ЕСЕДА, НАРЕЧЕННАЯ ДВОЕ, О ТОМ, ЧТО БЛАЖЕННЫМ БЫТЬ ЛЕГКО
Действующие лица: Михаил, Даниил, Израиль, Ф а р р а, Н а е м а н
Ф а р р а. О Наеман! Утешь меня, друг мой...
Н а е м а н. Кто тебя перепугал, брат Фарра? Дерзай! Мир тебе! Не бойся! Конечно, ты сидел в сонмище тех: «Гроб открыт — гортань их...»(Псалтирь 5:10; Римлянам 3:13).
Ф а р р а. Те-то сирены наполнили мой слух и сердце жалостным смущённым пением.
Μ и х а и л. Для чего ж ты себе ушей не закупорил воском, как древний Одиссей?
Ф а р р а. Тайна эта мне неизвестна. А знаю, что они мне напели много чудес, обескураживших сердце мое. Не чудо ли? Есть-де в Европе некий пророк, святой Иеремей. Он нашел из трав сок, обновляющий ему и друзьям молодость, как орлиную юность. Выслушайте второе чудо. Некий доктор медицины питался только хлебом и водою и жил без всяких болезней лет 300. А вот и третье! Некий калмык имеет столь быстрые очи, что яснее и далее видит, нежели какая-либо подзорная трубка. Вот чем меня пленили сладкогласные сирены! А мои очи день ото дня слабеют. Не чаю прожить и 20 лет. Кто же мне и какая страна обновит юность? Век мой оканчивается...
М и х а и л. О Фарра! Не тужи, друг мой. Мы замажем уши твои воском, медом и сотом: вечностью. С нами Бог, разумейте, о невежи! И совет ваш и слово разорится, ибо с нами Бог. Услышите Господа сил, того освятите. «Тот будет тебе в освящение, если будешь уповать на Него»(Исайя 8:13-14). А иначе вся ваша крепость, о язычники осязающие, язычники неверующие, будет вам камень претыкания, и камень падения, и падеж сокрушения. «И сокрушатся, и приблизятся, и взяты будут люди, в твердыне своей находящиеся»(Псалтирь 36:15; Исайя 25:12). О друг мой Израиль! Блаженны мы, ибо Богу угодное нам понятно.
Израиль. Взгляни на меня, Фарра. Почему ты пленился лестным пением сирен? Вот влеку тебя на камень претыканпя и падения. Почему, забыв Господа, святишь то, что не есть святое? «Тот будет тебе в освящение, если будешь уповать на Него». Друзья Иеремиины состареют, здоровье скукожится, а очи калмыкцкие потемнеют. «Терпящие же Господа обновят крепость, окрылатеют, как орлы, потекут и не утрудятся, пойдут и не взалчут»(Исайя 40:31).
Д а н и и л. Слушай, Фарра! Разумеешь ли, что значит освятить?
Ф а р р а. Ей-ей, не разумею! Научи меня!
Д а н и и л. Освятить — значит основать и утвердить. Святое — значит незыблемое, неподвижное... Когда Исайя вопиет: «Господа сил, того освятите», тогда значит, что Он один свят, т. е. камень тверд, чтобы безопасно основать нам нашего счастья храмину, а не дерзали бы мы святить ни одной твари, как клятву и песок. «Всякая плоть — сено»(Исайя 40:6). Слово же Божие, то есть основание, сила и дух, пребывает вовеки. Адамант сам собою тверд, а мы, только почитая его таковым, делаем твердым. Как написано: «Будет тебе во освящение, если будешь уповать на Него». То есть освятит тебя и утвердит счастья твой домик вечно и неподвижно, если, минуя дрянь, весь песок и сено, почтешь Единого святым и твердым.
Ф а р р а. Ай, друг мой Даниил! Не худо ты судишь.
Д а н и и л. Плюнь же, голубчик мой, на Иеремееву юность, на докторово тристалетие и на калмыцкие глаза. Истинная дружба, истинное счастье и действительная юность никогда не обветшают. Ах, всё то не наше, что нас оставляет. Пусть будет при нас, пока не оставит нас. Но да знаем, что это неверный друг. Один умирает в 30, а другой в 300 лет. Если умирать - несчастье, так оба бедны. Не велика в том отрада заключённому, что иных в три часа, а его в 30 дней вытащат на эшафот. Какова же слава здоровью, которому концом слабость? Что за молодость, рождающая старость? Ах! Не называй сладостью то, что рождает горесть. Не делай долготою ничего, что прекращается. Не именуй счастьем ничего, что опровергается. От плодов и от конца его суди всякое дело.
Не люблю жизни, запечатлённой смертью, и сама она - смерть. Конец делам, будь судьей!
Не то орел, что летает,
Но то, что легко седает.
Не то око, что яснеет,
Но то, что не отемнеет.
Вот тебе прямое око, как написано о друге Божием: «Не отемнели очи его, ни истлели уста его».
Ф а р р а. О Наеман, Наеман! Утешь меня, друг мой!
Н а е м а н. О любезная душа! Околдовал тебя сладкий голос сирены, влекущий лодку твою на камни. Ей! О таких-то камнях голос Исайи: «Приблизятся, и сокрушатся, и падут». «Наполнятся дома шумом, и почиют тут сирены». Но не бойся! Господь избавит тебя. Положит тебе в основание камень многоценный, краеугольный. «Тогда спасешься и уразумеешь, где ты был».
Ф а р р а. Не удивляйся тому, что околдован, а скажи мне, где не слышится голос пустынных этих птиц?
Сирен лестный океана!
Гласом его обаянна,
Бедная душа на пути
Всегда желает уснуть,
Не доплывши брега.
То исполнилось на мне, что я мальчиком певал.
Н а е м а н. А я тебе взаимно из той же песни воспою:
Распространи бодр ветрила
И ума твоего крыла,
Плывущи на бурном море.
Возведи очеса горе,
Да потечешь путь прав.
Ф а р р а. Растолкуй мне, Наеман, что значит сирен? Я слышал, что сирен означает пустынную птицу.
Н а е м а н. Когда не разумеешь, что такое сирен, то не уразумеешь, что такое пустынная птица. Одно разуметь имя, а иное дело разуметь то, что именем означается. Если не разумеешь имя, скажу: звон сей — Христос. Но, дай Бог, чтоб ты знал, что это имя значит.
Ф а р р а. Так потолкуй же мне не имя, но дело.
Н а е м а н. Сирен есть сладкоречивый дурак, влекущий тебя к тому, чтоб ты основал счастье твое на камне том, который не утверждает, но разбивает.
Ф а р р а. Разжуй как можно проще и понятней...
