Гроза.

В тот памятный для Виктора Смирнова год, весь июнь стояла засуха. И только в последних числах месяца, несмотря на прогнозы синоптиков, обещающих ясную погоду, небо обложили низкие серые тучи.
Была поздняя ночь. Виктор не спал. Он лежал с открытыми глазами и прислушивался, как крупные капли дождя нерешительно барабанят по жестяному подоконнику. Но вот, набирая силу, они дробно застучали в стекло. Не прошло и минуты, как дождь за окном шумел ровно и сильно, и лишь удары грома на малое время заглушали его торопливый говор.
Но Виктора не радовало, что долгая жара кончилась. Он ворочался с боку на бок, укрывал голову подушкой, пытался считать до тысячи, но всё было напрасно – сон от него бежал. Всполох молнии осветил комнату бледным светом, от которого Виктору сделалось жутко. Он присел на кровати и прислушался, пытаясь уловить дыхание семилетней дочери Даши, которая спала в соседней комнате. Но мешал шум дождя; тогда Виктор стиснул голову руками, и плечи у него вздрогнули…
Два месяца назад в семье Смирновых случилось большое горе. Жена Виктора, преподаватель начальных классов, умница и красавица, Татьяна Сергеевна, – попала в автомобильную катастрофу. Это был так нелепо, ужасно и несправедливо! Больница, реанимация, доктора в белом, бескровные губы Тани, – горе для Смирновых, отца и дочери – стало кошмарным сном. Но самое трудное было впереди.
У Виктора и сейчас, в эту грозовую ночь, стояло перед глазами помятое припухшее лицо доктора, который сказал, что спасти Таню не удалось… Длинные больничные ступени, по которым Виктор тогда спускался, плыли и качались у него перед глазами. О, как хотелось ему, сжечь, растоптать, – уничтожить весь мир. И этого глупца доктора, и его медсестёр, и саму больницу, и себя. Но благоразумие было выше чувств, и Виктор уединились с дочерью в больничном сквере. Они плакали и утешали друг друга до позднего вечера.
Потом были похороны. Разумеется, сочувствовали все: родители, близкие и друзья. Но в свои неполные тридцать лет, Виктор впервые остался «один». Даже любимая дочь, в эти дни, хотя и находилась рядом, но была от него так далеко… Возможно, никто и не догадывался, что с окружающим миром и людьми, его разделило несчастье…
Воспитывался он в благополучной семье. Единственный сын у родителей, всегда окруженный вниманием, Виктор вырос избалованным. Отец, служащий высокого ранга, и мать – крупный юрист, ни в чём ему не отказывали, всегда находились рядом. И для них было настоящим ударом увлечение сына, который стал посещать церковь Евангельских христиан.
На третьем курсе Виктора отчислили с юридического факультета. Семидесятые годы в стране, были предвестниками больших политических перемен и все инакомыслящие, любыми способами изолировались от общества. К числу таковых причислили и Виктора Смирнова. Это было суровым испытанием, но, не смотря на все беды – от него отвернулись и студенты, и преподаватели, и родители – он выстоял и укрепился в религиозных убеждениях.
Шло время и вера Виктора, становилась твёрже. Однажды, во время совместной поездки с миссионерами, он встретил в соседней церкви прекрасного человека, девушку, свою будущую жену. Тогда же, полюбив друг друга, они решили пожениться. Судьба была благосклонна к молодым: через год у них родилась дочь. Родители, конечно, простили сына и были рады внучке. Молодые считали, что они самая счастливая пара.
Но вот пришла беда, и он не выстоял. С трагического дня гибели жены прошло два месяца, а он ни разу не был в церкви! И самое скверное – его туда не тянуло. Возможно, виноват был он сам – этого Виктор не знал. Ему вообще ничего не хотелось знать. Его всё сильнее тяготило возмущение; он не смог работать, взял отпуск без содержания и неделями сидел дома ожесточённый, небритый и грозный. Дочь уводил к родителям покойной жены.
Гром заставил Виктора вздрогнуть. Он встал с кровати, подошел к окну и открыл форточку. Струйки дождя на стекле и свежий воздух его успокоили.
