Неопределённое время.

- 1-

С женой, считавшей верхом неприличия появиться на людях без макияжа, Никита ощущал себя, как английский дипломат с мадам Баттерфляй. Её вежливость, пусть и церемонная, порой неестественная; услужливость, жеманная, рассчитанная на скорее «взять», чем «дать»- всё это походило на игру по неустановленным, но принятым ими обоими правилам. Главным было - не задумываться, не углубляться, а сохранять равновесие, во что бы то ни стало. Но нечто невостребованное, скрытое в их человеческой природе, накапливало неудовлетворённость, которая провоцировала иногда неприятные сцены между ними, возникающими на первый взгляд на ровном месте. Скандалы эти случались редко и всегда оканчивались взаимным благородным расшаркиванием. Но Никита в глубине души точно знал, что именно в эти разломы и устремляются их настоящие чувства.
В то утро жена, понаблюдав за их малышками, играющими во дворе с Тузиком, с очаровательной улыбкой телевизионного диктора спросила:
-Что завтра приготовить?
В ответ Никита улыбнулся:
-Что-нибудь новенькое, дорогая, бифштекс с яйцом, например.
Возникла звенящая пауза.
-Но…- раздался призвук женского всхлипа, накладные ноготочки с цветочками нервно забились о чашечку из дорого музыкального сервиза,- но…ты только что ел это.
Никита с искренним удивлением посмотрел в тарелку. Некоторое время оба молчали.
-Тебе всё безразлично! Всё: я, дети, новая дача…
«Квартира в городе, заказные картины, которые, как назло, выгодно продаются, эти «тусовки», диета, бег по утрам»,- мысленно продолжил Никита.
-Я жду тебя, между прочим,- скорбно задышала жена,- готовлюсь, моюсь, стараюсь.
-Моешься- стараешься,- машинально повторил Никита, будто невзначай выдернул детонатор из бомбы.
Чужая, непонятная ему женщина по-звериному взвыла, обозвала его с невиданной яростью и убежала в сад. Никита встал, но остерёгся идти утешать, осмотрительно догадавшись, что наверняка опять скажет что-то не то, и всё выйдет только хуже. А июльский день выдался удивительно погожим. Никита отправился, куда глаза глядят, в сторону станции Сиверская. Он надеялся, что как обычно, всё само собой уляжется. Некоторое время Никита безмятежно посвистывал, пока странная тоска не вошла в него. Она росла, усиливалась, как лихорадка при гриппе.
Типично русская хандра- ощущение бессмысленности- этих вчера, сегодня, завтра. Одинаковости, в которой дни отличаются друг от искусственными перепонками: развлечений, заработков, покупок, планов - никак не затрагивающих подлинную суть, застывшую, обездвиженную. Когда же его реальное время остановилось?
Никита вспомнил…
-Подожди,- окрикнула его дряхлая, будто вылезшая из склепа старуха. Она протягивала ему потёртую котомку:
-Помоги…до электрички только, а там я сама и ты - сам…
Никита слегка поморщился, но воспитание взяло верх, тем более они уже стояли у края платформы. Он молча принял груз и едва не упал - тяжесть оказалась непомерная. Никиту сдержало упрямое нежелание обнаружить своё бессилие перед этой живой мумией, которая до него тащила эту ношу. Он с ужасом отмечал каждый шаг, двигался на пределе, как рассчитанный на одно действие робот. В трансе Никита добрался таки до вагона и поставил злополучную котомку, от усталости осев на свободное место у окна. Электричка тронулась. Старуха ухмыльнулась, взяла одной рукой сумку и прошла вглубь.
Никиту чуть тряхнуло, и он вспомнил, что уже видел эту страшную женщину, жёлтую, с пигментными пятнами, бородавкой на носу и прозрачными в предельной безжалостности глазами.
Конечно, видел – он же сам придумал её. Да, это он придумал, когда оформлял «Скандинавские сказания». Эпизод, в котором непобедимого Тора- бога грома ждёт бой… со старухой. Тор снисходительно берёт бабушку за плечи, не желая ей сильно повредить, но та вцепляется в него с такой силой, что Тор вынужден обороняться в самом тяжёлом в его жизни поединке.
Его, сильнейшего из асов, могучего Тора костлявая старуха ставит на одно колено. Он смущён, но потом узнаёт, что он единственный, кого она не уложила на обе лопатки - это был бой с самой смертью.
Тору Никита придал свои черты - он ведь тоже коренаст и рыжеволос, ас вышел курносым, синеглазым. А вот старуху Никите пришлось придумать.
Мысль о материализации образа испугала Никиту, он захотел разыскать бабку, чтобы убедиться в простой игре случая. Никита рванулся, но резкая боль в спине не дала ему встать. Он похолодел и потерял сознание.

