1
-Я составил его психологический портрет. - Умное лицо Димона стало ещё умнее, а задумчивый взгляд не отрывался от соседних вишен, словно это были не вишни, а какая-то мудрая книга с которой он важно считывал.
-Ну, и..? – Рустам нетерпеливо потряс перед ним руками приглашая продолжить.
-Нормальный получился портрет. – Димон как бы удивлённо посмотрел на друга через большие, на пол-лица очки и даже поморгал для приличия увеличенными в них глазами.
-Не мог он нормальным получиться, – обиженно выпалил Рустам отмахнувшись от него рукой. Жестикуляция руками, головой и всевозможная мимика были присущи ему и от него неотъемлемы. – Ты вот в институте ещё учишься, книги читаешь, а вот вещей таких не видишь. Я ведь тебе сколько всего про него рассказывал, тебе только думать отсалось, а ты вот совсем не то думаешь.
Рустам отвернулся от друга и тупо уставился на пацанов гоняющих в уличной пыли мяч. Ему было обидно, что друг не сказал ему то, что ему хотелось слышать, а он ведь так старался позавчера, распинался перед ним: чего ему только не рассказал, даже прибавить пришлось, чтоб концы с концами свести, а он теперь тебе на вот – портрет у него нормальный получился, психологический. Лучше б красками учился рисовать!
-Ты вот мне скажи, Димон, ты много думал? – Рустам аж встал с низенького заборчика на котором они сидели, засунул руки на пол-ладони в брюки и вздёрнул до самых ушей смуглые, атлетической формы плечи. Его массивный торс покрывала только спортивная майка на выпуск.
-Достаточно, – с достоинством ответил Димон и пощурился на полдневное летнее солнце. День был хороший, особенно утро – он встал рано, принял холодный душ во дворе, насладился чтением той самой книги, которую искал последнии пол-года и вот теперь, на каникулах, может её по заслугам оценить. Жизнь была прекрасна... До появления назойливого и придирчивого к его умозаключениям Рустама.
-Не, Димон, ты думал или мало, или неправильно, – категорично заявил Рустам, потеряв интерес к их дальнейшей беседе; он был разочарован в институтах и в том, чему там учат – да ничему. И что ему мать твердила – учись, учись. Чему? Лицо умное делать?
Жизнь Рустама состояла из нетерпения, он не мог просто так сидеть на месте: у него всегда были какие-то неотложные дела, которые должны были непременно и сиеминутно решиться. Пускай это будет даже сходить за хлебом – он будет до предела взвинчен и целеустремлён. Кстати, о хлебе – его предпринимательская натура, ещё в десятилетнем возрасте, как раз с этого товара всеобщего потребления и начала свой путь задействованности – с другого конца их городка, с хлебзавода, он волок его в огромной сумке на их улицу и здесь продавал вечером, когда ближайший магазин закрыт, а страна, как раз, переживает тяжёлые перестроечные времена (когда их не было?). Потом пошли жевачки, сигареты и многое другое, что считалось колоритом современной провинциальной жизни, пока в четырнадцать лет не купил аттестат о восьмилетнем образовании (учиться бросил в двенадцать) и не устроился работать на бойню, исполнив свою детскую мечту. Там он, полный счастья и положительных эмоций воодушевлённо забивал обречённый на мясо скот до сих самых пор, дожидаясь Армии.
-Послушай, Рустам, - обратился к нему Димон после некотрой паузы, дав остыть другу,- я твоего брата знаю хорошо, вместе учились, вместе за Ольгой ухаживали, если помнишь, почему же я тебе должен сказать, что он того – крышу сдуло?
-А ты разве меня вчера не слушал?- возбуждённо, по-базарному воскликнул Рустам.- Один пример, сейчас вспомнил: у него шашлык не покупают, а знаешь почему? – он постянным клиентам стал про своего Иисуса рассказывать. Дядя Анвар, у которого он пока ещё работает, ему уже по голове его Библией стучал: «Шашлык, - говорит, - продавай, аппетита хорошего желай, а не про Бога им напоминай, да ещё про какого-то Сына». Нормальные люди ведь так не поступают, а Димон?
-А, что, есть какая-то шкала, по которой нормальность определяется?
-Конечно есть – дядя Анвар знает, что делает.- Пузо Рустама от важности округлилось ещё больше под майкой – покушать он любил после работы, а работал много.
-Но твой дядя Анвар не христианин, поэтому как он может определить – нормально твой брат поступает, или ненормально? – Вот это вот Димон дал, так дал – как-то странно поставленным вопросом даже для самого себя, внёс в Рустамову голову противоречие.
-Что ты сказал? – Рустамово пузо сдулось под майкой как шарик. – Димон, ты ... это, я ж совсем другое имел ввиду. Причём здесь дядя Анвар и какой-то «христианин»?
-Да притом! Вот, смотри: если бы дядя Анвар был христианином, он бы сказал на твоего брата, что он – ненормальный? – Эх, надо было всё-таки Димону в филологию податься, а не в затухающую промышленность.
-Ну, нет, наверное, – ответил Рустам пошкрябав в жёстких, коротко постриженных волосах, борясь с противоречивыми чувствами. Сегодня он готов был уже что-то обдумывать, а вчера – только бы отрицал, доказывая своё.
-Вот видишь, здесь дело не в нормальности, а в убеждениях ЛИЧНЫХ! Если бы я сейчас мусульманином стал, то меня бы тоже никто из наших не понял, ненормальным посчитали, а вот для тебя я был бы нормальным. – Димон скинул шлёпанец и поставил голую ногу на горячую землю покрытую колючей и мелкой травой, выгоревшей на жарком узбекском солнце.
-Нет, я бы тебя тоже ненормальным считал.
-Почему?
-Узбеки – мусульмане, русские – христиане.
Разморённый солнцем Димон от такого заявления встрепенулся и пришёл в себя:
-Как так? Международное право признаёт свободу выбора религии, не смотря на национальную принадлежность, понимаешь - свободу. Хоть ты с луны свались – верь во что хочешь и в кого хочешь.
-При чём здесь луна?
-А при чём здесь узбек?
-Да при том – что узбек мусульманином рождается.
-Узбек узбеком рождается, русский – русским, а вера, это – до чего ты лично додумался, с чем согласился. Вот ты себя мусульманином считаешь, ты согласен с тем, во что ты веришь?
-Конечно согласен – моя мама мусульманка, дедушки, бабушки, родня, дядя Анвар...
-При чём здесь твой дядя Анвар? – Жестикулировать уже начал и сам Димон.
-У меня отца никогда не было, а он мне как отец...
-Да и отец здесь ни при чём – ты сам за себя отвечаешь перед Богом, перед Аллахом – как хочешь – ты сам. Вера это не семейный подряд и не национальный гимн, это то, к чему ты шёл путём исканий там каких-то, размышлений. Ты сам хоть когда-нибудь в мечети был?
-Нет, дядя Анвар был, говорит, что очень красиво...
Конечно, за таким «риторическим» ответом должна была последовать пауза, не зря азиатская мудрость гласит, что конь хорош не тогда, когда на дыбы становится, а когда на четырёх ногах стоит. Собеседники снова усиленно переключили своё внимание на дырявый мяч плюющийся пылью на того, кто его торопится пнуть. Счёт у почерневшивших на солнце пацанят перевалил за ту черту после которой уже не считают; крупными каплями пота покрылись даже их носы и скорее всего они скоро пойду к речке – жара приближалась невыносимая.
-Значит, твоё желание и всей твоей родни, чтобы Азиз снова мусульманином стал? – Димон снова задумчиво посмотрел на вишнёвые деревья покрытые пылью, а потом на запыхавшихся футболистов - пацанята и вправду стали собираться идти искупнуться и гадать на счёт этого было не надо – сам был таким.
-Конечно, а о чём? – Обрадвался Рустам, видя что его наконец-то поняли, а то ведь проигрывать он не любил, даже в футбол, а если ещё пацанёнком проигрывали, то всегда после этого лез драться.
-Ну, как ты не понимаешь, Рустам? Он ведь доволен тем, что делает: верит в Христа, на собрания там какие-то ходит, песни поёт; он счастлив по своему, а ты это хочешь забрать.
-Пускай в мечеть ходит сколько хочет, там радуется, намаз делает, бороду отпускает, в Аллаха верит, а не в Сына: это никто не запрещает, все радоваться будут. Какая разница?
-Значит, есть какая-то разница, раз вы все против.
-Узбек он.
Так они ни к чему и не пришли: Рустама мать позвала забить утку, а Димон пошёл к себе под урючину дочитывать книгу. Где-то через час, сквозь листву виноградника посаженного у забора и переплетённого густым покрывалом над большим двором, он увидел спешащего домой с воскресного собрания Азиза. Ему лично было жалко своего лучшего друга в том смысле, что его не хотят понять домашние, родственники, где он работает, хотя сам Азиз никогда не выглялдел разбитым и в чём-то задетым, он брал откуда-то силы оставаться весёлым и общительным. Вот и сейчас зная, что где-то в маленьком саду, а скорее под урючиной разместился друг, но не видя его с улицы, он приветливо стукнул несколько раз по забору. Димон благодарно улыбнулся и снова углубился в книгу.
