ДИАЛОГ, ИЛИ РАЗГЛАГОЛ О ДРЕВНЕМ МИРЕ
ЛЮБЕЗНОМУ ДРУГУ МИХАИЛУ ИВАНОВИЧУ КОВАЛИНСКОМУ
Написано 1772-го года, дано в дар 1788-го
Возлюбленный друг Михаил!
Прими от меня маленький подарок. Дарую тебе мою забавочку. Она божественная. Разглагол о древнем мире. Что есть наидревнейшее? Бог. Ты родился любиться с Богом. Прими мою лепту. Читай. Мудрствуй. Прирасти её и умножь. От зерна изойдет благоветвистый дуб мамврийский. Внутренность его вместит хоть Вселенную. Многие говорят, что делает в жизни Сковорода? Чем забавляется? Я в Господе радуюсь. Веселюсь о Боге, Спасе моём... Забава, по римски — oblectatio, по-эллински — диатриба, по славянски — глум, или глумление, есть голова, и верх, и цвет, и зерно человеческой жизни. Она - центр всякой жизни. Все дела каждой жизни сюда текут, будто стебли, преобразуясь в зерно. Есть некие, без центра живущие, будто без гавани плывущие. А я о растленных не беседую. Каждому своя забава мила. Я же повеселюсь в заповедях Вечного. Ты знаешь, как люблю Его, и как Он возлюбил меня. Спросишь, как десять заповедей довольствуют долголетнюю забаву? Тьфу! Если бы мой век был впятеро больше, и тогда довольствовали бы.. Ах, всё грязь и в грязь исходит, кроме святыни. Ах, не зря Давид: «Дивные-де откровения Твои»(Псалтирь 118:129). Всё предваряют, на всё накладывают печать. Всякой кончине они остаток и начало без мерзости. Вечная мать святыня кормит мою старость. Я сосцы её сосу с аппетитом и алчу больше и больше. Я вовеки буду с нею, а она со мною. Ибо всё проходит, любезная же любовь нет. Короче так: это радость и устав моей жизни! «Блажен муж, который в премудрости умрёт и кто в разуме своем поучается святыне, размышляя о путях в сердце своем, и в сокровенных [тайнах] ее уразумится...»(Псалтирь 1:1-2). Любезный друже! Есть и пребуду твой Даниил Мейнгард(псевдоним Сковороды, за которым его ученик Ковалинский видел живое освящённое лицо).
ОСНОВАНИЕ ДИАЛОГА
«Помянул дни древние» (Псалом 142).
«Воззрите на древние роды» (Сирах).
«Погубите ветхое ветхих» (Моисей).
«Помянул судьбы твои от века, Господи, и утешился».
«Поведали мне законопреступницы глумления, но не как закон Твой, Господи» (Псалом 118).
Sola veritas est dulcis, viva, antiquissima, cetera omuia sunt foenum et heri natus fungus. «Одна истина сладкая, живая и очень древняя, все иное — тень» (лат.).
РАЗГЛАГОЛ О ДРЕВНЕМ МИРЕ
Действующие лица: Афанасий, Иаков, Лонгин, Ермолай, Григорий
Г р и г о р и й. Посмотрим же ныне на природных богопроповедников, заглянем в древние лета, если хотите.
А ф а н а с и й. О преславное зрелище! Но каким образом можно видеть древние лета? Можно на то взирать, что уже протекло? Если же протекло, тогда не видное. Как же взирать?
Л о н г и н. Если открывается театр самых древнейших времен, тогда можно видеть и людей. Вода без рыб, воздух без птиц, а время без людей быть не может.
А ф а н а с и й. Как же можно видеть прошедшие времена?
И а к о в. Так можно видеть, как вчерашний день твоей жизни, а вчерашний день, как нынешнее, прошедшее утро, а утро так, как текущие полчаса, в которых находимся. Вот ныне течет десятый час, тридцать четвертая минута, 1772-е лето от Христа, пятнадцатый день месяца мая, наконец, прошедшую половину десятого часа можно видеть, как четыре минуты. Вот только что протекли они. А теперь пятая второй половины минута. Взгляните на часы!..
А ф а н а с и й. Что касается вчерашней жизни моего дня, он мне во всей жизни сладчайшее зрелище.
Л о н г и н. Как так?
А ф а н а с и й. Господи! Не мне, но имени Твоему слава... Похвалюсь о Господе перед друзьями. Вчера довелось в беседе спорить с некоторым моим соседом. Он разъярился, называл меня негодяем, вредным общежительству, вором и прочее. Пришел я домой, по прошествии нескольких часов услышал женский и детский вой. Что за причина? Сказали мне, что до помянутого соседа приехал старинный его заимодавец с векселем, что не в силах оплатить 30-ти рублей по векселю, что никто на просьбу его, хотя обшастал 30 дворов, не помог ему и что напоследок берут его под стражу. Жалко мне стало. Схватив перо, написал ему следующее:
«Любезный друг! Благодарю вас, что подали мне случай к благодеянию. Посылаю вам 30 рублей. Употребите их как собственные свои. Сим вечно меня одолжить можете.
Ваш усердный слуга Η. И.»