Последнее время ему было особенно нелегко, и сегодня он оставил дочь дома. Всю неделю перед ним неразрешимой дилеммой стоял навязчивый вопрос. Справедливость и любовь Бога, вот уже восемь лет, были в жизни Виктора твёрдым фундаментом, на котором зиждилась человеческая добродетель и вера в светлое будущее. Но с гибелью жены, всё рухнуло. «Конечно, – думал Виктор, глядя в окно, подёрнутое дождевой пеленой, – я мог притвориться, и сделать вид, что ни чего, ни произошло. Но разве от этого стало бы легче?! И вообще! Такая страшная несправедливость со стороны того, кто умер за мои грехи. Что может быть непонятней?! А я, такой сильный, молодой, – способный защитить крошку дочь и жену, – я не смог этого сделать и, сломленный, стою на коленях у руин веры, надежды и любви»…
Виктор не знал, что выбрать. Духовный опыт подсказывал ему, что смерть жены – это закономерность, допущенная провидением, но чувство человеческой логики, диктовало иное. Оно терзало ему сердце и требовало удовлетворения справедливости.
«Никто, до самой смерти не сможет утишить мою боль, – думал он. – И единственный способ её облегчить – это неповиновение и судьбе, и людям, и Богу. Да, только жёсткая сила моего характера, может быть достойной защитой перед злой несправедливостью. Ведь я так верил тебе, Боже, так верил»…
В лицо из открытой форточки ему попадали холодные брызги, но Виктору это доставляло удовольствие. Он радовался чувству собственного достоинства и твёрдо знал, что будет жить так, как ему подсказывает разум. Старая жизнь: молитвенный дом, верующие, проповеди, – всё это позади. Он принял решение, и никто не сможет его изменить. Ему теперь легко, а вся прошедшая жизнь неправдоподобна; будто жил в ней не он, а слабый, подверженный мнению других и запутавшийся в обстоятельствах человек. А он, Виктор, – сильный! Он статный и крепкий молодой человек, довольно приятной наружности, с пышными золотистыми волосами, утончёнными чертами лица аристократа. Ему по плечу разрешить любые проблемы. Сейчас нужно расслабиться, и он знает, как это сделать. У него есть испытанное средство…
На цыпочках Виктор осторожно прокрался в спальню и постоял у кровати дочери. Затем, поправив одеяло и поцеловав Дашу, также тихо прошёл на кухню. Не зажигая света, он что-то долго искал в столе. Но вот, наконец, в его руке блеснуло стекло большой квадратной бутылки. Это был старый Армянский коньяк, который он купил несколько лет назад. Его в семье употребляли, как лекарство, но сейчас Виктор задумал другое.
Воровато оглянувшись, он включил свет, достал из холодильника плитку шоколада и через минуту сидел у окна, рассматривая, как в большом хрустальном фужере, наполненном до краёв коньяком, тяжелой золотой искрой отражается свет молний. «Как, оказывается, всё просто и легко, – думал он, наслаждаясь тем внутренним покоем, который обрёл только что, – достаточно сделать решительный шаг: выпить и ты будешь по-настоящему свободен от своих проблем. Какое же это прекрасное слово свобода! Ничто не может идти в сравнение с пониманием того, что ты волен, делать всё, что тебе придёт в голову»!
Виктор встал и попытался разглядеть, как за окном ветер раскачивает старые тополя. Это были огромные деревья, которые когда-то своими руками посадил его дед. Квартира, в которой они прожили с женой пять лет, досталась ему по наследству от дедушки по матери. У Виктора ещё не изгладилось воспоминание о том, как дед брал его на колени и рассказывал про войну. Но сейчас он помнил лишь главное, чему его когда-то учили. Это была просьба старого солдата, чтобы Витя ничего не боялся и когда вырастет, в трудную минуту жизни умел положиться на силу своего характера. И вот эта минута пришла, а у Виктора не было никакой опоры. Теперь он понял, что спасти его Таню не могло ничто на свете. Просто это была судьба.