2
В саманном, построенном из глинянных кирпичей и просторном доме было прохладно, когда Азиз, словно из разогретой печи, вошёл в двери. Мать готовила обед, а братишка возился в пристройке, кажется, разделывая утку. Азиз сразу прошёл в летнюю кухню и крепко обнял мать. Обнимал он её и раньше, но в последнее время это стало у него чем-то вроде защиты, особенно по воскресеньям, когда он приходил с собрания.
-Пришёл? – спросила натянуто она, поджаривая лук в трескучем масле.
-Мне помочь? – парировал он и взял из её руки ложку, чтоб помешать начинающий золотиться лук.
-Я сама.
-Нет, нет, я уже мешаю, - нежно отстраняя мать от плиты хозяйничал в сковородке сын.
-Та забрызгаешься маслом.
-Я осторожно.
Мать сдалась, взрыва не последовало, первое столкновение прошло без потерь. Что будет дальше? Конечно, что-то будет, но не так болезненно. Мать присела резать морковку, собираясь с силами, чтоб высказать сыну, в который раз, своё недовольство его верой. Воскресенье было всегда подходящим днём.
-Рустамчик, - начала она,- уже утку забил, потрошит её, вот помощник мне растёт.
-Наш Рустам молодец, мам, его не только ты, его везде хвалят. – Азиз говорил громко, чтобы через тонкую стенку пристройки его мог слышать и братишка. Ему очень хотелось смягчить их сердца, особенно сегодня: сегодняшнее собрание было собранием свидетельств и столько брагодарений Богу было вокруг, что он просто переполнялся любовью к Иисусу.
-Вот, вот, его-то хвалят, а вот старшего сына...- Мать осуждающе покачала головой.- Видят неизвестно где.
-Ну, почему неизвестно, мам? Даже бабушка занет, где меня можно найти: молитвеннный дом. – Азиз улыбнулся широкой, открытой улыбкой, которая всегда покоряло её материнское сердце.
Часто она себя просто заставляла ругаться на него, за то, что он принял христианство, да ещё как принял! Ни как многие другие русские, украинцы или немцы – по названию, а принял так, что весь сам отдался, почти как старый знакомый Шухрат: когда-то двор мёл в мечети после работы, а вот, съездил на учёбу в Турцию на полтора года, арабскому научился, Коран выучил, и на тебе: жену выгнал из дома из-за того, что одеваться по мусульмански отказалась, строгие порядки в мечети наводит, с минарета кричит. И он-то теперь уважаемый человек, люди к нему за советом ходят. А Азиз, что с ним? – сколько недовольства вокруг, сколько выслушивать приходится, а в последнее время она переживать стала – как бы не избила его молодёжь мусульманская, он ведь язык за зубами не держит! И жениться ему надо бы, а какая пойдёт? Даже если захочет, родня за такого не пустит. По её, материнскому взгляду на сына, то пусть верит в этого русского Бога, они ведь тоже люди, да и не видно, чтоб их чему-то плохому учили, но вот родня, соседи, знакомые – это то самое, что не оставляет её в покое и заставляет бороться. А она его так любит, он у неё хороший, добрый, красивый, не зря люди говорят: какой жених пропадает!
-Азиз, сынок...
-Да, мам.
-Иди в комнату, накрывай на стол и скажи Рустамчику, если он готов, то пусть положит утку в холодильник, я её вечером замариную.
-Иду, мам.
Азиз, исполнив что ему было поручено, побежал под летний душ. Бочка с водой, укрытая от солнца под раскидистой пахучей орешиной, ещё не так нагрелась и Азиз с удовольствием подставлял своё разгоряченное летним зноем тело под прохладные струйки. День, так замечательно начатый, непременно должен был так и продолжиться. Сейчас они пообедают, он поможет матери сделать ещё что-нибудь по дому, а к вечеру вся их молодёжь собирается у реки, где ивы, утопая в высокой, приречной и сочной траве смотрятся любуясь данной им Создателем красотой в неторопливую воду. Там, на больших, выглядывающих из густой зелени камнях, в далеке от всякого житейского шума, они часто собираются, чтобы петь песни под гитару, читать и конечно же общаться. Он даже не знал, с чем можно было сравнить это общение, не встречалась ему в жизни большая драгоценность, которая бы сравнилась с этим. Его переполняли радость и восторг, что он может так просто, наравне с другими петь не только устами, но и сердцем, читать, познавать, знать Христа – Спасителя мира не только со стороны, но и вблизи.
Стол был накрыт, зелёный чай дымился в пиалах, но стоял ещё и холодный компот. Рустам важно, по мусульманскому обычаю, приблизил ладони к лицу и обтёр его сверху вниз. Азиз коротко помолился, мать вздохнула, но все уже друг к другу привыкли и ложки без замедления застучали в касушках. Оба сына у тёти Фатимы были крупные, сбитые, подтянутые, а по большим и красивым глазам их узнавали везде как её детей. Они у неё были погодки и почти похожи один на другого, только лицо у Азиза было более открытым, а весёлый взгляд, казалось, оставался даже тогда, когда он спал, только за закрытыми глазами. Ещё он был добрым, очень добрым. Отец их бросил, когда они ещё были совсем маленькими, не смог усидеть на одном месте, бродил где-то по Республике, но алиметны, совсем крошечные, платил, не забывал. Детей ей помогала поднимать мать, ещё очень крепкая пожилая женщина, по воскресеньям она торговала в большом городе на базаре: тяжело двум женщинам поднять на ноги двух сыновей, как привыкли трудиться без выходных, так у них это и осталось – парней ведь ещё и женить надо.
-На следующей неделе мы с дядей Анваром в мечеть пойдём, – заявил по-официальному Рустам, откусывая большой кусок лепёшки, но улыбку пришлось сдерживать даже матери – младший сын немного переборщил с важностью.
-Конечно, сходи, Рустамчик, – поддержала его мать, когда смогла согнать улыбку с губ.– Посмотри немного, нам потом расскажешь.
-Конечно, пойду. – Улыбающуюся мать Рустам не видел, но вот брата заметил. – Это вам не где-то на лавочках собираться, время терять, там всё это... по правде.
Азиз решил в спор, опять навязываемый братишкой не ввязываться, предоставив ему возможность рассуждать о правде с самим собой. Да и что мог Рустам сказать конкретного? Тролько то, чему его учит дядя Анвар, и всё это он ещё наперёд от него самого и слышит. Ему всё тяжелее и тяжелее становилось работать у дядьки. Раньше, до своего покаяния всё шло хорошо, всё умел, всем были довольны, а теперь? – ничего не может, всё поритит, стал ненужным. У дяди Анвара своя чайхана, готовят хороший обед, свой шашлык, дела идут хорошо и шашлычить Азиз уже хорошо научился. Хоть это и хорошее дело – кормить людей, но ему хочется другой работы, более существенной, да и устал он от нападок дяди Анвара. Всё грубее и ожесточённее они становятся.
Дверь тихонько открылась и в комнату вошла тётя Юлдуз со своей дочкой Гульнарой. Эта женщина была ещё подругой детства матери и жила на другом конце улицы, где тутовые деревья крепко вросли в твёрдую и потрескавшуюся землю. Плоды этих грубых истуканов, без всякого страха бросающих вызов горячим ветрам во многих уголках узбекской земли, привлекали своим сахарным и нежным вкусом всех ребят с их улицы, когда наступала пора их созревания. Гульнара была частым свидетелем их шумных штурмов этих деревьев, когда трещали ветки и рвущиеся о них штаны, выглядывая из-за высокого забора. В последнее время тётя Юлдуз стала их назойливым гостем, вероятнее всего подключившись к всеобщему спасению Азиза от христианского Бога. Но их с матерью намерения были другого направления: свести Азиза с Гульнарой. Даже отсроченнная на год Армия их не страшила – ждать солдата лучше, чам не ждать никого. Гульнара с матерью была в их доме во второй раз и в первый раз всё обошлось мирным чаепитием. Да никто и ничего пока не требовал – пусть любуются друг на друга, привыкают. А на Гульнару как раз и можно было любоваться, глаза оторвать тяжело: ярко-чёрные, как два прекраных чемчуга, глаза, искрящиеся из под двух крыльев хрупкой ласточки бровей, нежная улыбка розовых губ, тяжёлая коса, сплетённая из множества маленьких косичек, а в её лёгкой, свойсвенной только узбекским девушкам походке, таилась грация лани и полёт влюблённой в небо птицы.
