Их разделял небольшой и даже чем-то уютный, в стороне от центра города перекрёсток. Движение на нём было сравнительно негустое: большей частью легковые автомобили, которые притормаживали на нём, слегка замирали подчиняясь острожности водителей, а потом, подгазовав, пересекали его во всех четырёх направлениях.
Два автомобиля – один по-новей, а другой по-старше, были припаркованы на его противоположных обочинах. Пересесть из своего старенького автомобиля в другой должен был Роман, но он медлил, задумчиво провожая взглядом проезжающие мимо легковушки. Надо было уже выходить - человек на той стороне наверное заждался всматриваясь в лобовое стекло его автомобиля, но отражаемые в нём лучи заходящего солнца скорее всего не давали ему разглядеть раньше подъехавшего Романа, а вот сам Роман его видел. Он видел, как этот человек уже несколько раз смотрел на часы, что-то набирал на мобильнике, крутил радио. Этот перекрёсток Роману нравился, он был словно живой - степенно и разумно управляя действиями людей за баранками своих железных скакунов различных марок и достоинств. Но ему не нравилась вся эта конспирация с ним, устроенная человеком на его другой стороне. Он встречался с ним уже несколько раз и все их встречи проходили подобно этой – в стороне от посторонних глаз. Никогда раньше Роману прятаться не приходилось – он всегда был открытым и честным в своих поступках, поэтому эта скрытность шла вразрез с его характером и даже в чём-то была ему противна. Но завязавшееся дело ещё не было законченно и поэтому он старался смиряться перед сложившейся действительностью, идя наперекор своей душе.
Наконец он решился, открыл резким движением дверцу своего автомобиля и на прекрёсток вышел уверенный в себе человек. Он быстрым и твёрдым шагом пересёк проезжую часть, подошёл к припаркованной Audi и занял место рядом с водителем.
-Здравствуйте, Роман. - Протянул ему руку человек у руля.
-Приветствую Вас. – Роман пожал припотевшую руку хозяина автомобиля.
-Всё нормально?
-Смотря в чём, но в общем ещё достаточно найдётся причин за что можно благодарить Бога.
-Вы оптимист, не унываете.
-«Унылый дух сушит кости» - так, кажется, сказал Соломон. – Роман внимательно посмотрел в глаза собеседнику. – Уныние – это болезнь души, которая в состоянии перерасти в хроническую.
-А сегодня, кажется, все больны – такое унылое запустение в церквях, что только треск костей и слышен. – Собеседник Романа откинулся на сиденье, вытянув свои руки на руле. – Не находите, Роман?
Роман находил, находил отражение этих слов в действительности, но в навязываемом ему поводу этого человека идти не хотел – было опасно это «сроднение» взглядов. На будущее. Да и на сегодняшнее тоже.
-Всему своё время.
-Да, вы правы, но время должно работать на нас.
«На избранных», - добавил про себя Роман, что не договорил о себе его собеседник. Наверное, эта встреча будет у него последней с этим человеком – очень уж неприятным он ему становился. Но сам же собеседник в это время мило улыбался, по-отечески смеряя взглядом гостя своей Audi.
-Знаете, Роман, узнав вас поближе, я больше стал за вас переживать – вы с вашими данными достойны большего, нежели быть посмещищем в вашей конфессии и церкви, в кругу друзей, где хотите, вы – смешны... Да, - человек у руля автомобиля заговорил быстрее, увидев, как напряглось лицо у сидящего рядом с ним мужчины, - да, я знаю, смешны не вы, смешным вас делают. Так легче вашим окружающим – высмеять то, что на самом деле не смешно, а очень серьёзно, страшно серьёзно. Я вас понимаю – вы не первый, разбитый лицемерием христианства.
Роман вопросительно посмотрел на этого странного человека – пусть сперва выговорится он сам, покажет, чего он хочет.
-Серьёзно, Роман, христианство – это рассадник лицемерия и эти его плоды вы найдёте сегодня практически в каждой церкви, где не копни – везде гниль.
-Но тогда это неправильное христианство,- ответил Роман.
-Не спорю - христианство, то христианство, которому основоположником был Христос, в корне должно быть другим... Но наш мир его сегодня не имеет,- сделал важное заключение его собеседник.