Да и его деда, с безрассудной молодой отвагой, всегда ли в годы войны могла уберечь от пули сила характера?! И, вообще, что может сохранить человека от беды? Бог? Нет, теперь с этим Виктор был не совсем согласен. Конечно, у него имелись факты, подтверждающие существование Бога. Например, он хорошо запомнил, как однажды «сломал ногу». И хотя это произошло во сне, боль была настолько ужасной, будто всё случилось наяву. Но, что больше всего тогда его поразило в сновидении – это голос! Голос, который предупреждал, что Виктор повредит ногу. И через неделю на молодёжной спартакиаде он действительно сломал правую ступню. Просто никто не знает, сколько в его жизни произошло поразительных чудес и событий после покаяния.
«Конечно же, тогда это был голос неба, но где был Бог два месяца назад?! – думал Виктор, вдыхая аромат коньяка и предчувствуя вкус огненной жидкости»…
Неожиданно, как в день гибели жены, он испытал полузабытое чувство: ему стали ненавистны и старые дедовы тополя, и струйки дождя на стекле, и это хмурое утро. Его разум превратился в сжатый кулак, готовый к бою за поруганную справедливость и потерянную веру.
Удар грома был трескучий и раскатистый, и у Виктора от этих звуков сжалось сердце. На какое-то мгновение ему стало отвратительно то, что он готовился сделать, но жажда справедливости оказалась выше мудрости. Виктор поднял бокал, по старой, почти забытой привычке шумно выдохнул воздух, но в последний миг его что-то насторожило. Он медленно, боясь пролить коньяк, повернулся всем телом назад – и растерялся. В дверях стояла Даша.
По-видимому, дочь испугал и разбудил гром, и сейчас она искала помощи у отца. Какое-то время девочка не понимала что происходит, но вот страх на её лице сменился недоумением.
– Папочка, что ты делаешь, ведь это грех, – тихо сказала она.
– Что? Грех? – переспросил Виктор, но сразу же поправился:
– Конечно, родная, – это грех!
– Тогда, папочка, что ты делаешь?
– Я, это так… просто…
– Нет, не просто! – сказала Даша. – Тебе, папа, тяжело, потому что с нами нет мамы. Но разве грех
сильнее нашего Христа?
– Конечно, нет, доченька. Христос победил грех, – ответил Виктор, поражённый взрослыми
рассуждениями дочери.
– Тогда я оденусь, и мы сейчас помолимся, – сказала Даша и прильнула к отцу.
Виктор согласился, поставил бокал на подоконник и, лишь дочь вышла, опустился на колени.
Но молитва, как всегда не шла, и ему сделалось страшно. Почему-то показалось, будто рядом, вверху
под сереющим в предрассветных сумерках потолком, плавает омерзительное существо. Оно, словно
отвратительный спрут, затягивало Виктора в темноту... Это было мучительно и Виктору сделалось по-
настоящему гадко за свои мысли и за весь ропот против Бога.
Но, что это?! Всё неожиданно изменилось. Он чувствует не дыхание смерти, а слышит, как рядом с
ним журчит родник с холодной хрустальной водой…
– Милый Иисус. Прости нас, родненький Господи. Прости папочку, ты ведь видишь, как ему трудно, –
молилась рядом с Виктором Даша, и от этих слов ему в душу вливалась прекрасная тишина. И, даже, это
была не тишина, а что-то нежное и ласковое, входящее в самые сокровенные тайники человеческой
сущности. И Виктор заплакал, беззвучно, как плачут мужчины.
Молитва дочери, как целительное средство коснулась его души, и ему впервые, за всё время после
похорон, стало легче. Серебряным колокольчиком, звучал голосок Даши и в её детской
непосредственности для отца чувствовались такая доверительность и сила, что он и сам стал молиться
жарко и искренне.
Очень долго силился Виктор освободиться от горького ожесточения. И чем дольше он пытался чего
либо достигнуть, тем сильнее им овладевал дух протеста. Но сейчас всё стало иначе, и для него было
настоящим открытием то, что он оказался самоуверенным и не смог в одиночку победить зло. Но чего не
смог достигнуть он – сделала его дочь. По всем правилам человеческой логики это было немыслимо. Но
факт оставался фактом, и его нельзя было игнорировать.