Рустам изменился в лице, вся его важность испарилась, как утренняя роса, увидевшая солнце, он соскочил со своего места и понёсся за ещё двумя пиалами и заварить свежего чая. Он опять забыл, что посещения Гульнары с мамой их дома было адресовано Азизу, а не ему, но подобной «жертвы» для спасения брата он допустить не мог, так как влюбился в Гульнару ещё в пятом классе, который для него и был последним.
Через пять минут, пока две старые подруги шептались между собой, оставив молодых, как они думали, переглядываться меджду собой, он появился с чаем, в чёрных брюках и белой рубашке. Не уступая даже самому заправскому чайханщику, он умело разлил чай по пиалам и вежливо предложил сладости.
-У вас так хорошо всегда – прохладно, - начала тётя Юлдуз, разворачивая конфету. - Какая бы не была жара на улице, у Фатимы – оазиз.
-Это у нас Рустамчик каждое утро двор поливает, чтобы прохладу ночи удержать, - сказала мама, гордая за детей. Польщённый Рустам обжёг губы горячим чаем, но так и не придумал, как начать разговор с Гульнарой. Он знал, что долго они не задержатся, а Гульнара в обществе, где парни, никогда не показвывается, общаясь только с девчатами. Хорошая девушка. Лучше и скромнее её он ещё не видел.
-А мы Азиза уже сегодня два раза видели – утром, когда он спешил на ... – тётя Юлдуз замялась на секунду, но тут же нашла нужное слово, - на молитву, и сейчас – домой когда возвращался. Его из далека видно, на нашей улице только он один так прямо и быстро ходит, настоящий богатырь. Его в Армии уже наверное давно заждались?
-Ну, ещё год без него обойдутся, а там, Бог даст, служба только в удовольствие будет. – Мать погладила старшего сына по плечу, вспомнив чего ей стоило добиться этого года отсрочки.
-Мама, - сказал Азиз, склонившись немного под её руку, - самая лучшая служба, это служба у Бога и где бы мы не оказались, если мы уповаем на Его милость, нам всякое дело будет приносить удовольствие.
-А почему ты от дяди Анвара уходить хочешь, если твой Бог с тобой? Оставайся, довольствуйся, – выпалил грубо Рустам и всем от этих слов стало неприятно. Даже по лицу Гульнары, которое казалось не может ничего кроме привлекательности выражать, пробежало осуждение так легко сказанному оскорблению. Рустам прикусил губу и поёжился под гнётом всеобщего молчания. В лицо брату он высказывал и не такое, но в данный момент подобные реплики попахивали и вправду грубостью и глупостью – надо знать, что говоришь в обществе, учиться этому, это тебе не скотобойня за городом.
-Если у меня есть возможность выбора, - ровный голос Азиза нарушил тишину, - то я лучше покину то место, где каждодневно оскорбляется моя вера. Так будет лучше и мне и дяде Анвару тоже – тогда ему не на кого будет злиться и подбирать ругательные слова на Бога.
-Дядя Анвар знает, что говорит, он о настоящем Боге знает не меньше тебя. – Говоря это Рустам старался улыбнуться Гульнаре, но она не поднимала глаз от стола – ей было чуждо и тяжело слушать такие вольные нападки на веру, а значит и на душу человека. Бог и всё связанное с Ним было для неё более чем реальным, но тем не менее и недосягаемым. Она мало понимала разницу между мусульманством и христианством, но то, что в обоих случаях верят в определённого Создателя мира, это она знала и поэтому что Азиз, что мулла из мечети были ей по своей набожности в чём-то одинаково приближёнными к чему-то тайному и великому, но для неё недоступному. К тому же ей всегда нравился именно буйный, но где-то очень добрый и ранимый Рустам, вот только она это могла скрывать хорошо, и такие вот его промахи удручали её и ей было немного стыдно за него. Она сейчас же хотела поскорей уйти домой и ждала, когда мама встанет. Но тётя Юлдуз почему-то не торопилась, она сразу заметила, как её подруге Фатиме стало неудобно за своих детей и немного выждав, обратилась к младшему:
-Рустамчик, дорогой, мы к вам пришли на чай, может ты заваришь ещё, у тебя так хорошо получается!
Рустама тут же «сдуло» на кухню – он рад был поскорей убежать от того глупого положения в которое себя поставил. Как же всё это быстро получается – всего пару слов и вся твоя репутация неплохого парня растаяла быстрее сосульки если бы та сейчас оказалась каким-нибудь образом под летним солнцем. Мысль о сосульке ему пришла, когда он доставал кусочьки льда из морозильника, чтобы их подать к горячему чаю – хороший коктейль получается, сам придумал когда долго ждал пока чай остынет, а с этим льдом у чая даже вкус меняется и пьётся как-то по-особенному. Цивилизация. Рустам прижался к открытому и прохладоному зёву морозилки – нужно было остыть и прийти в себя, а то Гульнара смотрела на него как-то странно, как бы не безнадёжно. Подхватив дымящийся, свежезаваренный чайник одной рукой, а другой блюдце со льдом, он пошёл в зал, а там уже все смеялись – тётя Юлдуз рассказывала о том, как какой-то мальчишка неделю назад весь вечер до самой темноты дразнил их собаку, а потом, когда она вышла за ворота, чтобы его отругать, он исчез, как-будто его и небыло.
Этот мальчишка был Рустам, поджидавший Гульнару, которая должна была выйти к подружкам, а эта несговорчивая собака всё испортила, не дав ему возможность выследить и перехватить любимую девушку. Но про него никто не догадался, даже сама Гульнара, поэтому все от всей души смеялись, слушая как тетя Юлдуз тихо подкрадывалась к воротам, чтобы внезапностью захватить этого хулигана врасплох, а ей собака всё это время мешалась в ногах.
3
Рустам со своим дядькой Анваром дождались пока мечеть немного опустеет и подошли к Шухрату.
-День добрый, Шухрат-джён - На лице дяди Анвара засластилась подобострастная улыбка и он даже готов был обнять его, но помощник муллы удержал его от себя на вытянутой руке. – Как здоровье твоё дорогой? – заметно сухо закончил он своё приветсвие.
-Пока не жалуюсь, слава Аллаху. – Глаза Шухрата были непроницаемы а лицо напряжённым и затвердевшим, и даже густая, черная борода, хорошо подрезанная и уложенная и на которую Рустам уставился как на нечто из ряда вон выходящее, была словно вытесанна из дорогого гранита – так всё было в помощнике муллы серьёзно и неприступно. Ему было неприятно, что дядя Анвар обращается к нему как к младшему и ещё прибавляет ласкательное «джён». Это совсем неважно, что их отцы были когда-то друзьями и он ему в сыновья годится – года жизни для того и даны, чтобы в ней переставлять положения людей.
-Ты уж извини меня, что я тебя беспокою, Шухрат-джён, но моё дело, или вернее моя беда известна стала не только нашей улице – весь наш город знает моё несчастье. – Дядя Анвар развёл руками призывая в свидетели и в последующих слушателей ещё не всех разошедшихся и всегда на напоследок ожидающих чего-то любопытного людей.
Несколько человек кивнули в знак согласия головами и приблизились на дружественную в общении дистанцию. Дядя Анвар очень любил быть в центре внимания, особенно же в этом случае, когда его дело носило такой благородный характер, как ревность о чистоте веры. Работая больше трёх десятков лет в чайхане, где всегда многолюдно, он неплохо разбирался в человеческой натуре и поведении, поэтому он выбрал удобное место и время для разговора – ему нужен был не только Шухрат, но и небольшое общество: хрупкий кувшин имеет больше осколков – нужная ему не очень конкретная, но и тем не менее популярная о нём молва разнесётся далеко. Да и этот сосунок Шухрат, который часто забывает с ним здороваться, тоже поимеет возможность научиться его уважать.
-Если у Вас такая большая беда, то почему бы вам не пойти сразу к мулле, дядя Анвар? – Шухрат понимал, да и кто из окружающих их мог не понять, что за игру затевает чайханщик Анвар? Ведь выгнанная Шухратом из дома жена была родственницей этого прожжённого плута.
-Я бы не хотел преждевременно беспокоить его, быть может ты мне сможешь помочь. –Глаза дяди Анвара хитро сузились и сейчас на нём была совсем не та улыбка, что в начале. Помощник муллы понимал, что ещё не готов к «схватке» с таким опытным в словоблудии противником. Его общественный авторитет и уважение были может уже и больше, чем этого хозяина известной в городе чайхоны, но ещё не настолько укоренившимися, чтобы позволить себе «резануть» словом и пройти мимо.
-Если это в моих силах и в воле Аллаха, то я с удовольствием Вам помогу, дядя Анвар. Это мой долг как служителя Всевышнего. – Лицо Шухрата выразило внимателтьность, а Рустам заметил, как шелохнулась его борода. Племянник чайханщика был здесь самый молодой и наверное самый непонятливый и, озираясь по сторонам, он всё пытался в беседе столь уважаемых людей уловить суть чего-то великого, что поможет унизить брата ещё больше, но пока ничего такого не было, кроме каких-то странных выражений лиц собеседников. Небольшая кучка плохо знакомых ему людей стесняла его и не давала сосредоточиться. Среди всех этих не понятных ему движений, да и ещё в первый раз в мечети, он чувствовал себя неуютно и неловко, ему всё хотелось распрямиться, но давление новизны и необыденности сжимали его плечи ещё больше и сгибали его спину.