Н а е м а н. Столько у вас славных и почтенных любомудрцов! Все они сирены. Они-то соблазняют в жизни плывущих стариков и молодцов. Взгляни сердечным оком на житейское море. Взгляни на претыкание и падение плывущих и на вопль их. Один возгнездиться хотел на капитале, как Ноева голубица на холме, и под старость сокрушился. Другой на плотоугодии думал создать дом свой и в кончину лет постыдился. Иной основался на камне милости исполинской и был ему претыканием. Ты думаешь и ревнуешь сесть на камень плотской юности, плотского безболезния и плотских очей твоих, и ожидает тебя претыкание, падение и сокрушение.
Ф а р р а. Брось людские бешенства, а скажи только, что значит пребывание сиренов на море? Почему на воде?..
Н а е м а н. Потому, что в суете. Не хотят они в гавань и в лоно Авраамово, на матёрую и твердую землю со Израилем, но с фараоном. Вот вам благолепная фигура и преподобный образ надежды и обманчивости! Гаванью, или лоном, образуется упование, а морем и водою — лживость всякой плоти. В Евангелии камень и песок есть то же. На одном мудрый, а на другом беспутный муж домик себе строит. Ковчег и потоп не то же ли? Вода и елисейское железо не то же ли? Сорокалетняя пустыня и обетованная земля не то же ли? Исход Израиля — что море, вода, зыбкость, основание и упование безумных мужей, как написано: «Река текущая — оонование их»; «почиют тут сирены»; «возволнуются и почить не смогут; не радоваться нечестивым».
Ф а р р а. Ты уже много наговорил, но вопросов ещё больше. Так скажи же мне: для чего иные толкуют, что Исаины сирены(филины из главы 13?) - пустынные птицы, а возгнездываются в пустом Вавилоне-граде?
Н а е м а н. О младенец с бабьими баснями! Разжуй зубом мужским по-Самсонову, найдешь в жестком нежное, а в пустом — пищу. Пустынные птицы — разве не лжепророки, пустое поющие? Пустой Вавилон — разве не сиренский камень? Не всё ли пустое, что суета? И не всё ли вода, что не твердое? Послушай, вот птица! «Ефрем, как голубь безумный, не имеющий сердца»(Осия 7:11). Учеников этих птиц называет Михей дочерьми сиренскими и, точно о Самарии, которая таких птиц довольно у себя имела, вопиёт: «Сотворит плач, как змиин, и рыдание, как дочерей сиренских». К этим безумным птицам следующий Божий призыв: «Приступите ко Мне, послушайте Меня, погубившие сердце, сущие далеко от правды». Об этих же птицах нечистых Осия поёт вот что: «Как же птицы небесные, свергну я... Горе им, ибо отскочили от меня»(Осия 7:12). Учеников же их называет детьми вод: «Как лев, возревет Господь, и ужаснутся дети вод». Дети вод и дочери сиренские одно и то же. У Исайи называются отпавшими птенцами парящих птиц. Эти же сирены называются змиями и гадами. «Сотворит плач, как змиин...» «Полижут прах, как змии...» «Пошлю, как гадов на землю».
Почему туда? Потому, что все дни жизни своей кушали грязь. Вот они, ангелы лютые, псы, злые делатели, облака бездождные, водные, земные, духа не имущие...
Ф а р р а. Полно! Полно! Поговори о добрых птицах. Я уже разумею, что, конечно, не худо поет вот эта птица: «Глас горлицы слышен в земле нашей»(Песнь песней 2:12).
Н а е м а н. Несколько тебе благовествующих птиц выпущу из ковчега. Взгляни! «Кто они, которые, как облака, летят и, как голуби с птенцами, ко мне?»(Исайя 60:8). Как темная и тонкая вода в облаках воздушных, так вода глубокая — совет в сердце мужей таких и их птенцов. И как голубиные очи выше волнования сиренских вод, так сердце их выше всей тлени поднялось. Взгляни еще на горний хор птиц прозорливых: «Поднял вас, как на крыльях орлиных, и привел вас к себе». «Где же труп, там соберутся орлы»(Матфей 24:28). Не орёл ли то: «Ангел Господень восхитит Филиппа»(Деяния 8:39)? Не орёл ли то: «Не обретётся Енох в живых»(Бытие 5:24; Евреям 11:5))? Не орёл ли то: «Взят был Илия вихрем»(4 Царств 2:11)? Вот орёл парит: «Знаю человека, прошедшего небеса»(2 коринфянам 12:2). Вот орёл: «Берет Аввакума ангел Господень за верх его»(Даниил 14:36). Вот орёл: «Вознесу тебя, Господи, ибо поднял меня Ты»(псалтирь 15:7). Взгляни же на любезного орла: «Видел я славу его...» Куда-то они летят? Ах, превзошли они труп и тлень. Устремили взор на того: «Возьмется от земли жизнь его»(Деяния 8:33). «Взовьется великолепие его превыше небес»(Псалтирь 8:2). Ах! Взгляни сюда!.. Не она ли летит, та благовестница с масличною веткою из Ноевого ковчега, мир нам приносящая? И, летя, вот что, кажется, поет: — Дерзайте! Да не смущается сердце ваше потопом вод сиренских! Я вижу холм незыблемый, верхи гор, показавшихся из-под потопных волн, провижу весьма издалека землю и гавань. Веруйте в Бога: там почиём. «Кто даст мне крылья?» «Очи ваши узрят землю издалека»(Исайя 33:17). А мне и горлица любезна. Летит вверх, поющи: «Воспою ныне возлюбленному песнь». О Фарра! Фарра! Чувствуешь вкус в пророческих музах? А иначе беги и приложися к галатам.
Ф а р р а. Веришь ли, что для меня приятнее пение сиренское?
Н а е м а н. Ей, дружок, верю, что больше елея имеет во умащении своём льстец, нежели в наказании отца, и что ложная позолотка блистательнее самого злата, и что Иродова танцовщица гораздо красивее, нежели Захариина Елизавета. Но помни притчи: «Не славна изба углами, славна пирогами», «Не слогом красна челобитная бумага, но законом». В самом сладчайшем яде внутренний вред уничтожает сладость. Предревняя есть притча: «У истины простая речь»,
По-иному поют в костеле, и по-иному на маскараде. Смешон, кто ищет красных слов в том, кого спрашивает о дороге, и кто лакирует чистое золото. На что пророческим песням блудословне? Пусть покрывается им сиренская ложь! А то, что они облачаются в образы, так образы что мешочки для золото и шелуха для зерна Божиего. Этим иносказанием влагается в плотскую пустошь злато Божие и дух, авось кто-либо догадливый найдет в коробочке прекрасного отрока еврейского, обретённого выше вод сиренских(Исход 2:3-5). «Творят ангелы свои духи (духами)». Вот истинные поэты, стихотворцы и пророки, и их-то писания любил читать возлюбленный Давид: «В творениях руку твою изучал»(Псалтирь 118:59).