Он молился:
– Прости меня, Господи, прости…
Сварливый гром грохотал где-то уже за городом и был не таким страшным и раскатистым. Казалось, что
по небу тянут большой лист жести. Виктор продолжал молиться. Ему было радостно, что рядом с ним
на коленях стоит дочь.
– Мы благодарим тебя Иисус, что ты нас слышишь, – молилась Даша. – А ещё благодарим за то, что наша мамочка у тебя на облаках. Мы любим тебя Иисус и верим, что когда-то встретимся с мамой…
– Благодарю Господь. Ты научил меня, что без тебя человек – ничто, – молился Виктор…
Он и не заметил, что на востоке утро уже разлило бледную синеву.
Вскоре гроза кончилась, но край свинцовой тучи занимал ещё половину неба. В лужах во дворе дома мелким бисером накрапывал дождь, но он потерял силу, и лишь далёкие всполохи молний напоминали о только что прошедшем ливне.
Виктор сидел у окна и прислушивался к звукам. Но во дворе было тихо, только старые тополя с лёгким шелестом перебирали окрепшей листвой, да с водосточной трубы, журча, стекали остатки дождевой воды.
Виктору вспоминал прожитые годы. Даша спала в своей комнате, и он немного сожалел, что она не разделяет его чувств. А размышлял он о вещах простых, но теперь для него очень важных. Раньше он не относился серьёзно к тому, что уделяет мало времени своей единственной дочери. Ведь до сегодняшнего дня он просто не замечал её. Считал слабой, не обращал на интересы ребёнка внимания. Но сейчас, когда у Даши не стало матери, ему приходиться пересматривать всю свою жизнь. И сколько же в ней неправильных поступков увидел он! Одно только слово работа, несмотря на то, что он уважал физический труд, теперь вводило Виктора в уныние. Забота о куске хлеба и ежедневная суета отдаляли его от семьи, лишали радости и детской веры во Христа. Сейчас Виктор понимал это, как никогда ясно.
Суета лишила его и других ценностей. Он перестал быть чутким и отзывчивым. В нём охладела
любовь к человеку. Семья стала для него тем местом, где он отдыхал и питался. Но интересы дочери и супруги у него всегда стояли на втором плане. Теперь Виктор вспомнил, как часто видел свою жену с заплаканными глазами. Но у него ни разу не нашлось времени спросить у Тани, что случилось.
– О, Боже, прости меня, – с дрожью в голосе проговорил, простонал Виктор, и ему стало нестерпимо горько, что он не может сказать этих слов жене. Чтобы освободиться от внутренних терзаний, он, распахнув окно, ещё раз опустился на колени. И вновь с ним произошло необычное.
Восемь долгих лет Виктор берёг в памяти те ощущения, которые познал, когда впервые обратился к Господу. Это была огромная радость и влечение ко всему небесному. И сейчас Виктор испытал то же, но вместе с этим совершенно по-новому почувствовал, как его любит Бог. Хотя любовь эта, теперь была неизмеримо больше и прекрасней. Она занимала всё воображение Виктора и даже не вмещалась в его разуме. Ему казалось, что каждый атом его плоти, напитан неземной музой. Божественное присутствие было столь полным, что Виктор не смог выговорить ни слова. Он дышал бурно и порывисто всей грудью. Он понимал Бога и верил, что любим и прощён. Он знал, что с сегодняшнего дня стал другим. И этому другому человеку небо даровало неземную любовь, чтобы он смог заменить ребёнку мать.
Виктор встал, полнее распахнул окно и протянул руки к лазурным далям.
– Мой Иисус, я готов проповедовать твою истину, – громко сказал он. – Ведь у меня есть, что сказать
людям. Благослови меня, Боже.
И, словно отвечая покорным словам проповедника Виктора Смирнова, на оконном стекле преломился и заиграл разноцветными искрами первый луч солнца. Утро нового дня вступало в свои права.

Июль 2005г.

Гроза.Проза

Гроза.
Проза