-Вы говорите всего лишь догмы: одними приемлимые, а другими отвергаемые, но не нам судить о том, кому можно приписать христианство настоящее, а кому – фальшивое. Но как бы там ни было, вы и я ещё называемся христианами и так просто этого звания не оставим. Или вы не согласны?- Роман взглянул на мужчину.
Человек у руля натянуто улыбнулся, его глаза недоверчиво прищурились:
-Хитрите, Роман?
-Да нет, просто откровеничаю. – Роман оставался спокойным и с дружелюбным выражением лица, отвечая простым взглядом на вопросительный и пытливый взгляд собеседника, который понимал, что его видят насквозь и что его умные с оттенком пророчества речи лишь прикрытие пустоты души.
Собеседнику Романа потребовалось некоторое время, чтобы вновь выглядеть спокойным и уверенным.
-Я вижу, вы хотите побыстрее перейти к делу?- теперь уже деловито спросил мужчина.
-Был бы рад.
-Ну так вот, все бумаги уже у нас: подписи, печати – всё в порядке. Штат сотрудников почти определён, финансовая поддержка миссии утвержденна. Остаётся одно, важное лично для меня – вы с нами?
Роман то ли сокрушённо, то ли отрицательно еле заметно помотал головой. Уже давно он был готов к этому неизбежному концу, но как всё-таки тяжело это выслушивать и на это отвечать.
-Не торопитесь Роман, ведь сколько сил было вами там положено, и мы не отбираем у вас это, напротив, мы призываем к сотрудничеству. – Хозяин Audi говорил всё это, но прекрасно понимал, что его собеседник никогда не согласится – это был человек абсолютно другого духа, из другого теста, но ему надо было его ещё обработать, найти в нём какой-нибудь изъян, ведь эта их новая миссия, если говорить вслух и официально: досталась им ни путём их наглой клеветы и толстого бумажника, а как перенятая из неспособных рук. Этого самого Романа.
Роман молчал, ему было тяжело что-то ответить, хотелось просто уйти. Всё было уже давно понятно, зачем всё это представление? Он должен смириться с этим как с должным фактом и без наименьших для себя потерь отойти в сторону. Он бессилен перед могуществом системы, которая под различными предлогами успешно проникает во все христианские конфессии, течения и общества. Он должен смириться с тем, что словно на аукционе купили ту миссию, котрорую он с Божьими благословениями и почти по крупицам собирал. Восемь лет труда, благословенного и счастливого, тяжёлого и изнуряющего. Сколько душ через этот труд пришли к Богу, сколько уставших сердец нашли покой и мир для себя. Но он понимал, что долго так продолжаться не может – подобная христианская свобода, как жгучая соринка в глазу у общепринятой формальной системы, которую просто так там быть не оставят. Подвернулся случай и маммона в виде вложения денег и дальнейшего спонсирования предъявил свои права. Хозяин Audi представлял официальное лицо одной из русско-немецких христианских конфессий, не пожелавшим пройти мимо такой выгодной для них миссии: хорошая возможность поднять свой рейтинг среди других деноминаций и привлечь побольше денег в виде пожертвований. Само собой навязывался вопрос – почему же такая большая церковь, к которой относился сам Роман, не могла и не хотела сохранить ту миссию, за которую ухватились сразу несколько христианских течений и теперь она одной из них досталась? Ответ был прост – уставшая церковь, где жертвой было даже посещение богослужений, а настоящим подвигом – песнопения по песенникам.
-Знаете, я могу вас поздравить только с одним – с удачным капиталовложением. – Роман прямо посмотрел в глаза собеседника.
-Ну, зачем же вы так, Роман, грубите? А пожелать дальшейших успехов на божьей ниве разве вам не хочется? – Человек располагающе улыбнулся. – Ведь теперь эта наша новая миссия имеет огромный участок работы, в сфере её достижения тысячи душ. Вы могли бы тоже остаться в руководстве этой миссии, но вы сами, заметьте – сами потеряли доверие людей жертвующих не только здесь, в Германии, средства на божье дело. Вы, как говорят бизнесмены – обанкротились. А такое большое дело без средств и общественно-христианской поддержки удержать абсолютно невозможно.