-2-

-Вылезай! Да, вылезай! Ну, и нажрался…
Никиту волокли два мужика- котроллёра.
-Я не пью,- возразил Никита, - мне бы врача.
-И кофе в постель, сыроежка трезвая,- захохотали провожатые, прислонили его к таксофонной будке и удалились.
Никита нашёл положение, в котором не так страдал от боли, любое движение грозило ему шоком, забытьём.
Вечерело. Метро закрылось. Никита стоял и стоял, погружённый в себя, почти не думая, будто в неподъёмной старухиной сумке он отнёс всё, что составляло его существование последние годы. В кармане шорт он нашёл жетон и старую записную книжку, но возможность позвонить не окрыляла его. Все его знакомые были люди в высшей степени добропорядочные, не из тех, что стоят по ночам неизвестно где без денег и ключей, помятые и зелёные.
Встреча со старухой сбила Никиту с одной важной мысли. Он вздохнул и впервые за долгие годы вернулся к началу, к истоку своего опустошения, с которым, казалось, полностью смирился. Причиной была банальная юношеская несостоявшаяся любовь: ему- 16, а избранница Марина- соседка по парте. Она расцвела, оформилась после лета: лёгкая, загадочная, недоступная… Сидеть рядом с ней стало для Никиты мучением, граничащим с восторгом. Его прожигало едва контролируемое вибрирующее тепло, состоящее из сменяющихся волн стыда и радости. Он стал задумчив, часто отвечал невпопад, а дома подолгу лежал на животе на своём диванчике. Но, чем смелее были его фантазии в эти минуты, тем сильнее он робел при встречах с ней. Это были месяцы, полные предельной наполненности, глубочайшего, сокровенного смысла, открывающего Никите тайны его природы. Это было время бессонниц, болезненных дум; взрывов, скрытых от всех… Это и было подлинным счастьем, но тогда Никита не догадывался об этом.
В её полувздохах, мягких прикосновениях Никита угадывал согласие, они уже почти освоили невидимый для окружающих язык. И будущее сверкало самыми радужными красками…
Золотая осень детства!
Взросление ударило по ним, как неожиданный, резкий и злой мороз.
Марина округлялась, на неё стали подозрительно коситься. И не напрасно – десятиклассница оказалась беременной. В брежневские 80-е это был скандал. Она посрамила и звание советской школьницы, и честь комсомолки. Но поступили с ней крайне гуманно - перевели на домашнее обучение, чтобы не растлевала своим видом невинных девиц, и объявили выговор на комсомольском собрании, выразив надежду, что Марина изменит свою аморальную жизнь. Хрупкая и припухшая, Марина проявила и рассердившее общественность упрямство - так и не выдав, кто отец. Если бы она назвала имя, то праведный гнев матери, учителей и одноклассниц пал бы на него, и Марина превратилась бы в жертву, что существенно бы облегчило её жизнь. Но она молчала.
Никита в те дни почти не видел её, да и не стремился к этому. Он машинально ушёл в учёбу, решил проявить волю и забыть всё, но во сне поворачивался на живот и чувствовал, что ничего не может поделать с бесполезными теперь мечтаниями. Никита ощущал себя преданным - та, которую он считал образцом невинности, и за всё время ухаживания осмелился лишь несколько раз погладить по руке, оказалась… Никита не хотел представлять, кем оказалась Марина, прежние желания резали его изнутри ледяными осколками.
Как-то вечером ему позвонил комсорг, начал речь о характеристике - ведь скоро выпуск. Никита догадался, что это неспроста. И верно, беседа перетекла на порочащие связи, на намёки, что многие считают отцом Никиту, который подло прячется за спину девушки, но сам комсорг, конечно, верит ему…поэтому пусть Никита и попробует узнать настоящее имя, и опять о характеристике, без которой никуда…Под нажимом его логики Никита пошёл к Марине. Уже наступила весна, она сидела у окна, бледная, отрешённая. Он помахал рукой, как когда-то. Она улыбнулась. К себе не пригласила, вышла на лестницу. Никита позабыл заготовленную речь, и неожиданно для себя выпалил:
-Марин, выходи за меня. Я буду беречь вас. Я буду…
Она побледнела и отстранилась, будто боялась согласиться. Замотала головой:
-Не надо, прошу тебя.
Это «прошу тебя» из уст беременной выглядело так пронзительно беззащитно, что Никита, полный решимости не расставаться с ней, обмяк и убежал на улицу.
И время встало.
Никитина оболочка закончила «Муху», женилась, родила двух девочек, вела размеренную сытую жизнь, но что-то невероятно важное, застывшее в нём в тот миг, так и не пришло в движение.
И странно, едва он подумал: « а не позвонить ли ей?» секунды обрели вес, тяжёлый, почти неподъемный, как в пытающихся пойти старых, ржавых часах. Им овладел кураж обречённого, лишённого всего человека, он набрал её номер впервые за 25 лет.
И она ответила. Сонно, но вежливо поинтересовалась:
-Кто это?
-Никита,- не своим, а каким-то писклявым срывающимся голосом выкрикнул он,- я у Балтийского, в будке, у входа…
Связь пропала, потому что Никита от волнения нажал на рычаг. Он захлопал глазами и заплакал.
Но время пошло, туго со скрипом, но двинулось. Потому что теперь Никита ждал. Ждал - весь, растворившись в этом, он боялся и верил. Он ожил. Через полчаса из зелёной восьмёрки вышла Марина, стройная, лёгкая, как прежде. В элегантном белом плаще она прошла рядом, неуверенно оглядываясь, Никита видел её и молчал. Был миг - они даже глазами встретились, Марина повернулась и отправилась назад к машине. «Не узнала, не узнала»,- Никита не смел окликнуть её. Он безумно хотел этой встречи, но раз она не узнала - позвать не мог, никак не мог - язык не поворачивался. Заработал мотор, и восьмёрка плавно тронулась.

