, её муж был на войне. Мне сообщили что брат Морозов болен, и я пошел его навестить. Окоп Морозова был большой и сделан специально для наших собраний. Когда я пришел к Морозову он был уже здоров. Он затопил печку, поставил чайник и, поручив мне наблюдать за чайником, пошел оповещать всех братьев о том, что я пришел. На войне, особенно зимой, приходилось очень дорожить уединением, как редкостью, и я, оставшись один в окопе, запер дверь и стал молиться. Помолившись, поправил дрова в печке и снова стал молиться. Молился до тех пор, пока не закипел чайник. Снял чайник с огня, и закрыл отверстие печки кирпичом. Видя, что Морозов еще не возвращается, в третий раз стал молиться. Когда я окончил молитву, пришел Морозов. Сели пить чай. Стали братья собираться. Когда все 22 человека собрались, то зажгли огонь в чернильнице, и я открыл Библию, чтобы читать, но Морозов остановил меня, говоря: «Брат, подожди читать, я хочу рассказать видение, которое я видел сегодня, а ты разъясни его значение. За час до твоего прихода ко мне в окоп я сидел на койке, не спал и не дремал. Ко мне в окоп вошел человек в шинели, и, не сказав ни слова, опустился у стола на колени и стал молиться. Я принял это за действительность. И, когда он молился, тогда на столе образовались три углубления. В них загорелся огонь и из углубления, из огня, я услышал голос говорящий: «Я слышу все ваши молитвы, но один из вас поколебался». Лица молящегося я не видел, и меня очень интересовало, кто он. Но вот он окончил молиться, и я ожидал, когда он подойдет ко мне. Но он снова опустился на колени и опять стал молиться. Опять загорелся огонь в углублениях, и послышались те же слова: «Я слышу все ваши молитвы, но один из вас поколебался». Вот он кончил вторую молитву. Я с нетерпением хотел увидеть его лицо. Но он в третий раз опустился на колени и снова молился. И огонь в третий раз появился, и из огня были слышны все те же слова. Когда он окончил молиться в третий раз, то я решил подойти к нему, но когда я встал на ноги, гостя не стало. Тогда я понял, что это видение».
Я спросил Морозова: «На каком месте молился тот человек?» И он указал мне на то место, где я молился трижды. Тогда я сказал: «Половина твоего видения мне известна, и, когда выяснится остальное, тогда объясню». И я приступил к проповеди на тему: «Кто поколебался, к тому не благоволит душа Моя» (Евреям 10:38). Я взял эту тему с той целью, чтобы найти того, кто поколебался. И вскоре удалось увидеть виновного. Сидящий против меня Кирилл опустил вниз свой взор и глубоко вздыхал, как подсудимый. По окончании собрания, когда все разошлись, Кирилл пошел проводить меня. По дороге я спросил его: «Признавайся брат, что ты сделал против Господа?» Он ответил: «Я ничего не сделал, но пророческое обличение было все-таки обо мне. Дело вот в чем. Зная по слову Господню, что все, желающие жить благочестиво во Христе Иисусе, будут гонимы (2 Тимофею 3:12), я подумал так: «Зачем я буду подвергать себя гонению?» И решил перед людьми замаскировать свои убеждения и веровать во Христа тайно. Но сегодня я вижу, что я не прав». «Да, не прав»,- ответил я. «Не прав не потому, что о тебе было сказано пророчество, а не прав потому, что Господь говорит в Евангелии: «Кто отречется от Меня перед людьми, отрекусь от того и Я перед Отцом Моим Небесным» (Матфея 10:33).
В 1925 году я был у Кирилла близ Таганрога, он теперь смело и мужественно работает на ниве Божьей, не стыдясь славного и великого имени Господа и не страшась никаких гонений за истину!
Теперь опять хотелось бы знать, как бы истолковали безбожники видение брата Морозова. Конечно, ответ их прост: «Галлюцинация больного фанатика». Но в галлюцинации одного индивидуума никак не могут участвовать другие личности. Кирилл Коновалов был за пол-версты от Морозова, в избе, в уединении со своими тайными мыслями, и Морозов ничего не знал о его размышлениях. И тем паче не знал наперед того, что я приду, и буду молиться, и с такой точностью: три раза, и именно на том самом месте. Скажите, кто же это, Который все знает? Знает, что было в мыслях Кирилла, и говорил из пламени, что один из вас поколебался? Скажите, кто Этот, Который знал на перед о том, что я буду вот на этом самом месте молиться и непременно три раза? Это не больной бред, а живые, неопровержимые факты, о которых осведомляется еще третья личность. Кто осведомил Морозова о тайном колебании Кирилла?
Отказ от присяги.
После свержения с престола царя Николая II, временное правительство объявило себя властью, и стало все войска приводить к присяге. Мне опять предстояло испытание с риском для жизни, ибо присяга, есть клятва перед Богом. Слово Божие категорически запрещает клясться (Иакова 5:12), (Матфея 5:34-37).
Когда всех повели к присяге, я отказался. Конечно, как и следовало ожидать, последовал ряд вопросов: отчего да почему? Я указал на Слово Божие и сказал, что хочу быть исполнителем Слова Божия, чего бы мне это ни стоило, ибо Слово Божие послано нам не только для того, чтобы его читали, но и для того, чтобы его исполняли. И Господь, испытавши мою верность Его Слову, и эту угрозу пронес мимо меня. Мой отказ от присяги оставлен был властью без последствий.
Благословенный четвёртый отпуск с войны. Третья весна на войне. Исцеление моей жены.
В апреле 1917 года, когда наш дивизионный отряд стоял в Скруче, я получил тревожное письмо из Выборга. Друзья мои звали меня скорее приезжать домой. Жена моя была безнадежно больна и не могла уже самостоятельно повернуться на постели. За детьми ухаживали чужие люди. Но начальство меня не сразу отпустило, а когда отпустило, то я уже не надеялся застать жену живою, и в Выборге, дойдя до дверей своей квартиры, воодушевлял себя быть мужественным и стойко встретить горе, видя осиротевших детей. Войдя в квартиру я увидел жену совершенно здоровой и радости моей не было предела. Я спросил её: «Да была ли ты больна?» Она сказала: «Была больна и очень сильно болела, но не хотела обращаться за помощью к человекам и просила исцеления у Бога. И когда болезнь настолько усилилась, что я уже не могла говорить, но мысленно, в сердце молилась, то слышала, как говорили окружающие: «Нужно пригласить доктора». Ибо они, боясь того, что умру без доктора, и ухаживающих привлекут к ответственности. Я стала в душе усиленно молиться, чтобы Господь не допустил доктора, чтобы мне не согрешить, имея Отцом Всемогущего Бога и не обращаться за помощью к искусству и мудрости человеческой. И Господь, испытавши мою веру и упование, послал свою милость. Моя болезнь как-то разом отступила, и я встала с постели в тот день, когда все были уверенны, что мне не дожить до вечера. С того времени и до сего дня я благодарю Господа за это благословенное исцеление». Да будет вечная хвала Господу за все милости Его к нам! Аллилуйя!
Встреча с Аскала.
Воздавши Господу благодарность за исцеление моей жены, я в тот же день поехал в Петроград. Жена обиженным тоном сказала мне: «Ты и одной ночи не хочешь дома ночевать». На это я ответил: «Не обижайся, дорогая, ты хорошо знаешь, что я еду не гулять и не развлекаться. Но так как Господь исцелил тебя, вернул детям и мать, и няньку, то теперь я пойду к Его детям нянчиться».
Я заехал в Паргалово, чтобы увидеть брата Гусарова, и на следующий день, в воскресенье, поехать вместе на собрание. Но получилось разочарование: моего друга и брата, к которому рвалась душа моя, я не застал дома, и ночевал в его квартире один. На утро дочь Гусарова проводила меня в Петроград к Симбирцевым, так как там была резиденция наших первых братьев, а я не знал этого адреса. Но когда мы пришли к дверям квартиры Симбирцевых, то встретили замок на дверях. Все ушли на собрание, а где сегодня это собрание, я не знал. Я выборгский житель, а в Петрограде не знал ни людей верующих и ни одной квартиры. Официального молитвенного дома тогда в Петрограде не было, и собрания совершались на частных квартирах.
Сегодня я встретил вторую неудачу. Вчера Гусарова не застал, а сегодня - никого из братьев. Пропал день! Я побрел на станцию Графскую и решил сесть на первый попавшийся поезд. Мне было безразлично, куда он идёт. Дождался поезда, идущего в Озерки. В Озерках я пересел в другой поезд и поехал в Выборг с тем намерением, чтобы хотя бы попасть на вечернее собрание к методистам. Но меня ждала третья неудача. Поезд, дошед до Терияк, дальше не пошёл. На Выборг поезд пойдет часа через четыре. Что делать? Я сел на скамейку, чтобы убить время.
Скучая и рассеянно глядя на все окружающее, я остановил свой взгляд на поезде, стоящем головою к Петрограду, и смотрел, как люди садились в вагоны. Одна фигура, входящего в поезд пассажира, показалась мне знакомой. Я пошел в этот вагон удостовериться, и оказалось, что я не ошибся. Это был брат Аскала. Когда он увидел меня, то просиял от радости и сказал: «Слава Господу, тебя то мне и надо». Я спросил, что это значит. Он ответил: «Садись со мной рядом и поедем в Мусто-Мяки, ибо я вчера объявил, что брат Лукинов сегодня будет там говорить слово проповеди». Тогда я сказал: «Да как же ты объявляешь обо мне, когда я четвертый год на войне за четыре тысячи верст от вас. А ты объявляешь всему собранию, что я завтра буду у вас говорить проповедь?» И он на это мне ответил: «Я верю во Всемогущего Бога. Господь мне сказал: « В воскресение Лукинов будет в Мусто-Мяки говорить слово». И я знаю, что верен Обещавший! И вот ты здесь - и слава Господу!» Теперь я понял, почему Господь поставил на моем пути ряд преград. Для того, чтобы привести меня туда, где я был Ему нужен, и куда я сам по себе никак бы не мог прибыть. О, дивная школа! Чудный путеводитель! О, как непостижимы пути Его!
Собрание в Мусто-Мяки.
О, незабвенное собрание по воле Господней! С помощью и благословением Господним я в Мусто-Мяках провел подряд два собрания: одно для финнов, а второе для русских, и ночевать поехал в Териоки. Когда я благовествовал в Мусто-Мяках Слово Божие, то благодатная сила Духа Святого так сильно была ощутима, что я держался за кафедру, чтобы не упасть.
Поезд в Териоки.
