80.Моя жизнь. Часть 34. Мой быт.

80.МОЯ ЖИЗНЬ. ЧАСТЬ 34. МОЙ БЫТ.

Бог никогда и никому в материальном мире не создает ситуацию рая и тем более избранным. И чем больше человек стремится обустроить себя комфортом, тем больше он погрязает в долгах, зависимостях, усложняя свою жизнь в такой степени, что уже рая точно не дождешься никогда, а вот ситуация ада становится твоим единственным прибежищем, где хочешь или нет, но будешь пожинать плоды своей греховной деятельности, почти не видя просвета, иногда в иллюзии или по недомыслию думая, что это и есть рай. Но даже если человек будет вести праведную жизнь, будет богобоязненным, терпеливым, аскетичным, уповать во всем на Бога, то и тогда Бог такому в условиях материального мира не создаст легкий быт, ибо всяк входящий в мир материальный непременно здесь должен развиваться, проходя через все жернова бытия и таким образом углубляя свое понимание и строя в себе не иллюзорное видение о материальном существовании, но начиная осознавать всю его истину через самые разные лица, ситуации, обстановки, с чем Бог неизменно будет сталкивать и поучать, ибо каждому, даже святому, есть что для себя отсюда извлечь, есть, в какую сторону развиваться, есть от каких качеств в себе отказаться и что еще принять за основу мышления и устремлений.

Бог над каждым работает, что называется, не покладая божественных рук и никого не считает выше, лучше, важнее, достойней, ближе к Себе, старательней, безупречней… Потому, избрав меня для написания Святого Писания, Бог, тем не менее не дал мне особого пути, но усугубил тот, который предназначался, потрясая так, что опыт буквально заполнял мою суть и непонятно только было, где и в чем и каким образом его применить. Но это уже была не моя забота, ибо багажом каждого распоряжается только Бог, часть приобретенного направляя на углубление и расширение мыслительного процесса, часть непременно используя для развития качеств более высокого материального и духовного направления и часть для смирения перед Богом и усвоение тех Знаний, которые должны были направляться на написание Новых Святых Писаний.

Со смертью мамы быт мой изменился. Я переехала в мамин дом, но насладиться своим имуществом, своими комнатами, своей как изолированностью, которая бы способствовала написанию Святых Писаний, я не могла и не смогла бы, ибо Бог поставил меня в условия, где я опять оставалась без средств к существованию и потому вынуждена была Волею Бога этот вопрос как-то решать. А решать начинал Сам Бог. Я же просто автоматически следовала Воле Бога, уже чувствуя в себе этот автоматизм и понимая всю мизерность и несостоятельность моих желаний, ибо все должно было разворачиваться так, как задумал Бог, что было Волей и Планом Бога.

Как-то летом 2004 года я поехала на центральный рынок в надежде купить хоть какие-то обновки, ища для себя юбку приемлемую, по щиколотку, подходящего цвета, ибо уже понимала, что поизносилась окончательно. Проходя по территории, прилежащей к рынку, где активно велась торговля старым барахлом, прицениваясь, внимательно просматривая все, что лежало на торговых столах, я услышала, как женский голос спрашивает, не сдает ли здесь кто-то жилье, не знают ли таковых. Обернувшись, я увидела женщину примерно сорока лет и рядом с ней юную девушку лет девятнадцати-двадцати. Я спросила, кому это жилье нужно. Женщина указала на дочь и пояснила, что она студентка, сами они из ростовской области. Я сказала, что я могу сдать комнату на Новом поселении, недорого, за 1500 в месяц, есть газ, вода, но туалет в проходе, прилежит к нашему дому, горячей воды нет, купаться будет негде или надо греть воду и купаться на кухне в корыте. Только так. Они записали адрес. Об этом разговоре уже к осени я забыла и не надеялась.