-Спасибо, сынок, Шухрат-джён. - Дядя Анвар повеселел и гордо продолжил, не забывая время от времени делать лицо печальным: – Как всем известно, мой племянник – Азиз, выросший без отца и которго я взял к себе на работу, стал молиться христианскому Богу-Иисусу. Я сразу это заметил и стал с этим бороться: говорил ему что учит Коран, как жили наши отцы, о Мохаммеде, о едином Боге, но всё это бесполезно – он остаётся верен тому заблуждению в которое попал. Как я убедился – слова не имеют пользы, ибо шайтан закрыл его уши.
Дядя Анвар умолк и воцарилась тишина в мечети. Рустаму почему-то стало неприятно на душе и он опустил голову. Обвинитель родного племянника, выдержав полное достоинства молчание, продолжил:
-Неужели нет ещё чего-нибудь такого у нашего Создателя, чем можно было бы вырвать некогда мусульманина из рук дьявола?
Кое-кто, одобряя слова Анвара–чайханщика, зашумел в праведном гневе: предоставилась неплохая возможность выказать свою религиозную ревность. Шухрат должен был что-то предпринять, как-то отреагировать, но пока не знал как: если согласиться с чайханщиком и сделать шаги в сторону каких-то радикальных мер по отношению к его племяннику, к чему он тоже был очень склонен, это значило пойти на поводу у этого зазнавшегося человеква, а если отступить от радикальных мер то – подпортить свою лидирующую в их районе репутацию, ососбенно у молодёжи. Второе было опасней. А, моежет, этот Анвар его специально и подводит под это второе решение? Старая змея – умело подкрадывается, но он, так и быть, пойдёт у него на «поводу», чтобы его же и затащить в яму.
-Наш Создатель предвидел многое, Анвар-ака, предвидел и ложь, предвидел и истину её уничтожающую. Если вам так дорога душа вашего племянника, то не меньше она дорога и Аллаху, её сотворившему и наша задача, как последователей Мохаммеда – сохранять и утверждать истину дарованную Аллахом, а если когда и придётся, то и силой. – Такие красивые и мужественные слова невозможно было сказать не веря в них. Находящиеся рядом люди ещё раз убедились в том, что не зря поверили в избранность Шухрата на пост помощника муллы. Этот ревностный мусульманин пойдёт далеко.
-Но, как это сделать, Шухрат-джён? – Слова собеседника для Анвара-чайханщика были всего лишь ловушкой, не больше. – Что предпринять?
Сердце Рустама забилось ещё тревожнее или нет – даже в страхе перед не совсем узнаваемой, но грозящей чем-то очень нехорошим опасностью. Дядя Анвар, Шухрат, да и все собравшиеся вокруг него стали для него какими-то чужими, неприятными и готовыми на что-то злое. Он даже отошёл в сторону от своего дядьки: он не думал, что всё это может быть так серъёзно и так опасно для его брата.
Помощник муллы хотел сказать, что надо быть в первую очередь самим ревностеным в вере и служению Аллаху (зная об очень редком посещениии зазнавшимся чайханщиком мечети) и этим окончательно подавить противника, но в эту самую минуту из полумрака мечети и из-за спины зевак вышел его отец с ещё некоторыми стариками.
-Нехорошо говоришь, Анвар, нехорошо, – обратился к чайханщику его бывший друг – Махмуд, отец Шухрата. – Родного племянника, выросшего без отца, затравить хочешь? А я могу сказать почему, но пока промолчу – может ты и так остынешь. А ты, Шухрат, прибереги свои силы, чтобы жену и детей в дом вернуть.
Лицо Анвара-чайханщика изменилось ещё раз, но теперь стало резким и жёстким – он не ожидал его появления здесь – ведь сам лично видел, как тот покидал мечеть: при нём бы он никогда не осмелился на подобные разговоры – боялся этого прямого и всегда «трезвого» человека. Старый Махмуд был человеком непростым: в советские времена организовывал кооператвры, ворочил немалыми деньгами, сидел (как и многие другие предприимчивые люди), выбирался во власть, имел влияние, но на старости лет вдруг всё оставил и задумался о жизни и вечности, послал сына в Турцию учиться на муллу, вклав в своё время немалые деньги в постройку новой мечети. Но сын его пока разочаровывал, заполнив душу какими-то законама и постановлениями, а ему, прожившему жизнь и чему-то у неё научившемуся, Бог представлялся чем-то другим, более свободным и действительным, доступным каждому человеку в зависимости от его воли и тем не менее всемогущим. В ком в ком, но в заступниках Бог не нуждался, а вот тем не менее многие почему-то, в том числе и его сын, старались это делать, да ещё и утвердить своё рвение. Его прямота всегда наносила болезненный удар по Шухрату. Хоть он всегда и боялся противоречить отцу, но в данном случае, это было сверх нормы :
- Отец, как вы можете в этом святом месте говорить о таких вещах? – Он имел ввиду жену.
-А как ты, пред лицом Создателя душ, можешь говорить о насилии? – Сила старого Махмуда была не только в его словах, но и в его духе.
-Я.., я имел ввиду другое. - Нужно было как-то сдаваться, чтобы не уменьшить своего авторитета ещё больше.
-Вот ты это и поясняй, когда имеешь ввиду что-то другое, а истина о Боге нашей физической силой утвердиться не может и не нужно нашей земле насилие верой, пусть Аллах сам к душам праведных и заблудших говорит.
При последних словах Махмуда Анвар, гордо повернувшись, пошёл к выходу – это ещё не было поражение для него, просто – препятствие.
4
Рустамова голова распухла и размякла как переспевший арбуз, в ней всё перемешалось и перепуталось. Он не знал, как отделаться от всех этих беспорядочных мыслей, а они всё лезли и лезли – назойлевые и тяжёлые. Скотобойня, мрачная и залитая кровью совсем его не радовала, а тяготила нависшим удушием близкой смерти. Он разделывал горячие, обжигающие кровью туши, а ему казалось, что кто-то вот так копается в его мозгах, дёргая за извилины. Нет, это – не мозги, это – что-то другое, не материальное.
Вчера ему дядя Анвар стал каим-то чужим, словно врагом. Зачем он так зло говорит об Азизе, очень зло, словно ненавидит и хочет того, чтобы другие побили его? Дядькина ненависть к брату пугала его и он не хотел сегодня идти к нему и выслушивать его планы о расправе. Неужели он что-то хочет доказать этому непонятному Шухрату, как-то наказав Азиза? Какие-то разбирательства между собой? Причём здесь тогда Аллах?.. Нет, без Димона, без его головы здесь не обойтись. В Рустамовой же голове скопилось столько непонятной, зачастую конфликтующей между собой информации, что без посторонней, непредвзятой помощи очень трудно разобраться, даже невозможно. Тем более долго носить подобный мысленный груз он просто не мог. Кое-как дождавшись конца рабочего дня он прямиком помчался к другу, но дома того не оказалось – мать сказала, что тот зачем-то пошёл на базар...
На пустеющем к концу дня базаре человека отыскать всегда легко – тем более очкарика принюхивающегося к соблазнительным салатам в корейском ряду.
-Там есть нечего – перец один, – это Рустам выдал вроде приветствия и потящил упирающегося друга в сторону. Его мощная комплекция позволила бы ему сделать это и с двумя такими. – Дело у меня срочное, Димон, понимаешь?
Но Димон пока ещё не понимал и усиленно сопел - видать придумывал что нибудь такого увесистого на Рустамову некультурность, но немного успокоился, когда понял, что далеко от корейцев его утаскивать не собираются.
-Ты что делаешь, Рустам, при людях? – Это интеллигентность Димона говорила. Даже с маминой хозяйственной сеточкой и в застиранной рубашке он будет оставаться интеллигентом. Кровь такая, жидкая. – У тебя всегда только одно на уме – выпендрёжь.
-Да у тебя всё равно денег нет на это удовольствие. – Рустам имел ввиду корейскую кухню к которой друг был неравнодушен с детства. – Мороженное лучше купи в такую жару, а не от перца красней.
Димон покачал головой – денег у него, как у студента, часто и вправду не было, но если он попадал на базар, то хоть на острую морковку в маленьком пакетике, но наскребалось.
-Наибольшая проблема многих людей, и твоя в частности – неуважение, или скорее, нежелание уважения жизненных устоев и принципов других людей.
-Да, ладно тебе – в институте умничать будешь, а не на базаре. – Рустам примирительно похлопал друга по плечу - он вдруг понял, что для разрешения его проблемы нужен мирный и непровоцирующий доверия контакт. – Извини, Димон, но тут такое может произойти, что я просто не знаю, что думать.