Ф а р р а. Однако мне приятны и птички из ковчега. Мудренько поют. Выпусти еще хоть одну.
М и х а и л. Я тебе выпущу, обратись сюда, Фарра! Возведи очи. «Как ласточка, так возопию, и как голубь, так поучуся»(Исайя 38:14).
Φ а р р а. Какой вздор? Громкоголосые ласточки в каких странах родятся? А у нас они то же, что сверчки. Голубь глупее курицы, как может любомудрствовать? Видишь ли, сколь строптивые музы пророческие? Вот каких птиц насобирал в свой ковчег Ной! А мои сирены нежно, сладко, ясно, громко и самыми преславными модными словечками воспевают. Самые морские волны, кажется, что от их пения поднимаются и пляшут, будто от Орфеевых гимнов, и нет столь глупого скота и зверя, даже самого бесчувственного пня и холма, чтоб их не разумел, чтоб не скакал и с восклицанием не рукоплескал, и не удивительно, что Вселенную влекут за собою.
М и х а и л. Не бойся, Фарра. Израиль видит двояко. Это его право и жезл сделать из яда еду, из смерти жизнь, из буйности разум, а из шероховатого гладкое, и ничто ему не вредит. Он сеет камень, переходит море, поднимает змия и пьёт мирру в сладость. Его желудок все переваривает в пользу, а зубы все перетирают и все превращают во благое. Слушай, Израиль! Раскуси мысль Езекии. Испей шероховатую речь так, как паписано о тебе: «От потока на пути пьет...» О Израиль! Переходи поток, исходи на второе, то есть твое.
И з р а и л ь. «Господь дал мне язык...» Ласточка и голубь значат Израиля. Взгляни, Фарра, на стену и скажи, что видишь? Взгляни сюда!
Ф а р р а. Вижу картинку, где написана птичка, поднявшаяся из морского берега и летящая на другой, невидимый берег.
И з р а и л ь. Израильская картина эта называется символом. Ласточка, убегая от зимы, летит через море от северного брега на южный и, летя, вопиет: «Нет мне мира здесь». В этот символ ударяет Езекииного сердца луч: «Как ласточка, так возопию». Израиль везде видит двояко. Ласточку осязает, а чрез неё, будто чрез примету, ведущую к цели, провидит чистое, светлое и божественное сердце, взлетающее выше непостоянных вод к матёрой и теплой тверди. Это значит стоять на страже с Аввакумом, возводить очи и быть обсерватором на Сионе. Необрезанный же сердцем видит одни приметы, без меты. Взгляни, Фарра, и на этот символ. Видишь окрылённую деву, простершую руки и крылья и жаждущую лететь чрез пучину морскую к возникающим издалека холмам. А любезный её над холмами из облака взаимно к ней летит уже, простирая к объятию руки свои. Здесь видишь плавающий ковчег. Вот она, чистая жена, о которой написано: «Даны были жене два крыла орла великого». Блаженной жены потопом блевотин своих не мог потопить змий семиглавый. Она-то вопиет: «Кто даст мне крылья?..» Вот тебе ласточка: «Как ласточка, так возопию...» «Не в силе великой, не в крепости голос её, но в духе Моём»,— говорит Господь-Вседержитель. «Радуйся очень, дочь Сиона, проповедуй, дочь Иерусалима!» Не ласточка ли Павел, проповедующий не в мудрости слова, и мирского витийства, и сиренского блудословия, но в научении и силе Духа Святого? А когда ласточка кричит, что для неё северный берег опасен и что узнала она надежный южный берег, так не двояко ли она видит? И не то же ли нам благовестит: «Знаю человека», «О сем похвалюся». Не то же ли, что Давид: «И полечу, и почию»? Не то же ли, что ангел: «Се благовествую вам радость большую»? «Нет здесь...» «Там его узрите...» «Нет мне мира здесь». Сам Езекия, сказав: «Как ласточка» и прочее, сплошь прибавляет сие: «Исчезли очи мои», то есть перестал я то видеть, что прежде видел. Я видел одну воду, одну плоть и кровь, и одну пустошь и суету, а это и есть ничто, посему я и слеп был, видевший то, что ничто и одна только тень. Ныне же глупое око мое исчезло и преобразилось в око веры, видящей в телишке моём непостоянной плоти и крови твердь и высоту Господа моего, Духа Божиего, содержащего своею горстью прах мой, и это есть второе и надежное, второй человек — Господь мой. «Он избавил меня и отнял болезнь души моей». Отсюда все воскресшие возблагословят тебя, и я, оживший, как ласточка, так возопию и как Павел, так поучуся. «Отныне детей сотворю, которые возвестят правду Твою...» «Отныне ни единого не знаем по плоти. Если же и разумели мы по плоти Христа, но ныне к тому не разумеем»(2 коринфянам 5:16).
Посмотри же, Фарра, и на другой символ, в центр коего ударяет сия ж Иезекиилина речь. Взгляни сюда!
Ф а р р а. Вижу. На самом верху камня, в середине моря стоящего, стоит какая-то птичка. Камень схож на сиренский.
И з р а и ль. Как ему быть сиренским, когда голос символов таков: In constantia quiesco, сиречь «На незыблемости почиваю».
Какая верность на сиренском, волнами покрываемом? Вот каменный холм вечного, возникший из-под вселенского потопа, на котором упокоился Ноев голубь, с таким благовестием: Inveni portum Jesum. Саго, munde, valete! Sat me jactastis. Nunc mihi certa quies, то есть «Прощай, стихийный потоп! Я почию на холмах вечного, обретя ветвь блаженства».
Вот тебе Ноев голубь! Послушай голоса его: «Лета вечные помянул и научился». «Поставь на камень ноги мои»(Псалтирь 39:3). «На камень вознес меня ты». «Господь — утверждение мое и камень мой»(Псалтирь 17:3).
Вот еще голубь: «С усердием гоню, к намеренному теку»(1 коринфянам 9:24-26).
И как достигну воскресения мертвых? «Разумели мы по плоти Христа, но ныне к тому не разумеем». Пожалуй, посмотри мне и на сына Ионина, то есть голубиного. «Блажен ты, Симон, сын Ионин. Ибо плоть и кровь не явили тебя (меня), но отец мой, который на небесах... Ты камень (кифа), и на сем камне утвержу всю церковь мою...»(Матфей 16:17)
Слыхал ли ты о Данииловом камне? Вот он. Слышал ли замок апокалиптичный? Вот он. Слышал ли рай? Вот он тебе! Слыхал ли о земле дивной, что из воды и посреди воды? Вот же тебе обетованная земля! Вспомни евангельский жемчуг. Вспомни обретенную драхму. Вспомни освобождение, исцеление, воскресение и проч. п проч. и проч. Всё это и есть пророческие музы, как праволучные стрелы молнии, в святой и единый камень ударяя, путеводительствуют. Видишь, Фарра, в какую гавань доплыла речь Езекиина! Не дерзай же хулить птиц Ноевых. Они поют тихо, но голос тонок их, остер и высок. А сирены, как лебеди, возносят громко крик, но, по пословице, «Высоко полетела, да недалеко села».