В сентябре Лена засобиралась Волею Бога и путями Бога жить у себя, и я подумывать начинала о том, где все же найти квартирантку, тем решить могла бы вопрос о деньгах в своей мере, но уже не претендовать никак на то, что буду жить, что называется, с комфортом, что комфортом можно было назвать некогда мамину комнату, чистую, просторную, светлую… только сиди и пиши Писания… На тот момент это были религиозные стихи. Но в один из дней к воротам дома подъехала машина. Это приехали родители Ларисы, осмотрели предлагаемую им комнату и удобства, оплатили жизнь за месяц наперед, как это обычно и делается, и вскоре Лариса стала жить у меня, заняв комнату, полностью расположившись в ней, по-своему наведя здесь уют, заполнив один из пустующих шкафов. Вскорости в другую комнату, поменьше, была вселена и другая квартирантка, Наталья, которая училась заочно на философском факультете университета и работала маляром, как и делала великолепные лепнины по заказу в домах, и таким образом мое место было теперь только на кухне, в ее отгороженной части, но уже незыблемое, крохотное, где, однако, была тумба с телевизором, полки для одежды, стол кухонный, обеденный, и кровать. Все умещалось на семи-восьми квадратных метрах, отгораживалось от остальной части кухни шкафом и для большей изолированности проход на мою часть был занавешен плотной шторой. Вот здесь я и могла писать свои стихи, почти в тишине, в раздумье, здесь и был отдых, и была та толика общения с квартирантками, которая была и вмеру и несколько помогала мне как бы и отвлекаться.

Таков был мне дан Богом внутренний быт, но этот быт отнюдь не исчерпывал те уроки, которые Бог и здесь мне заготовил через соседей и с моими детьми, ибо и здесь было к чему приложить руки, но Бог давал не столько мне проявлять активность, сколько самой переживать, преодолевать, усваивать и видеть во всем все же не происки судьбы, но неизменную Волю Бога.

Не сказать, что я не вожделела на свои комнаты. Еще как вожделела, еще как хотела там расположиться, пройтись по ним, чувствуя себя свободно, независимо, на своей территории. Но… Бог меня не баловал, ибо всему у Бога свое время. А пока надо было брать, что Бог давал, и это считать великой для себя милостью. А писать… писать я могла везде и в любых условиях, и когда шла, и когда сидела, и когда лежала, и когда смотрела Славочку, и когда приходила к Туласи. Везде строчки буквально рвались из меня и требовали, чтобы я их записывала и вновь и снова…

У Маркова я забрала свою портативную печатную машинку; Марков купил мне для нее ленты, бумагу, копирку… В таких вещах Бог давал ему щедрость, и, таким образом, днем я писала, вечером все перепечатывала на листы бумаги и наполняла папки стихами религиозными, которые иногда умещались на нескольких листах, до четырех, и потому я каждый отдельный стих закрепляла и отправляла в папку один за другим, радуясь содержимому папок, но никогда не желая свои стихи перечитывать или заучивать. Просто писала и отпускала, подумывая о том, кому же они предназначены и как они найдут своего читателя… не зная, что и этот путь уготован Богом. Но в свое время.

И часто, бывало, я просто паниковала, ибо стихи находила великолепными, но иногда… я смотрела на них другими глазами и казалось, что это очень… очень… очень несовершенно. Что можно сказать лучше, сильнее, тверже, доступней, религиозней, значимей… Они, стихи, как-будто чередовались. То сильные, то слабые… Бог на это мне Сказал, что Сам распоряжается стихами, и они будут ориентированы на разных читателей, на разные уровни понимания и ступени материального и духовного развития. Только Бог Управляет прочтением Святого Писания, и каждому до строчки, до слова дает читать только то, что ему и предназначено, и каждый читает свой стих и извлекает свои духовные знания и получает от Бога только свой мыслительный процесс.