Лицо Рустама по-серъёзнело, что очень редко с ним случалось и ещё в нём мелькала какая-то внутренняя неуверенность, готовая расти дальше. Димон наконец передумал обижаться заглянув в растроенные и потерявшие вмиг наглость глаза друга и так же, хлопнув того в ответ по плечу, спросил:
-Что-то с Азизом?
-Да, там, немного.
-Ну, подожди совсем чуть-чуть: я быстро куплю и пойдём.
До дома Димона они шли не торопясь и часто останавливаясь и за это время Рустам рассказал ему почти всё, что знал.
-Первое, Рустам, что тебе надо сделать – не подавать вида дяде Анвару, что ты уже не с ним.
-Зачем? Я ему ещё сегодня скажу, что я думаю теперь о нём.
-Ага, и что потом? Ты думаешь, если твой дядька что-то задумал насчёт Азиза, то его остановит твоя защита брата? Да и как ты ему всё это скажешь – промямлишь себе что-то под нос?
-Ты меня плохо знаешь, Димон.
-В том то и дело – что очень хорошо. И дядьку твоего хорошо знаю – подавит твой бунт в момент и выгонит. А нам что надо? Информацию. Поэтому молчи и ни на шаг от него не отходи. Я вот только ни как не пойму – что он хочет от Азиза, а?
-Ну, как – чтоб мусульманином стал.
-А, какой мусульманин из него самого? Кроме болтовни ничего нет.
Рустаму на этот раз пришлось проглотить подобное высказывание.
-А, что тогда?
-Сам ещё не знаю. Даже в голову ничего не лезет. Одна из напрашивающихся причин – каким-то образом насолить Шухрату, но подставляя в этом родного племянника – попортить на будущее свою репутацию – сам то ведь дядя Анвар неискренен, и он сам это знает. Такой вариант слишком глуп для такого хитрого человека, как твой дядька.
-Глупо, не глупо, но он это делает, Димон, и сам теперь пацанов ищет, чтоб Азиза напинать.- Рустам почасал затылок – про пацанов, наверное, ещё говорить не надо было.
-Уже ищет? – Если до этого голова Димона была разделена на две мысленные части – Азиз и острая морковка, то теперь для морковки места не осталось.
-Кажется, даже кого-то спрашивал ещё вчера вечером, но это он просто сильно злой был.
-Это наверно на отца Шухрата?
-Ага.
Они вошли в дом, Димон бросил на кухне сетку и они прошли в его комнату.
-Ты говорил, что отец Шухрата – дядя Махмуд, сказал, что он знает что-то о твоём дядьке?
-Ну, было что-то такое.
-Тебе ничего в голову не приходит, чтобы там могло быть?
-Не знаю. Что-то приходит, но как-то потом уходит. Тут же... Наверно, не приходит. – Рустам часто заморгал глазами старался отвести их от друга – ему вновь вспомнился уважаемый Шухрат, грозный и прямой дядя Махмуд, злой, как разъярённая ядовитая змея, родной дядька. Мысли об этих людях надавили на голову и она не хотела работать. Вновь всё стало перемешиваться, ударяться друг о друга и биться в виски. Рустамова голова была его слабостью.
-Ну, ладно, как вспомнишь – скажешь. – Димон хорошо знал возможности друга поэтому давить на него сейчас было бесполезно – нет, он не был тугодумом, скорее он был нерешителен в выводах своего мышления – а пугливого куда-то гнать – ещё больше тормозить. Конечно, в мышлении хозяйственном, практичном когда-нибудь он, и это очень возможно, вырвется далеко вперёд, но интрига человеческая, лукавая и скользкая как рыба горной реки – для него непосильный труд.
-Хорошо... – с облегчением выдохнул Рустам, понимая, что больше издеваться над его головой не будут.
-А сейчас гони к дядьке и заигрывай с ним дальше так, как будто ничего не произошло и мысли твои не поменялись.- Давая это задание, Димон был уверен в неминуемом провале совей затеи – Рустам выдаст себя как лакмусовая бумажка.
Рустам заметно побледнел и застывшими глазами уставился на друга:
-Я.., я не могу, Димон. Ты, чё?
Димон задумался... А что тут думать – если человек даже головой достаточно хитрить не может, то что от него по жизни ожидать? Он просто патологически не подходит для шпионажа.
-Ладно, иди домой и не отходи ни на шаг от Азиза. Даже ночью просыпайся и проверяй: или он в своей кровати.
-А, если он вечером на свои собрания пойдёт?
-Тем более. Это ж, ты прикинь – самый удачный вариант для нападения, когда возвращаться будет. Крутых пацанов твой дядька так быстро не найдёт, а вся городская шпана и хулиганьё тебя более-менее знает – побоиться связываться. Поэтому – давай дуй и дежурь.
Только закрылась за Рустамом дверь, как Димон стал усиленно мерить большими шагами свою комнату – он ни как не мог предположить, что так ускорятся события. Дядя Анвар копал под Азиза уже давно, целенаправленно и выдерживая определённую тактику – негативный настрой окружающих. Но во всём этом была очень маленькая, тяжёло приметная для невооружённого приближающего лукавство лупой деталь: он же сам оставался как и обвинителем, так же и оправдателем, если придёт время, своего племянника – он абсолютно не трогал и не упоминал ни хорошо ни плохо посещаемую Азизом церковь и её деятельность, и вся его конфронтация с ним выглядела как обработка очень удобной приманки. После беседы с Рустамом Димон это понял, но не совсем – для Шухрата, или – для дяди Махмуда. Но, что он имеет с этого, ввязываясь в такие проблемы с такими людьми? Дальше мысленная почва был для Димона ещё твёрже и до корней было пока не добраться.
5
Уже почти неделю, если Азиз куда-то шёл вечером, Рустам не спускал с него глаз. Он не скрываясь шёл за ним на почтительном расстоянии, терпеливо, ожидая где-то снаружи если Азиз заходил к кому-то в гости из молодёжи, или был на вечернем собрании. Азиз пытался с ним несколько раз заговорить и выяснить его намерения, но Рустам тут же уходил от разговора. Его поведение было каким-то странным и неестественным. Может, его послал следить дядька? Сам Анвар–чайханчик стал с Азизом фальшиво приветливым, оставив его на время в покое. Вот и сегодня – дядька почти не появлялся на его глазах, но он видел, как тот несколько раз набдюдал за ним со стороны, а Рустам, по дороге на вечернее молодёжное собрание чуть не наступал ему на пятки.
-Рустам, может ты скажешь, в чём дело? – поинтерисовался Азиз, когда они подошли к воротам молитвенного дома.
-Иди, иди - опаздаешь. – Братишка, как всегда, сильной культурой не блистал и его грубый голос был не менее грубее его эмоцианальной жестикуляции.
-Ты хотя бы раз зашёл, Рустам. Там ничего плохого нет. – Пригласил его Азиз, а со двора уже доносились весёлые голоса молодых девушек и парней. – Какая ведь разница, где тебе стоять.
-Э-э, не начинай, да? Ты иди вон к своим, а у меня есть свои. – Рустам беззаботно отвернулся, не забыв сплюнуть на землю.
Азиз, не обостряя отношений, вошёл во двор, а Рустам, подойдя к ближайшему дереву, облокотился о тёплый ствол. Солнце уже стало прятаться за горами и жара пошла на убыль. Часа через полтора, к концу молодёжного собрания потянет чуть лёгкой прохладой. Эта часть города находилась на самой его окраине рядом с подножием гор и не в далеке от гулко спускающейся с гор горной реки. Вот как раз оттуда, из катающего весной накопившейся за зиму мощью огромные валуны ущелья, и приходит на город душным летом прохлада. Рустам любил эту прохладу. Нет - он её обожал. Иногда, поздно вечером он мог просто так сорваться и удрать ко входу этого огромного ущелья, подставляя там своё разгорячённое за день тело этой блаженной прохладе. Эх, если бы не Азиз, то он бы сию же минуту помчался туда – поближе к реке, поближе к горам. Рядом пробежали бараны гонимые домой запылёнными пацанятами. Рустам безжалостно пнул одного из них по большому курдюку – сегодня он должен оставаться на своём посту. Ещё позавчера он заявил наотрез Димону, что больше ходить за Азизом не будет, но Димон упросил его ещё на пару дней. Рустам нехотя согласился и то, после того, когда Димон сказал, что пойдёт сам – а, какой из этой соломинки в очках охранник? Ладно, пару вечеров ещё можно походить – брат ведь. Тем более с дядей Анваром они крепко поругались. Дядька заметил, что с племянником что-то не то, и давай язвить – что брата жалко стало? А, почему ему, Рустаму, не может быть жалко брата, что, он, животное какое? Сильно поругались, Рустам думал, что дядька побежит жаловаться матери, но пока его ещё не было. Нет, он – Рустам - уважает старших, что он не мусульманин что ли? Но если его «ишаком» и «бараном безмозглым» обзывают, то пусть Димон сам шпионит за этим злым человеком, а ему, Рустаму, тяжело всё это – молчать. Но сегодня, наверное - последний день, Димон сказал, что в который раз прогуливаясь сейчас вечером возле чайханы, видел как дядька разговаривал с тремя незнакомыми парнями, скорее всего из какого-нибудь кишлака. Наверно – это они. Рустам посмотрел на свои кулаки и удовлетворённо покачал головой – такому оружию пока доверять можно.