Ф а р р а. Право, я влюбился в ваши птички. Ковчег ваш подобен троянскому коню. Выпустите мне еще хоть одну. Люблю, что поют двое: одно в уши, другое в разум, как написано: «Двое их слышал». Теперь вижу, что не пустая древняя притча: «Глуп, кто двоих насчитать не умеет». Видеть кошелек и не знать, что в кошельке,— видя не видеть. Видно, нужно везде видеть двоих. Видеть болвана и не знать, что в болване, - не знать себя. Сирены поют воду, а ваши птицы — воду и гавань. Вода есть кошелек, а гавань - империал. Тело есть вода и кожа, в которую одет истинный наш Адам.
Д а н и и л. О Фарра! Начал ты издавать благоухание. «Сот истекает с уст твоих, невеста»(Песнь песней 4:11). Вот сей-то сот закупорит тебе уши против сирен.
Ф а р р а. Выпусти, Даниил, еще хоть одну мне райскую птицу.
Д а н и и л. Изволь! Еще ты такой не видал. Лови ее! «Еродий на небесах познал время свое»(Иеремия 8:7).
Ф а р р а. Дичину ты выпустил. Я и имя её впервые слышу. Скажи мне, какого рода птица еродий?
Д а н и и л. У древних славян она еродий; у эллинов — пеларгос, у римлян — кикониа, у поляков — боцян, у малороссиян — гайстер, похожа на журавля. Еродий — значит боголюбивый, если слово эллинское. Но что в том нужды? Брось тень, спеши к истине. Оставь физические сказки беззубым младенцам. Всё то бабье: и баснь, и пустошь,— что не ведет к гавани. Секи скорее всю плоть по-израильски. Сержусь, что зациклился на скорлупе. Сокрушай и выдирай зерно силы Божией. Еродий знаменует веру во Христа, а яснее сказать — израильское око, видящее двоих,— вот тебе аист. (Ерос значит желание, по-римски Купидон, Zeus, Juppiter, или Дий. Отсюда слово Еродий то же, что Филофей). Будь здоров с ним! С небес перепел...
Ф а р р а. Конечно ж, есть причина, для чего взят он в образ сей.
Д а н и и л. Конечно, здесь троякий повод: 1-й — что гнездится на кирхах; 2-й — что съедает змей; 3-й — что в старости родителей кормит, хранит и носит. Кирха — значит двор Божий. «Сколь возлюблены селения твои...» «Птица обретает себе храмину...» «Там птицы возгнездятся». «Еродиево жилище предводительствует». Еродий всегда на высших местах — на шпилях и на куполах гнездится, будто предводитель прочим птицам. «Блаженны живущие в доме твоем»(Псалтирь 64:5). Вот тебе еродий: «Едино просил от Господа» и проч. Вот еродий: «Обретает его Иисус в церкви». А эти разве не предводительствующие, как еродий? «Взошли на горницу, где были пребывая, Петр и Иаков, и Иоанн»(Марк 9:2), «Они были единодушно вкупе. И был внезапно с небес шум.., и исполнилися все Духа Святого, и начали говорить иными языками...»(Деяния 2:2) Вот что в этой птице великое! «Познал время свое». Видно, что она познала двое — время и время. О, кто сей прекрасный еродий! — послушай его: «Се зима прошла, дождь (потоп) отошел, отошел себе, цветы явилися на земле»(Песнь песней 2:11-12) и проч. Видишь ли, что знают и куда летят Ноевы птицы?
К Авраамовому заливу и к гавани той: «Господь пасёт меня...»
На, вот тебе стадо и бестолковых гайстров: «Лицо небесное умеете рассуждать»(Матфей 16:3). «Горе вам, смеющимся ныне!»(Лука 6:25).
Ф а р р а. А почему ты их назвал бестолковыми? Ведь их за прозорливость Христос не осуждает.
Д а н и и л. Они по солнцу провидят непогоду, но не прозорливы узреть второе время, то есть царствие Божие. Надобно знать с Даниилом время одно и время второе. Из сих полувремен всё составлено. «И был вечер, и было утро —день един». Одно время - плакать, а второе время - смеяться. Кто одно знает, а не двое, тот одну беду знает. Вот еще бедные гайстры! «Взалчут на вечер...» «Возволнуются и почить не смогут». О безумно возгнездившихся этих аистах можно сказать:
Их твердь — одна вода,
В средине их — беда.
Смеяться ныне и веселиться здесь — значит не видать ничего, кроме тьмы и стихийной тени. «Горе вам, смеющимся ныне». И когда Петр сказал: «Добро нам здесь быть»(Матфей 17:4), тогда вдруг обличен: «Не знающий, что говорит». Он разделял Мойсея от Илии, Илию от Христа, не познав еще истинного человека, кроме человеческой плоти или тени. А когда проснулся, тогда сделался мудрым еродием и, познав двоих, познал истинного, сверх человеческой тени, человека, который един во всех и всегда. «Пробудившись, видели славу Его»(Лука 9:32). «Обрелся Иисус един»(Матфей 17:8). «Он есть всяческое во всем». Простой еродий на одних небесах видит двойное время: стужу и теплоту, зиму и весну, покой и досаду, а тайный еродий, то есть Израиль, сверх стихий и сверх самого тонкого воздуха видит тончайшее второе естество, и там сей еродий гнездится. «Что мне на небесах? И от тебя что захочу на земле?» Это второе естество, что в стихиях и помимо стихий, одному Богу известно. Однако Израиль познал это.
Ф а р р а. О Даниил! Понравились мне твои аисты. Выпусти еще хоть одного!
Д а н и и л. Разве и тебе хочется быть аистом?
Ф а р р а. Весьма хочется, но не бестолковым же.