В понедельник назначено было еще собрание в Териоки. На квартиру брата Аскала были приглашены еще гости, финны. Собрание продолжалось до вечера. Когда оно закончилось, то я решил поехать домой, хотя меня очень упрашивали остаться до утра. Но я не хотел быть бременем для хозяев и не хотел, чтобы мне служили, и решил ночевать в зале железнодорожной станции. Теперь мне не нужны были постели и подушки - я мог спать и на камнях. Я пошел на станцию.
По времени я опоздал на поезд, идущий в Выборг, на 45 минут, но когда подходил к станции, то увидел поезд, стоящий головой к Выборгу. Я справился о нем, и оказалось, что это тот самый, опоздавший на 48 минут поезд. Это, наверное, единственное опоздание поезда у точных и аккуратных финнов. Мой Господь, для меня Ты задержал этот поезд! Слава Тебе!
Крещение во имя Иисуса Христа.
В марте 1916 года приехал из Америки в Петроград проповедник Урьшан и внес в учение нечто новое, говоря, что должно крестить в воде не так, как крестились до сего дня, «Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа». А исключительно в «единое имя Иисуса Христа». Насколько это верно - не берусь ни отрицать, ни утверждать. Но еще одна догма учения Урьшана, что нет ни Отца Небесного, ни Духа Святого, как отдельных личностей, а что все это заключается в единой личности Иисуса Христа. Учение о единой личности, мне категорически не вместилось впоследствии, когда я стал самостоятельно глубже и серьезнее разбираться с истиною Слова Божия. Но в 1917 году я глубоко верил старшим братьям и на всё смотрел их взглядами, и шел по следам их. Всё, что они одобряли, для меня было свято. А когда я уезжал на фронт после четвёртого отпуска, то последнее воскресенье я хотел провести в общении с братьями в Петрограде. И там, по предложению Иванова и Смородина, сопровождаемому языками от Духа Святого, в ночь на 17 мая 1917 года принял водное крещение «во имя Иисуса Христа».
Теперь, более чем через 17 лет после этого акта, я смотрю на крещение так. Не форма крещения, не произношение фразы крестителя важно в очах Господа, а сознание и искренность души, принимающей крещение, важно перед Ним. А ещё важнее, когда душа, давшая обещание Богу в день крещения жить доброй совестью, выполняла бы данное обещание всю жизнь каждый день! И во всех проявлениях жизни помнила и строго, и точно выполняла волю Божию, ходя в святости, чистоте и любви к Богу и ближнему, служа каждому в кротости и смирении. Тогда каждое крещение будет истинно.
В квартире Самойлова.
Последний день четвёртого моего отпуска 17 мая 1917 года я провёл в квартире В.Н. Самойлова вдвоем с Тихомировым. Много и серьёзно мы беседовали с ним о путях Господних. А в заключении беседы мы искренно помолились, и через Тихомирова было мне много добрых обетований от Господа. И в заключение было сказано: «...Только будь очень твёрд и мужествен».
Старый поток.
На обратном пути из четвёртого отпуска я узнал, что гвардия из-под города Луцка пошла пешком в Тарнополь. И к моему отпуску само собой выпадало ещё недели две дополнение, потому что отряд идёт пешком, а я могу ехать поездом. Тогда я решил навестить «Старый поток», там мы стояли месяц на отдыхе в конце 1915 года. И, оставив после себя светлые воспоминания и добрые плоды, теперь всё время вели переписку с Парфирием Палюха и его женой, Анной Константиновной, которая приняла истину Слова Божия, и всё время звала нас в гости. От станции Жмеринка восемь верст до «Старого потока» я шёл пешком. Пришёл к полудню в Троицын день, и принят был радостно, - на сколько возможно.
Гостил 10 дней. И там опять Господь поставил вехи на моём пути. Первое: Ганя пожаловалась, что её муж часто писал письма, теперь же перестал писать, и третий месяц нет весточки. Второе горе: корова отелилась и заболела: не даёт молока, вымя распёрло, страдает сама и телёнка нечем поить. Все деревенские лечения применяла и ничто не помогло. «Не знаешь ли ты, что мне с коровой делать?» Я сказал, что знаю. И, выслушавши всю её повесть, предложил ей помолиться. И мы, вставши на колени, молились за её мужа и за корову.
Я с дороги лёг спать, а утром, когда проснулся, Ганя сказала: «Брат, вставай молоко кушать». Я спросил: «А где ты молоко добыла?» Она ответила: «От коровушки ведро надоила». И я сказал ей: «Запомни и всегда употребляй это средство, то есть. молитву, ибо всё во власти Господа. Господь создал всех животных и дал им жизнь. Он же даст здоровье и людям, и животным, а посему - Он должен быть нашим прибежищем во всём!»
Ганя побежала в лавку за пивом, чтобы угостить меня. И возвращаясь обратно, бежит с новой радостью: письмо от мужа получила. А письмо точно ждало того времени, когда будет вознесена молитва. Получивши письмо, мы ответили её мужу вместе. И потом я предложил пиво отнести в лавку, сказав ей, что верующие не должны пить никаких спиртных напитков и ничего хмельного, ибо они назореи Божии, назореи Нового Завета: не буквы, а Духа.
Ещё вот что Ганя рассказала мне. Нынешней весной она, заготовляя корм скоту, ездила на соломорезку. Хозяин соломорезки заставил её вертеть колесо, а сам резал солому и всё время говорил ей разную похабщину. Мысли немощной плоти молодой женщины возбуждали в ней страсти. Никакого греха конечно не совершилось, но мысли были осквернены. Покончив с соломорезкой, она поехала домой, сидя на высоком возу. Под гору кони побежали, и она упала с воза вперёд через лошадей и попала им под ноги, так что две лошади и телега с возом проехала по ней. Раздавленную Ганю, едва живую, отвезли в больницу в Жмеринку. Доктор признал её безнадёжной. Около полуночи она пришла в себя, и осознав всё происшедшее, стала усиленно молиться об исцелении, ради детей. Господь, услышав её молитву, дал ей полное исцеление, приведя в великое изумление доктора и весь персонал больницы. Ганя, исцеленная, как будто никогда не болевшая, утром пошла домой. Это был мне урок от Господа за мои скверные мысли.
Галузинский.
Из «Старого потока» я поехал в Австрию в город Тарнополь. Гвардия ещё не пришла. И пользуясь временем, я поехал в третий финский стрелковый полк к Павлу Лосеву. Там я увидел первый раз Галузинского. Весной 1916 года, по совету Павла Лосева, этот Галузинский написал мне ряд религиозных вопросов. По почерку и слогу речи я понял, что этот человек образованный, и, горячо молившись, просил Господа вдохновить и умудрить меня, дабы мой ответ был благословенным. Я написал ему большое письмо. Ответ мой воистину был благословенным. У нас началась переписка, в результате приведшая эту душу к Господу. Слава Господу, Вразумившему меня, ибо и до сего дня я ничего не пишу без молитвы. Моё малограмотное и неуклюжее писание, сопровождаемое молитвою, многим душам принесло пользу, назидание и утешение.
Поп с папиросой.
Братья Коноваловы очень любезно и корректно вели между собой религиозную борьбу. Кирилл звал Тимофея на мои собрания, а Тимофей тянул Кирилла в православную церковь, желая увести его от увлечения Евангельским учением. Они условились, что оба будут ходить один раз в церковь и один раз ко мне на собрание.
В страстную субботу, когда понесли вокруг церкви плащеницу, народ потоком хлынул из церкви. Братья Коноваловы отошли в сторону и встали под навес к церковным дровам. Сзади толпы из церкви вышел поп в облачении, и целый пук свечей горел в его руках. Кирилл подумал: «Сейчас погаснут у него эти свечи». Тимофей же в мыслях загадал: «Вот если свечи у попа не погаснут, то это будет мне знамением того, что православная религия самая верная. И только он успел загадать, как налетевший ветерок загасил все свечи у попа. Псаломщик достал из кармана спички и снова зажёг попу свечи, и, наскоро достав две папиросы, одну закурил сам, а другую дал попу. Конечно, делалось это всё быстро и аккуратно, но кому было нужно это видеть, тот видел. Братья Коноваловы оба это видели. И это навсегда оттолкнуло их от православия.
Сон Кирилла Коновалова.
В феврале 1916 года Кирилл Коновалов видел замечательный сон, который во многом уже сбылся. Он видел во сне, будто бы я шёл с ним, взявшись по-приятельски под ручку. Я был без кепки, то есть с открытой головой, кепку нёс в руках, и был я чрезвычайно весел. И Кирилл подумал: «Уж не пьяный ли Лукинов? Сегодня он уж очень весел». Мы подошли к реке, и я сказал ему: «Ты иди по мосту, а я поплыву». Кирилл пришёл на середину моста и стал наблюдать за мной, а я входил постепенно в реку по отлогому берегу. Когда я вошёл до плеч, то крикнул Кириллу: «О, как здесь хорошо!» - и бросил ему на мост свою шапку. Потом я поплыл, и плавал не на поверхности воды, а под водой, на одинаковом расстоянии как от дна, так и от поверхности воды. В воде я гонялся за рыбами, а потом поплыл к противоположному берегу.
Тогда Кирилл стал беспокоиться за меня, потому что другой край реки, куда я плыл, был чрезвычайно глубок, и берег реки был весь досчатый, то есть обшитый вертикально стоящими досками, вследствие чего на берег выйти было не возможно. Я куда-то исчез в глубине, а потом вдруг как-то неожиданно вынырнул на берег. Подошёл к Кириллу, и мы оба опять пошли дальше. Кирилл, прикоснувшись ко мне, стал мокрый.
Пройдя некоторое расстояние, я сказал ему: «Теперь ты иди прямо, а я пойду направо, а потом мы опять увидимся». Идя один, Кирилл дошёл до другого моста, который был не через реку, а через какую то мрачную пропасть. Мост был чем то загромождён и местами без настила, и пробираться по нему было трудно и опасно. Но, не смотря ни на что, мост был пройден им благополучно. После моста стояло на пути какое то-громадное и очень мрачное здание, в подвале этого здания слышны были голоса множества людей. Вместо окон были какие-то узкие щели. Среди голосов Кирилл узнал голос брата своего, Тимофея, который звал его к себе, но Кирилл отказался присоединиться к нему. Он пошёл дальше по дороге, по полю. По обоим сторонам дороги и на полосах стояли его родственники и знакомые и звали его к себе, но он шёл неуклонно своим путём и пришёл к великолепному храму, неописуемой красоты, и вошёл в этот храм.
В передней части храма стояла маленькая кучка людей, а с алтаря неслось красивое, стройное пение. Стены всего храма были густо украшены живыми цветами. Где покоились корни цветов, он не видел, так как всюду были сами цветы. С правой стороны была площадь 3x5 аршин, чистая, без цветов. Он заинтересовался этим пробелом. И когда пение с алтаря прекратилось, тогда на белой стене появилась рука и стала писать там слова. То, что написано было рукой на стене, Кириллу заранее было известно в сердце. На стене написано было семь строчек. Вначале Кирилл помнил все слова и, пробудившись ночью, не хотел записывать, но когда снова заснул, то забыл средние пять строчек, а запомнил первую, в которой было два слова: «Слушай и внимай»; и последнюю - «Я есть Иисус Христос». На этом кончился сон Кирилла.