Медленно, на первой скорости Марина подъехала к нему, приоткрыла дверь:
- Садись.
Никита догадался - она тоже решила, будто он перегулял.
Он покорно сделал шаг к ней, закачался и, падая, увидел любимую им девочку с распахнутыми от сострадания глазищами…

-3-

-Ложись-ка на стол,- велела Марина Никите,- эй, подожди. Быстрый выискался, я постелю одеяло, а ты пока разденься.
-Совсем?- игриво спросил Никита. Но Марина то ли не услышала, то ли сделала вид, но шутить она явно не собиралась.
- Я тебе очень помешал?- с виноватым видом Никита послушно улёгся на живот.
Марина спокойно произнесла:
- Это нет смысла обсуждать. Лежи и молчи. У тебя защемление нерва - позвонок от чего-то сместился. Поднял, небось, что-нибудь?
-Да,- признался Никита,- старушке сумочку поднёс до электрички.
Марина промолчала, лишь плечами пожала.
Никита стал разглядывать ту часть комнаты, которая была ему доступна. На трюмо он заметил фотографию кудрявого, скуластого мужчины. Память художника помогла - он вспомнил - это же друг Марининой матери. Он жил у них тогда, когда Никита с Мариной заканчивали школу. После скандала исчез… Неужели её мать так любила его?
-Ты с мамой живёшь?- серьёзно спросил Никита.
-Мама уехала лет десять назад в Америку, замуж вышла,- без всякого выражения, равнодушно объяснила Марина.
Никита замер: он ощутил, что приблизился к давней тайне, сломавшей его. Он не знал, как спросить об этом человеке, но Марина улыбнулась, и сама взяла фотографию:
- Это сын - Кирюща, он женился недавно. Скоро бабушкой стану….
-Сын?!- опешил Никита, и Марина, уловив в его голосе нечто срывающее завесы, поспешно убрала портрет.
- Велела же - молчать,- рассердилась она,- сейчас вправлю. Потом полежишь часик и вперёд. Для тяжестей купи пояс…
Грубовато Марина сунула ему в зубы какой-то резиновый валик. Некоторое время осматривала его, а потом резко вошла пальцами в его болезнь. Раздался едва слышный хруст- Никита даже взвыть не успел. Только пот холодный, знобящий оросил его, и Никита задрожал то ли от боли, то ли одурев от прикосновения её рук. Он ждал с её стороны пусть неуловимого, но согласия.… Ждал напрасно - Марина, как профессиональная массажистка, выполнив положенное, встала, накрыла его одеялом и удалилась на кухню.
Никита прослезился. «Что это я сегодня?»- испугался он. Закрыл глаза и замер. Через некоторое время он почувствовал - приближение. Марина тихо-тихо подошла к нему и, поверив, что он заснул, прижала его голову к своей груди. Никита затрепетал: он слышал взволнованный ритм её сердца, жар, дыхание нерастраченной нежности, сконцентрированной в этом необыкновенном прикосновении. От блаженства Никита слегка пошевелился, и Марина тут же отстранилась, выпрямилась…
-Скоро сможешь встать,- официально отчеканила она, но голос выдал её, он дрогнул. И Никита уже решил окончательно - он останется, больше он не предаст её, не уйдет, нет.