Д а н и и л. И мудрый часто претыкается. «Такое время с вами я, и не познал ты меня, Филипп?»(Иоанн 14:9). «Не можешь ныне по Мне идти»(Лука 9:62). «Отвержешьея меня трижды»(Матфей 26:34). Дай Бог, чтобы ты был в обличии этих аистов: «Сей есть живот вечный, да знают Тебя, и Его же послал Ты...»(Иоанн 17:3) Вот предводитель и царь их! Послушай его: «Дух Господень на Мне...»(Исайя 61:1). Нареки лето Господнее приятное и день... Вот и этот не последний: «Ныне время благоприятное! Ныне день спасения!»(2 коринфянам 6:2) Вот сколь нужно слово сие! Nosce tempus — «Познай время». «Еродий познал время свое — горлица и ласточка... О еродиево жилище! Блаженно ты! Не то ли оно? «По земле ходящие, обращение имеем на небесах»(2 коринфянам 5:1). «Праведных души в руке Божией...» «Боже сердца моего! Душа моя в руке Твоей»(Псалтирь 62:9). «Под сень его возжелал и сел...» «Авраам рад бы видеть день мой, и увидел, и возрадовался»(Иоанн 8:56). «Им же отворилися очи, и познали его, и тот невидим был им»(Лука 24:31).
Да избавит же тебя Господь от тех юродов:
«Еродий познал время свое: горлица и ласточка... Люди же мои не познали судеб Господних»(Иеремия 8:7). «Возлюбили паче славу человеческую, нежели славу Божию»(Иоанн 12:43). «Ослепи очи их, да не видят, ни разумеют!»(Исайя 44:9) — вопиет Исайя, увидев славу Христа Господня. А они хвалятся: «Да едим и пьем, ибо утром умрем». Умирайте! Умирайте! Ибо не уразуметь вам двоих. Видите, о ночные вороны, один только нынешний вечер, одну только воду с сиренами. Такая мрачная слава ослепила вам очи, да не видите утренней славы: «Восстань, слава моя! Восстану рано»(Исайя 60:1). Для чего вы, о звери дубравные, в ложах своих легли, не дождав блаженного второго дня: «В утро же видел Иоанн Иисуса. Вот агнец Божий! Вот тот, о котором я возвещал»(Марк 1:7). Вы есть тьма миру и волки не из числа. «Вениамин— волк, хищник, рано есть еще...»(Бытие 49:27) Но вечером глотающие все без остатка наутро, да «остатки нечестивых употребятся».
Ф а р р а. Я вовсе не разумею, что значит остаток...
Даниил. О, дряхлый и косный Клеопа! Остаток есть то же, что барыш, рост, приложение, прилагаемое прекрасным Иосифом в пустое вретище Вениаминово. Не поймёшь никак? Не приложатся ж тебе лета жизни...
Ф а р р а. О, ныне разумею, и воздастся мне, как Езекии.
Д а н и и л. Останок есть лето Господне приятное iubilaeus annus, день воздаяния, весна вечности, таящиеся под нашим сокрушением, будто злато в сумах Вениаминовых, и воздающие Израилю вместо меди — злато, вместо железа — серебро, вместо дров — медь, вместо камня — железо, вместо песочного фундамента — адамант, сапфир и анфракс. Читал ли ты в притчах: «Исцеление плотью и приложение костью»(Притчи 15:30)? Плоть бренная твоя - здешний мир, и нынешний вечер, и песочный грунт, и море сиренское, и камни претыкания. Но там же, за твоею плотью, до твоей же плоти совокупилась гавань и лоно Авраамово: земля посреди воды, словом Божиим облечённая, если ты не ночной, но излетевший из ковчега ворон, если ты ласточка или голубица, узнавшая себя, то есть видящая двоих: мир и мир, тело и тело, человека и человека, — двое в одном и одно в двоих, нераздельно и неслитно. Будто яблоня u тень её, дерево живое и дерево мёртвое, лукавое и доброе, ложь и истина, грех и разрешение. Кратко сказать: все, что осязаешь в наружности твоей, если веруешь, все это имеешь во славе и в тайности истинное, твоею ж внешностью свидетельствуемое, душевным телом духовное. В сей-то центр ударяет луч сердца наперсникового. «Всякий дух, который исповедует Иисуса Христа, во плоти пришедшего (плоти приложившегося), от Бога есть»(1 Иоанна 4:2). «Знаем же, что когда явится, подобны Ему будем, ибо узрим Его, каков есть. И всяк имеющий надежду на Него очищает себя, ибо он чист»(1 Иоанн 3:2-3).
Вот тебе останок! Вот приложение костям твоим! Всё тебя оставит, а сей останок никогда. «Все проходит, любовь же нет»(1 коринфянам 13:8). «Господа сил, того освятите...» Ныне разумеешь ли надежду твою и ложь сиренскую? Вот тебе вместо тристалетней вечная память и юность. Будь здоров! «В память вечную пребудет праведник». От шума сиренских вод не убоится. Вот жизнь вечная! Ныне «обновится, как орлиная, юность твоя»(Псалтирь 102:5). Но не тех орлов, что опять стареют и умирают, но тех, которые в познании самого себя весьма высоко вознеслись — выше всех стихий и выше самого здешнего солнца, ибо и оно есть суета и ветошь относительно пресветлейшего моего солнышка. «Ты же тот же есть...» «Одевайся светом солнечным, как ризою»(Псалтирь 103:2). Говорящий к нам это: «Поднял вас, как на крыльях орлиных, и привел вас к Себе»(Исход 19:4). И видел в трупе нашем славу Его, во льве сот вечности Его, во тьме свет невечерний Его, в воде нашей твердь гавани его. Труп есть всякий бренный человек, и Библия есть человек и труп. Найдя в нашем трупе свет и сот, находим после того такую же пищу и в Библии, да исполнится сие: «Где труп, там соберутся орлы»(Матфей 24:28). Высокую трапезу обещает сей труп, высоко и мы возлетели, где царствуют вечная сладость и вечная юность.
ВРАТА ГОСПОДНИЕ В НОВУЮ СТРАНУ, В ПРЕДЕЛЫ ВЕЧНОСТИ
Там испытаем: легко ли быть блаженным?
Ф а р р а. Тьфу!.. Оправдалась притча: «На коне ездя, коня ищет». Я думал, что весьма трудно быть блаженным... По земле, по морю, по горним и преисподним шатался за счастьем. А оно у меня за пазухою... Дома... Древняя притча: Ita fuqias, ut не praeter casam — «От лиха убегай, да хаты не минай».
Н а е м а н. О, Фарра! Не только дома, но в сердце твоем и в душе твоей царствие Божие и слово его. Вот он, камень, а прочее все тлень, ложь, лужа... «Все проходит...»
Но кто тебе насеял лукавое семя, будто трудно быть блаженным? Не враги ли сирены? О глагол потопный и язык льстивый!
Ф а р р а. Ей-ей, они! От их-то гортани голос сей: «Халепа та кала» — «Трудна доброта...»