Притворное братолюбие.
В Киеве, на собрании верующих, я был глубоко возмущён безжизненной рутиной членов церкви и ложной проповедью о братолюбии и святой жизни верующих, чего в действительности не было. Я выступил с обличительной проповедью, призывая к истинному, серьёзному пробуждению, покаянию и к действительной святой жизни. Тогда слушатели перестали дремать и у многих на глазах показались слёзы. По окончании собрания подошёл ко мне один верующий брат и пригласил к себе переночевать. Собралось более человек 15 искренних верующих в квартире этого брата на Трехсвятительской улице, и у нас начались свои собрания. Тогда Правоверов Дементий Алексеевич угрожал моим слушателям отлучением от общины, но истинно жаждущие правды, святой жизни и силы Божией не боялись его угроз и с благоговением слушали то, что Господь влагал в мои уста.
Вторая смерть.
В июле 1917 года мы были отведены на отдых в село Лубянки, в окрестности Тарнополя. Нас разместили по сараям. В том сарае, где я помещался, нас было около 40 человек. Я почти всё время проводил с Библией в огороде за сараем. Хозяйка этого дома, боясь за огородные овощи, очень часто приходила смотреть, не крадут ли солдаты бобы, морковь, огурцы и прочее. Поэтому для успокоения души своей, желая и меня, как постоянного завсегдатая, выпроводить из огорода, наконец решила заговорить со мною: «Зачем ты сидишь в огороде?» Я объяснил ей, что хочу читать, а в сарае много шуму и потому читать там невозможно. Поэтому я и ухожу сюда. «А за овощи огорода твоего не беспокойся, моя душа дороже твоих овощей, и посему я к чужому не прикасаюсь!» Она спросила меня: «А что ты читаешь?» Я ответил: «Библию». «Библию?» - многозначительно протянула она. «Может быть ты умеешь разгадывать сны?» - спросила она. Я сказал ей: «Расскажи свой сон?» Тогда она подсела ближе, заговорила тоном скорбящей матери, и на глазах у неё показались слёзы.
«В марте нынешнего, 1917 года, умер мой старший сын на 21 году жизни. У меня было шесть сыновей, пять живы, а старший умер. Я лучше бы этих пятерых похоронила, только бы тот был жив. Он был украшением всего нашего села. Скромный, вежливый, разумный, вина не пил, табака не курил, знакомство и дружбу водил с учителями и священниками. И все завидовали, что я имею такого прекрасного сына. И вот его-то Господь и взял.» «Да ты сон-то расскажи»,- сказал я. «Так вот, этот-то мой сынок и явился мне во сне недели через три после своей смерти. Явился же так. Входит он в хату и подходит ко мне, а я лежала на кровати. Подходит и говорит: «Мама! Как же ты крепко спишь, что нельзя тебя добудиться». А я спросила его: «Сыночек, ведь мы тебя похоронили, зачем же ты пришёл к нам?» Он ответил: «Мама, дай мне новую одежду». Когда он заговорил об одежде, тогда я обратила внимание на его одежду, она вся сгнила на нём и висела клочьями, из-под которых виднелось чёрное гниющее тело. Тогда я сказала: «Ведь мы схоронили тебя в новой одежде!?» А он так печально глядит на меня и говорит грустным тоном: «Мама, я боюсь второй смерти». Этот сон я рассказывала многим людям, но никто не смог объяснить его мне».
Меня очень заинтересовала фраза «Я боюсь второй смерти». Я стал расспрашивать эту женщину: «Где ты слышала ещё помимо сна о второй смерти?» Она уверяла, что до этого сна она нигде и никогда не слышала этих слов. Это кажется каким-то абсурдом, так как все люди умирают только один раз, и что никакой второй смерти не существует. И когда из всех расспросов, твёрдо удостоверившись в том, что эта женщина действительно никогда и нигде не слышала о второй смерти, и сама, будучи совершенно неграмотной, прочитать не могла, сон её для меня стал драгоценным откровением, вестью из потустороннего мира! Вестью, утверждающей Слово Божие через тёмного, безграмотного человека. Был ли это воистину дух сына, сообщающий непоправимую скорбь матери своей, или то было откровение Господа, облечённое в образ? То и другое одинаково и чрезвычайно драгоценно. Безнадёжное томление погибшей души, с неописуемым ужасом ожидающей великого и страшного суда, и последующей за ним второй смерти, по воле Господа передалось родной матери во время сна, когда бессмертный дух человека освобождается от бремени житейской суеты. Эти три фразы скорбящего духа все одинаково драгоценны.
Первое то, что воистину, души человеческие, погрузившиеся с головой в житейские заботы и интересы временной жизни, спят, так крепко спят, что невозможно их добудиться. Даже такие удары, как смерть лучшего сына, не могут разбудить души от греховного сна.
Второе то, что даже самый прекраснейший из всех людей, но не имеющий духовного возрождения, не имеет брачной одежды для входа на брачный пир (Матфея 22). И участь всех таковых - озеро огненное - это смерть вторая (Откровение 20:14-15). «Бог, многократно и многообразно говоривший издревле отцам в пророках» (Евреям 1:1), говорит и ныне к сынам человеческим, предупреждая, пока есть время, возможность и надежда, позаботиться о душах своих, утверждая и укрепляя слова Евангелия откровениями во сне.
Часовой.
В августе 1917 года, по какой то неведомой для меня причине, я был назначен в караул на пост часового, к денежному ящику. Я от службы не отказался, пошёл на пост, где часовой обязан был стоять с заряженным револьвером. Револьвер был один на всех и передавался при смене часовых. При моём заступлении на пост, меняющийся часовой подал мне револьвер, но я ему сказал: «Положи его на денежный ящик». И за всё время моего восьмичасового стояния на посту я не прикоснулся к этому братоубийственному оружию смерти. Весть об упрямом часовом облетела весь отряд, и никто не поленился придти и посмотреть на меня, как на заморского зверя (1Петра 4:4). Служа зрелищем (Евреям 10:33), я помнил одно: «Будь верен до смерти, и дам тебе венец жизни (Откровение 2:10, 1Коринфянам 4:3).
Испытание.
Осенью 1917 года, когда мы стояли в Австрии, в большом селе «Кочанувка», в 8 километрах от русской границы, я был командирован в Киев за товарами для отрядной лавки. И, когда в канцелярии получал бланки на проезд и деньги на товар, тогда брат Михаил Петрович Смирнов дал мне маленькую записочку, на которой значилось: «Тебя ждёт испытание. Наблюдай».
Дали мне человека в помощь, и мы поехали. Я внимательно наблюдал за всем окружающим меня течением жизни, чтобы усмотреть, откуда придёт испытание. Дела задержали меня в Киеве на 8 дней. Закончив все дела, я погрузил товар в поезд и, сев в вагон, стал на счётах подсчитывать покупки. При подсчёте я не досчитался ровно 100 рублей. И как я не пересчитывал все тщательно, всё равно не доставало 100 рублей. Вот оно испытание-то и пришло! Что теперь делать? Деньги тогда были очень дороги, и своих денег у меня не было ни гроша, потому что своё солдатское жалование и награды я посылал семье, отказывая себе во всём.
Помощник мой заметил моё волнение, и, узнав причину, предложил заступиться за меня перед начальством. Но я категорически отказался от помилования за потерю, зная, наверняка, что не поверят потере такой суммы. Тогда я сдал помощнику товар и проездные документы и, дав распоряжение, как поступить с товаром, сам пошёл добывать деньги. Пройдя через вокзал, я вышел на Степановскую улицу. Был уже вечер. Я снял шапку, возвёл взор к небу и стал молиться, прося Господа избавить меня от позора и наказания, и послать мне 100 рублей. Искренне помолившись, я был уверен, что Господь поможет мне выйти из беды. Я пошёл по улицам, надеясь найти на панели кошелёк со 100 рублями. Проходивши безрезультатно часа два, я изменил свои мысли, думая, что 100 рублей никто не потеряет, такие деньги далеко прячут, поэтому их не искать, а добывать надо. И я пошёл в больницу к фельдшерам Осипову и Акулову с тем, чтобы одолжить у них денег, надеясь потом продать золотую медаль и расплатиться. Но, дойдя до больницы, я подумал: «Не дадут они мне денег. Люди они развратные, живут в большом городе, им самим не хватает денег. Напрасно, нечего и ходить». Вдруг мне пришла в голову новая мысль: «Сегодня собрание верующих. Пойду туда. Братья по двугривенному соберут, и я от беды избавлюсь». Я пошёл к собранию, но, подойдя к дому, опять подумал: «И сюда идти не стоит - срамиться и время зря тратить, потому что не поверят, так как меня здесь не знают, и сочтут за афериста». И вот, в конце концов, скажу, к стыду моему, до чего я додумался. Я надумал пойти к театру и, протянувши руку, попросить подаяния, как нищий, успокаивая себя тем, что просить - ведь не красть, тут нет ничего преступного. Здесь меня никто не знает, поэтому стыдиться некого. И я пошёл к театру, раздумывая по дороге, как я буду просить. «Я за всю жизнь никогда не просил, мне и рта не открыть, и руки не протянуть, напрасно я иду сюда». Я отказался и от этой мысли.
Не зная, что мне теперь предпринять, я остановился у какой-то железной решётки и задумался. И вот на что я решился. Подошёл к одному седому старику, прилично одетому, и, попросив его внимания, рассказал ему свою историю. Он выслушал меня и посоветовал мне пойти в Комитет рабочих и солдатских депутатов, говоря, что там мне обязательно помогут. Я пошёл туда. Подойдя к дому, позвонил. Вышел дворник и сообщил, что уже три дня, как учреждение переведено в Лавру. «Вон через дорогу украинский комитет». Я пошёл в украинский комитет. Там встретил двух молодых докторов и рассказал им мою нужду. Они ответили: «Сегодня уже поздно, приём закончен, и члены президиума все разошлись. Приходи завтра, и тебе помогут». Я вышел на улицу. Казалось бы, надо успокоиться: подана довольно основательная надежда. Но тут произошло нечто необычное, чего я никогда ещё не ощущал в жизни своей. Как будто новый клапан открылся в сердце моём, и начался внутри строгий мучительный суд. Такого угрызения совести я никогда в жизни не испытывал. От внутреннего сокрушения даже не двигались ноги. А голос совести укорял меня: «Ты проповедник истины, других учил и наставлял, а самого коснулось испытание и испугался, забегал! Скорее выкрутиться! У людей побежал искать помощи. Куда исчезла твоя вера и стойкость? Почему бы тебе не пострадать безвинно, по Слову Божьему? Для чего бы тебе не претерпеть лишения? Ибо то угодно Богу, если кто помышляя о Боге, переносит скорби, страдания несправедливо.» (1Коринфянам 6:7, 1Петра 2:19). Почему ты в трудный час забыл Слово Господне, по которому ты должен жить?»