Я послал деньги, и он освободился. На вчерашнее дело взирая, чувствую внутри богатство сладости, которой ни единой капли не отдал бы за 1000 империалов, а мне она вся стоила только 30 рублей.
Е р м о л а й. Дешевая купля твоя, а иной продает за 30 рублей и Христа.
Л о н г и н. Тем же оком, которым смотришь на вчерашнее время, можно взирать на самые авраамовские времена. Павел все прошедшие лета заключает в слове «вчера», нынешние — в слове «ныне», а все будущее нарицает веком: «Иисус Христос вчера и ныне, тот же и вовеки».
По другому сказать — вчера, ныне, и завтра - это во веки веков. Если кто видит ныне, тот видит и вчера, и откровением единого дня открывается 1000 лет. Она вмещается в одном дне, а день простирается в 1000 лет. Уразумей вечер седьмицы и узришь утро семи тысяч лет. «И был вечер, и было утро, но день один»(Бытие 1:5).
И а к о в. Может быть, и правда, что тысяча единообразных печатей заключается в одной такой же, а одна расходится в тысячу, и одна глиняная модель скрылась в десяти тысячах сосудов. «Все тем были...»
А ф а н а с и й. Каким же образом 1000 лет будет одним днем и наоборот?
Л о н г и н. Ох, не любопытствуй. Не все то ложное, что младенческий ум не вмещает. Если не понимаешь, обуздай разум твой в послушание и веруй Петру святому... «Едино же сие да не утаится от вас, возлюбленные, как один день пред господом, как 1000 лет, и тысяча лет, как день один»(2 Петра 3:8; Псалтирь 89:5). Оглянись на псалом 89.
А ф а н а с и й. Верую, Господи, что 1000 лет перед очами Твоими, как день вчерашний...
Л о н г и н. Я бы мог тебе сказать и то, что, если кто единого человека знает, тот всех знает. Один в тысяче, а тысяча, как человек один. Но так не у нас, но перед Господом.
А ф а н а с и й. Ах, перед Господом! Скажи, где перед Господом?
Л о н г и н. Там, на том мире, на другом свете.
А ф а н а с и й. Где же тот второй мир?
Л о н г и н. Там, где «второй человек — Господь с небес»(1 коринфянам 15:47).
А ф а н а с и й. А второй человек где?
Л о н г и н. Там, где второй мир.
А ф а н а с и й. А второй мир где?
Л о н г и н. Вот где! Послушай Петра святого: «Нового неба и новой земли хотим, по обетованию его, в них же правда живет»(2 Петра 3:13). Видишь, что второй мир там, где новое небо и новая земля. Они его члены.
А ф а н а с и й. Где же новое небо и земля новая?
Л о н г и н. Там, где старое небо и земля
А ф а н а с и й. А старое небо где?
И а к о в. Изрядный ты истец: еще нового не сыскал, а старый мир потерял. Старое небо под носом у тебя.
А ф а н а с и й. Ведь старое небо и старая земля везде?
Л о н г и н. Везде.
А ф а н а с и й. И нельзя сыскать места, ни на один центр пустого?
Л о н г и н. Нельзя.
А ф а н а с и й. Все наполнено старым небом и землею?
Л о н г и н. Все.
А ф а н а с и й. Где ж твой новый мир?
Л о н г и н. Везде.
А ф а н а с и й. Как же старый мир совместишь с новым?
Ло н г и н. Так, как тень с её деревом. Взгляни на живую и благоветвистую яблоню.
А ф а н а с и й. Яблоня поднялась вверх, а тень протянулась по долу. Тень на одном, а яблоня на другом месте. Тут всё разное.
Л о н г и н. Крайняя ведь часть тени лежит на земле, но начало и основание её с яблонею вместе, и она никогда не бывает ни больше ни меньше яблони своей. Короче сказать, тень яблоням разрастаться не мешает.
А ф а н а с и й. Ну разве что так сказать: «Тень яблоням расти не мешает».
Л о н г и н. Да я же так и сказываю.
А ф а н а с и й. Тень яблоне расти не мешает.
Л о н г и н. Конечно.
А ф а н а с и й. Итак, ветхий мир - тень нового?
Л о н г и н. Думаю и верую. И если совершенно уразумею, что так и есть, тогда увижу его и, любя, возлюблю его в Господе, а Господа в мире его.
А ф а н а с и й. Ах! Бедненькие мы с нашим миром. Мир наш, век наш и человек - только тень одна. Но почему мир наш - тень?
Л о н г и н. Спрошу и я тебя. Почему тень есть тень?
А ф а н а с и й. Потому что проходит и не постоянствует.
Л о н г и н. Как же она проходит?
А ф а н а с и й. Когда солнце заходит, тогда тень исчезает, и чем ближе к закату, тем больше простирается. Вчера была одна, сегодня другая, завтра третья привидится. То рождается, то исчезает. А родившись, не стоит твердо, но от одного к другому месту уклоняется. И наоборот, яблоня лет сто стоит неподвижно.