Н а е м а н. О, да прилипнет язык их к гортани! «Немы да будут уста льстивые!» Изблюй духа лжи вон. И положи в сердце в основание многоценный камень: «Халепа та кака» — «Трудно быть злобным». Что может обескуражить и потопить сладкотеплый огонь Параклитов, если не эта змииная, сиренская блевотина? Отсюда-то в душе мразь и скрежет, косность и уныние в обретении царствия Божия. Поэтому ни теплый ты, ни холодный, я должен тебя изблевать... О, гряди, Господи Иисусе! Ей, гряду скоро, аминь... Ныне, не сомневаясь, сказываю: — Вот Господь мой пришел! Вот солнце воссияло и новая весна! Да расточатся и отойдут с блевотинами своими души нечестивых от пределов весны вечной! Не
входит туда неправда. Нам же даны ключи: «Халепа та кака». Не многим ли тяжелее олова беззаконие? Что же есть легче любви Божией? «Крылья ее — крылья огня». Напиши красками на ногте адамантовом славу сию: «Сродное, нужное, лёгкое есть то же». Что же нужнее царствия Божия? В запутанных думах и в затменных речах гнездится ложь и притворство, а в трудных делах водворяется обман и суета. Но лёгкость в нужности, а нужность в сродности, сродность же обитает в царствии Божием. Что нужнее для душевного человека, как дыхание? И вот везде даром воздух! Что потребнее для духовного, как Бог! И вот всё исполняет. Если же что кому не удобное — напиши, что ненадобное. О глубина премудрой благости, сотворившая нужное нетрудным, а трудное ненужным! Так мой Господь сказал мне: «Дух сладкий, дух мирный, дух пророческий, и не печатлею слов, да оправдается премудрость его от детей его».
И з р а и л ь. О Наеман, Наеман! Дышишь духом Параклитовым, с высоты силою его облеченный. И что есть дух-утешитель, если не чистое сердце, от мрака греховного воззванное? Как в солнце солнышко зеница его, во вкус и прозорливость сияющее, сей есть живой Силоам и родная София, видящая двоих и говорящая странное.
Н а е м а н. Тем же, о Израиль, идущие новым Святого Духа путем, ищите и обретете! Все полезное возможно и возможное — полезно.
Ф а р р а. Мне бы хотелось быть таким папою и сочетать в одной ипостаси первосвященство и царство.
М и ха и л. О славолюбный Зара! Куда тебя дух воскрыляет? Но притом приснопамятно будь сие: «Кто как Бог?»
Ф а р р а. Разве же Бог не хочет, чтоб мы были богом?
М и х а и л. О Фарра! Что радостнее Святому Духу, как то, чтоб нам всем стать богом?
Ф а р р а. О Михаил! Да ты странное воспел!
М и х а и л. Если оно Святому Духу приятное, тогда воистину странное и преславное. Он един есть любопытный оселок, показывающий чистое золото, нареченный по-римски — index. И в эту цель ударяет Павлово слово: «Все испытайте, благое же приемлите»(1 фессалоникийцам 5:21). Если же гнушается таковым голубь, тогда оно бывает мирское, модное и в таком смысле общее, в каком разумеет Петр святой, говоря: «Господь, никогда не ел скверное»(Деяния 10:14). Скверное — в римском же называется — commune, по-эллински — койнон, разумей — coenum, то есть болото, грязь, мерзкое, мирское.
Ф а р р а. Ведь славы же искать Дух Святой не запрещает?
М и х а и л. «Слава в стыде их...»(Псалтирь 48:17-18) Видишь, что постыдная слава запрещается. За добрую же славу лучше желает Павел умереть, нежели ее упразднить. Такая слава есть тень, а другая Финикс. Такую хватают псы на воде сиренской, другую же приемлют дети Божии в Авраамовой гавани. Суетная слава, тщетная прибыль, сласть ядовитая, вот три суть адские горячки и ехиднины дочери нечистивому сердцу в опаление. Но сущая слава, истинная прибыль, сласть не притворна — это Духа Святого невесты, в объятиях своих чистую душу услаждающие.
Ф а р р а. Угадал ли я, что по правилу израильскому пустая слава есть труднее истинной?
М и х а и л. Тьфу! Как же не труднее псу схватить тень, нежели истинный кус? Вот перед тобою яблоня. Схвати мне и подай тень. Но самое тело её обнять можешь.
Ф а р р а. Не только, но и плод сорву. Вот тебе с нее прекрасное яблоко! Благовонное! Дарую тебе. В нем обретешь столько яблочных садов, сколько во Вселенной коперниканских миров. Вот тебе от меня награда за твое доброе слово!
Μ и х а и л. Если бы ты мне Вселенную дарил по плоти, я бы отказался. И малой сторонки моей матери Малороссии, и одной её горы не взял бы. Куда мне её девать? Телишко моё - маленькая кучка, но и та мне скучна. Что есть плоть, если не гора? Что гора, если не горесть? «Кто как Бог?» Что слаще и легче и вместимее, как Дух? Сердце мое вкушает Его без грусти, пьет без омерзения, вмещает без труда, носит без досады. Душа моя в Дух, а Дух в сердце моё преобразился. Боже сердца моего! О часть моя всесладчайшая! Ты един мне явил двоих. Тень и безвестную тайну. Ты тайна моя, вся же плоть есть тень и тайна твоя. Всякая плоть - риза твоя, сено и пепел; Ты же - тело, зерно, фимиам, стакта и касиа, пречистый, нетленный, вечный. Всё Тебе подобно, и Ты всему, но ничто не есть Тобою, и Ты ничем, кроме Тебя. Никто как Ты. «Кто как Бог?» О Фарра! Что плачешь? Чего ищешь в папстве — духа или плоти? Дух Христа Божия, как молнию, принять можешь. Но престолы, палаты, колесницы, серебро и золото...— все это плоть, гора, труд и горесть. Не прикасайся к этому. Восходящее, высокое в Нём и божественное — да будет твоё. Вот истинное единство, и тождество, и легкость, и нужность быть причастником не плоти, но духа. Прочее же всё тень, вода и беда... Хочешь ли быть Христом? Разве тебе свыше соткан Его кафтан? К чему плоть Его? Имеешь собственную. Возьми ты от странника Сего то, что Сам тебе подносит. Вот оно: «Дуну — примите Дух Святой». Таким образом будешь едино с Ним, как и Он с Отцом твоим. Неужели ты кафтан и плоть делаешь Христом? И, хватая на потоке тень, умножаешь число не сынов Божиих, но таких псов: «Отнять хлеб у детей и повергнуть псам»(Матфей 15:26). Ах! Остерегайся псов, злых делателей. Не делай благом зла, а плоти богом. Уклонися от зла и сотвори благо, и будешь в числе детей: «Сколько же приняли его, дал им власть детьми Божиими быть!»(Иоанн 1:12). Хочешь быть царем? На что тебе елей, венец, скипетр, гвардия? Это только тень и маска. Достань себе свыше сердце царское. Таким образом будешь едино с Царём твоим. Дух правды, он-то есть сердце Царя. Правда утверждает престолы сильных и обладает народами. И что сильнее её? Кто как правда? Вот истинный Царь и Господь — твердь и крепость, елей и милость. Сей дух да царствует в тебе! И милостью Вышнего не поколеблешься. На вот тебе царя без маски: «Царь уповает на Господа». «Помазал нас Бог Духом». «Дух Господень на Мне». Хочешь ли быть Павлом Фивейским? Антонием Египетским или Саввою Освященным? Лицемеры! К чему же тебе финиковая епанча Павлова? К чему Антониева борода, а Саввин монастырь, капюшон Пахомиев? Здесь один только монашеский маскарад. Какая ж польза за этой маскою скрывать мирское твоё сердце? Да явишься человеком? Уклонись от зла. Оставь тень. Стяжи себе названных мужей сердце. Тогда вдруг, как молния, преобразишься во всех их. Избегай молвы, объемли уединение, люби нищету, целуй целомудренность, дружись с терпеливостью, водворися со смирением, ревнуй по Господу Вседержителю. Вот тебе лучи божественного сердца их! Это иго весьма благое и легкое. А наживать странный и маскарадный антураж, бродить в Нитрийские горы, жить между воющими волками и змеями — не бремя ли это? Ей! Неудобоносимое тем, что глупое и ненужное. Скажу: «Халепа та кака».