Я с трудом перешёл поперёк улицы, под тень тополей, и, опустившись на колени, прося Господа простить меня за малодушие, сказал: «Господи! Я не пойду в Комитет народных и солдатских депутатов, я поеду на фронт. Приму позор и наказание (как вор) безвинно, потому что там мне тоже не поверят. Но Ты, Господи, знаешь, один Ты знаешь, что я не взял ни копейки казённых денег. Теперь я понесу испытание стойко. Только прости за то, что я пошёл к людям за помощью».
0, незабвенный вечер! Сколько дал Господь пережить укоров и какую дивную веху поставил на моём пути! Тяжёлый гнёт ушёл из сердца, и дивная радость сменила скорбь. Я уже не шёл, а бежал по улице, радуясь моей потере более, чем радовался бы находке. Я радовался, что на мне исполнится Слово Божие, я буду страдать безвинно, и это угодно Господу. Радость во мне росла. Я бежал на Трехсвятительскую улицу к брату Воеводину, которого нашёл дома. Было 9 часов вечера. Брат предложил мне пойти с ним к его землякам, куда-то в тот вечер ушла его жена.
По дороге туда я рассказал брату о своей потере и о том, что ждёт меня. В квартире, куда привёл меня брат, было человек около пятнадцати. Я открыл Слово Божие и благовествовал. Закончили общение молитвой и пением. А когда отправились домой, то нас пошли провожать 5 сестёр. По дороге они просили моих хозяев позволить им побыть у них в общении со мною покуда будет готовиться ужин. Придя в квартиру брата Воеводина, я продолжил говорить слово. Слово лилось, душа ликовала, общение не хотелось прерывать, ибо сердца слушателей были широко раскрыты. Когда мы сели ужинать, времени было уже за полночь. За чаем брат Воеводин рассказал жене и всем гостям о моей потере и о том, что ждёт меня. Рассказ его произвёл на всех сильное впечатление, и я в их глазах был очень велик. Хозяйка сказала со слезами на глазах: «И ты ещё проповедуешь и поёшь, и ни сколько не унываешь?» Тогда я сказал: «Дорогие мои, что такое моя потеря в сравнении с потерей Аарона, когда сожжены были Господом два его сына, и сказано было ему: «Не плачь и продолжай богослужение». О, дивный путь! О, благословенная школа! О, чудный Учитель! Чтобы смирить меня, показал мне моё ничтожество и мои неверные поступки, но в глазах слушателей Слова Божьего высоко поднял мой светильник. Аллилуйя!
Ночевал я у брата Воеводина, а утром для чего-то опустил руку во второй внутренний карман и ощутил там бумагу, которая оказалась счётом за конверты на сто рублей, наскоро положенный в магазине не вместе со всеми счётами, и забытый. Отсюда-то и произошло всё выше описанное.
Безбожник скажет - случайность и ничего особенного. Мало ли бывает забывших счётов. Но для меня это далеко не случайность. Это дивная школа и целый ряд благословенных, практических, незабвенных уроков и ярких переживаний. Воистину: «…любящим Бога, призванным по Его изволению, всё содействует ко благу.» (Римлянам 8:28). И поезд дождался меня, и всё было хорошо, и урок благословенный, и никакой утраты.
Житомир.
Осенью 1917 года я был командирован в город Житомир. По пути туда я заехал в город Бердичев. По случаю моего приезда в квартире стрелочника, брата Рыгалова, было собрано собрание. В Житомир я ехал в первый раз, а в Бердичеве намеревался получить адреса верующих. Мой дивный Господь, всегда окружающий меня Своей заботой, и здесь не оставил меня. В половине собрания вошёл в комнату юнкер, брат Антоненко. Мы познакомились, и оказалось, что в его лице Господь послал мне прекрасного попутчика и проводника по всем семьям верующих.
Много благословенных бесед и часов пережито за эти шесть дней, проведённых в Житомире среди верующих. Особенно осталось памятным для меня исцеление учительницы, сестры Шмидт. Эта прекрасная, искренняя душа, измученная ревматизмом, с бесподобным вниманием и благоговением слушала Слово Божие из моих уст и хотела, чтобы я совсем не отходил от её кровати. Как глубоко сожалела она о том, что она не может быть на большом собрании. Я сказал ей: «Дорогая сестра, есть ли что невозможное для Господа? Будем молиться, и ты будешь с нами на собрании сегодня». Она с большим затруднением встала на своей кровати на колени, поддерживаемая своей матерью. Все трое мы горячо помолились. После молитвы она попросила одежду и, к всеобщей радости и удивлению, пошла на собрание. Когда предлагали ей опереться на руку, она говорила: «Я одна пойду.» А четверть часа тому назад не могла повернуться на кровати.
Мы ходим среди чудес, а чудес не видим. Но для меня и это благословенное действие Слова Божия и молитвы есть веха на пути моём, ко славе Господа и ко благу моей души.
«Таков как есть, во имя крови».
Во второй половине 1917 года вышло распоряжение властей: уволить с фронта солдат, достигших сорокалетнего возраста. В октябре 1917 года мне исполнилось 40 лет. Мне объявлено было освобождение. Оставалось только получить проездные документы и лететь на крыльях радости. Радость и печаль чередовались в моём сердце. Радость освобождения и свидание с дорогим моим семейством, а печаль разлуки с дорогим для меня духовным семейством. Я послал весть на позицию о том, что приду последний раз в субботу к вечеру. И мы все, 22 человека, собрались в поле во рву. Там, в святом общении, я давал последние наставления моей маленькой, дорогой для меня паствы. В последний раз отвечал им на вопросы, и мы много и горячо молились. Так провели мы в общении 24 часа. А в воскресенье вечером я пошёл в Кочануку, и все братья пошли меня провожать. Дорога шла лесом. В Австрии была ранняя осень. Казалось, небывалая тишина была в этот незабываемый благословенный вечер. Небо было чистое, лазурное и казалось, смотрело с высот своих на нас с любовью и тихой грустью.
Я предложил Фёдору Морозову остаться со мною на несколько минут, а братьям сказал: «Идите тихонько, мы вас догоним». Свернувши с дороги, я предложил Морозову вместе со мной помолиться за Семёна Марина. Он был с нами в общении от начала, но вслух не открывал ещё уст своих для молитвы. В молитве мы увлеклись и провели времени больше, чем я предполагал. Встав с колен, мы пошли догонять братьев. А братья видя, что мы замешкались, остановились подождать нас. Вот об этой то-остановке мне и хочется писать и говорить, и всю остальную жизнь вспоминать. Место, где они остановились, было за изгибом дороги и имело небольшую лужайку. Догоняя их, мы услышали пение. Вследствие дивной тишины резонанс усиливался, разносясь по лесу. Когда мы вышли из-за кустов, скрывающих их, то взору моему предстала такая картина. 20 солдат стояли на коленях с обнажёнными головами и взорами, возведёнными к небу. Они с умилением и верою пели хвалу Богу. Недавно грубые и дикие русские мужики, пришедшие сюда убивать людей, ныне же преображённые умом и сердцем, преображенные Словом Божьим через мои немощные уста, стали новой тварью и подобно ангелам небесным пели:
Таков как есмь, во имя крови
За нас пролитой на кресте,
Во имя Божьих призываний,
Христос, я прихожу к Тебе.
Таков как есмь, слепой и бедный,
Добра не находя в себе,
За верой зреньем и прощеньем,
Христос, я прихожу к Тебе.
Таков как есмь, меня Ты примешь,
Дашь жизнь, спасенье, мир Твой, мне.
К Тебе я прихожу, Спаситель,
Дай мне Тебя познать вполне.
Таков как есмь, Твоей любовью
Низвергнул Ты преграды все,
Я Твой от ныне и навеки.
Христос, я прихожу к Тебе!
Не знаю, слышали ли звуки этого молитвенного гимна люди, сидящие в окопах и убивающие друг друга, но точно знаю, что НЕБО слышало их. Это был священный апофез моей духовной работы на войне за 40 месяцев. Это Господь устроил мне праздник. Это была мне награда от Царя Небесного за веру и верность. Прекрасное, стройное и сильное пение наполняло лес и окружающий воздух в вечерней тишине. Я в великом умилении, опустившись на колени, хотел слиться в пении с этим, дорогим для меня хором, но на этот раз не мог петь. Я упал на землю и в умилении плакал от радости. В конце леса мы ещё раз склонили колени и помолились. В этой последней молитве Семён Марин отдался Господу и молился вслух. Ответил мне Господь на мою молитву, вознесённую в начале леса. Пришёл час сказать друг другу: «До свидания у престола Господня». Нам не хотелось расставаться, и мы ещё долго стояли. Я стал их просить возвращаться, ибо уже вторые сутки пошли, как все мы не спали. Они пошли обратно, лес и ночь скрыли их от меня. Но лес снова огласился пением. О, как прекрасно они пели! Я стоял и слушал, слушал и плакал. Славлю и благодарю Господа моего за эту прекрасную «веху» на моём пути.
Конец войны.
В 1917 году, 16 ноября, я получил полное освобождение от войны, когда мне исполнилось 40 лет жизни и 40 месяцев на войне. Я получил освобождение 16 ноября, в тот самый день, в который семнадцать лет назад был зачислен в 20 стрелковый полк города Сувалки. Получивши все документы, я пошёл пешком к русской границе, на станцию «Подволочиск». Был тёмный, пасмурный вечер, моросил мелкий дождь, на улице было чрезвычайно темно, но за то на душе моей и в сердце моём было неописуемо светло. Даже как-то не верилось, что я совершенно свободен и возвращаюсь навсегда к моей семье целый, здоровый, невредимый, с чистой совестью, не нарушив Слова Божия, не обагрив рук кровью человеческой, показав стойкость веры и верность Господу. А в исполнении долга честного санитара показал образ самоотверженности и награждён Георгиевским крестом и тремя Георгиевскими медалями, представленный к большой шейной медали за усердие на Станиславской ленте. Шёл на войну на верную смерть, а возвращался невредимым и награждён царём земным и Царём Небесным! Я всё принимаю из рук Царя Небесного. Ему за все воздаю славу, хвалу и вечную благодарность, ибо Господь и любвиобильный Небесный мой Отец всегда был близок ко мне! Он окружал меня любовью и заботой на всех путях. Он охранял меня от всех опасностей и ужасов войны. Он благословлял труд мой на ниве Его. Он дал мне четыре благословенных и радостных отпуска. Ему да будет вечная хвала, слава и благодарение!