Также, Бог Сказал, что эти стихи надо понимать ни как стихотворения, а как форму изложения Святых Писаний в таком также виде, ибо эти стихи основаны на Бхагавад-Гите преимущественно, синтезированы из нее, но в такой форме, что, по сути, это есть Святое Писание, которое разъясняет человеку и Волю Бога и дает Знания высокого духовного порядка, даже если стихи выглядят просто. Но они несут в себе то, за что человек и будет направлен в свое время на духовный план. Это, прежде всего, ЗНАНИЯ, СЛОВО БОГА.

Таким образом, родительский дом был вторым местом, после Королева ½, где я писала Святое Писание, теперь в виде религиозных стихов, изо дня в день, и радуясь и печалясь, и было так, что неудовлетворенная я высказывала Богу, что стихи плохие, что надо и можно писать лучше, сокрушаясь над этим и впадая в депрессию… Бог слушал меня и как-то сказал: «Рви.». Потом открыл моими руками папку и стал методично их рвать, на мелкие кусочки, стихотворений сто пятьдесят или сто шестьдесят были порваны, по сути, уничтожены. Я сидела в оцепенении. Рвались мои надежды, рвался мой труд, моими руками, на моих глазах. Но точно, это делалось автоматически, руки сами… Изумленная, горестная, потрясенная, я обратила свой внутренний взор к Богу. В ответ Бог дал великую боль сожаления от сделанного… Я брала обрывки стихов и рыдала… Я не могла проститься с ними, я не могла вот так их оставить, в обрывках стихов я находила слово - Бог… Меня трясло… Как… как я посмела… Боже, я ничтожество…

Я все порванное собрала в пакет, до единого кусочка все подняла и ушла в забвение… Несколько дней я оплакивала свой труд, я оплакивала свою тупость, я не понимала, что теперь мне ожидать и готовилась к тому, что Бог накажет меня сильнее сильного… Но Бог направил купить скотч, и я уселась на долгие полгода собирать порванные стихи, которые были отнюдь не игровыми пазлами и которые собирать было отнюдь не просто и не просто. Но я упорно их склеивала и снова печатала, давая себе строжайший зарок никогда не ругать эти стихи… Однако, когда я их перепечатывала, Бог давал новую волну вдохновения, и я дополняла эти стихи и вводила новые и новые дополнения, так что стихи получались еще более объемистей, точнее, и не переставали радовать…

Писались и новые стихи, ибо Бог не собирался меня в этом направлении останавливать никак, ибо было, что сказать через них, и было, чему научить и куда повести читающего. Ибо, как только человек начинает их читать, Бог изнутри начинает с ним работать и так, что каждому из каждого стиха есть что вынести, есть о чем задуматься и есть на что в своей жизни посмотреть более точно через Слово Бога. Вообще, Бог моими руками рвал многие вещи. Бог рвал Книгу Мормона и неоднократно, рвал Золотую жемчужину, как и Учения и Заветы, рвал Песенник мормонов, рвал все книги и журналы, которые мне давали Свидетели Иеговы, рвал «Бхагавад-Гиту как она есть», рвал труды духовных учителей кришнаитов, рвал и «Шримад-Бхагаватам». Это означало, что не годятся, не подходят, ни есть в современном мире святое писание. Но объявлял Святым Писанием только то, что давал писать мне. Точно также Бог рвал любые изображения Бога моими руками, говоря и повторяя и напоминая мне много раз, что Он есть СВЯТОЙ ДУХ, не имеет никакой формы, подобной форме тела человека, никакой аналогии, Он НЕПОСТИЖИМ, ЕГО невозможно созерцать. Бог Кришна – ВЫСШИЙ ДУХ, имеющий форму, но непостижимую для человека, Его нельзя увидеть никаким зрением, нельзя поклоняться Ему, Богу Кришне, ни через какие изображения, ни через какие мурти или божества. Все, что было вне требований Бога, Бог показывал, что уничтожает и уничтожит, искоренит в понимании и духовных практиках преданных.

