Возможно, успехи Энгуса в кольчужном ремесле объяснялись ещё и тем, что он наотрез отказался посещать монастырскую школу и предпочёл дни напролёт проводить в мастерской Родерика. Оружейник был не против, Корнелия тоже, а доводы Мигела и Кевина показались толстячку неубедительными.
— Читайте свои книги, если вам угодно, — сказал он друзьям, — а я хочу заниматься тем, что мне нравится. И вообще, нельзя служить двум господам.
Приведя эту цитату из Евангелия, Энгус доказал, что достаточно образован для своего возраста и положения, и его друзья успокоились.
Однако для Кевина и Мигела возвращение к учёбе было настоящей радостью. Тем утром, когда они вместе отправились на занятия, тяжёлые тучи закрыли солнце, и в природе царила необычная для лета прохлада. Но лица мальчиков светились от радости, и, весело болтая, они быстро шагали к Монастырскому холму.
Принц Кевин обучался благородным наукам в замке, но нередко расспрашивал отца Элвина о том, как проходят занятия в монастырской школе. Из его рассказов, а также из того, что ему сообщил Мигел, он имел довольно ясное представление о том, что же это была за школа.
Прежде всего, образование в ней могли получить как дети бедняков, так и дети богачей, не заплатив за свою учёбу ни монеты. Однако среди знати и людей состоятельных действовало неписаное правило, что за обучение своих детей им надлежит делать в адрес монастыря значительные пожертвования. Альбин принимал эти приношения охотно, поскольку, как было сказано выше, у доброго епископа всегда были большие расходы.
Римский Мир местами рушился, местами рухнул совершенно, но в королевстве Тариан сохранялся в виде двух интересных пережитков. Во-первых, девочки королевства тоже могли учиться в школе. Знания они получали в женской обители, расположенной у подножия монастырского холма. Монахи-мужчины не имели ни малейшего отношения к обучению девочек, а сёстры монахини обучали желающих грамоте, основам арифметики, пению и обязательно — медицине, кулинарии и рукоделию.
Во-вторых, в отличие от большинства тогдашних монастырских школ, в своей школе Альбин использовал ту структуру образования, которая применялась в светских школах гибнущей Римской империи. Суть этой структуры сводилась к следующему:
Школа делилась на начальную, среднюю и высшую. Начальной школой была школа «литератора». В империи так называли учителя, который преподавал детям простую грамоту и основы арифметики. В королевстве Тариан, да и вообще в Британии можно было ещё встретить таковых. Чаще всего к ним обращались те родители, которые не желали, чтобы их дети получали знания при монастыре. За свои услуги эти учителя брали совсем немного, поэтому иногда плотнику или каменщику приходилось платить дороже, чем литератору.
В монастырской школе епископа Альбина десять монахов носили титул «отцов-литераторов» и почти ежедневно проводили занятия с двумя-тремя сотнями ребятишек. Кстати, священник, направляемый в какую-либо деревню королевства, должен был быть литератором и исполнять в отношении деревенской ребятни обязанности учителя.
Нужно сказать, что на отцах-литераторах лежало больше обязанностей, чем на их светских коллегах. Кроме латыни и арифметики, они, пусть и вкратце, обучали детвору основам тех языков, на которых говорили жители королевства. Это было совсем не сложно, поскольку живущие рядом бритты, римляне, ирландцы и пикты неплохо усваивали разговорные диалекты своих соседей. Монахи также преподавали детям основы христианской веры, знакомили их с евангельскими историями и текстами и (исключительно в устной форме) с житиями известных святых и мучеников. Альбин выбирал литераторов из наиболее способных молодых монахов, которые умели сочетать строгость и добродушие. Бывало, что такой учитель брался за розгу, но, как правило, занятия проходили весело, очень часто — на свежем воздухе, и тяжесть науки облегчалась играми и состязаниями между детьми, а также походами за черту города и другими подобными мероприятиями.
Кроме всего прочего, отцы-литераторы среди занятий, игр и бесед внимательно наблюдали, нет ли среди их воспитанников детей, имеющих склонность к медицине, строительному искусству, художеству или к иным изящным ремёслам. Если таковые находились, их, по согласию родителей, передавали на обучение монахам, которые специализировались в данных областях. Монастырские травники, иллюстраторы, переплётчики и прочие мастера с благословения Альбина делились с такими детьми своими знаниями.
Средняя школа была школой «грамматика». Отцов-грамматиков в монастыре было пятеро. Если вокруг литераторов толпились орды шумных малышей, то грамматики имели дело с намного более серьёзной и малочисленной аудиторией. Учениками грамматиков часто были дети состоятельных родителей. Становились ими и ребята из простых семей, влюбленные в книги и знания или чувствующие призвание к монашеской жизни.