Выйдя из Качанувки, я тут же за домами селения склонился на колени, чтобы воздать Господу благодарность за все милости Его. Изливши душу мою в молитве, я встал и пошёл, вернее сказать, побежал. Чтобы сократить путь, я пошёл не по дороге, а по полосам. Пройдя немного, мне показалось, что я мало благодарил Господа, и я снова на полосах опустился на колени и много-много благодарил Господа за все милости Его ко мне. Закончив эту молитву, я опять побежал к станции, но, пройдя некоторое расстояние, мне опять показалось, что за столько милостей я всё-таки мало благодарил Господа. И я снова опустился на колени и опять благодарил Господа, но и эта молитва была не последняя, ибо чувство благодарности переполняло меня в этот вечер. На протяжении 8 вёрст до станции я ещё несколько раз становился на колени благодарить Господа.
По железной дороге я ехал до Жмеринки, а оттуда пошёл пешком в «Старый поток », так как там, у Гани, мы с Кириллом Коноваловым условились встретиться. Мы починили ей крышу на сарае и, преподав ей некоторые наставления, поехали в Киев, а оттуда пути наши пошли в разные стороны. Кирилл поехал на юг в Таганрог, а я через Петроград - в Выборг.
Там у нас было лучше.
В Киев мы с Кириллом приехали в воскресенье. Я сводил Кирилла в большое собрание, где говорились красивые проповеди, и пел хор 120 человек. Во время собрания я внимательно наблюдал за выражением лица Кирилла, на нём была заметна неудовлетворенность. Это было первое собрание, виденное им, кроме наших, которые проходили у нас в окопах, во рвах и лесах. По окончании этого собрания, когда мы вышли на улицу, я спросил Кирилла: «Какое впечатление произвело на тебя это грандиозное собрание?» Он мне ответил: «Там, у нас, было лучше». Его ответ меня глубоко порадовал. Я увидел в нём душу, ищущую живой силы, а не количества и не блестящей декоративности. Он уже научился различать, где ближе Господь.
Не связывай себя делами житейскими.
Возвращаясь с войны, в Петрограде я зашёл к Симбирцевым переночевать; тогда там был штаб пятидесятников. Там я встретил Тихомирова. После ужина мы пошли спать, и при беседе я просил у него совета, как мне устроить жизнь после войны? Продолжать ли в Выбогре столярничать или переехать в Петроград с той целью, чтобы походить по собраниям и послушать мудрых проповедей? Он мне ответил на это так: «Чтобы не сделать ошибки или чего-либо неугодного Господу, лучше всего узнать волю Господню по этому вопросу и тогда поступить так, как скажет Господь». Я сказал: «Это прекрасная мысль, но я ведь не имею такого общения с Господом, чтобы мог вопрошать Его». Тихомиров предложил помолиться. Мы оба опустились на колени и в молитве открыли перед Господом наше желание узнать волю Его обо мне. Господь исполнил Тихомирова силою Духа Святого, и было ко мне слово от Господа: «Слушай раб Мой, Александр! Я слышал ваши рассуждения и слышал ваши молитвы. Вы хотите знать Мою волю? Слушайте. Слушай, Александр, Я давно уже возвестил тебе волю Мою о том, что ты назначен на служение Моё, словом проповеди. Я дал тебе способность для этого. Ныне пришло время, когда, оставив всё, ты должен выступить на поприще сего служения. А посему, Я ныне повелеваю тебе: не связывай себя делами житейскими.» Мы поблагодарили Господа, а на другой день я полетел в Выборг с радостным и славным назначением на дело Божие.
Слово и дело.
Через 3 дня по возвращении с войны, 20 ноября 1917 года (по старому стилю), я пошёл к столпам общины, живущим вне Выборга, в Лайконе, к Иванову и Смородину, которые только что возвратились из Гельсинфорда. Сидел с ними целый день, повествуя обо всём пережитом мною на войне и о том, что было сказано Господом через Тихомирова, что Господь вызывает меня на служение. На это Иванов сказал: «Я нисколько не сомневаюсь в том, что ты избран на служение, но во всяком случае не сейчас, потому что ведь надо нам чем-то жить. Мы, проповедники, все многосемейные, а жертвующих членов общины так мало, что теперь опасно полагаться на пожертвования общины. А вот, когда Господь увеличит количество членов общины, и дело разовьётся шире, тогда и выйдешь на проповедь. А пока поработай у верстака». Я на это сказал так: «Дорогие братья, смотрите сами, как поступить. Вам это дело виднее, я ведь ничуть не рвусь и не навязываюсь на проповедь. Я знаю прекрасно, что рядовым христианином быть спокойнее и безопаснее, и перед Господом отвечаешь только за себя. Столярничать я умею и люблю, я не ленив, и работа у верстака мне не страшна, только бы нам не нарушить воли Божией. Я передаю вам то, что было сказано через Тихомирова, а уж там смотрите сами, как поступить».
Было уже поздно, и я стал собираться домой, но братья удержали меня, говоря: «Закончим нашу беседу молитвой, тогда и пойдёшь». Мы опустились на колени и, сверх ожидания, сердца наши воспламенились духом молитвы. Иванов и Смородин исполнились Духом Святым и через Смородина было сказано Духом Святым сначала на языках, а потом был перевод: «Слушайте, дети Мои! Я слышал ваши рассуждения, слышал ваши опасения за средства к существованию. Разве вы сами себя кормите? Не Я ли питаю всех вас и семьи ваши? Не Я ли открываю сердца и кошельки, чтобы пропитать вас? Разве Я не силен пропитать Лукинова и его семью? Вы откладываете его вступление в дело Моё на дальний срок, а Я говорю вам, что Я сегодня вызываю его на дело Моё! И ты, раб Мой Лукинов, запомни этот день, он для тебя великий день твоего вызова! А что-бы больше доверились Мне и не малодушествовали, то Я сейчас вам покажу, что Я силен пропитать вас через малое количество членов». Когда мы встали с молитвы, то между нами был брат Шатров, солдат телеграфист, пришедший к нам во время молитвы и не замеченный нами. Он сказал: «Братья, я спешу на поверку, а посему наскоро выслушайте меня. Я завтра еду домой в отпуск и у меня есть 500 рублей. Выделите мне что-нибудь на отпуск, а остальное возьмите себе. Тогда Н.П. Смородин сказал: «Нет, дорогой брат, мы твоими средствами хозяйничать не будем, а если есть у тебя расположение сердца пожертвовать на дело Божие, то сделай это своей рукой». Тогда он положил на стол 300 рублей и ушёл, а мы стояли, как ошеломлённые неожиданностью происшедшего. Потом Смородин со слезами на глазах сказал: «Давайте благодарить Господа». Мы снова опустились на колени, и было ещё слово от Господа через Смородина: «Дети Мои! Видите, как Я верен в Своих обещаниях! Я сказал вам, что сейчас покажу, что Я силен пропитать вас, и Я показал вам. Эти деньги даю вам на долю Лукинова и в подкрепление слова Моего, что вызов его воистину от Меня.» После всего этого нам осталось только славить и благодарить Господа и подчиниться воле Его, сказав, что во-истину: «Его пути, не наши пути, и мысли Его, не наши мысли (Исаия 55:8). Я шёл домой со страхом и радостью - передо мной открывалась новая жизнь.
Побыв немного с семьёй, я опять иду на новый фронт! Теперь меня мобилизует царь Небесный. Не больше как дня через два я должен был поехать с братьями в Петроград. По моём возвращении с войны жена жаловалась мне на шалости и непослушание старшего, 13-летнего сына Александра. И у меня в сердце было желание взять его с собой в Петроград. Как было бы хорошо: он среди чужих и серьёзных людей отвык бы от шалостей. Слышал бы только Слово Божие и молитвы и созревал бы в этой святой обстановке. Но этого желания и заветной мечты я не смел никому высказать и даже не смел молиться об этом, считая желание моё невыполнимым. Но, неизменный в слове Бог, видел моё желание прежде моего прошения и ответил мне.
30 ноября мой сын был послан в Лайконэ с молоком к Иванову и возвратился домой с запиской следующего содержания: «Дорогой брат Александр Иванович! Пишу тебе по повелению от Господа, через откровение от Духа Святого. Завтра с утренним поездом я, Смородин и ты с твоим сыном Александром должны поехать в Петроград. Собери сына своего туда на жительство, ибо так повелено Господом». Эта записочка и обрадовала меня и очень удивила. Я даже жене моей не высказал этого желания. Оно было втайне, в глубине моего сердца, и оно было усмотрено всепроникающим взором и ведением Господа и исполнено. Разве это не чудо?! О, слава, слава, слава и благодарение Господу за все милости Его! За все благословенные и чудные вехи на моём пути!
В Ревель.
В декабре 1917 года Смородин и я были посланы в город Ревель на дело Божие. Для описания того, что было пережито, не хватит этой книги. Одних пророческих откровений было у меня записано 150 страниц. Опишу то, что сохранилось в памяти моей.
Разрешение мы получили только до Янбурга, ныне Кенги-Сетт, и по приезду в Ревель должны были прописаться. Помолившись, пошли в участок, уповая на помощь Господа. Когда документы были поданы на прописку, то они были прописаны без всякой придирки со стороны местной власти.
Ответ на молитву.
Один из новообращённых братьев, по имени Христофор, фамилии не помню, имел свой домик в дачной местности в 7 верстах от города Немми. Он пригласил нас к себе домой. Жена его такая же искренняя, как и он сам, не смела сразу довериться нам и решила своеобразно выяснить истинность наших убеждений. И как умела, по простоте своего сердца, попросила Господа ответить ей так: «Господи скажи мне, истинно Твои это посланники или самозванцы? Вот я иду купить мясо. Достать его теперь очень трудно, но если они Твои посланники, то Ты пошли для них мясо, из этого я узнаю, что они Твои рабы». Так помолившись, она пошла в лавку. Соседка, встретившаяся ей, посоветовала вернуться домой, потому что лавка закрыта, но она решила всё-таки дойти до лавки. Торговля была действительно закрыта, но Господь, вникающий во все дела сынов человеческих, послал в эту минуту хозяина в лавку, чего-то забывшего в ней. Она спросила его: «Нет ли мяса?» Он ответил, что оставил по чьей-то просьбе 5,00 фунтов (2,27 кг), а просивший не явился. Можешь его взять себе». В её глазах это было чудо. Это был ей ответ от Господа. чтобы рассеять её сомнения. Да и поистине это чудо. Но она, подобно Гедеону, пожелала подтверждения ответа и с такою же молитвой послала 12-летнего сына за молоком, и мальчик встал последним в очереди. Но почему-то продавец молока решил сегодня отпускать молоко с конца очереди. И эти два ответа послужили ко спасению этой души, ибо она искренне поверила ответам Господа и вполне доверилась моему благовествованию.