Но возвращаюсь к моему быту. Далеко не зря моя мама в свое время жаловалась мне на своих соседей, татар. Увы. Они были жестоки к ней. Граничили мы с этими соседями преимущественно по проходу, длинному, узкому, чуть больше метра шириной, ограниченному с двух сторон заборами, достаточно шаткими и невысокими. С одной стороны соседи держали собаку, не знаю, какой породы, но она была просто огромная и достаточно злая. Кто бы ни проходил по проходу, она буквально набрасывалась на забор с такой яростью и силой, что он ходил ходуном ввергая всякого проходящего в панику или ужас быть растерзанными, ибо казалось, что в любую минуту забор может рухнуть и тогда…

Собаки у этих соседей менялись, но их норов был тем же, что делало нашу жизнь достаточно беспокойной и постоянно в напряжении, ибо, по сути, собака лаяла и день и ночь и достаточно свирепо. Эти же соседи держали у себя домовую книжку и пытались постоянно контролировать как бы меня и мою соседку по крыше. Хозяин, внешне как бы и не плохой мужчина, всегда улыбчивый, однако, был себе на уме и неоднократно говорил маме, а потом и мне, что тот дом, где мы живем, их родительский испокон, и что они намерены этот дом любыми путями у нас забрать, а потому он часто залазил на крышу своего сарая, обозревал наш дом и двор и повторял свое намерение в том или ином виде, с большим трудом выдавая нам по просьбе домовую книгу, дабы не надумали кому продать, минуя его мнение.

Эти соседи были тяжелыми, но не менее тяжелыми были и другие соседи, с другой стороны, те, что побили меня, о чем я поведала ранее. У них к этому забору прилегал огород. Мама, при жизни и будучи еще в здравии, и свой небольшой участок земли желала как-то облагородить и потому в проходе по обеим сторонам у забора высаживала скромные цветы, которые в теплый период пропалывала и поливала. Но вода затекала на огород соседей, чистая поливная вода. Из-за этого они ругали маму неимоверно, а однажды соседка, с той стороны забора, перебросив руку с лопатой, стала маму бить острием лопаты за то, что мама работала в своем проходе, обхаживая свои цветы… Им невозможно было объяснить, что так делать нельзя, что так никакие вопросы не решаются, что к ним мама не имела никакого отношения…

Мне также доставалось от этих соседей. Невозможно было пройти мимо них по Пирамидной, простаивающих постоянно у ворот своего дома, чтобы не получить вслед окрик. Я была одета постоянно в религиозную одежду, в платок, длинную юбку. Такова была Воля Бога. Вслед мне кричали много оскорблений… А между тем сами поклонялись Аллаху и говорили, что едят только конину, ибо так требует их вера…

И одних, и других Бог сильно наказал, серьезно. Леонид, столь претендующий на наше жилье, вскоре умер, его всегда красующаяся жена, стремительно постарела и скоро продала свой дом, поделив его с сыном, встречая старость в одиночестве, больной, в хилом домишке, большую часть средств отдав своему сыну Дамиру, не пожелавшему с ней жить, ибо его мама была женщиной характерной и властной всю жизнь; с другой стороны муж соседки был парализован, и семья лишилась доходов так, в такой мере, что жена пошла по мусорным бакам… Были там и другие беды… Но что рассказывать… Надо просто знать, заучить в материальном мире, что Бог все видит, Знает, никто за свои деяния не может быть прощен, но все в свое время.

Однако, это было годы спустя. А пока мне вслед кричали непристойности, не выдавали мне по моей просьбе и необходимости домовую книгу, часть земли с улицы, перед нашим проходом, ровно перед калиткой, где стояла скамеечка, оборудовали под палисадник, присоединив этот участок к своему палисаднику, действуя самовластно, без Бога в голове, без понимания норм соседского общежития, и летом этот участок засаживался цветами, обильно каждое утро поливался из шланга водой, и мои замечание, что здесь проходит труба водопровода в наш дом, и она от столь частого полива может поржаветь, никого не смущали, ибо да ведь и дожди бывают и точно также могут трубы поржаветь, да и вообще… - где трубы, а где вода… Полметра… Увы. Такие соседи…