Л о н г и н. Вот почему тень - безделица! Она не само дело, но только иконою его является и придерживается его. Воззри же ныне тленным оком на бездельную тень тленного мира и воспой с Давидом: «Дни наши, как тень на земле, и нет постоянства»(Псалтирь 101:12). Он непрестанно переменяется. То рождается, то исчезает, то убывает, то уклоняется. Не многие ли тысячи теней в яблоне? Так тысяча наших лет в едином дне Господнем сокрываются. Мир Господень и день Господень - вот древо жизни. А наш дряхлый, тенный и тленный мир - древо смерти. Оно глупым сердцам видится добром, по естеству же своему есть лукавое. «И прикрыла их тень смертная»(Иов 3:5; 24:17).
Мир наш есть риза, а Господень — тело. Небо наше есть тень, а Господнее — твердь. Земля наша — ад, смерть, а Господняя — рай, воскресение. Век наш - ложь, мечта, суета, пар, ничто, а истина Господня пребывает вовеки. Век наш - различие и разноформие тени, дробление камня на песок, увядание цвета. Век же Господень - единство, тождество, адамант. День наш, что вечер, ночь, луна. День Господень - вечное утро, свет неприступный, незаходимое солнце. «Господь близко»(Филиппийцам 4:5). «Придет же день Господень, как тать в ночи, в тот день небеса с шумом мимо пройдут, стихии же сжигаемые, разорятся»(2 Петра 3:10). А как мир наш и век зол, так и человек наш лукав. «Первый человек от земли тленный»(1 коринфянам 15:47).
А ф а н а с и й. Таковых-то, думаю, 1000 в одном человеке, стоящем перед Господом, а один Божий человек в тысяче наших.
Л о н г и н. А я тебе сказываю, что не тысячи, но все наши, всех веков человеки, в едином Господнем человеке так обретаются, как бессчётный хор миров скрывается в Божием мире и в рае первородного мира, о котором Иов: «Кто меня устроит по месяцам прежних дней, в них же меня Бог хранит»(Иов 29:2). Сей-то есть день Господень, как тать (смотри псалом 83-и, стих 11-й).
А как в Боге разделения нет, но Он есть простирающее по всем векам, местам и тварям единство. Итак, Бог и мир Его, и человек Его есть едино.
А ф а н а с и й. Чуден ты, Господи! Чуден мир твой. Чуден человек твой.
Л о н г и н. Уразумей единое зерно яблочное, и достаточно тебе. Если же единое в нём дерево с корнем, с ветвями, с листьями и плодами скрылось, тогда можешь там же обрести бесчисленные садов миллионы, дерзаю сказать, и бесчисленные миры. Видишь в маленькой нашей крошке и в крошечном зерне ужасную бездну Божией силы? И наоборот, разве наша простирающаяся выше звезд обширность во единой Божией точке утаиться не могла бы? Если кто хоть немного духом Божиим вдохновлен, тот может скоро поверить, что в едином Господнем человеке все наши земные вмещаются. Подлая наша природа, находясь тенью, находится обезьяною, подражающею во всём своей госпоже натуре. Эта рабыня внешностями своими, будто красками, наводит тень на все дела блаженной натуры, изображая тенью для тленных и младенческих умов всё сокровище, таящееся в неисчерпаемом недре господствующей природы, как невидимую присносущую истину. Итак, если нечто узнать хочешь в духе или в истине, усмотри прежде во плоти, то есть в наружности, и увидишь на ней запечатлённые следы Божии, безвестные и тайные премудрости его открывающие, и будто тропинкою к ней ведущие.
А ф а н а с и й. Потише, господин мой! Не залетай с орлами во мрак облачный. Перестаю понимать твою. Пряди потолще ниточку для очей моих сельских.
Л о н г и н. Бывал ли ты когда в царских палатах? Стоял ли посреди чертога, имеющего все четыре стены и двери, покрытые, будто лаком, зеркалами?
А ф а н а с и й. Не довелось.
Л о н г и н. Стань же, если хочешь, на ровном месте и вели поставить вокруг себя сотню зеркал. И увидишь, что один твой телесный болван владеет сотнею видов, зависящих от него. А как только отнять зеркала, вдруг все копии скрываются в своей исконности, или оригинале, будто ветви в зерне своем. Однако телесный наш болван и сам единая только тень истинного человека. Эта тварь, будто обезьяна, образует яйцевидным деянием невидимую и присносущую силу и божество того человека, которого все наши болваны суть, как бы зерцаловидные тени, то являющиеся, то исчезающие, а истина Господня стоит неподвижна вовеки, утвердившая адамантово своё лицо, вмещающее бесчисленный песок наших теней, простираемых из вездесущего и неисчерпаемого недра её бесконечно. «Сокроешь их в тайне лица твоего».
Такого человека видит блаженный Навин, как написано: «Воззрев очами своими, видит человека, стоящего пред ним»(Иисус Навин 5:13). Разжуй всякое словцо, а во-первых, то: «воззрел» и то: «стоящего». А дни наши, как тень, и нет постоянства. Навину явилось то же, что Аврааму: «Воззрев очами своими, видит — и вот три мужи»(Бытие 18:2). Авраам к чудному тому человеку говорит: «Я земля и пепел»(Бытие 18:27). А там пишется: «Стоящего против себя». Конечно, у горнего человека противоположное естество. А Навин — одна только тень и пепел. «Видит человека, стоящего против себя».