Смерть епископа.
Во дни пребывания нашего в Ревеле по городу разнеслась печальная весть о смерти лютеранского епископа. Он был приглашён к кощунствующим безбожникам крестить младенца. Сам он не поехал туда, а послал одного пастора, но приглашавшие не приняли пастора, а потребовали самого епископа. Он вынужден был явиться. Когда он пришёл в назначенную квартиру, там всё было приготовлено для крещения. И, когда епископ приступил к совершению обряда, тогда хозяева потребовали от епископа крестить младенца не во имя Иисуса Христа, а во имя чёрта. Сначала епископ не хотел совершать этого преступления, но, когда за неисполнение требования безбожники предложили епископу пулю в лоб, тогда епископ струсил, дрогнул за шкуру свою, сдал христианскую позицию, спасая плоть свою, и совершил кощунственное преступление, окрестив младенца во имя чёрта. Когда епископ вернулся домой, то рассказал своим домочадцам, что он, спасая жизнь свою, совершил великое преступление. Рассказав эту позорную историю греха, тут же был поражён Господом и с мучительным угрызением совести скончался от разрыва сердца. Что же выиграл епископ, совершая преступление? Он выиграл один час жизни, час невыразимых адских угрызений совести и погубил на веки веков свою душу, а от смерти всё равно не избавился. Себя и христианство покрыл позором. Осквернил младенца. Смалодушничал перед безбожниками. И погиб душою и телом, как Иуда! Час позорной мучительной жизни ему был дан только для того, чтобы осведомить домашних о своём падении, дабы не сочли его за святого мученика. Дабы все христиане, до которых донесётся эта позорная история, не малодушничали и не дрожали за шкуру свою, ибо, как жизнь наша земная, так и плоть, невечны. Христианин должен дорожить вечным, а не временным (Матфея 10:39, Лука 12:4). Тело этого несчастного труса 7 дней лежало в гробу в кирке. Мы со Смородиным были в этой кирке, видели его тело, лежащее в гробу. «…не бойтесь убивающих тело и потом не могущих ничего более сделать; но скажу вам, кого бояться: бойтесь того, кто, по убиении, может ввергнуть в геенну: ей, говорю вам, того бойтесь». Мрачная, но очень назидательная веха.
По кусочку собирал.
Во время пребывания нашего в Ревеле разнеслась весть о взрыве в дачной местности. Взрывом разрушило дом на 4 квартиры и, кроме самого домовладельца, убиты были все жильцы.
Когда мы уезжали из Ревеля, то в нашем вагоне, на верхней полке, лежал какой-то оборванец и говорил, что он только что вышел из больницы, немного оправившись после взрыва. И что он домовладелец того дома, который разрушило взрывом. Тогда пассажиры спросили: «От чего произошёл взрыв?» Вот что рассказал нам этот человек: «Всю жизнь мою я работал механиком в Ревельских железнодорожных мастерских. Зарабатывал больше всех, но я не ограничивался своим заработком, а каждый день крал. Каждый день тащил домой в кармане то кусок меди, то кусок стали, то кусок железа и, таким образом я скопил денег на этот дом. По кусочку собирал, по кусочку разорвало! И теперь каждому скажу: «Не крадите, не пойдёт в пользу! Я крал, и вот результат: «Дом и семью и всех жильцов разорвало на куски». «А взрыв-то от чего произошёл?»,- спросили его. «Да какие-то два бомбиста жили в квартире и готовили кому-то смерть, но сами себя взорвали». Что сказать на всё это? Воистину сбывается Слово Божие: «Что человек посеет, то и пожнёт (Галатам 6:7).
Да послужит назиданием и вразумлением каждой душе, читающей мою скромную рукопись живых фактов, поставленных Господом на моём жизненном пути. А Господу за все эти живые уроки да будет вечная хвала и слава, и благодарение за Его дивную школу, за эти многообразные уроки!
Месть дьявола.
Наблюдая за своим жизненным путём и вникая во все проявления жизни, я многократно и твёрдо убедился в том, что за каждое искреннее стремление к Богу, за весь святой порыв души к святому совершенству, за всё доброе, за всякое исполнение воли Божией, дьявол непременно мстит.
Из Ревеля, мы вместе со Смородиным и группой верующих поехали за несколько станций совершать крещение душ, отдавшихся Господу. Большие благословения от Господа пережили мы в ту ночь, но и дьявол не остался в долгу. Когда мы ехали обратно, то группа солдат, ехавших откуда-то в Ревель, узнав что мы христиане, старались применить к нам всё, на что только они были способны. И, не удовлетворившись плодами порочных уст и всевозможной поганью их сквернословия, они взяли боевые патроны и, вынув из них пули, зажигали порох в гильзе и поджигали нам перед носом. Это в двадцатом-то веке, в Европе, в культурной стране!? Это люди, взявшие на себя миссию перевоспитать и окультивировать весь мир. Люди, которые видели нас в первый раз. Невольно напрашивается вопрос: «Что мы сделали этим солдатам? Чем мы заслужили эту варварскую пытку? Чем же можно объяснить это явление?» Ничем другим, как только местью дьявола.
В наш век вошло в моду не призывать ни Бога, ни дьявола. Если это так, то кто же руководит тогда нашими истязателями? Если в этих издевательствах участвовал только человек, то какое им дело до людей, спокойно и молчаливо сидящих в вагоне? Здесь вдохновителем и возмутителем покорных ему сердец был именно дьявол. Он злопыхательством своим свидетельствует о том, что он есть. Если желательно безбожникам изжить веру в Бога и в существование дьявола, то не нужно так ярко, до очевидности, подчиняться своему вдохновителю. Но вот такие выступления людей, руководимых силою злобы, ещё больше закрепляют веру в сердцах и умах христиан, видя действия дьявола. Ибо люди, сами по себе никогда бы не имели такой злобы друг против друга, если бы они не были во власти дьявола, ибо личных счётов между нами не было. Мы видели друг друга в первый раз и не сказали им ничего оскорбительного. Я спрашиваю, кто же возбудил такую злобу сердца этих людей - ведь нет в мире действий без причины? Если нет дьявола, то что же было причиною такого варварства? Это была месть дьявола. Но любящим Бога всё содействует ко благу.
Битино.
По возвращении из Ревеля мы навестили наши семьи в Выборге. И потом я уехал из Выборга навсегда.
Мы со Смородиным опять были посланы Духом Святым на хутор Битино, это в 35 верстах от станции «Струги белые», ныне «Струги красные». Там была община Иванова, именуемая официально «Община Евангельских Христиан в Духе Апостольском», вернее сказать, община пятидесятников - Уршанистов. Община разбросана по всему Гдовскому уезду и захватившая часть Лужского уезда. Много суждено мне было и порадоваться, и пострадать в этих краях, всего не описать да и не упомнить, но кое-что сохранилось в памяти. Попробую написать для назидания детям, дабы знали, каким путём прошёл их отец. Из Битино нас повезли в Яблонец, а потом обратно в Петроград. В Выборге шла война белых с красными. Мы очень беспокоились за наши семьи и только упование на милость Господа успокаивало нас.
Война в Выборге.
Всякая война бывает богата событиями. О войне в Выборге я опишу только то, что может послужить ко славе Божией и ко благу душе христианской.
Снаряды белых летели как раз над тем домом, в котором жила моя семья. Некоторые из снарядов разрывались не долетевши до нашего дома, а другие - перелетевши наш дом. Дом наш стоял на самой линии огня, в наибольшей опасности других домов Ликолампии. Жители из домов убежали в погреба барона Николаи. В Ликолампии оставалась только одна моя семья. Наша домовладелица и другие жильцы уговаривали и мою жену бежать в безопасное место, но она отказалась говоря: «Моя охрана и убежище - Господь! Он сохранил мужа моего на войне в течение трёх с половиной лет, среди великих ужасов. Он же сохранит и меня с детьми, если угодно воле Его! А я сама себя спасать не буду. Если бы не было Бога и мир был бы во власти слепых случайностей, тогда спасение зависело бы от нас самих. Но я знаю, что Бог есть. И жизнь моя в руках Господа. И все эти снаряды летят не для меня! Да и при том, мы никому ни в чём не делаем зла и не желаем никому зла, а посему Всеправедный Господь не допустит и нам никакого зла!»
Когда на ночь жильцы и хозяйка приходили домой, то спали в нашей квартире, ложась рядом с моей женой, говоря: «С тобою и нас не убьёт». Раньше все они смеялись над нашей верой, а теперь пришли прятаться за фанатиков. За кого они спрячутся в день великого и страшного суда?
Да будет Господу великая и вечная слава за спасение и за охрану моей жизни на войне, а также хвала и благодарение Господу за спасение и охрану жизни моего семейства в продолжение месячной осады города Выборга! Аллилуйя Господу нашему за веру и упование, данное от Него! Слава Ему за то, что уповающим на Него, не дал посрамиться!
Обыск.
Когда белые овладели Выборгом, всех жителей подвергли обыску. Особенно тщательно обыскивали русских. Наша квартира и сени также были обысканы. И здесь нам Господь явил Свою великую милость и защиту. Русские войска были выведены из Выборга, казармы опустели. Мои дети вместе с другими бегали по опустевшим казармам и брали там разный хлам, покинутый войсками. Они набрали где-то фехтовальных шпаг для детских игр и сложили их в сенях на шкаф, на самом видном месте. Рукоятки и лезвия шпаг свешивались со шкафа сантиметров на 15. Но и здесь наш Господь отвлёк внимание белого офицера, и он, пересмотревши все в шкафу и под шкафом, не поднял взора своего вверх, откуда торчали шпаги. В этих шпагах ничего и не было преступного против воюющих сторон, но в наш век никто не хочет восстанавливать невинность, а все стараются утопить, погубить, предать и из ничего сгустить краски, сделать преступника. А посему вся надежда только на одного Господа, только Он защита наша. Слава Ему!
Добрилово и Казань.
В мае 1918 года новой властью в Финляндии дан приказ: «Всем русским, не вошедшим в финское подданство, выехать за семь дней». Явленную помощь и милость Господа на границе я уже описал, а по сему повторять не нахожу нужным.