Непросто человеку в некотором плане одинокому жить в мире людей. И это Бог показывал самыми разными путями и достаточно непривлекательными, ибо я должна была писать Святые Писания и должна была понимать, что я вижу малое, что Бог мне показывает. Но Бог видит все. Бог видит великий грех каждого. Люди не знают страха перед Богом, даже верующие. Поэтому. Поэтому надо дать всем Новое Святое Писание. Но его надо дать через ту, которая хоть что-то понимает, увидела Волею Бога на себе, своем теле, на своих родных, пропустила через свой мыслительный процесс… но так ей все показать, чтобы не изувечить и оставить здравый и подходящий мыслительный процесс, как и не затронуть грехом в такой мере, что писать Святые Писания ей будет непозволительно. Все Бог учел, многое показал, на многом дал опыт.

И такой опыт Бог давал и моим детям, не разрешая особо подставлять или спешить подставлять руки, но проживать жизнь со всеми ее перипетиями по полной, ибо без опыта творение падает, не разумеет, не понимает, как жить и что здесь ценить, не видит стоящего за всем Бога, не боится Бога. И потому я просто должна была видеть, как Бог ведет моих детей, как Бог ведет и Маркова, ибо к нему все еще надо было ходить за деньгами для Туласи, надо было тарабанить в его калитку, надо было сносить его качества и его личные понимания и опыт, который Бог давал и ему в своей мере. Так что день мой был таков, что я должна была ходить к Славочке, ибо он уже пошел в школу и надо было его и встречать из школы и кормить и дожидаться, когда Света придет с работы домой. Также надо было навещать и Туласи, убирать в свое дежурство туалет и коридор в коммуналке, ибо убирать за всеми я ей здесь категорически запрещала, тем более туалет, что было зрелище всегда потрясающее. Также я ей оставляла от папы деньги, готовила еду, общалась с нею.

Теперь она жила с Анзором, мужчиной, старше ее на десять лет. Он не работал и всегда, сколько помню, был озадачен тем, что у него не было паспорта, и я хорошо понимала, что, живя с Туласи, он решает и многие свои проблемы. Немного забегая наперед, скажу, что при нем Туласи, работая маляром, собрав деньги, купила поддержанную девятку, но в неплохом состоянии, свою первую вожделенную машину, получила права и на ней они уже ездили и к его родителям, и в Сочи, и просто на работу. Прожила Туласи с Анзором примерно два-три года, но в один из дней она сообщила мне, что рассталась с ним. Далее он сошелся уже с другой женщиной, прожил с ней где-то год и совершил преступление, достаточно громкое в Ростове-на-Дону, примерно в 2010 году, пойдя на вооруженное ограбление ювелирного магазина, где убил охранника и получил в итоге десять лет тюрьмы…

Неисповедимы пути Бога. Это событие не затронуло нас никак, ибо Туласи уже достаточно отдалилась от него, и также это не было уроком ни для нее, ни для меня. Бог судьбой и Туласи и меня, и Светлану приближал к разным людям, разным судьбам, к разным проявлениям. Неисповедимы пути Бога, неисповедимы…

Никто не может знать наперед свою судьбу, никто не знает, на что он способен, каждый желает себе не очень как бы и многого… тем более, если бит судьбой. Тогда человек соглашается и на самое малое. Анзор просто хотел работать. Он искал работу, он постоянно пытался подрабатывать. Но План Бога на него был другой. Бог отобрал у него паспорт, чтобы поставить в ту ситуацию, которая была безысходной. Это только у людей материального мира есть понятие об альтернативе. У Бога такого нет. Не было альтернативы и у этого молодого мужчины. Он должен был пройти этот ад. Бог нагнетал ситуацию безденежьем, неопределенностью, зависимостью, невозможностью работать, унизительным положением…