Отцы-грамматики преподавали историю, географию, латынь и греческий язык, однако главная их цель заключалась в том, чтобы мальчики подробно изучили Святое Писание, а также прочли и освоили книги тех авторов, которые имелись в монастырской библиотеке. Читать и понимать текст — вот что должен был в совершенстве уметь ученик грамматика. После библейских книг наибольшим почётом пользовались труды знаменитых языческих писателей: Цицерона, Вергилия, Тита Ливия, Платона, Сенеки и Тацита. Обязательным было изучение великих поэм Гомера. Однако предпочтение отдавалось христианским авторам, и мальчики штудировали работы Евсевия Памфила, Иеронима, Павла Орозия, Иустина Философа, Блаженного Августина и многих других. Таким образом, грамматики преподавали мальчикам ещё и основы теологии и философии.
Что касается высшей школы, то это была школа «ритора». Отцов-риторов в монастыре было трое — отец Элвин, отец Пелагий и сам епископ Альбин. Роль ритора состояла в том, чтобы научить юношу владеть словом. И если у грамматиков учеников было совсем немного, то с риторами занимались вообще считаные единицы. Риторическое образование должны были получить монахи-проповедники, монахи-миссионеры, наследники престола и близкие к государственным делам люди. Отцы-риторы передавали своим ученикам также все теологические и философские знания, которыми владели сами. Занятия эти были, несомненно, полезны, но добрый старый епископ с грустью предсказывал скорый упадок науки об искусстве речи. «Времена нынче не те! — говаривал он в кругу ближайших друзей. — Нет нынче многолюдных народных собраний, чтобы выступать перед ними, подобно Цицерону*. А что касается военачальников и проповедников, то для отважного полководца не нужно никакой риторики, чтобы воодушевить своих солдат, и никакая риторика не поможет проповеднику, если слова его исходят не из сердца. Косноязычный праведник способен сделать больше, чем речистый грешник». Однако риторику он продолжал преподавать усердно и заботился о том, чтобы после него остались преемники, способные продолжать преподавание.
Отличие школы Альбина от большинства тогдашних монастырских учебных заведений состояло в том, что он уделял очень большое внимание изучению античного языческого литературного наследия. Гостившие у него епископы соседних королевств нередко укоряли его за это, но Альбин всегда парировал их выпады, утверждая, что чем лучше человек знает языки и литературу, тем легче ему дастся понимание Библии и проповедь Евангелия. Ему часто советовали, чтобы от азбуки его ученики переходили сразу к изучению Священного Писания, и только его. Альбин же говорил, что, как учитель, вынужден готовить своих учеников не только к жизни небесной, но и к жизни земной, а для этого нужно читать и другие книги. Хотя, конечно, он понимал, что очень многие сюжеты, содержащиеся в текстах языческих писателей, философов и поэтов вредны для юных умов. Поэтому в его монастыре создавались некие подобия хрестоматий, из которых было удалено всё пошлое и низменное, и по которым учились мальчики.
Епископ очень часто — и в проповедях, и в личных беседах — призывал родителей к тому, чтобы они давали своим детям возможность учиться, но не всегда его призывы имели положительный результат. Одни опасались, что частое посещение монастыря вызовет в их чадах желание избрать монашеский путь; другие смотрели на своих детей как на потенциальных помощников в ремёслах и домашнем труде и не желали, чтобы они тратили время на «ерунду». Такова, например, была позиция Габура. Однако большинство детей королевства Тариан проходили «школу литератора».
Кевин и Мигел были рады тому, что наконец-то идут в школу, но в то же время каждый из них испытывал лёгкое беспокойство. Ибериец переживал, что не сможет успешно заниматься после столь продолжительного перерыва.
— Ведь это что получается, — жаловался он Кевину. – Сперва вас, выкупленных у пиратов, привели в монастырь, и все занятия прекратились. Потом я раз сходил на учёбу, (кстати, если помнишь, мы тогда познакомились) и всё! Поход за рудой, поход за травами, вчера целый день в мастерской… Я не то чтобы жалуюсь, но отец Пелагий может быть недоволен.
Кевин знал, что Мигел свою учёбу начал ещё в Иберии, а прибыв в Британию, за считаные месяцы освоил местные наречия, быстро прошёл «школу литератора» и с согласия родителей, которых лично попросил об этом сам епископ Альбин, перешёл в «школу грамматика». И обучал его не кто-нибудь, а отец Пелагий.
— Он очень строгий, этот отец Пелагий? — поинтересовался Кевин.
— Отец Пелагий? Строгий? — переспросил Мигел и как будто замялся, не отвечая на вопрос.
— Так строгий или нет? Я немного знаком с ним, он проверял, как я умею писать. И я даже помогал монахам книги переписывать!
— Книги и я помогал переписывать. А отец Пелагий… Да нет, он не строгий, даже добрый. Но я всё равно как-то его боюсь. Ну, не его боюсь, а огорчить его боюсь. У него глаза такие… Посмотрит, ничего не скажет, а тебе уже стыдно.