Постепенно стало темнеть. Из-за забора окружающего молитвенный дом христиан стало всё отчётливее время от времени доноситься радостное пение – шум улицы всё больше затихал. Наконец множество голосов стали приближаться к воротам, Рустам, словно нехотя зашёл за дерево, чтобы его не видели.
Азиз вышел одним из последних – его глубокий бас невозможно было спутать с другими голосами – он с кем-то оживлённо разговаривал. Рустам ошарашенно глянул из-за дерева – девчёнка, да ещё красивая – свет лампочки освещавшей двор вырвался вместе с молодёжью за ворота позволяя разглядеть лица.
Азиз посмотрел по сторонам – Рустама нигде не было видно, но с девушкой нехотя распрощался – братишка должен быть всё равно где-то поблизости. С Лидой – так звали девушку у него ещё не было ничего серьёзного, просто они нравились друг другу и, может чаще чем с другими перекидывались словами и взглядами. Конечно, она была русской и это может быть, когда-нибудь станет проблемой. Но..., как говорится в Писании – пред Богом все нации равны. Да, и может быть, все эти симпатии ещё пройдут. А, пока, пока было немного тоскливо прощаться и других девчёнок, с которыми по дороге, провожать до дома. Настя и Лена, в отличии от Лиды были девушками бойкими и прямолинейными. Как будто две сестры. С ними всё было по другому – кучи вопросов, а ответов ещё больше. Время по дороге до дома всегда пролетало быстро и насыщенно. Но так сложилось, что с ними в одну сторону было только Азизу и поэтому их постоянным собеседником и слушателем был он один.
-Вот мы верим в Бога, для нас это реально. – Лена, всегда, когда говорила, старалась смотреть в глаза собеседнику и поэтому она опять стала заходить вперёд и идти в пол-оборота к ним.- Но как это объяснить людям, почему они так не хотят верить в это?
-Я думаю, что одна из причин – нежелание верить в Бога и признавать Его существование. - Опередила Азиза Настя.
-Ну, а почему?
-Так легче жить.
-Наоборот – без веры в Бога жить намного тяжелее, – искренне удивилась Лена. – Я даже не знаю, как бы у меня всё сложилось в жизни.
-Но всем ведь этого не объяснишь и тем более большинству.
-Поэтому вот я и спрашиваю – в чём эта сама причина, что люди, живущие вокруг нас не хотят слушать объяснений верующих людей?
Настя пожала плечами пока ещё не придумав ответ. Вопросителдьный взгляд Лены коснулся Азиза.
-Я это всё так понимаю, что многое, чтобы отвратить человека от религии, сделала сама религия, ложное христианство.
-Ну, ты Азиз и выразился, – почти удивлённо определила Настя. – Я почти ничего не поняла. Объясни пожалуйста языком средней школы.
-Понимаете, девчёнки, существует множество тоталитарных сект без всякого страха перед совестью называющих себя христианскими. А христианские религии ставшие государственными? И все они претендуют быть правильными, единственно истинными, а само их существование, оно ведь далеко от искренней любви, внимания к ближним, и абсолютно нигде нет простой христианской терпимости. Тот и другой называют себя христианами, то есть претендующие на реальные источники добра, а сами готовы растерзать друг друга, отстаивая свою правоту. Вот и не сразу верят люди тому, что им говорится о Боге. Душа ведь человека как-то так запрограмированна, что она ждёт и надеется на любовь.
-Интересно ты говоришь, Азиз, как будто точно знаешь то что и я, но как-то не могу сказать, – сказав это – Лена задумалась – её и вправду в последнее время сильно волновал этот вопрос и ей было сейчас приятно и радостно, что есть у неё такие друзья как Азиз, Настя и многие другие, которые тоже готовы гореть пламенем веры.
Первой к своему дому подошла Лена, а потом и Настя. Азиз остался один. Нет, не один, он совсем забыл - белая рубаха Рустама маячила где-то в потёмках за его спиной. Свернув на свою, плохо освещённую и густую от притихших деревьев и зелени улицу он почти наткнулся на поджидающих скорее всего его троих незакомых ребят.
-Ну-ка, стой. – Остановил его один. – Разговор есть.
-Уже стою.- Не растерялся Азиз, но первое, чего он испугался, это не за себя, а за братишку, находящегося вероятнее всего где-то сзади. – Доброго вам вечера, ребята.
-Много не болтай, да?- Грубый голос другого был похож на своевольную плеть. Скорее всего он и был кем-то вроде старшего из них.
-Но вы ведь разговор предложили. – Азиз старался показать спокойствие и доброжелательность.
-Говорить будем мы, а ты только слушать. – «Старший» сблизился с ним и Азиз разглядел его лицо: озлоблённое и презрительное. – Дошло, да?
-Я тебя внимательно слушаю.
-Значит так – крысить деньги у уважаемых людей – самая последняя подлость. Согласен?
-Конечно.
-И мы за это бьём; хорошо бьём - пока утянутая сумма не будет у нас в руках. И ты козёл залетел на сто долларов.
-Вы меня наверное с кем-то путаете. – Удивлённо пожал плечами Азиз и улыбнулся.
-Навряд ли дядя Анвар тебя с кем-то спутает. - С последним словом в живот неожидающего удара Азиза провалился тяжёлый, перекрывший воздух кулак. Второго, уже нависшего над его виском удара не последовало и Азиз только увидел, как его противник отлетел куда-то в сторону. Мелькнула рубаха Рустама, потом послышались глухие удары, крики. Азиз пытался выпрямиться, но ничего не получалось – боль ещё крепко держала его согнувшегося пополам. Рустама свалили на землю и кто-то на него навалился сверху. Потом он услышал лай собаки и Димона с собачьей бешено дёргающейся цепью в одной руке и здоровенной палкой в другой. Хулиганы побежали и вскочивший на ноги Рустам рванулся было за ними, но успевший схватить его за растрепавшуюся рубаху Азиз удержал его.
Наконец боль стала отпускать и Азиз стал понемногу приходить в себя.
-Отпусти, я тебе говорю, рубашку. – Рустам возмущенно смотрел на него, но вырываться уже перестал. - Порвёшь ведь.
-Ты успокоился?
-Да спокоен я. Это ты вон за собой смотри. А я их всё равно поймаю, землю у меня жрать будут. – Рустам, отпущенный наконец братом, отошёл в сторону и стал стряхать с себя пыль.
-Азиз, ты в порядке? – Худой Димон всё ещё дёргался в такт рвущейся за хулиганами собаки на тяжёлой цепи, которая так и рвалась из его рук. До этого приглушённый внутренний болью лай теперь стал резать уши.
-Я в порядке, вот только за Рустамову рубаху нам влетит от мамы. – Азиз уже оканчательно смог распрямиться и пробовать вдыхать в себя побольше воздух. – Вы как это все тут оказались? Охранники.
-Время такое – друг друга охранять, – отшутился Димон, успокаивая собаку.
6
На утро оказалось, что у Рустама не только порвана выходная рубаха, но и подбит глаз. Хорошо подбит – аж до верхней скулы размазан. С самой рани он бегал в одних трусах по дому и уже почти всё перепробовал, чтобы придать этому злополучному фингалу хоть какой-то цвет здорового лица. Проснувшемуся от созданного братом шума Азизу, мама тихо шепнула – у него свидание с Гульнарой... Ну, не совсем свидание, а что-то вроде встречи – Рустам напросился с ней сходить на базар – помочь купить продуктов к её завтрешнему дню рождения. А у него теперь не рубахи праздничной, не достойного лица. Лица у Рустама и вправду не было – какой-то неудавшийся портрет – это уже Димон пошутил, пробравшийся через открытое окно к ним в комнату.
-Я всю ночь не спал после вчерашнего, а ты только глаза ракрыл, – упрекнул он Азиза, который только начал одеваться.
-Если бы вы мне всё сразу рассказали, то может быть не пришлось тебе не спать, – ответил Азиз и залпом выпил стакан воды из графина.
-Почему это?
-Да, так, - я бы поговорил с дядей Анваром и, может быть, всё обошлось.
-И, что бы ты ему сказал – не бейте меня любимый дядюшка? – Димон взял пустой стакан из рук Азиза и тоже наполнил его до краёв, но одним залпом выпить у него не получилось – поперхнулся. Он не знал почему, но иногда ему казалось, что он не слабее друга, не худее его и может сделать не меньше, чем он, но оказываясь рядом с ним у зеркала, или вот так – перед полным стаканом, он понимал, что в Азизе, по сравнению с ним, заложенно что-то богатырское.