Е р м о л а й. Господи! «Что есть человек, как помнишь его?»(Псалтирь 8:5) Мне кажется, что Давид вопрошает Бога о том же чудном человеке, о котором прежде сказал: «Славою и честью венчал Ты его»(Псалтирь 8:6).
Л о н г и н. Конечно, именно такому человеку дивится Давид, воззрев умными очами на великолепие его, поднявшееся превыше наших небес и стихий. Он видел, что из нашей братии всякий человек не то, что он, и разнится, как небо и земля. Будто бы сказал: «Ах, Господи! Сколь чудный тот человек, которого сам ты почёл человеком!» Он Тебе, а Ты ему друг. Он в Тебе, а Ты в нем. «Господи, что есть человек, как открылся Ты ему».
Кто из нас, смертных, подобен Ему? Ах, ни один! Наш род - земля, пепел, тень, вид, ничто... «Дни наши, как тень, проходят»(Псалтирь 89:9). Но Твой человек есть вечно стоящий. «Поставил Ты его... Все покорил Ты под ноги его»(Псалтирь 8:7).
И а к о в. Нет сомнения, чтобы Давидова речь не касалась чудного человека: «Что есть человек, как помнишь его?»
Рассудите слово: «помнишь его». Конечно же, он не земного нашего рода, если Бог его помнит. Наш род исключен из Его записи. Вот слушай: «Не соберу соборов их от крови и не помяну имен их устами Моими». Мы-то плоть и кровь, и сено. Как может плоть и кровь устоять перед лицом Господним? «Бог наш - огонь поедающий»(Исайя 30:27).
Но о другом человеке пишется: «Посещаешь его». Видно, что чудный этот человек чужд плоти нашей и крови и всех стихий нашего мира превосходней. «Да вознесётся великолепие Твое превыше небес»(Ефесянам 4:10).
Г р и г о р и й. Если бы он был земной, тогда желающим его видеть что за нужда была смотреть в гору? Ведь плотского человека скорее увидишь, в землю взор устремив, нежели зевая на небесный свод. Однако единогласно проповедуют: «Воззрел, воззрел». Вот, в ту же дудку дует и Даниил. Слушай: «Воздвиг очи мои и видел. И вот муж един, облеченный в ризу льняную, и чресла его препоясаны златом светлым, тело же его, как топаз... (Здесь разумеется лен, нарицаемый виссон. Это род каменного льна, неопаляемый в огне. Обозначает нетление. Золото также имеет свои отребья. Огнем же очищенное и светится, и не сгорает, и есть бессмертия образ). Голос же слов его, как голос народа»(Даниил 10:5-6). (Здесь разумеется лён, нарицаемый виссон. Это род каменного льна, неопаляемый в огне. Обозначает нетление. Золото также имеет свои отребья. Огнем же очищенное и светится, и не сгорает, и есть бессмертия образ). В сказанном примечай то — «един», и то — «голос, как голос народа». Только что не сказал: Единый во всех, а все в Нём. «И речет мне: не бойся, муж желанный! Мир тебе!»(Даниил 10:19). Его-то узрев, Давид удивился, восклицая с восторгом: «Господи, Господь наш! Коль чудно имя Твоё!.. Да вознесется великолепие Твое превыше небес»(Псалтирь 8:2).
Л о н г и н. Милая картина сердечным моим очам открывается. Вижу на пустом пути в поле движущуюся вельможную колесницу и сидящего в ней знаменитого господина. С кем же? С нищим, скитающимся странником. Они, сидя, беседуют, а перед ними лежит открытая книга. «Скажи, пожалуйста, разъясни мне хоть немного, — просит придворный пан, казначей царицы эфиопской. — Можешь ли знать, о друг ты мой Филипп, о каком человеке повествует Исайя следующее: «Как агнец на заклание ведется...»(Исайя 53:7) «Во смирении его суд его вознесется». «Род же его кто исповедает? Ибо поднимется от земли жизнь его»(Исайя 53:8).
Сделай милость! О себе ли, или о другом речь его?
Ф и л и п п. Какая польза читать пророков и не разуметь?
Е в н у х. Как же можно разуметь, если никто не наставит меня?
Ф и л и п п. О господин! Ей, воистину ты не невежда. Ибо не жаждет разума премудрости разве премудрый. Не думай же, пан милый, чтобы Исайя этими великими словами величал тленного какого-либо человека. Пророк постоянен в речи своей. Не может похвалить то, что недавно похулил. Разве вы позабыли? Вспомните: «Всякая плоть — сено»,— недавно возопил. Смотрите на Вселенную, наполненную такими, как мы, человеками, то рождающимися, то погибающими. Так возможно ли, чтоб пророк о себе или о другом дерзнул сказать: «Род же его кто исповедает?» Кто скажет, что наш род не земля, плоть, сено и тень? Но прозорливое Исайино око прозрело в плотской нашей тени неординарного человека, который единый и о нём вопиет: «Поднимется от земли жизнь Его...» А наше всё родословие земное заключил в таком слове: «Всякая плоть — сено». И так Даниил сказал: «Голос слов Его, как голос народа». Так и Исайя вопиет о том же муже: «Слово Бога нашего
пребывает вовеки», будто бы в унисон пел с Даниилом: «Сила слова его, как сила в народе».