-Спасибо за то, что объяснили моё положение, но вот сможете ли вы мне объяснить кто ускорил это банкротство – не я ведь сам, любящий своё дело, если поверить Вашим словам, обанкротил сам себя?
Человек за рулём заметно обиделся – прямота этого «банкрота» действовала уже не раз ему на нервы. Роман спокойно закончил:
-Можете не отвечать, как и я не отвечу вам на ваши многие вопросы – чтобы поменьше вам давать поводов к обвинениям в мой адрес. Но я искренне уверен, что Господь не оставит миссию без Своего, известному только Ему Одному водительства и усмотрит для неё Своих честных делателей.
Он вышел из машины и пошёл к перекрёстку. Audi за его спиной завелась, тронулась с места и, проскочив раньше него перекрёсток, растворилась в городском пейзаже. Жизнь не стояла на месте и не ждала таких запоздавших как Роман, но пыталась от них оторваться, намереваясь оставить позади, на обочинах своих унылых тротуаров. Однако Роман всё же был не из тех, кто быстро сдаётся и вяло бредёт ей в догонку теснясь беспроглядностью омертвевших душ со всех сторон – он верил в жизнь духа и в силу Бога, отражающуюся в любви...
...Пока были небольшие материальные и физические затраты у организованной им миссии, а успех громким – он и это дело нужны были их церкви, их конфессии. О них часто вспоминали, молились, гордились, но с тем как возростали потребности с расширением поля деятельности – у всех к ним охладевал интерес, они становились для многих русскоязычных бюргеров Германии, считающих себя христианами, тяжелой и неудобной обузой. Нет, не все были против, но с условием: «Мы за миссию, но за дешёвую и без личного участия». Их можно было понять: почти все в пожизненных долговых кредитах за дома, автомобили, детям надо на будующее что-то собрать, съездить в отпуск. Роман их понимал, готов был даже некоторым дать из мисиионерских сбережений, но не мог, так как там зачастую было пусто.
Так вот постепенно Роман становился изгоем – попрошайку всегда легче не замечать. Ну, а потом уж стало находиться то одно обвинение в его адрес, то другое, пока не посыпались на его голову уже проблемы и внутрицерковные – и здесь он часто становился виновным. А там, откуда они когда-то приехали в Германию, как на свою историческую родину, где души людские после почти вековой атеистической спячки пробуждались верой в Бога, их часто ждали не из-за денег, а как свидетелей любви. Ждали во многих местах, создавали большой миссионерский центр, который сегодня был скуплен за хорошие деньги.
«Рома, ты – романтик», - сказал ему как-то его знакомый и был прав: Роман не верил в систему, во всём он доверялся Духу и поэтому не организовывал никакой иерархии способной вести контроль и удерживать власть...
2
Языки человеческие, выбрав себе однажды жертву, делают из человека безобразное существо. Навсегда. До конца жизни. Безобразным Роман стал даже для жены. Отношения между ними охладели: слушая родственников, подруг и их новые негативные впечатления о муже, она стала его сторониться, между ними стал появляться холод, холод отчуждения. Да, если и вправду посмотреть на него, на Романа, то, что он из себя представляет? Практически у всех свои дома, хорошие абтомобили, прекрасные вечера друг с другом, с друзьями, с копчённым сыром, ароматным кофе, на дорогих диванах, с цветами на столе. Закормленные дети у новейших компютеров, ухоженные жёны, благочинные, умеющие рассуждать на библейские истории и последнии марки машин мужья, и рыбки в чистых аквариумах. А, что имеют они за столько лет их супружеской жизни и жизни в Германии – старенькая в наём квартира, десятилетняя рухлядь на колёсах, пол – шкафа вещей купленных со вторых рук и муж вечно занятый, в разъездах, на телефоне, упаковывающий коробки с гуманитаркой и забивающий ею время от времени всё свободное пространство в их квартире, и нескончаемый минус на банковском счету? Пятнадцать лет назад, выходя замуж за одного из престижнейших парней в их церкви, да куда там в церкви – во многих церквях, неужели такое будущее она рисовала себе? Нет, она верила во что-то большее, более существенное в семейной жизни, чего уже давным давно достигли её подруги – благополучия, а не каждодневного унижения благополучием других. Неужели невозможно верить тихо, мирно, не покидая дома? Ещё не так давно она была во всём согласна с мужем, но ценности, хоть и христианские, со временем меняются, тем более, когда за это выступает большинство. Заняв осудительную позицию большинства по отношению к мужу, их судьба была предрешена на радость злым языкам. Где-то внутри себя она понимала это и голос совести подсказывал, что её губящие семью действия, прикрываемые чем-то высоким и отовсюду одобряемым, в итоге оказываются злыми и опустошающими, но это её не останавливало, а ещё больше подстёгивало к скандалам.