В Петрограде мы с семьёй временно остановились у Симбирцевых, а потом поехали в деревню к Тихомирову. Там нашему приезду, казалось, были рады, но кормить нас было нечем, хлебных запасов было едва только своей семье дотянуть до нового урожая, а нас было шестеро. Я сказал: «У меня есть деньги и мы купим хлеба». Посоветовавшись и помолившись Господу, мы с Тихомировым поехали в Самару за хлебом, но, доехав до Казани, должны были сойти с парохода - партизанская война не пустила нас дальше. Прислушавшись к народным слухам, где есть хлеб, мы поехали в окрестности станции «Вятские Поляны». Добравшись до хлебного района, увидели полное разложение народа. Все люди, от старого до малого, были пьяны каждый день. Они выучились гнать самогонку, и была неописуемая вакханалия. К нам присоединились ещё два искателя хлеба. Тихомиров в молитве вопросил Господа: «Сколько нам брать хлеба?» Было сказано: «Семь пудов». Но когда в мешке продающего оказалось восемь пудов, то я сказал: «Бери все». И мы взяли все восемь пудов. Нашли подводу до города Сарпуля на реке Каме. Утром мы приехали в город и направились к пристани. Нас встретили 3 солдата и потащили вместе с хлебом в Совет народных депутатов, а хлеб наш куда-то отправили, и мы остались без хлеба и без денег. Я попросил в Совете дать объяснение, почему отобрали у нас хлеб? Мне ответили: «Мы ведём борьбу со спекуляцией». Тогда я сказал: «А если я документально докажу, что я не спекулянт?» Мне ответили: «Доказывай». Тогда я показал семейную фотокарточку, заверенную финляндским магистратом, со штемпелем Выборгской печати. Доказал, что я восемь дней всего, как приехал из Финляндии с семьёй. Доказал, что я рабочий, что восемь лучших лет моей жизни прослужил на военной службе. «За что же теперь обрекаете меня и семью на голодную смерть?» В ответ на это мне сказали: «Убирайся, пока цел!»
Я, уже давно привыкший принимать всё от руки Божией, и в этот раз покорился воле Его, стараясь понять, почему Господь допустил такую скорбь? Мы сели на пароход и два дня не разговаривали между собою. Тяжело и мрачно было на сердцах наших - две семьи обречены на голодную смерть. Мне особенно было тяжело, без меня Тихомиров прожил бы, но я с моим семейством помог съесть ему хлеб раньше времени, и теперь ни хлеба, ни денег не было. С какой горькой новостью приедем мы к нашим семьям.
На третье утро я сидел на большом якоре, навалившись на борт, а Тихомиров лежал под якорем. И вдруг, во внутренности моей произошло что-то необъяснимое. Не знаю, в голове или в сердце, но получилось какое-то прояснение, и стала ясна и понятна причина всего происшедшего и цель будущего. У меня в кармане было пол-листа бумаги. Я взял карандаш и записал всё, что было мне открыто, 4 пункта:
1. Вы наказаны за непослушание.
2. Зачем вы в пути связались с грешниками? Что общего у вас с ними? Разве не читали в Слове Моём: «Не сообщайтесь с ними!»
3. Зачем вы взяли лишний пуд, тогда как указано было сколько брать? На что же тогда и повеления, если их не исполнять? Перед земной властью вы точны, почему же вы халатны пред Богом? Я хочу закалить вас в скорбях и сделать вас выносливыми и терпеливыми, дабы ничто не устрашило вас, и вы смело и мужественно смотрели в лицо всякой скорби, уповая на Меня!
4. Не бойтесь! До сего дня не оставлял вас и впредь не оставлю. Не будете голодать ни вы, ни семьи ваши».
Когда я записал своё откровение, то Тихомиров поднялся из-под якоря и сообщил мне, что он сейчас молился и получил откровение. Тогда я показал 4 пункта, написанных на бумаге. Прочитав их, он был чрезвычайно удивлён, как я мог с такою точностью записать его откровение. Но я сказал, что я записал своё откровение, а что они одинаковы и точны, это значит, что они от Бога и по одному делу. Но его удивляло, как это я мог получить откровение, ибо я среди братьев считался не крещённым Святым Духом. Тем не менее, откровение моё было точно слово в слово с тем, что было ему открыто. Мы ободрились.
Когда мы в Рыбинске пересаживались с парохода на поезд, я вдруг вспомнил своего сослуживца на войне, Михаила Нестерова, у которого около 300 десятин земли. Как это я раньше-то не вспомнил про него! Я сказал об этом Тихомирову. Он нашёл пустой товарный вагон, там помолился и, вернувшись, сказал: «Так говорит Господь: «Лукинов пусть едет к Михаилу, а ты - домой». Так мы и сделали.
Я разыскал Михаила в 20 верстах от станции Сольцы. Принят был очень радушно. Он спросил меня: «Наверное, ты за хлебом приехал?» «Да, за хлебом», - сказал я. На это он ответил мне: «Я тоже недавно ездил за хлебом». Я удивился: «Как, ты за хлебом ездил? Да ведь у тебя своего девать некуда». «Да, было когда-то, а теперь я раскулачен. На дорогу дам тебе кусочек, а больше нет».
На другой день, угостивши, проводил меня на лошади. Дал печёный хлеб фунтов 6 и фунт масла. К вечеру приехал я на станцию Дворец и ночью с пустыми руками побрёл 18 вёрст пешком в Добрилово. Когда я пришёл на добриловское поле, то до деревни оставалась одна верста. У меня опять заболело сердце, и ноги как-то подкосились. Я сел на землю.
Тяжесть скорби снова овладела мной. Меня две семьи ждут с хлебом, а я иду с пустыми руками. О, как выйти из этого тупика? Как виноватому стыдно показаться. Долго я тут сидел с гнетущей скорбью. Надо бы молиться, но я и молиться не мог, сидел и мучился в скорбях, но всевидящий Господь и здесь пришёл мне на помощь. Опять каким-то непонятным образом пришли ко мне слова: «Слушай, раб Мой! Когда были у тебя деньги, ты надеялся на деньги. Когда купил хлеб, ты надеялся на хлеб. Когда вспомнил богатого друга, ты надеялся на друга. Теперь на что ты надеяться будешь? Я убираю все человеческие опоры, чтобы научить вас уповать на Меня! Иди и не бойся, Я не оставлю вас!» Я ободрился и пошёл в Добрилово.
Была полночь, все спали. На стук в двери вышел В.Н. Тихомиров и спросил: «Как дела?» Я ответил: «Он сам раскулачен». И мы молча пошли каждый на свою постель. Утром, когда все встали, послали детей звать меня к завтраку, но я отказался. Тогда пришёл ко мне сам В.Н. Тихомиров и сказал: «Вставай брат завтракать, ободрись, Господь верен в Своих обещаниях. Хлеба хватит да ещё и останется. Господь сегодня ещё до восхода солнца послал нам два мешка хлеба. Не надо ни мучиться, ни рисковать - хлеб сам пришёл к нам». Я был приятно удивлён и спросил: «Откуда пришёл хлеб?» Вот, что сообщил мне Тихомиров. У его старшего брата Феди было зарыто в земле два мешка ржи, и вчера вечером вздумалось ему посмотреть, не гниёт ли хлеб, и нашёл, что не гниёт, но мыши завелись в яме. Он пришёл за советом в отцовский дом. Тогда В.Н. сказал Феде: «Если дети Божии обрекаются на голод, то пусть хотя бы мыши будут сыты». Тогда Федя сказал: «Иди, возьми себе всё, что в яме».
Так исполнил Господь Свои обещания. И дал целый ряд уроков. Слава и хвала, за дивную школу Его!
Три сна в Добрилове.
В бытность нашу в Добрилове моя жена Агрипина в чём-то проявила мне некоторую непокорность. У себя дома я скоро указал бы ей на свое место, но здесь, в чужой семье, я воздержался от обличений, а пошёл на чердак и там в тайной молитве попросил Господа указать ей своё место. На другой день моя жена была точно в котле сваренная: и тон, и манеры в ней были, как у глубоко виновного человека. Потом, когда мы остались одни, она рассказала, что в эту ночь она видела и назидательный, и обличительный сон следующего содержания. Она была в мастерской портного, но портной не одежду, а живых людей кроил и сшивал, и был очень строгий. Когда дошла очередь до моей жены, она видела, как тело её было брошено портным на верстак, а душа её и всё сознание стояло в стороне и наблюдало за работой. Портной изрезал на куски всё её тело и перекроил всё по-новому, а потом сшил, бросил на пол и сказал душе: «Входи!» Она вошла в своё тело и ощутила сильную боль во всех швах, где было перекроено. Портной приказал ей уходить, но она не только идти, а шевельнуться не могла и сказала ему: «Я не могу идти». Тогда он с гневом закричал на неё: «Если не можешь, то смирись! Сиди и молчи! Придёт твой муж и понесёт тебя!»
Царь.
Скоро жена моя забыла это вразумление и опять дала волю «ветхому Адаму». Я снова пошёл за помощью к Отцу моему Небесному. И снова Господь мой заступился за меня и послал ещё один сон жене моей. Она на этот раз видела себя в Выборге во флигеле дома Конькина.
Внутри квартиры было всё убрано и украшено. Все готовились к встрече царя. Жена моя видела себя хозяйкой этой квартиры. На кровати сидела портниха и заканчивала роскошное платье бирюзового цвета. Вдруг кто-то сообщил, что царь идёт. Двери раскрыли для его встречи, и царь вошёл в какой-то чудной, блистающей одежде, и венец был на голове его. Когда жена моя взглянула в лицо царя, то узнала в нём меня. Я подошёл к ней, поприветствовал и, указав на бирюзовое платье, сказал: «Это я готовлю тебе подарок».
Предупреждение.
Я однажды в Добрилове видел сон. Будто бы обе семьи, и Тихомирова, и моя, чего-то возились с соломой. Убирали её и катались по ней, как дети. Я заметил давно, что если солома снится, то в действительности будет ссора. Сердце моё заболело. Я очень не хотел скандала и стал усиленно умолять Господа, если уж неизбежен этот скандал, то пусть не допустит мне участвовать в нём. Вскоре мой сон сбылся. Большой пожар вспыхнул от маленькой спички.
Нашлись два яйца, положенные курицей под брёвнами. Эту находку сварили. Старушка - мать Тихомирова - отдала одно мне, а другое - Василию Тихомирову. Василий съел яйцо, а я каждую крошку привык делить с женой. И на этот раз разрезал яйцо и половину отдал жене своей. Это заметила жена Тихомирова и сказала: «Вот это муж! А мой муж только себя любит!» И дьявол раздул большой скандал на всю семью. Но Господь, предупредивший меня, исполнил мою просьбу. Скандал прошёл передо мною, но меня миновал. Если строже наблюдать за путём своим, то многих бед можно было бы избежать.
Книгоноша.