Е в н у х. О Филипп! Чудеса ты рассказал. Ты во мне зажёг неодолимое желание видеть такого человека, я о нем от рождения слышу первый раз.
Ф и л и п п. Милостивый государь! «Крепка, как смерть, любовь...»(Песнь песней 8:6). Когда великолепие такого человека превыше небес и выше всех наших стихий поднялось, тогда нельзя ползущим по земле и пресмыкающимся по стихиям видеть его. Это значит — искать в мертвых живого и вести праведного и невинного агнца на заклание, стричь мертвенность волос его, есть землю и мудрствовать о сене. Душа, движущаяся по земле, не посвящается Господу израильскому и вне числа сего: «Святи их в истину твою: слово твое истина есть»(Иоанн 17:17). Правда, что вся стихийная подлость, будто риза, Им носимая, Его она, и Он в ней везде. Но не она Им есть, ни Он ею. И хотя в ней, но, кроме её и выше её, пребывает не местом, но святынею, и рассуждение о Нём отнюдь не подлое, ибо «в смирении Его суд о Нём высок».
Стихийная Его подлость и смирение Его ж самого уничтожает перед нами. В ней-то мы, устремляя очи, погружаем и мысли наши и, засмотревшись на тень, не возводим сердечных очей в горнее истины рассуждение и в ведение истинного человека, как «поднимется от земли жизнь Его» и «вознесется великолепие Его превыше небес».
Итак, пан милый, если можешь возвести сердечное твое око от подлой натуры нашей в гору к господствующей святой красоте, тогда можешь увидеть и единого Божиего человека. Но никогда умный взор наш от смерти к жизни и от земли к небесам не восходит, разве в тот день: «В оный же стихии, сжигаемы, разорятся...» В день тот Господень созидается сердце чистое в человеке, а в сердце вселяется слово, тайно вопиющее: «Плоть ничто же...»
Тогда правда и истина, с небес приникнувшая и одновременно воссиявшая из земли, палит и уничтожает все стихии, показывая, что они всего лишь тень истины. Утаенная же истина, как ризу, их носит. Видишь, государь, что одна только вера видит чудного этого человека, которого все мы являемся тенью. Вера - око прозорливое, сердце чистое, уста открытые. Она одна видит свет, светящийся во тьме стихийной. Видит, любит и благовестит Его. Не видеть Его — быть слепым; не слышать Его - быть аспидом; не говорить о Нём - быть немым. Вера всю мимотекущую тень, как воду непостоянную, превосходит, вершит свой исход воскресением, очищенным чувством, взирая на человека, неприступным светом блистающего и «радуйтесь» говорящего.
Е в н у х. Эти мысли для меня особенно новые. Ах, я их давно жаждал. Теперь они давнюю мою жажду утоляют. Ей! Священное писание - вода и купель. Вот истинная вода. Вода и Дух! Нищий Филиии Духа к ней приложил. Ныне что возбраняет мне в ней креститься, умыться, очиститься сердцем от лукавств и всех прежних моих заблуждений и слепоты?..
Ф и л и п п. Воистину можно, если веруешь от всего сердца в нетленного человека Христа Иисуса... Что касается и самого меня, «веровал, тем же возглаголал...»
Е в н у х. «Верую, что сын Божий будет Иисус Христос»».
Е р м о л а й. Конечно же, в эту пресветлую страну приподнимает сердца наши, едящие землю, небесный человек и ползущих долу, спящих и мертвых, возбуждает следующим громом своим: «Восклонитеся и поднимите головы ваши, ибо приближается избавление ваше»(Исайя 51:9-11).
В этой стране живого человека узришь по сказке ангела: «Там его узрите...»
И а к о в. Так же подгоняет и Павел почивающих на мертвых стихиях, возбуждая хамов, вверившихся мертвенности стихийной. «Как, возвращаетесь опять на немощные и худые стихии?»(Галатам 4:9). «Так же и мы, когда были молоды, под стихиями мира были порабощены»(Галатам 4:3).
И это мудрование мёртвых сердец называет пустой философией, которая бражничает по бурде стихийной, препятствующей философствовать по Христу, о котором к галатам написано: «Послал Бог Духа, Сына своего, в сердца ваши...» «Такое мудрование, поскольку вовсе райскому нашему восходу в первородный мир мешает, оттаскивая долой око наше, для того будто в трубу трубит: «Если умрете с Христом от стихий мира, зачем как живущие в мире истязаетесь?»(Колосянам 2:20). «Вышних ищите, где же есть Христос»(Колосянам 3:1).
«О горнем мудрствуйте, а не о земном. Ибо умрете, и жизнь ваша сокровенна со Христом в Боге»(Колосянам 3:2).
«Мы не рабынины дети, но свободные»(Галатам 4:31).
«Вышний Иерусалим свободен»(Галатам 4:26).
Г р и г о р и й. Глашатый Вселенной, Павел наш так верующим сладок, как аспидам противный. Ах, вот рождающая мать казнится схватками, - да вообразится в нас Христос! Молниевидный ангел неутомимо и чистосердечно очищает нам путь к переходу в горнюю Галилею, дабы нам обновиться духом ума и одеться в нового человека, созданного по Богу в правде и преподобной истине. Он сам первый раз услышал животворящий голос блаженного человека возле Дамаска: «Савл! Савл! Что Меня гонишь?»(Деяния 9:4; 22:7; 26:14).