Для Романа поведение жены не было неожиданным, он уже давно стал замечать изменения в её душе и пытался это остановить проявляя больше любви, внимания. На какое-то время её борьба с ним затихала, но потом возобновлялась с удвоенной силой. Семя сомнения в мужа, в его служении Богу, однажды запавшее в её душу и не уничтоженное, но допущенное к росту и ото-всюду питаемое водами зла, растёт, как и любой сорняк быстро и кучно. Роман переживал это очень болезненно, иногда у него просто не было сил идти домой. Дьявол делал своё дело, чтобы уничтожить мисиию, делал уверенно, по всем направлениям. Роман боролся за миссию не жалея себя, посвятив себя в жертву дела спасения обречённых грехом на вечную погибель душ. Но катастрофа в семье неумолимо приближалась, а Роман не переставал верить во всесилие Бога. Но почему ж тогда миссия становилась изо дня в день всё более потерянной?.. У Бога был другой план, более лучший, а Роман был испытан, испытан на верность и упование, на любовь и долготерпение...
Войдя в квартиру он сразу прошёл в свой импровизированный кабинет в спальне, отгороженный от кроватей шкафом. Нужно было приготовить ещё пару второстепенных бумаг связанных с миссией. За узким столиком у компьютера сидела жена, вероятно что-то искавшая до его прихода в бумагах. Её очень редко можно было увидеть на этом месте, только когда изредка наводила порядок.
-Ты как-то быстро управился. – Она натянуто улыбнулась и отодвинулась на стуле с колёсиками от стола. В последнее время она чаще стала его замечать – так долго намечаемая цель – развал миссии и служение мужа – была почти достигнута, можно было начинать строить новые отношения между ними. Но Роману эти отношения были неприятны и он никак не мог подстроиться под эту неискреннюю игру жены, но ради детей, которые видели эти несколько лет столь частые негативные дискуссии и скандалы в семье и уставшие от этого, ради них он пытался вести себя так, что всё идёт к лучшему.
-Всё меньше дел в последнее время. – Он улыбнулся ей в ответ и осторожно прошёл к столу. – Извини, мне нужно приготовить пару бумаг, пока не забыл.
-Да, ты извини, я тебе тут всё загородила. – Она встала со стула и просунулась к выходу.
Подойдя к столу, Роман, мимолётом заметил, что жена перебирала письма в ящике по переписке касающейся миссии. Про себя он печально улыбнулся – жена, вероятнее всего, искала письма от какой-нибудь женщины – уже пару месяцев, как о нём ходили новые сплетни, что у него «там», на бывшей родине, любовный роман на «базе» миссии. Эти сплетни были очень жиденькие и расплывчатые и нужные только его жене – не многие, знающие Романа лично, могли даже предположить такое. Роман даже без труда мог угадать, кто себе такое смог вообразить – Юлечка. Одна из впечатлительнейших подруг жены. Интересная закономерность: с того времени, когда Романа уже стали почти в открытую обвинять и жена перешла во враждебный лагерь, у неё появилось очень много подруг. Сочувствующих.
-Я тут немножко посидела. – Ей нужно было какое-то оправдание, но это оправдание её только выдавало.
Роман не ответил, у них уже был небольшой скандальчик по поводу далёкой, но незабываемой «любовницы». Повторения не хотелось, но торчащие в беспорядке письма из ящика не давали ей покоя. Он это понимал и подозревал, что она не останется равнодушной к этой улике, начнёт ещё как-то оправдываться, а потом твёрдо перейдёт к нападению по поводу всё той же «любовницы».