-Марина,- хрипло начал он. Но она порывисто прервала его:
-Мне надо. Нет, ко мне должны придти. Да, я должна одеться. И ты тоже…
Никита встал здоровый и уверенный: он был готов к борьбе за неё. В ожидании подошёл к окну. В городе не бывает темно, и не видно звёзд. Глядя на серые питерские облака, Никита ощутил в себе синхронное с ними, внутреннее движение. Он окончательно пришёл в себя.
-Ну, Никита, пора,- заметила Марина. Никита обернулся.
Он обернулся и застыл - перед стояла… с метровым слоем штукатурки на лице; с небрежно, но густо выкрашенными в ярко-красный цвет губами; в вызывающе безвкусной и бесстыдно открытой кофте; в немыслимо короткой юбке…стояла…Марина.
-Пора,- согласился Никита, поблагодарил её и вышел.

-4-
Через час, заняв у приятеля денег, Никита возвращался на дачу к жене и малышам. Он сел в полупустую электричку, полулёг на сиденье и задремал. Вероятно, болезненное состояние обострило чувства так, что он забыл - у Марины давно своя жизнь. Эта мысль успокаивающе убаюкивала его. Но что-то всё-таки тревожило - странно ведь: когда она приехала за ним ночью, она выглядела с редким сейчас скромным изяществом. А потом… Никита поморщился, вспомнив, как вырядилась Марина под утро. От той одежды ещё пахло… Никиту озарило - всё это долго, очень долго лежало в шкафу, и залежалый дух обозначил себя. Никита понял, что она играла, специально отпугивала его. Зачем?
Догадка испугала его: Марина точно - не от мира сего… «Дура»-, прошептал он почти благоговейно. Никита вспомнил, как давным-давно, мать Марины, узнав от доброжелателей о беременности дочки, примчалась к школе красная от гнева.
-Кто он? Кто?- кричала она.
Марина молчала. Мать в ярости отхлестала её по щёкам.
Но Марина так и не сказала, что он - это тот, кого именно мать привела в дом. Что он совершил всё быстро, оглушив девочку, вставшую после сна, что он предусмотрительно подготовил полотенце, и убрал всё потом сам. Он не боялся, что Марина выдаст его - он просто уехал, исчез. Но Марина молчала.
«Что за глупое свойство всех жалеть»,- разозлился Никита. «Подставлять себя, как это нелепо! Ради матери, озабоченной устройством личной жизни, и относившейся к Марине, как к досадной помехе. Ради его жены и детей, которых Марина никогда не видела. Жертвовать, делать из себя посмешище».
Правда вызвала у Никиты головную боль. Ему стало душно, он вышел в тамбур и прижался лбом к стеклу. Ведь только Марина, с блаженной любовью, не замутнённой ни каплей эгоизма и могла помочь ему. А он? Ушёл…И тогда и сейчас. Ушёл. Никита, застонав, решил - вернуться к ней, всё исправить. Поезд затормозил. Двери открылись, Никиту замутило. Он отпрянул вглубь, ощутив, что невероятно голоден и очень хочет спать.
«Следующая станция Сиверская»-, объявил машинист. В окне замелькали привычные виды.

Неопределённое время.Проза

Неопределённое время.
Проза