Об этом едином муже и хвалится: «Знаю человека...»(2 коринфянам 12:2). И эта хвала нисколько не отличается от данииловской музыки: «И се муж один, облаченный в ризу льняную».
Ибо жизнь вечная и открывается, чтобы знать того человека с Отцом Его, — истинного же счастья такова природа, что, чем больше в нём сопричастников, тем слаще и действительнее беззавистное это добро становится и этим разнится от ложного мирского счастья, о котором подобное сказать никак невозможно, потому как сама наша природа тленная, так и счастья её тесноваты, участников не терпящие, разве с умалением своим, и, будто древесные тени, многих вместить не могущие. Потому Павел, всего лишившись и собрав всё усердие, гонится, течет, бежит, всё минует, вперед простираясь, дабы постигнуть и приобрести человека, которого все святостные виды (разумей: церковные церемонии) кажутся слабою тенью, затменным обманом к дражайшей истине и к конечному концу приводящие, обещая блаженное явление прекраснейшего, лучше всех сынов человеческих так, как обещает цветущая смоковница сладчайшие плоды, «Вменяю все тщетным быть, помимо превосходящего разумения Христа Иисуса, Господа моего...»(Филиппийцам 3:8) «Чтобы разуметь Его и силу воскресения Его...»(Филиппийцам 3:10). «И как достигну воскресения мертвых»(Филиппийцам 3:11).
А как уже получил желанное, и исполнилось на нём его слово: «Не напрасно тек»(Галатам 2:2; 4:11). «Знаю человека». «После всех, как некоему извергу, явился и мне в то время, дабы множеством соучастников премирное свое умножить счастье»(1 коринфянам 15:8). К тому же единому венцу славы не во тленных наших мирах, но в первородном Божием и во дне Господнем, вечно процветающему, поощряет и прочих всеми мерами к разумению, блаженного нетленного мужа возбуждая. «Восстань, спящий, и воскресни от мертвых — и осветит тебя Христос»(Ефесянам 5:14).
Долго ли тебе качаться по стихиям? О несчастный мертвец! Подними хоть немного погребенные твои мысли в гору, повыше стихийной тени, и узришь человека живого, неприступным светом блистающего. Тут мир твой, а не в твоем мятежном мире. Увидь со Авраамом и возрадуйся: «Авраам видел день мой и возрадовался»(Иоанн 8:56).
Павел кричит в унисон с вопиющим Исаиею: «Восстань, восстань, Сион! Облекись в крепость твою! Истряси прах и восстань!..»(Исайя 52:1).
Эти ангелы Божии высоким трубным гласом возбуждают спящих на земле и мертвых в тени стихийной, да воскреснут и воззрят человека, выше облаков сидящего, и просветятся, как солнце.
А ф а н а с и й. Чудесная эта двоица трубачей.
Л о н г и н. Конечно, чудная. Они трубят не о земном каком-то человеке, но о высоком муже, который отлучён от грешных и выше небес был: «И чудное имя его по всей земле».
Можно ли им в своей музыке разногласить? Их обоих труба согласна трубе святого Петра. «Во имя Иисуса Христа Назорея восстань и ходи! И беру его на правую руку, воздвигаю»(Деяния 3:6).
О, сколь прекрасное и согласное трубачей торжество: «И, вскочив, стал и ходил! И вот исполнилась на нем трубача Захарии проповедь: «Се муж! Восток имя ему»(Захария 14:4). «А венец будет терпящим и удобным ему и разумевшим его»(Захария 6:11-15).
И а к о в. Не Иезекииль ли воскрешает мертвецов на поле? «Поставил меня среди поля; оно же было полно костей»(Иезекииль 37:1). «Вот я введу в вас Дух живой!»(Иезекииль 37:5).
Разве поле это не мертвенность стихийная? В смерть погружены сердца наши. То земля Египетская и поле пагубы, поле мертвецов, поле жажды, о котором Иоиль напоминает: «Даже и животные на поле взывают к Тебе, потому что иссохли потоки вод, и огонь истребил пастбища пустыни»(Иоиль 1:20). Не мы ли скоты полевые, опустившие очи наши на подошву поля? Почему не возводим очей к тому: «Всё покорил ты под ноги свои — овец и волов всех, еще же и скот полевой»(Псалтирь 8:7).
Почему не взираем к тому: «Я нарцисс полей (полевой) и лилия долин»?(Песнь песней 2:1) Почему не имеем ни очей, ни ушей и не слышим Исайи? «Провел их сквозь бездну, как и коня сквозь пустыню, и не утрудились, и как скоты по полю, и сошел дух от Господа, и наставил их. Так провел ты людей твоих, да сотворив Тебе единому имя славное»(Исайя 63:13-14).
Восстань, о ленивый соня! Возведи очи твои, о сидящий в темнице! Минуй и проходи пустую бездну и тень твоих стихий. Воззри хоть немного, о тяжкосердая и ползущая душа, к тому: «Се сей стоит за стеною нашей, проглядающий».