-Я бы ему сказал то, что знаю о нём правду. – Азиз выглянул в коридор – откуда-то со стороны маминой спальни доносилось громовое чихание Рустама – это виновата была мамина пудра для лица. – Вчера, когда вы мне всё рассказали, я понял, в чём заключается намерение дяди Анвара – скинуть Шухрата и поставить помощником муллы своего друга – Умида. Мулла нашей мечети уже старый, сам знаешь - им управляют. Вот и хотят управлять в мечети дядя Анвар со своим другом, получившим свой сан в Ташкенте.
Димон застыл на месте. Его лицо прямо на глазах стало расплываться в довольной улыбке:
-Я знал, я знал, что всё дело не в тебе, Азиз. Спроси у Рустама. – Димон залпом допил остатки воды в стакане. – Но я не пойму – зачем твоему дядьке связываться с религией? Причём здесь мечеть? Большая религия – ведь это как политика, а твой дядька никогда не лез во что-то не касающгося денег.
-Если помощником муллы станет Умид, то он разрешит дяде Анвару открыть чайхану при мечети. А ты представь, сколько там всегда людей, сколько из кишлаков приежает. Всё очень просто. Бизнес. Авторитет. В мечеть приходят и рабочие и директора.
-А ты откуда всё это знаешь?
-Ну, я ведь работал в чайхане, с людьми...
-Нормально. А ты у них как бы разменной картой стал, да? У этого, насколько я знаю, Умида – ведь очень хорошие связи в столице. Они это нападение на тебя выставят как огранизованное или одобренное Шухратом, но без шухера, без бумаг, просто шепнут где надо и – завтрта уже Умид у главного руля. У нас ведь только официально свобода религии. Когда надо.
-Да, так оно и есть. Но пострадал не христианин, а мусульманин – наш Рустам. Мама уже звонила вчера дядьке и накричала на него, а бабушка сегодня вечером идёт к нему домой – тут и в милицию заявлять не надо. Но я думаю, что тут Умид виноват не меньше дядьки – просто для них обоих я был лучшим вариантом – свой, и если что - можно всё замять. Я это так понимаю. Самому же Шухрату, если бы он что либо предпринять захотел, помешал отец. Вот они сами и ускорили события.
В комнату ворвался Рустам. Столь раннее здесь присутствие Димона его даже не коснулось. Из шкафа на кровать полетели вещи:
-Где твоя новая рубаха? – Его запыхавшийся голос совсем не подходил к этому тихому утру.
-На стуле висит. – Азиз подошёл и подал ему свою рубашку.
-Димон, что делать с фингалом, а? – Рустам уже почти кричал.
-Оставить. Шрамы украшают мужчину.
-Побитые кулаки украшают настоящего мужчину, а не подбитый глаз. – Рустам одел рубашку и ещё раз посмотрелся в зеркало на дверце шкафа. – Нет, я никуда не иду. Мама, - закричал он высунувшись из двери, - позвони тёте Юлдуз и скажи, что я сильно заболел, что я не смогу пойти с Гульнарой! Всё!
Рустам зачем-то хлопнул дверью и свалился на свою кровать, стоящую рядом с кроватью Азиза. Он тяжело дышал и скорее всего был на всех обижен.
Дверь осторожно открылась и в комнату заглянула мама:
-А я уже позвонила, Рустамчик, - спокойно сказала она и примирительно улыбнулась.
-Как позвонила? – Рустам подскочил и сел на кровати.- Ты, что сделала, мама?
Вот теперь он готов был и расплакаться.
-Нет, нет, Рустамчик, дорогой, я только сказала, что вчера ночью на вас напали хулиганы, денег хотели, но вы их побили и они убежали. Но вот только тебе сильно досталось – ты дрался больше всех. – Мать подошла к сыну и погладила его по голове – его теперь уже совсем растерянный и растроенный вид готов был разжалобить даже Димона.
-И, что теперь, а? Что скажет Гульнара?
-Как, что? Она сказала, что сама за тобой зайдёт, если можно, если ты теперь не совсем больной и если мы с Азизом не против.
-Что? – Рустам вскочил с кровати и уставился на оставшуюся сидеть мать.
-Да, я разрешила и она уже, наверно, подходит к дому.
С последними словами Рустам выскочил из комнаты и побежал смывать с лица остатки пудры. Мать устремилась за ним, чтобы напомнить заправить рубашку.
-Что-то я не пойму, Азиз – Рустам и Гульнара – как-то оно не вяжется. – Димон прикрыл дверь и остался около неё стоять как караульный. – Она ведь его не переваривала никогда.
-Не скажи так, Димон. Да, ей не нравились некоторые его поступки, но он ей всегда нравился, просто она это хорошо скрывать умеет.
-Да-а, сколько, наверное людей на земле, столько и разновидностей любви. Вот и маются все, что стандарт никак придумать не могут, шаблон какой-нибудь. Я думаю, тогда б наверное намного легче любить было бы. Рациональней. А так вот каждый раз всё по новой, с мучениями, глупостью. Несовершенен наш мир, несовершенен.
-То, что он несовершенен, я согласен, и что в любви несовершение – тоже согласен. А вот знаешь почему он никак совершенным стать не может?
-Знаю, знаю – сейчас какая-нибудь коротенькая проповедь последует.
-Ну, а что ж ещё? Ведь всего совершенства человек, как личность созданная не путём эволюции, а волей Бога, может только тогда достичь, когда чтит своего Создателя и следует Его дальнейшей воле.
-Ладно. Всё, Азиз, ты ведь знаешь, чтоя тебе верю. Но вот вы ещё ведь не завтракали?
-Нет, конечно, - ответил Азиз натягивая на себя футболку, - сейчас зубы почищу и приду к столу.
-Ну, так давай быстрей. А я пойду помогу твоей маме. Подскажу, если что хватать не будет.
Нет, Димон не напрашивался, просто он знал, что без чая его уже так и так не отпустят.
7
-Вы зачем сказали, что он мне какие-то деньги должен, бараны? – Анвар-чайханщик метался по подсобке у себя в чайхане, а в дальнем её углу стояли ссутулившиеся трое ночных хулиганов. Он их привёз из горного кишлака и один из них был дальний родственник жены.
-Анвар-ака, Вы ведь сами говорили, что он вам денег должен, – подал осторожно голос дальний родственник.
-Это я вам, балбесам, говорил, а вот ему вы должны были сказать о его предательстве истинной веры наших отцов. – Анвар-чайханщик стукнул кулаком по краю полки со старой посудой. – Неужели это так и не дошло до ваших пустых голов, а ?
-Я хотел сказать, но попозже. И хотел даже очень сказать, но тут выскочил какой-то бык в белой рубахе и выбил мне локтём зуб. – Дальний родственник в который раз показал сломанный у корня зуб. – Мы его еле повалили, Анвар-ака, втроём, а я один троих валю. Нехорошо, совсем нехорошо было. И собака эта, с цепью, волкодав целый.
-Да мне наплевать на всех ваших собак и быков, понимаешь, да? – Анвар-ака подскочил к трём парням и казалось, готов был кого-нибудь ударить. – Неужели ты такой глупый, и не можешь понять одного, простого – почему ты сказал ни то, что надо?
-Я хотел сказать, но...
-Что, но.., что, но...? Из-за твоего «но» у меня такие проблемы, что легче весь ваш кишлак сжечь, чем их решить. Тебе это понятно?
-Да, понятно. Но мы можем ещё всё исправить – скажем что надо и побъём. – Из всех этих криков дальний родственник со своими друзьями уже сообразили, что никаких денег, скорее всего они не получат, не выполнив порученного дела.
-Тут уже ничего не исправишь, а вам только одна дорога – обратно в кишлак, пока этот «бык» в белой рубашке не нашёл вас у меня.
Трое молодых людей, медленно обходя Анвара-чайханщика, пошли к выходу. Дальний родственник немного задержался около него и нерешительно спросил:
-Анвар-ака.., я... спросить хочу...
-Денего никаких не дам, это вам мне заплатить надо за будущие ущербы, – выпалил чайханщик и отвернулся. – Хотя, нет, возьми, немного. Но это не за работу, а за то, чтобы языки ваши за зубами держали.
Горе – «боевики» ушли, а Анвар-чайханщик устало сел на сваленные мешки с мукой. Как он всё это преподнесёт своему другу Умиду? Ведь это позор, такой позор. И что он – такой дурак, не видевший в своей жизни ничего кроме своей чайхоны, полез в это такое серьёзное дело? «У меня есть простой план, я сделаю, я помогу», - кусок свой хотел урвать, покрутиться с большими людьми, голову свою дырявую высунуть. Откуда появился этот Рустам со своими другом и с собакой? Да, это ж даже не важно, что они там говорили, важно то, что свидетелей больше, чем даже надо. И свидетелей не религиозных разборок, а денежных, да ещё с родствеником, да ещё и через хулиганов. Позор. Мать сегодня ему не только волосы вырывать будет – душу вырвет. Но главное, чтобы Махмуд ничего не узнал. Если он что-то узнает о планированном, то.., то чайхану можно будут закрывать, он сил найдёт это сделать. Тем более он уже что-то подозревал, даже что-то знал о их с Умидом планах. И Умид ведь тоже не слабак, поэтому надо удержаться за Умидом, но как это теперь сделать? Ведь он, Анвар, не смог, не потянул играть по крупному, сел всем своим сальным задом в лужу. Как ему теперь выдержать ехидство и презрительные улыбки Умида и всех его новых дружков?