Схватив первые попавшиеся листы, Роман вышел из узкого «кабинета» – провоцировать жену разглядыванием выпавших писем он не собирался. Поклав листы в зале на стол он лёг на диван потеснив младшего сына, вдумчиво разглядывающего красочные картинки в какой-то детской книжечке. Ему надо было немного отдохнуть, немного расслабиться – за плечами был тяжёлый день на заводе и эта неприятная встреча на перекрёстке. Минут пятнадцать надо было полежать закрыв глаза. Он это любил делать в зале на диване, где всегда были дети, или в одной из двух детских - у мальчиков, их было трое, или у девочек, их было две.
Жена тихо подсела к нему. Несколько минут стояла тишина, только трёхлетний карапуз несколько раз бросал настороженные взгляды на родителей – как бы опять не было взрывов, но, убедившись, что войны не будет, снова спокойно засопел над книжкой.
-Я готова начать всё сначала, - тихо сказала она и поклала свою руку ему на грудь.
-Оно уже началось, Элла, всё будет хорошо.
-Я надеюсь.
-Я тоже.
Они оба понимали, что надежда у каждого разная и им дана возможность всего лишь передохнуть.
...Наступившая ночь без сна была для него долгой и кажется нескончаемой. Он тихо, чтобы не разбудить жену, встал с кровати, и ушёл в зал. Читал Библию, молился, размышлял. Потом снова шёл в спальню, ложился, пытался уснуть, но сон не шёл, голова была слишком напряженна, сердце то успокаивалось, то вновь начинало неистово биться...
Завод встретил его грохотом машин ночной смены, натрудившимися за ночь коллегами и наскладированной в проходах продукцией, которую уже увозили на склады погрузчики. Жизнь продолжалась и он, Роман, с бодрой улыбкой и твёрдым пожатием руки приветствовал своих коллег по работе.
3
-Твоя ошибка, Роман, в том, что ты ни там и ни в то время основал свою миссию. Согласен, с Божьей помощью. Хоть я и пропащий и продавшийся человек, но силу Бога уважаю. Посмотри вокруг – существует немало миссий что-то делающих, чем-то занимающихся, но они никому не нужны, не имеют ценности для тех, кто хочет сделать деньги или, в крайнем случае, себе имя. А вот ты, Роман, привлёк к себе внимание и очень сильное.
После работы, в небольшом лесочке с ухоженными дорожками для прогулок Роман, после долгих уговоров, встретился с нужным ему человеком. Это был Вальдемар, один из пассивных, но много знающим участником приобретения его миссии.
-Ты широко раскинулся, сделал доброе имя миссии, тебя и всё связанное с твоей деятельностью уже хорошо знают на границе, в общественных учреждениях той области, где ты работаешь. С тобой всё больше и больше работает людей как и здесь, в Германии, так и там.
-Гуманитарка? – Угадал Роман.
-Она самая. Грузовики с ней проходят границу без таможенного досмотра, но, как ты сам знаешь, запломбированные, и растаможка проходит уже на месте, местной таможенной службой. А все хотят кушать, поэтому сам знаешь, сколько можно навезти вместо носочков и трусиков необлагающихся пошлиной грузов и на этом заработать. Была бы только база ввоза, а везти можно вагонами. Короче, чистый бизнес под прикрытием креста.
-Но это же чудовищно, Вальдемар. Неужели ты, видя всё это и понимая, останешься с этими людьми? – Роману было искренне жаль этого, не так давно ему знакомого человека.
-А я уже боюсь, сперва не боялся, а теперь боюсь этого дела. Как бы гнев от-туда,- Вальдемар поёжавшись показал на небо,- сверху, не задел и меня, а гнев будет, я знаю.
-Тогда оставь их Вальдемар, не будь их соучастником.
-Соучастником? –Собеседник Романа посмотрел пронзительно на него. – А ты сам, Роман, не соучастник? Пускай я не духовный, продавшийся своей плоти и страстям человек, но я вижу тоже что-то... Сказать?
-Скажи.
-Если бы тебя твоя огромная церковь не предала когда-то, то эта миссия не была бы брошена как святыня таким псам, как мы. Почему ты, после всего этого не ушёл от этих людей? Не нашёл тех, кто чтит смерть Иисуса за погибающих по всему миру грешников? Ты остался с теми, кого я презираю ещё больше, чем себя...Я хоть не лицемерю...