Поднимись от поля и, если имеешь уши, слушай самого Его. «Отвечает брат мой и глаголет мне: восстань, приди, ближнее мое, доброе мое!» Не думаешь ли, что брат внизу и в стихиях? Поверь же, пожалуйста, ангелам вопиющим: «Нет здесь! Восстал!»(Матфей 28:6) Поднимайся же и ты в горнюю Галилею. Не ползай по полю, как скот. Восклонись и подними голову твою с Давидом: «Возвел очи мои в гору...»(Псалтирь 120:1)
Знай, что вовеки не утолят жажды твоей подлые стихии и будешь вовеки в пламени: «О! О! Бегите от земли! В Сион спасайтесь!» Слышь! Что вопиёт Захария? А Давида не слышит ли ухо твое? Где прибежище? Вот где! «Горы высокие оленям». «Как лань желает к потокам воды, так желает душа моя к Тебе, Боже!»(Псалтирь 41:2).
Но знаешь ли истинного оленя или лань? Вот он тебе: «Вскочив, стал и ходит, и войдет с ними в церковь»(Деяния 3:8). Что есть церковь, если не гора его святая?
Е р м о л а й. Верно, что олени поднимаются к источникам, о которых Исайя пророчествует: «Поищут воды, и не будет. Язык их от жажды иссохнет. Я Господь Бог, я услышу их, Бог Израилев, и не оставлю их. Но отворю на горах реки и среди поля источники. Сотворю пустыню в лугах водных и жаждущую землю во водотечи. Да узрят и уразумеют, и помыслят, и узнают вместе, что рука Господняя сотворила сие все»(Исайя 41:17-19).
А что Захария к уразумению того же божественного мужа такими словами — О! О! — возбуждает, видно из начала речи его, изреченной после откровения и видения его: «Воздвиг-де очи мои и видел. И се муж, и в руке его веревка землемерная»(Захария 2:1).
Г р и г о р и й. Захария то же самое трубит, что Иезекииль: «В тот день была на мне рука Господня. И вела меня там. Во видении Божием вела меня на землю Израилеву и поставила меня на горе очень высокой»(Иезекииль 3:22).
Когда говорит: «В тот день...» — проповедует всерадостный день, и век Господень, и мир первородный, все стихии превосходящий, о котором Даниил говорит: «Тот переменяет времена и лета». Это блаженное время есть наших времен окончание, а нового века начало по Даниилову слову: «Еще конец на (иное) время».
Это пресветлое время и день Господень проповедуется у Иоиля: «День тьмы и бури, день облака и мглы»(Иоиль 2:2).
В его словах сопряжена истина и тень. День господень есть свет, а наш — мгла, облако, буря и тьма. Как сказано: «и был вечер, и было утро — день один». А когда говорит Иезекииль: «Вел меня там», это равносильно ангелу, сидящему при гробе и глаголющему: «Там его узрите».
Когда же говорит: «Вел меня на землю Израилеву и поставил меня на горе высокой», тогда согласен с Иоилем: «Рай сладости— земля перед лицом его».
Эта земля новая, нагорняя, обетованная. Сюда введен и Давид: «Ввел меня в гору святую свою»(Псалтирь 42:3). «Там-де его узрите». Так вот же и послушаем! Тут же говорит Иезекииль: «И ввел меня там. И се муж! И вид его был, как видение меди блестящей. И в руке его была веревка плотницкая и трость землемерская»(Иезекииль 40:3).
Что ж ему говорит бессмертный муж? Вот что: «Смотри очами твоими и ушами твоими слушай. Того ради вошел ты сюда да покажу тебе и да покажешь ты всё, что видишь, дому Израилеву»(Иезекииль 40:4).
Туда же за Иезекиилем грядут и дюжина апостолов: «Одиннадцать учеников шли в горнюю Галилею, когда повелел им Иисус. И увидев Его, поклонились Ему». Пришел Иисус и стал посреди них, и говорит им: «Мир вам!»
Но Даниил дружбу того мужа прежде их получил. «Не бойся, муж желаний! Мир тебе!» «Идя научите всех язычников» есть то же, что «да покажешь дому Израилеву, Иезекииль, все, что видишь...»
А ф а н а с и й. Нельзя не удивиться, сколь согласная этих проповедников труба и музыка! Прекрасная музыка Святого Духа противится в лоб музыке деирского идола, какую поминают певцы в храмах так: «Согласная восшумела пищальская песнь — почитать златосотворенный, бездушный истукан» и прочее.
Подобало же петь так: «Разгласная восшумела...» Столь она мутна, раздорна и скверна, дышащая столпотворением. Ангелы Божии все поют, все вопиют, но о едином все проповедуют, о едином восклицают муже, в которого влюбился Исайя: «Воспою возлюбленному моему песнь»(Исайя 5:1).
Не они ли те блаженные люди, о которых Давид: «Блаженные люди, ведущие воскликновение!» «Воскликните богу Иакова»(Псалтирь 80:2).
И а к о в. Без сомнения, они. Все ангелы единогласно восклицают о том, который с плотью своею вознесся превыше небес, превзошел все мира стихии. И кто может очистить сердце свое от стихийной грязи, да узрит очами сего человека: «Взойдет Бог во воскликновении». Направлены в землю очи наши, и не можем Его познать. Но все вестники Божии видят лицо истинного человека не между мертвецами, в дольней нашей подлости рождающегося и исчезающего, как тень, но в горе святой Его видят, с Навином человека стоящего и со Стефаном. «Се вижу небеса открытые и Сына человеческого, стоящего направо от Бога»(Деяния 7:55-56).