На каждого человека у Бога до его рождения существует план, вещь неумолимая, но преодолимая в любом случае. Никому просто так Бог не дает убить человека, никогда. Все это есть и кармические связи и кармические долги, где убивает тот, чья ступень материального и духовного развития и качества позволяют, и убивает того, кто кармически это у Бога заслужил. Также очень часто убивает убийца того, кто в прошлом рождении сам был убийцей и убил того, кто убивает теперь. Происходит вот такое возмездие, когда один и другой уже в новом теле, когда одного Бог понуждает убить, давая ему такие обстоятельства и состояние и другого приводит на место в тот день и час, когда его и должны по Плану Бога убить, когда человек это не ожидает, как в прошлой жизни этого не ожидала его жертва. Просто поменялись местами…

Это работа Бога, это то, что в материальном мире не видно. Но, тем не менее, наказание убийце еще впереди, а убитый со временем родится и пойдет по пути материального и духовного развития без особых преград, ибо отдал свой долг Богу, и теперь Бог будет работать над его другими качествами и теми средствами материального мира, которые подходят.

А что с убийцей? Тюрьма. Но и другое имеет ввиду Бог. Через долгое заключение человек Волею Бога учится новым качествам, которые буквально заставляют именно в них входить насильственным путем. Это аскетизм, терпение, смирение, немногословность, иногда выход в религию, внутреннее сосредоточение, упование на Бога, неприхотливость в еде, понимание суровости жизни, человек теряет некоторые иллюзорные оковы, начинает видеть жизнь, как она есть, без прикрас…

Эти качества в материальном мире никогда человек сам в себе не разовьет по своей инициативе, даже будучи очень старательным йогом. Эти качества также имеют свойство никуда не деваться, и в следующих рождениях человек начинает к ним тяготеть, начинает обесценивать в уме своем многие блага материального мира, легко принимает любые бедствия и лишения, не тяготеет в власти и славе…

Бог так работает с человеком после тюрьмы, обрамляет в такие божественные убеждения и качества, что уже возврата к греховным деяниям высокого уровня нет, но чисто бытовые, чисто те, где можно отшлифовать и помочь уже через религию и материальную и духовную практику… Нет ни одного праведника, который бы не был в тюрьме или который бы не был и убийцей. За многие сотни, тысячи воплощений человек проходит все и все, чтобы из условий материального мира извлечь Божее и примкнуть к нему и здесь отдохнуть и сказать себе: хватит, устал…

Для таких людей и всех других Бог и дает, стал давать через меня Новое Святое Писание, но так, чтобы никого не осуждала. Но когда было надо, Бог Сам давал мне в уста проклятие… И оно было действенным, хотела я того или нет. Но и меня Бог не жаловал.

Еще до того, как Туласи сошлась с Анзором, я наведывалась к ней достаточно часто. Ибо соседи по коммуналке были далеко не адекватными. Тем более, что они затеяли в нашей постирочной, которая была приспособлена на шесть семей, устроить еще один туалет, поставив там унитаз. Это была затея Гильщанских, Уваровых, моей соседки из 55 комнаты, и Наташи, из 61 комнаты, что была напротив нас. Т.е. люди, эти три семьи, проигнорировав другие три семьи, сделали унитаз с тем, чтобы не ходить в туалет общий в конце коридора. Поэтому, эти три семьи нарушали доступ в постирочную другим трем семьям на период, когда они использовали постирочную, как туалет, что было часто, поскольку дети начинали бегать в нашу постирочную по нужде, да и сами взрослые почти непрерывно, далее стали использовать и раковину для этого, что было крайне недопустимо в условиях коммунальной квартиры и посягало на права трех семей, ибо каждому надо стирать, каждому надо заходить сюда по утрам умываться и использовать раковину по прямому ее назначению, но теперь создавалась ситуация, что ты должен просто терпеливо ждать, когда кто-то справляет свою нужду в таком туалете или приходилось иногда нарываться на картины, когда сосед мочится в раковину, забывая закрыть дверь и не желающий пойти в общий туалет, ибо для многих с пьяных глаз это быстрее и на всех других наплевать.