Ф а р р а. А Елисей? Не просит ли епанчи от Илии?
М и х а и л. Епанча эта не с мертвых, но живущих в пределах вечности. В ней всё новое вместо ветоши. Читал ли ты у Исайи — одежду веселья? Вот она: «Под сенью руки моей покрою тебя». Не Елисей ли просит: «Да будет дух, который в тебе, сугубый во мне». Как же дал бы он просящему вместо хлеба камень? Это дух веры, дух сугубый, дух, открывающий двоих, разделяющий Иорданские струи, дух, богоявляющий сверх сиренских вод плавающее и возникшее железо. Оно-то есть исподпотопный холм, обитель верной голубицы, гавань, лоно и кифа Авраамова, спасение от потопа. «Да возрадуется душа моя во Господе. Ибо облечет меня в ризу спасения». Вот от потопа епанча! Самый ковчег есть нерукотворенная скиния, златоткаными ветрилами от дождевых туч покрывающая лучше, нежели плащ. На такую скинию тонко издалека взирает Ильина шинель, или бурка, отворившая Иорданскую сушу и спасшая Елисея от омочения(4 Царств 2:13-14). Железо же тайно блистает на тверди, на твердую, матёрую землю и сушу, а суша тихо возводит нас на аввакумовский Сион, то есть обсерваториум (терем). «На страже моей стану и взойду на камень». Вот тебе одежда и надежда! Носи здоров! Она есть дух сугубый, видящий двоих. А Ильину бурку где тебе взять? «Халепа та кака».
Ф а р р а. Весьма благодарю тебя за эту ризу. А без неё чем бы я был в бурке? Вот чем: лицемер, лже-Илия, пророчий идол. Что же? Ковчег преисполнен всякой животины. Хотелось бы мне быть хорошенькою в нем какою-то птицею. Как думаешь?
М и х а и л. Ковчег - церковь израильская. Люби ее и молись, если хорошо просишь, примет. Проси во имя Христово: всё вдруг получишь. Не забывай никогда: «Халепа та кака».
И з р а и ль. Слушай, Фарра! Не желаешь ли быть кабаном?
Ф а р р а. Пропадай он! Я и верблюдом быть не хочу. Оленем быть я бы хотел, а лучше птицею.
Чистая птица голубица таков дух имеет,
Будет место, где не чисто, тамо не почиет.
Разве травы и дубравы и сень есть от зноя,
Там приятно и прохладно место ей покоя.
Так и Дух Святой не почивает разве в чистом сердце, при воде тихой и прозрачной, живой и тайной? «Вода глубока — совет в сердце мужа...» О мир наш! Муж и лоно! Христос Иисус! Явись людям твоим, в водах сиренских обуреваемым. Но растолкуй мне, о Израиль, какое же сердце и дух, преображающий естество наше в вепрево?
И з р а и л ь. Пёс хватает тень, а сердце, о дольнем мудрствующее, есть вепрь. Не мыслит о горнем, разве только о муке и чреве, сердце хамское любомудрствует. Если имеешь израильское око — оглянись на пределы гергесенские. Вот тебе великое стадо свиное! Провидишь ли, что, минуя берег, все утопились в водах? Что есть берег, если не Господь мой? Сами просят, чтоб ушёл от пределов их(Матфей 8:34). Болото и воду сиренскую возлюбили паче славы Божией. Грязь любить — вот что значит быть быть вепрем. Гоняться за ней — быть псом. Вкушать её — быть змием. Хвалить её — воспевать лестные сиренские песенки. Любомудрствовать о ней — мучиться легионом бесов. Не земля ли рождает и зверей, и скотов, и гадов, и мух? Так-то и сердце земное преображает нас в разных нечистых зверей, скотов и птиц. Детьми же Божиими творит чистое сердце, выше всей тлени возлетевшее. Сердце златожадное, любящее мудрствовать об одних кошельках, мешках и чемоданах, есть сущий верблюд, любящий пить мутную воду и за вьюками не могущий пролезть сквозь тесную дверь в пределы вечности. Сердце есть корень и существо. Всяк есть то, какое сердце в нём. Волчье сердце есть родной волк, хотя лицо и не волчье. Если перешла в неё сила, тогда сталь точным магнитом стала. Но рута рутой перестаёт быть, как только с неё эфирные благовония и силу вывели. В них сердце и существо травы. Сортир, как его не украшай, есть сортир. Но храм Божий всегда был вместилищем святыни, хотя вид имеет блудных домов. Женская плоть не мешает быть мужем мужскому сердцу. Сердце, востекающее с Давидом на горнее, оставляющее верблюдам и сиренам с детьми их мутные и морские воды, жаждущее давидовской, утолившей самарянке жажду, такой воды: «Кто меня напоит водою...» «Господи, дай мне сию воду...» Таково сердце не олень ли? Даром что рогов не имеет. Рога и кожа оленья есть плоть и тень. Надень кожу с рогами без сердца, и будешь чучелом. Смешная пустошь — не только «халепа та кака». Сердце, трудолюбствующее с мужем Руфиным Воозом на гумне библейском, очищающее от половы вечное зерно Святого Духа на хлеб, сердце израильское укрепляющий, скажи, не вол ли это молотящий? В любезной мне Венгрии волами молотят. И что ж запрещает Луке быть волом? Не думай, будто плотских волов вздорная эта истина касается: «Волу молотящему да не заградил уст»(Второзаконие 25:4). Сердце, воцарившееся над зверскими бешенствами и над волею своею, растерзающее всякую власть и славу, восстающую на Бога, дерзающее в нищите, в гонениях, болезнях, во смерти, — не сей ли сын львов Иуда из тех: «Злятся, как львы». «Бегает нечестивый, никем не гонимый, праведник же дерзает, как лев». Что же мешает Марку быть львом? К таким-то богосердечным львятам, как лев, так возревет Господь: «Восстань и измолоти их, дочь Сиона, ибо рога твои положу (осную) железные, и ноги твои положу медные, и истончишь людей...»(Иов 40:13) Вот рев львиного щенка, от тридневного сна воскрешающий, как написано: «Возлег, почил, кто воздвигнет его? Сердце, вверху сверкающее, как молния, постигающее и низвергающее всякие пернатые мечты, замысловатые стихийные думы — не сокол ли есть?» Послушай соколиного визга: «Если вознесешься, как орел, и оттуда свергну тебя»,— говорит Господь. Сердце, парящее на пространство высоты небесной, любящее свет и вперяющее зеницу очей в блеск полуденных лучей, в самое солнца солнышко: «В солнце положил селение свое». Не благородный ли есть орел с наперсником? Ей, не из рода он подлецов этих: «Не знаю орла, парящего по воздуху, глупца высокомудрствующего по стихиям». «Если вознесешься, как орел, и оттуда свергну тебя...»