Видят и насладиться до сытости не могут. Мы же не видим за тенью и мраком стихийным. «Положил во тьму тайну свою». О, сколь несмышленые и косные сердца наши!
Л о н г и н. Кто только удостоился видеть живого мужа, во мгновение делается проповедником Его и слышит сие: «Вострубите в новомесячие»(Псалтирь 80:4). Мужеский ли пол или женский, как только явился ему воскресший человек, бежит и благовествует, с радостью великою возвещает о Нём: — Воскрес, воскрес, воистину воскрес Господь! Явился не только Симону, но и мне, малейшему, познался. Потому познался мне, что невидимый для меня. Не вижу Его в мертвых, но вижу в живых. А видеть в стихиях — значит не видеть Его и не знать. Радуйтесь со мною! Погубленного обрел человека. Мы думали — мертвый. Убили его негодные священники. «Попрали меня враги мои». Но я, маленькая тварь, свидетель Его, что Он воистину жив. Я искал Его и обрел. Растаяло сердце мое от витающего гласа Его ко мне: «Дерзай! Радуйся! Мир тебе!»
Кто есть друг Его, тот поверит благовестию. «Зима прошла, дождь отошел, отошел себе». «Се вижу небеса открытые!» «Знаю человека». «И се день третий, откуда же сие было».
Ах, день третий! День господень! Блаженны очи, видящие сушу твою с Ноевою голубицею! Ты прозябаешь зелье злака по роду своему. В Твоём саду вижу мужа Божиего, человека моего, жизнь мою. Он пасет меня, и ничто мне не грозит.
Г р и г о р и й. «Вострубите в новомесячие». Священная Библия - это позлащенная Духом труба и маленький мирок. В морских водах речи её вся тварь и всякое дыхание, как зеркало, представляется. «Вострубите в новомесячие».
Но не думайте, что труба трубит о стихиях. Может ли о грязи вещать посвященная Богу труба? Единого Господа в ней всякое дыхание хвалит. Солнце, луна, звезды, земля, моря, воздух, огонь со своими исполнениями приосеняют и ведут к Нему: «Положил во тьму тайну свою». «Се сей стоит за стеною нашею!»
Желающие этой трубою проповедовать да поют единого Господа с Его миром и с человеком Его. Да молчит тут всякая плоть человеческая! «Вострубите в новомесячие». Всякая плоть - сено, и вся слава человеческая - тлень, грязь, ветошь, ничто. «Вострубите в новомесячие». «Проповедуйте лето Господне приятное, радостное, веселое!»(Исайя 61:2; Лука 4:19). «Престаньте от плача! Раздерите вретища!» Всяка стихия - сетование, плач, горесть. «Радуйся Богу». «Примите псалом!» «Вострубите в новомесячие». «Как близок день Господень». «Вострубите в благознаменитый день праздника вашего».
День Господень есть праздник, мир, успокоение от всех трудов. Это преблагословенная суббота, в которой Господень человек почивает. Не успокоищься, пока не вознесёшься
выше всех стихий мира нашего. Разве немощная стихия, ежеминутно разоряемая, не труд и болезнь? Долго ли мне ползать по земле? Долго ли есть хлеб болезни? Доколе положу советы в душе моей, болезни в сердце моем?.. Восстань, душа моя, не сей на стихиях! Нельзя почить на них. Они труд и болезнь. А если доверишься им, будешь кормить болезни в сердце твоем день и ночь. Вырви вперившееся во прах око твое. Подними в гору расслабленное твое тяжкосердие. Воззри вверх над небесную твердь. Отличай ночь ото дня. Видишь горькое, но есть тут же и сладкое. Чувствуешь труд, почувствуй и покой. При твоей ночи есть тут же и утро дня Господнего. Оба в одном месте и в едином лице, но не в той же чести, не в той же природе. «И было утро, и был вечер».
Не полагай же болезней в сердце твоем. Полагаешь, если простираешь через день и через ночь твои. Простираешь, если не даешь места тут же и дню Господню, не веруя, не взирая на высоту небесную. Что значит полагать болезни в сердце, если не мыслить и не советовать в душе своей, что всех тварей основанием есть огонь, воздух, вода, земля? Ах, несчастная душа моя! Для чего называешь ничтожное естество основательною твердью? Кто ослепил око твое? Ах, такая слепота от рождения твоего тебе. Не видишь истины, кроме тени её. Не чувствуешь, что проходит мир сей. И не вчера начал: проходит ежеминутно. Однако то же всё в нём видим, всё, что прежде было. Конечно же, тут некая тайна. «Горе нарицающим свет тьмой!»(Исайя 5:20).
Блесни молниею, о преблаженное естество, и возгреми над бездною души моей громом: «Да будет свет!»
Тогда воззрю на мир Твой, на день Твой и на человека Твоего. Тогда будет рука Твоя на мне. В разумениях её наставишь меня, проведя через стихии, как коня Твоего, да исполнится: «И изойдете, и взыграете, как тельцы, от уз разрешенные».
|