Мигел вздохнул, улыбнулся и продолжил:
— Но я всё равно очень рад, что именно он меня учит. А знаешь, давай я попрошу, чтобы мы вместе у него занимались?
Почему-то Кевину этого хотелось. Нет, конечно, лучше бы, как прежде, учиться у отца Элвина. Но это невозможно. Такова воля отца и епископа Альбина. А Пелагий, хоть и казался странным, в то же время привлекал мальчика. Да и учиться вместе с Мигелом…
— Вряд ли он согласится, — сказал он другу. — Я новичок, и так сразу за грамматику…
— Ох, скажешь тоже! Да тебя можно сразу в риторы отправлять! Ты мне ничего не рассказываешь о своем прошлом и о своих родных. Дело твоё, конечно. Но спроси меня, — так такой учёный парень, как ты, должен быть сыном какого-нибудь патриция, а то и королевским сыном!
Кевин засмеялся.
— Отличная хвалебная речь. Цицерону бы она наверняка понравилась, но от меня благодарности не дождёшься. Ведь я очень скромный и смиренный, а подобные речи сильно вредят скромности и смирению.
Кевин попытался изобразить на лице те качества, о которых он говорил, и на этот раз расхохотался Мигел. Но принцу в глубине души было не до смеха. «И как он так угадал с королевским сыном?» — думал он, косясь на своего друга, – «Нет, что ни говори, а и впрямь нужно быть скромнее».
В монастыре им первым встретился молодой монах, что-то оживлённо рассказывающий окружившим его детям. Кевин смутно помнил его в лицо, но имени не знал.
— Это отец Морган, один из литераторов, друг и помощник травника Ильтуда, — шепнул другу Мигел. — Узнаю-ка я у него, где отец Пелагий.
Морган оказался добродушнейшим человеком. Он прекрасно знал Мигела и тоже смутно помнил Кевина. От него мальчики узнали, что отец Пелагий в монастыре, в своей келье.
Монаха они застали сидящим возле окна и читающим книгу. Услыхав шаги ребят, он оторвался от чтения и посмотрел на вошедших непривычно тёплым и добрым взглядом.
— Что, Мигел, привёл ко мне героя? — спросил он у иберийца, этим вопросом как бы помогая оробевшим друзьям начать беседу.
— Ну, я…
— Что говорить. За всё королевство не ручаюсь, но уж в монастыре точно каждый наслышан о ваших подвигах. Присаживайтесь.
Монах кивнул мальчикам на стулья и стол посреди комнаты и, подождав, когда они устроятся поудобней, лицами к окну, сам сел напротив них. Мигел решил сразу перейти к делу.
— Отец Пелагий, я бы хотел у вас попросить… Если это возможно…
— Чтобы Кевин учился у меня вместе с тобой?
Оба мальчика удивлённо вскинули головы. Монах улыбнулся.
— Логичная просьба, если речь идёт о человеке, который спас тебе жизнь. Не вижу в этом ничего невозможного.
В дверях позади мальчиков бесшумно показался отец Элвин.
— А что касается уровня знаний твоего друга, то тут уж скорее тебе придётся поспевать за ним, а не наоборот. Я проверял, что он знает и умеет, и вполне им доволен. У Кевина был очень хороший учитель.
Улыбающийся отец Элвин исчез так же бесшумно, как и появился, а Пелагий кивком головы указал мальчикам на две лежащие перед ним книги.
— А теперь за работу. Раз уж вы оба грамматики, будем продолжать совершенствовать латинский язык. Перед вами — сочинения Марка Туллия Цицерона и Луция Аннея Сенеки. За два месяца вы должны проштудировать работы этих авторов, декламировать из них отрывки и составить краткие комментарии. Но перед этим хочу познакомить вас с вашим третьим товарищем по учёбе. Пока вы совершали подвиги и пополняли монастырский запас целебных трав, он усердно учился и вполне сможет составить вам компанию.
Проследив за взглядом Пелагия, Кевин обернулся и увидел в дверях Гая Лентула. Он кивнул римлянину и подумал, что сегодня один из самых счастливых дней в его жизни.
* Цицерон Марк Туллий — известный римский оратор и политический деятель (I век до н.э.).
Дорогие читатели! Не скупитесь на ваши отзывы,
замечания, рецензии, пожелания авторам. И не забудьте дать
оценку произведению, которое вы прочитали - это помогает авторам
совершенствовать свои творческие способности
Теология : Дневник по 2 посланию Иоанна - Николай Погребняк Сия книга не является ни теологическим исследованием, ни сборником проповедей – это дневник. Второе послание Иоанна – это послание человека, много повидавшего и много познавшего. Иоанн просит – не напутствует, а именно просит верующих хранить себя в истине учения Христова, в чистоте поступков и помыслов.