Таким образом я увидела, что мою дочь ограничили в пользовании постирочной, как и другие две семьи и стала сбивать те замки, которые здесь, так сказать, поставили для избранных, этим показывая, что вход в постирочную должен быть свободным и неоднократно требуя, чтобы не делали из постирочной туалет номер два.

Никто и никогда в коммуналке не становился на мою сторону; те, кто оказался в оппозиции, и себя не стремились защищать и принимали выжидательную позицию, т.е. под дверью ждали, когда человек сделает свои дела, смоет или не смоет унитаз и тогда заходить умываться или стирать. Этот вопрос о невозможности использовать постирочную под туалет я поднимала на кухне не раз, когда все были в сборе, но когда я стала сбивать замки, то это показалось многим, как великое самоуправство, меня стали обвинять в человеконенавистничестве, а дети, уже подросшие, стали клеветать на мой счет, якобы они видели, что я плюю в кастрюли, когда готовится еда.

В один из таких дней, после того, как я в очередной раз выбила замки молотком из двери постирочной и прошла на кухню, готовя еду для Туласи, меня в очередной раз стали обругивать матом и винить в том, чего я никогда не совершала. Гильщанская Лена на мои слова, что я никогда до таких вещей, как плевать в готовящуюся еду, не опускалась и мне такое в голову не придет, и слушать не желала, ибо верила более своей дочери, которая беспощадно врала... В это время на кухне сидел ее сын Игорь, юноша лет семнадцати на тот период. Как только я вышла из кухни, он бросился вслед за мной и в мгновение сзади повалил меня на пол и стал избивать ногами.

Никто в коридоре, видя эту картину избиения, достаточно жестокую и несколько продолжительную, не заступился за меня ни словом, ни делом. Не разбирая, с великой силой он бил мое тело ногами. Все произошло столь стремительно и неожиданно, что я не могла и не знала, как себя защитить. Избив, он отошел воинственно и удовлетворенно… С великим трудом я поднялась, ощущая острую боль во всем теле, дышать было трудно, каждый вздох давался с трудом великим и отдавался острой пронзительной болью, все тело дрожало, в глазах темнело... Я думала, что не выживу.

Едва, еле-еле, держась за стенку, я вошла в комнату. Туласи порывалась вызвать скорую помощь, но Бог сказал мне, чтобы не вызывала, и я, немного полежав, сильно избитая, пошла очень, очень медленно от дочери на Пирамидную, опасаясь, что где-нибудь по дороге упаду и не встану. Видимо, у меня были поломаны ребра. Я шла очень медленно, шла, не имея возможности и повернуть шею, любое здесь напряжение отдавалось острой болью во всем теле и более в груди, почти невыносимой.

С того времени месяца два эти боли не покидали меня, я не знала, что значит спокойно перевернуться с боку на бок, что значит нормально вздохнуть, что значит поднять тяжесть больше двух килограмм, что значит беззаботно утром спустить ноги с кровати; любое, даже малое движение, давалось с трудом, болью невыносимой, иногда из меня от боли вырывался стон или я вскрикивала, испытывая шок от боли такой, что губы синели…

Я Волею Бога пропускала и такой опыт боли через себя. Это было состояние такое, что я постоянно ожидала смерть и неоднократно писала предсмертные записки своим детям на случай, если до утра не доживу. Но и оставаться дома я не могла. Ибо надо было смотреть и Славочку и навещать Туласи. Поэтому я, преодолевая боль, никому не жалуясь, поднималась и шла, шла очень, очень медленно, шла пешком по Мечникова до Комсомольской площади и далее, пересекая ее, проходя через дворы, поднималась на третий этаж, преодолевая каждый день пешком путь в несколько километров... Со Славочкой я говорила очень тихо, смотрела его и снова возвращалась, заходя к Туласи, все делая медленно, почти без слов…

Если надо поворачиваться, повернуть просто голову, то поворачивалась всем туловищем, четверть ведра у Туласи, когда было очередное дежурство, поднимала двумя руками и несла впереди себя. Я очень медленно садилась, очень медленно вставала, никому не жалуясь, как могла претерпевала очень сильную, острую физическую боль, которая могла быть связана только с тем, что что-то во мне было повреждено.