Вальдемар замолчал и они теперь молча шли между ещё удерживающих на себе влагу недавнего дождя деревьев.
-Извини, Роман, но я когда-то был искренним и горящим христианином, но из-за таких личностей, какие в вашей церкви и напичканных повсюду, как спичек в коробке, я отступил от Бога, потерял веру. Я знаю, я сам виноват – что смотреть-то на людей, но.., я оказался слаб попав в стаю волков в овечьей шкуре.
Они вышли из лесочка и оказались перед небольшим неубранным по неизвестной причине участком поля потерявших уже давно свой цвет подсолнухов. Немного постояли в молчании любуясь склонившимися в сторону сролнца больших набухших плодами цветов. Как было бы хорошо, если бы все христиане, как эти подсолнухи, в единстве склонились в сторону вечного и живого солнца – Христа... Но, увы, иногда сорняка в церкви больше, чем рождающих плод цветов.
-Уйти можно всегда и есть куда, но всему своё время, Вальдемар – резко дёрнув руку обвитую шипами, можно нанести огромные, незаживающие раны. Это – в первую очередь семья, бывшие друзья и главное – запутавшиеся, но не отвергнутые Христом дети Божии.
Вальдемар на несколько секунд задумался, углубившись мыслями в себя, а потом, пристально взглянув на Романа, сказал:
-Таких, как ты, можно сказать, не существует. Но тем не менее ты есть – умеющий побеждать настоящее, невыдуманное зло, которое живёт в каждом непримирившимся с Богом, с божественной любовью человеке. Я завидую тебе, Роман, очень завидую. Но я никогда не смогу стать таким, одним из тех, кто посвятил себя Богу.
-Бог даёт возможность каждому человеку измениться, встать на Его сторону. Благодать дана всему миру.
-Я знаю... Но знаю и то, что по своей собственной воле мы от неё отказываемся. Прощай, Роман. Извини, но мне тяжело с тобой находиться. – Вальдемар опустил голову, сунул руки в карманы лёгкой куртки и быстрым шагом пошёл назад. Ему и вправду было тяжело – всё его нутро словно месили какие-то невидимые и беспощадные руки. Вальдемар знал, что это - руки дьявола, недающие нечистотам греха выйти наружу и открыться Богу, единственному, Кто способен это удалить из души человека и очистить его от всякой скверны. Но от себя и осуждения за совершенное, пока ещё моральное, преступление не убежишь и Вальдемар это знал и поэтому от этого на сердце было ещё тяжелее.
У Романа ещё оставалось время и он не торопясь, и с любовью задерживая взгляды на деревьях, иногда останавливаясь, пошёл назад по той же дорожке, по которой совсем недавно торопясь ушёл Вальдемар.
Через час, забрав из дома жену, они поехали смотреть их предпологаемую новую квартиру, которую Элла решила снимать в том районе, где жили большинство из её подруг. Квартира была современной, большой и светлой благодаря множеству окон, и... дорогой, очень дорогой. По Элле Роман видел, что она настроена серъёзно и любое, даже малейшее возражение с его стороны, неминуемо вызовит скандал. За выбором квартиры стояла не только она, но и вся общественная мощь сочувствующих ей подруг.
-Ром, смотри, - Элла, до этого внимательно поглядывавшая на него и не нашедшая отрицательных в нём эмоций успокоилась и теперь, полная восторга, ходила из комнаты в комнату, - какая большая кухня, здесь можно будет всего столько уместить.
Она расцветала на глазах и казалось, что между ними никогда и ничего не было, что счастье их семейной жизни никогда не покидало их. Со стороны они смотрелись очень красиво: оба опрятно и сторого одетые и ни по расслабленной европейской моде их лет, подтянутые, уверенные в себе, приятные на вид, а по Элле никогда не скажешь, что она является матерью пятерых детей – живая и совсем не «загнаная» женщина. Но в последние года только на людях. Хозяин дома на несколько семей держался с ними почтительно и не отходил от них ни на шаг, льстясь Эллиными восхощениями квартирой.
-Очень хорошая квартира, современная, - Роман говорил, как видел, вдыхая запахи ещё совсем свежей постройки.