А не горлица ли сердце, любящее Господа, по Нему единому ревнующее, святой надежды гнездо в Нём обретшее? Послушай гласа её: «Ревнуя, поревновал по Господе Боге». «Жив Господь мой, жива и душа моя». А тот глас не её ли? «Истаяла меня ревность моя...» «Видел не разумевающие и истаял». На, вот тебе лик или хор горлиц! «Вот всё оставил я, и вслед тебе иду». Знай, что Библия есть вдова, горлица, ревнующая и вздыхающая в пустыне о едином муже: «Бог есть любовь...» У сей-то вдовицы не оскудевает сосуд елея, то есть милости, любви и сладости, если посетит её кто, духа пророческого дары имущий. Кто благ или кто мил, кроме Бога? Он един есть не оскудевающий... «Все проходит, любовь же нет». Взгляни, пожалуйста, на Магдалину. Сердце Библии - сердце горлицы сей. При елейной лампаде не спит, тужит и вздыхает. О чём? Что бессмертного жениха умертвили, что в библейной его лампаде ничего милого и светлого не нашли ночные вороны, кроме трупа гнилого: «Воззрят на него, он же пропал, что, кроме риз его, не нашли в ризах его ни смирны, ни стакты, ни масла, то есть одевающегося такими ризами». Плачет пустынолюбивая горлица о буйных девах с Иеремиею(гл. 3) воспевая жалостную песенку: «Очи мои изливают воду, чтобы оскудели добрые девы». Блаженны мы, о Фарра, ибо голос горлицы слышан в маленькой земельке нашей. Ах, сколько тогда горлиц было, когда говорил Павел: «Обручил вас с единым мужем, чистую деву»(2 коринфянам 11:2) и прочее. О буйные и бедные горлицы с сосудом своим! «Идите к продающим...»(Матфей 25:9) и проч. Без милости милого, и без твоего же преподобия нигде не обретешь преподобного мужа: «Удиви, Господь, преподобного своего». Напоследок, не голубь ли тебе сердце, видящее двоих? Сердце, узревшее сверх непостоянства потопных вод исайевскую твердь, берег и гавань: «Царя со славою узрите, и очи ваши узрят землю издалека»(Исайя 33:17). Это чистое сердце, поверх всей дряни возлетевшее, есть голубь чистый, есть Дух Святой, дух ведения, дух благочестия, дух премудрости, дух совета, дух нетленной славы, дух и камень веры. Вот почему Христос нерукотворною и адамантовою гаванью нарицает святого Петра! По сердцу его...
Ф а р р а. О сердце!.. Что ж ты стал? Продолжай!
И з р а и л ь. Израиль далее сей гавани не ходит. Вот ему дом, гнездо и кущи, водруженные не на песке, но на камне. Конец потопу: радуга и мир есть скала, на ней он воссел.
Inveni portum kepham. Саго, rminde, valete! Sat me jactastis. Nunc mihi sancta quies. «Прощай, стихийный потоп! — вещает Ноева голубица. — Я почию на холмах святых, обретя оливные кущи».
Ф а р р а. О сердце голубиное! И сердечный голубь! Сей есть истинный Иона, адом изблеванный в третий день на берег гор Кавказских. Этот голубь - истинный Христофор Колумб, обретший новую землю. Не хочется и мне отсюда идти. О Наеман, Наеман! Дай, станем и мы с Израилем в этой гавани. Сотворим себе кущи на этой скале. А-а, любезный мой Аввакум! Ныне разумею песенку твою: «На страже моей стану и взойду на камень»(Аввакум 2:1). Сюда-то взирало твое пророческое око? Сию-то скалу издали наблюдала бодрая стража твоя? Сюда-то песня твоя и нас манила? Блаженно око твое, прозорливее труб звездозорных! Блаженны поющие нам уста твои! Блажен и Сион твой, или обзорный терем, пирамида и столп твой, из которого высоты простирались лучи очей голубиных. Не отемнеют очи твои, не истлеют уста твои и не падет столп твой и во веки веков... Прощайте навеки, дурномудрые девы, сладкогласные сирены с вашими тленными очами, с вашею стареющеюся молодостью, с младенческим вашим долголетием и с вашею гаванью, полною рыданий. Пойте ваши песни людям вашего рода. Не прикасается Израиль к гергесеям. Свои ему поют пророки. Сам Господь ему, как лев, возревет и, как вихрь духа, воссвищет в крыльях своих, и ужаснутся дети вод... Радуйся, скала моя, Петр мой, гавань моя! Гавань веры, любви и надежды! Знаю тебя как не плоть и кровь, но свыше рожден ты. Ты мне отворяешь врата в блаженное царство светлой страны. Пятнадцатое лето плаваю по морю сему и вот достиг пристанища тихого, в земле святой, которую мне открыл Господь Бог мой! Радуйся, мать городов! Целую тебя, престол любезной страны, не имущей на путях своих бедности и сокрушения, печали и вздыхания. Вот тебе приношу благой дар от твоих же садов — корзину гроздов винограда, и смокв, и орехов с хлебом пасхи в свидетельство, как путем праотцов моих вошел в обетованную землю.
|