Иногда, если я хоть на мгновение забывала, что надо быть осторожной, то движение вызывало во мне боль такой силы, что я вскрикивала и не знала, как это объяснить тем, кто в этот момент мог быть рядом… Через два месяца мне стало полегче. И каждый вздох уже давался без острой боли, но все же с трудом… Что касается Игоря, то его вскорости посадили за кражу мобильного… Бог Сам наказал каждого в немалой мере… Коммуналка стала исчадием ада для нас с Туласи. Все чаще и чаще Туласи начинала думать о том, чтобы продать коммуналку, но это стало возможным только в 2012 году. Но этому еще предшествовали немалые события. Унитаз все же из постирочной убрали, и она стала доступной всем, как и прежде. Таков был мой быт с 2004 года до 2007 год.

Надо знать, что нет у Бога небитых избранных, ибо, как бы они ни были подготовлены к своей миссии предшествующей и может быть ни одной жизнью, но все в памяти освежить, как и в качествах, как и в понимании, придется через боль, ибо и через эту призму страданий и преодолений человек также должен доносить другим Слово и Волю Бога и так, чтобы, когда писал то, что требует Бог, писал сам, но с Богом, и все, каждое слово от Бога принимал за свое, чтобы и в малом не грешил неискренностью, не подлаживался, а изливался болью, чтобы она кровоточила, чтобы она была тверда и могла и доходить, и проникать, и наставлять, и убеждать…

Богу нужен тот материал для работы, который до работы возопит, но и во время. Во время поплакал, порыдал, сел и пишет, полный божественного вдохновения, которое в нем созрело, а не просто посетило. И что… не рыдала ли я пред Богом, оглядываясь на свою жизнь и причитая? Рыдала. Ибо и отцом битая, и мамой битая, и людьми битая, и жизнью битая, и каждым по отдельности и скопом, и без сожаления; никто по моей жизни не помню, чтобы утер мою слезу.

Утирал Бог, реально, мистически, это не передать. Это нужно самому пройти, самому прочувствовать и увидеть. И еще предстояло рыдать и были причины…

О, как дорого стоит и малое прозрение. О, как сильно, скрупулезно, абсолютно Бог работает над творением, над каждым, чтобы повернуть его к Богу. Как не просто Творцу дается и малое прозрение человека, как Бог за каждого борется. Нет, не бывает ни одной судьбы в материальном мире ни в одном рождении, чтобы была без боли. Нет таких. Все плачут, все рыдают, все просят… ВСЕ. Все биты… переломаны, из всех издается стон и точится из ран кровь… Все вперемешку с иллюзиями, которые и помогают все преодолевать. Так идут к Богу… Для этого и создан материальный мир, чтобы вразумлять, и пряником и кнутом. И не поймешь, чего тут больше.

Все идут к Богу, все. Никто не затеряется, никто не может быть забыт, никто не ближе к Богу и не дальше от Бога. Бог в каждом. Нет очередности. И при всем этом никто сам не идет. Никто не знает, что значит идти самому. Всех ведет Бог, все идут автоматически по пути, который уже каждому Создатель сотворил до рождения. Все поднимаются только вверх. Всем быть на духовном плане. Уже для каждого там есть свое место, свое великолепие. Но сначала надо все пройти. На Земле. В материальном мире. С Богом.
В этот период с 2004 по 2007 год и у Маркова произошли некоторые существенные перемены, о чем я поведаю в другой раз.

80.Моя жизнь. Часть 34. Мой быт.Проза

80.Моя жизнь. Часть 34. Мой быт.

80.Моя жизнь. Часть 34. Мой быт.
Проза