В августе 1918 года я с семейством моим возвратился в Петроград. Производство всё было остановлено. Столярной работы я не нашёл и стал просить работу у Господа. Господь дал мне Свою работу. На первой линии В.О. я неожиданно встретил Михаила Петровича Смирнова. Он спросил меня: «Куда идёшь?» Я сказал: «Ищу работу». Он говорит: «А я ищу работника». Он был заведующим библейским складом. Я поступил к нему книгоношей.
Тяжела была эта работа во всех отношениях, но зато богата событиями. Много уроков я получил от моего дивного Учителя на поприще распространения Его Слова. Здесь я ходил среди чудес, но по узкому и тернистому пути. И путь этот с каждым днём становился всё уже и теснее, ибо господствующее положение занимало безбожие. Но Господь не оставил меня нигде. Слава Ему во веки!
Но, может быть, читающий эту статью спросит: «Что особенного в том, что ты стал книгоношей? Не вижу тут никакого чуда». А для меня эта встреча с дорогим братом в Господе, Михаилом Петровичем, была чудом. Через него дал мне Господь святую работу, через которую Он спас от голодной смерти семью в семь человек. А сколько душ спасено от вечной погибели через эту работу. Сколько душ получило живое свидетельство. Сколько семейств получили для душ своих хлеб жизни, сошедший с Небес. А ведь могли бы мы с Михаилом Петровичем не встретиться никогда сами по себе. Принимая всё от руки Божией, я и эту встречу принимаю, как от Господа, ибо Он говорит: «Я веду тебя по тому пути, по которому тебе должно идти» (Исаия 48:17). Слепых случайностей не существует при всепроницающем правлении Всемогущего Бога!
Хлеб от Господа.
Мы с сыном моим, Александром, нагрузившись книгами, по два с половиной пуда на каждого, двигались к Царскосельскому вокзалу, отдыхая через каждые 5 минут. Билеты в кассе продавали не дальше Царского села. Доехали до Царского села, но и там дальше также не было продажи билетов. Обещали вечером продавать билеты до станции Оредеж, куда я намеревался ехать. В то время хлеба выдавали по 1/8 фунтов, то есть по 12 золотников в сутки. Мы были голодны и крайне истощены, ни о чём, кроме хлеба, не могли и думать - есть хотелось. В ожидании билета мы просидели весь день. Зажгли уже огни, а мы сидим голодные. Взглянув на сына, мне стало его жалко. Я вспомнил своё детство. Мы жили в большой бедности, но хлеба то досыта ели всегда, а я своим детям не могу дать даже по четверти фунта в сутки. И закрыв глаза, я стал молиться: «Господи! Слово Твоё говорит: «Просите, и дано будет вам.» Мы изголодались и нам негде достать хлеба - ни за деньги, ни за книги. Но для Тебя, Всемогущего, нет ничего невозможного. Пожалей моего сына, дай нам хлеба...»
Молитву мою прервал сын мой, радостно крикнув: «Папа, смотри!» Я открыл глаза. В руках сына моего был хлеб. Я спросил его: «Откуда это?» Он указал мне на рыженькую собачку, говоря: «Она принесла и положила мне на колени». Я воздал благодарность Господу. Потом разделили мы этот хлеб на ломтики и собачке дали кусочек, и сами поели с чаем. А потом, получивши билеты, поехали в Оредеж. Мудрецы мира сего, скажите, кто послал собачку с хлебом? Кто ей указал человека, за которого молится скорбящий отец? Кто заставил голодную собачку положить хлеб на колени тому, о котором молятся?
Оредеж.
Около полуночи приехали мы с сыном на станцию Оредеж. До четырёх часов утра валялись на дровах и очень озябли. Погреться было негде - ночь. Мы здесь в первый раз, местность незнакомая, но мы узнали от людей, что почти у самого полотна железной дороги есть деревня. Мы направились в указанном направлении искать, где бы погреться. В трёх домах были огни. Я мысленно попросил Господа направить стопы ног наших и влечение сердец наших туда, где нас приняли бы без оскорблений. И действительно, я почувствовал влечение в домик с террасой. Постучали в дверь, ожидая обычно сердитого окрика: «Кто там?» Но получилось что-то совершенно необычное. Хозяйка, открывшая двери, очень любезно пригласила нас в квартиру. Я подумал, что она ошиблась, принимая нас за тех, которым должна быть оказана вежливость. Но, когда мы вошли в прихожую и при свете лампы стали видны хозяйке, я хотел извиниться за беспокойство, но она с той же любезностью направила нас в комнату. У меня мелькнула мысль: «Она сумасшедшая». В комнате мы увидели интеллигентного мужчину, лет сорока, с французской бородой, который заканчивал делать футляр для скрипки. Я хотел перед ним извиниться, но он предупредил меня в любезности и даже помог нам разгрузиться от наших нош, предложив раздеться. Потрогал самовар, не остыл ли он, и, убедившись, что ещё довольно горяч, крикнул жене: «Нюша! Принеси им закусить, они, наверно, есть хотят». К великому нашему удивлению, нас чудно угостили, и только тогда хозяин спросил: «Куда путь держите?» «К вам», - ответил я. «Ко мне?», - удивлённо переспросил хозяин. «Да, к вам», - ответил я. «Мы принесли вам лестницу на небо». Я стал открывать мою сумку. Теперь хозяин смотрел на меня, как на сумасшедшего, но, когда я вынул из сумки Библию в красивом переплёте, тогда хозяин всё понял и сказал: «Библия у нас есть, а вот нет ли у вас Псалтыря?» Я предложил Псалтырь. Он опять позвал жену: «Нюша! Твоя заветная мечта исполнилась, Псалтырь сам пришёл к нам!» Так началось наше знакомство, которое крепло и возрастало в святую братскую любовь.
Воистину, Сам Господь привёл нас в это семейство. О, сколько благословенных дней и часов мы там пережили впоследствии! Теперь уже Николай Васильевич Тимофеев отошёл к Господу, принявши истину. Так сопутствовал и благословлял Господь мой труд на ниве распространения печатного и устного Слова Господня. Слава Ему!
Иди за Мной!
7 Февраля (28 января) 1919 года я был послан в Латвию на дело Божие через откровение от Духа Святого. Тогда Иванов протестовал против моей поездки в Латвию. Сам я не считался с моими желаниями, мне важно было знать волю Божию. Господь велел это и сказал через Смородина: «Раб Мой, Александр, не обращай внимания на человеческие доводы, слушай Меня. Я тебе говорю: «Иди за Мною». И мы со Смородиным отправились на станцию Пытолово.
Мы предъявили наши документы. Они были в порядке и нас пустили в Латвию. Не помню место, куда нас привезли на лошади со станции Альт-Швансбур. Антония Петровна Борман и Алиса постучали в двери двухэтажного каменного дома купца Яунзема, и сначала впустили их, а потом пришли за нами.
Это они.
Через полчаса мы стояли в зале, окружённые домочадцами Яунзема. Всех нас было около 10 или 12 человек. Хозяева с любезной настойчивостью предлагали нам занять места за большим банкетным столом, стоящим посреди зала. Мы, ничего не подозревая, ждали, чтобы нам указали места за столом, но они продолжали предлагать нам самим выбрать любое место. Тогда я первый подошёл к столу и занял первое место от угла. Смородин встал рядом со мною и открыл Библию. Тогда все как-то радостно переглянулись, я заметил это, но не мог понять, что это значило. После чтения Библии и молитвы хозяин со слезами умиления рассказал нам пророческое видение, которое видела их воспитанница, девица, крещённая Духом Святым. «Незадолго до нашего приезда девица эта, под действием Духа Святого, видела, как в этот зал вошли два Ангела и подошли к столу. Один из Ангелов был с обнажённым мечём, а другой имел меч в ножнах. Тот, у которого был меч в ножнах, подошёл к столу первый и занял первое место от угла. Второй Ангел, с обнажённым мечем, встал рядом с ним. Мы умышленно первые не садились за стол, предоставляя вам выбрать места. И, когда видение исполнилось с удивительной точностью, тогда все мы радостно удостоверились, что видение было истинно о вас, и что вы - истинно посланники Господни. За две или три недели до нашего приезда в Латвию видела девица это видение. Сегодня всё это исполнилось с удивительной точностью».
Нас они не знали, мы их тоже не знали. Мы не собирались сюда, покуда не было получено повеление от Господа ехать в Латвию. Теперь я спрашиваю вольнодумствующих мудрецов мира сего: «Скажите, кто показал девице это видение, сбывшееся с такой точностью?» Нам и на мысли не приходило ехать в Латвию, а здесь уже была показана вся картина нашего выступления. Ни мы, ни они не знали друг друга. Кто же всё это знал и наперёд, заранее, показал, что будет так? Ведь это ни сон, ни фантазия, ни рассказ от кого-либо слышанный, не рассказ, вычитанный из бульварного романа. Это не галлюцинация воспалённого мозга, это факт, пережитый десятью здоровыми людьми, которые до сего дня живы и могут засвидетельствовать, что это так. И все факты, записанные в моей рукописи, есть факты, пережитые мною. Кем же все они были явлены? А они были! Кто, какая сила учила, предупреждала, вразумляла, наказывала? Когда нужно было, посылала хлеб, посылала работу, говорила на иных языках, исцеляла больных, посылала подушки, деньги, утешала и сокрушала? Какая сила делала всё это? Всё это мною пережито! Всё это прошло через меня, как живые реальные факты. Они были! Они оставили вехи на моём пути. Они оставили неизгладимые следы. Они неопровержимы!!! Но кто же, кто всё это совершил?!
Аллилуйя, Аминь!
Эта рукопись Александром Ивановичем Лукиновым была написана в 1935 году; была переписана Иваном Ивановичем Алиповым в 1967году и Соловьёвой (Алиповой) Капиталиной Ивановной - в 1983 году. Из рукописи видно: Лукинов Александр Иванович, 1877года рождения. Сын Александр, 1904 года рождения. Сын Пётр, 1914 года рождения. Об остальных членах семьи в рукописи не упоминается. Было ещё трое детей: Толя, Оля и Коля.
Поучения брата Ивана Лукинова – тетрадь «Вехи» – была написана для своей семьи.
Родился Александр Иванович Лукинов – в1877 году, скончался – в узах - во время Великой Отечественной войны.
Прочитано 10842 раза. Голосов 3. Средняя оценка: 5
Дорогие читатели! Не скупитесь на ваши отзывы,
замечания, рецензии, пожелания авторам. И не забудьте дать
оценку произведению, которое вы прочитали - это помогает авторам
совершенствовать свои творческие способности
Иду работать! Часть 2. - Оксана Тищенко - Осанна Иногда, оставаясь равнодушными к чужой судьбе, мы молчим, не высказываем желание добра для человека, которого нам хотя бы просто жаль. Этот человек остается прежним или становится еще хуже из-за нашего равнодушия. Нам никогда не должно быть все равно куда идет драгоценная Божья душа.