Чайханщик ещё долго сидел в своей подсобке, придумывая всевозможные варианты для своих оправданий, когда его позвали и сказали, что пришёл племянник - Рустам. Этого ещё не хватало!
-Где они? – Рустам, ещё недавно заглядывающий в его рот и ловящий каждое слово, словно пророческое, даже не поздоровался с дядькой.
-А, это ты, Рустамчик! – Анвар мило улыбнулся и хотел положить руку на плечо племянника, но тот плечо своё отдёрнул. - Проходи вовнутрь, ты ведь уже так давно у меня не был.
-Меня ждут, у меня нет времени. – Рустам не врал – Гульнара совсем рядом у ларька встала в очередь за конфетами и он не выдержал столь близкого присутствия вражеских позиций и поэтому не смог не заглянуть. – Где эти пацаны?
-Какие пацаны, Рустамчик? Друзья твои какие-нибудь? – Нет, Анвар–чайханщик никогда не сдастся, тем более такому сопляку как Рустам - куда там - кроме кулаков ничего больше и нет.
-Хорошо, пусть будет так, но Вам я скажу, дядя Анвар, что я вас больше не уважаю и даже презираю. Вы мне больше не родственник и знать я вас не хочу.
-Ты не горячись, Рустам, жалеть будешь – кто я и кто ты.
-Я жалеть не буду, дядя Анвар, потому что слежу за языком и не развожу ложь, как Вы. До свидания.- Рустам гордо развернулся и пошёл к ларьку, где Гульнара уже раплачивалась.
Молодой человек шёл на встречу любимой девушке и широко улыбался: теперь он чувствовал себя как бы оправданным перед любимой девушкой за тот обеденный чай.
8
Большая жёлтая дыня, взорвавшаяся трёпким запахом спелого мёда в тот момент когда её Рустам разрезал на две большие овальные части, занимала пол-стола во дворе. Сам Рустам, отсекая от неё длинные и тяжёлые, истекающие сахарным соком полосы, никак не мог насытиться этим даром ещё недавно раскалённой земли. Но мирно сидеть на месте и наслаждаться сладостью ему не давали осы – их приходилось ему отгонять от своей добычи хлопушкой, перемещаясь из одного конца стола в другой.
Осень началась для Средней Азии как-то непонятно – очень быстро: быстро задождило, быстро всё созрело, быстро закипела и потемнела горная река. Всё как-то быстро произошло. Или это просто так Рустаму кажется? Ведь до дружбы с Гульнарой всё было медленнее, скучнее. В отношении погоды. Ну, вот, размечтался – мясистый кусок дыни чуть вместе с осой не укусил. Пока он кружился с этим злым насекомым у стола, появился Димон.
-Во, ты где её взял? – Друг просто впился глазами в поедаемый натюрморт.
-Там, где не всем дают, – съязвил Рустам, обидившись, что Димон не поздоровался. Видать, приехал на выходные, и сейчас будет есть его дыню вместо зубрёжки.
-Молодец, Рустам, я в тебя всегда верил – нарезай.
Ну, что не сделаешь для друга, которого столько не видел – может потом поздоровается, про здоровье спросит. Минут на десять они забыли о словах, ревниво сверяя горки остатков кожуры друг у друга. Рустам включил лампочку, чтоб было светлее и веселее.
-Да, а куда все твои подевались? – Видно, Димон уже наелся.
-Разбежались все куда-то. Дела. – Рустам встал из-за стола и протянул Димону холодный чайник. – Полей.
Они отмылись от застывшего и липкого сока дыни на руках и лицах и опять удобно расселись за столом.
-Ну, как вы тут без меня поживаете? – поинтерисовался Димон. – Скучно, наверное?
-Скучают старики, Димон, – сумничал Рустам, но потом добавил, вспомнив свою совсем не скучающую и деловитую бабушку. – Совсем старые старики. Да, и твоя вот Димон, жизнь совсем скучная – одни книги.
-Книги, это – знания...
-Да, знаю я ваши знания – думать, да болтать. И деньги ещё за это получаете.
-Не начинай, а, Рустам? Ты ведь сам знаешь, какую я только работу после занятий не делаю, чтобы прожить.
-Ладно, знаю, знаю. Ты мне лучше скажи, ты себе девчёнку нашёл? – Рустам прямо расплылся в довольной улыбке.
-Тут самому прожить бы, а ты – девчёнку. У тебя как с Гульнарой?
Теперь же Рустам просто растерялся, засмущался как зрелый мак на ветру – казалось, что бедный стул из последних сил выдерживает его раскачивания.
-Хорошо у нас всё. Раз в неделю – в субботу, то есть завтра, её мама разрешает нам встречаться. Беседуем. Она семечки любит. Сидим за столом или у неё дома или у нас.
-Любовь значит? – константировал Димон.
-Ну.., это.., - Рустам завертел головой из стороны в сторону. – Конечно, любовь. Но, у нас ни как у всех. Понимаешь?
-Нет, не понимаю. Любовь везде любовь.
-Э-э, не болтай. У нас – чувства. – Рустам перестал качаться на стуле. – Давай сменим разговор?
-Да мне-то что. Как там Азиз?
-Работает. Мясником на базаре. Пока. Ему бы до Армии дотянуть.
-В церковь ходит?
-Конечно ходит. Ты, что? Куда он без неё? Из-за этого у него и проблемы на базаре – хозяин ругает как-бы за то, что не обвешивает, а к нему люди из-за этого идут, знают это тоже уже. Клиентура, значит, растёт. Хозяин этим тоже как бы доволен. Но вот то, что он не обвешивает – как будто что-то не то. Непорядок какой-то. Произвол, что ли...
-Ну, если бы он ему в убыток был,он бы его уже давно уволил.
-Убытка нет за счёт повышения клиентуры, но вот ведь для наших торгашей обвесить – это ведь что-то вроде святого.
-Ага, неприкосновенного. Долго Азиз, я думаю, не продержится.
-Конечно, я что, не знаю что ли?
-А, как там дядя Анвар? Успокоился?
Рустам ответил не сразу. Отогнал от лампочки хлопушкой бьющегося о невидимые преграды мотылька, поправил на столе остатки дыни, а потом спокойно ответил:
-Успокоился, конечно. А, куда ему дёргаться-то – Умид с ним больше не дружит, родня пока ещё не разговаривает. После того, как ты уехал, бабушка ему поставила условие: он должен попросить прощения у Азиза. Ну, и у меня тоже. Но он пока ещё это не сделал. Гордый. Но тётя Саида, жена его, говорит, что он много думает и, скорее всего, скоро сдастся – один остался.
-А, что, Умид, всё ещё хочет Шухрата скинуть?
-Ещё как хочет. Но дядя Махмуда говорит, что всей этой грызнёй они только людей от Бога отпугивают. Умно говорит. Представляешь, когда он разбирался с дядей Анваром, Азиза ему в пример поставил: «Если бы,- говорит, - наши мусульмане были такими христианами, то мы бы не давили всюду друг друга, а любили бы.»
-И, что дядя Анвар сказал?
-«Может быть нам, мусульманам, сразу христианами стать?» - Прямо в лоб дяде Махмуду.
-А он, что?
-«Некоторым может и надо, чтобы в душе измениться.»
-Ничего себе, диспуты. Ты сам слышал?
-Нет, тётя Саида слышала, всё нам рассказала.
-Да-а, дяде Махмуду намажут это на хлеб.
-Уже мажут, не волнуйся, но он от своих слов не откажется, я знаю – личность.
-Твой братан тоже – личность.
Рустам похлопал хлопушкой по столу и в такт удара процедил сквозь зубы:
-Личность. Гульнара вот тоже говорит – личность. Вижу, что уважает его, хотя при мне старается скрыть это.
-Я так и знал, что ты любить без ревности не сможешь.
-Да какая тут ревность? Меня она любит...
-Ага, а Азиза – уважает.
-Да, не может она его любить – она ведь знает, что у него невеста есть.
-Какая невеста?
-Лида. А ты не знал?
-Откуда? И уже невеста?
-А кто ж ещё – жениться ведь хотят.
-Ну, молодец, Азиз. Уважаю.
-А что тут уважать?
-Как, что – у людей любовь.
-Какая это любовь?
-А что это ?
-Гупость.
-Почему?
-Узбек он...
|