Они походили ещё немного. Элла в который раз составила планировку вселения и распределения пространства для жизни и они перешли к договору о найме. Элла была готова заключить его сейчас же, Роман же, нежно обняв её за плечи, сказал, что им надо пару дней обдумать и решить кое-какие детали. Хозяин был готов подождать три дня, оставляя квартиру на эти дни за ними. Элла больше не сказала ни слова, но улыбаться не переставала. Роман понимал, что ей сейчас очень больно. В какие-то мгновения ему даже захотелось, очень захотелось согласиться на эту квартиру и на этот переезд – ведь жена была так счастлива. Но это материальное счастье, счастье миража, обманчивое счастье, чтобы оставаться и дальше с ними, должно всегда питаться возрастая в аппетите, а потом неизбежен конец разочарования. И чем больше напитается это призрачное счастье, тем больше будет боли. Роман не хотел, чтобы это начиналось, не хотел видеть несчастной её душу. Наладить мир в их семье, называемой христианской, мог только Христос, их Бог и Свидетель их жизни.
-Я знала, что ты это сделаешь, - с обидой в срывающемся голосе сказала она, когда они тронулись на их семиместной, помнящей лучшие времена Mitsubishi. – Почему?
Роман не гнал машину, ехал спокойно, неторопливо. Свернув на совсем тихую, без особого движения улицу, он почти убрал ногу с педали газа, и ответил жене:
-Ты думаешь, что эта новая квартира изменит нашу жизнь – нашу личную жизнь?
-Между нами нет давно личной жизни, а так могла бы быть хоть квартира. Хоть какими-то, пускай паршивыми, но красками закрасить серость нашей жизни.
-Своих подруг ты тоже относишь к этим паршивым краскам?
Элла стиснула зубы и замолчала. Конечно, она могла бы рявкнуть что-то в ответ, но не в такие минуты, когда в её муже появлялись стальные нотки. Роману, где-то внутри, полегчало от того, что жена пока ещё не держала своих подруг за высокие идеалы, проглатывая подобное высказывание о них.
Роман не свернул в сторону их района, а поехал по направлению близлежащего парка. Они уже давно не находились вместе. Год, два? Это была неплохая возможность пообщаться наедине.
-Дома дети одни, – стараясь казаться раздражённой сказала она.
-Ничего, мы не надолго.
Парк был небольшой, с несколькими лужайками раскинутыми среди молодых и весёлых на ветру деревьев, множеством удобных скамеек и искуственным прудом с растолстевшими от щедрости и любви к природе горожан дикими утками, всё раздумавшими – лететь им в тёплые края или нет. Уже давно стемнело и приятный, не бьющий в глаза свет фонарей растелился словно дымкой по дорожкам парка. Они нашли незанятую скамейку и в полном молчании сели на неё. Не смотря на то, что было холодновато, любителей вечерних прогулок пока ещё не поубавилось: мимо них прошло неторопясь несколько человек, от соседней скамейки, непопадающей под свет, доносился тихий разговор.
-Зачем мы сюда пришли, словно нам дома делать нечего? – не повышая голоса и, скорее чтобы не казаться слабой, спросила она.
-Поговорить.
-Мы уже давно всё обговорили.
-Но ты ведь сама, совсем недавно говорила, что хочешь начать всё сначала. Или тебе это тогда просто к слову пришлось?
Элла отвернулась, покачала в нервозном согласии гловой и ответила куда-то за плечо:
-Да.
-Хорошо, я готов тебя выслушать, как ты это себе представляешь, чтобы знать, с чего начинать мне.
Опять наступила долгая пауза. Роман не торопил жену, давая ей время подумать, собрать воедино все претензии к нему. Основную их часть он давно знал и даже мог сейчас начать говорить за неё. Но сказать должна она, обдумав, взвесив, может быть ещё в несовсем забывшем Бога сердце.
-Ты мог бы начать своё дело или хотя бы пойти учиться на мастера – тебе ведь предлагали. Ты способный, в тебе ведь столько всего заложенно. Посмотри на Мюллеров – у него своя автомастерская и он иногда проповедует в церкви. У них достаток, хорошо одетые дети, они всегда на виду, с ними все хотят дружить..
-С ними или с их благополучием?
-При чём здесь это?...
-Элла, давай так – давай решим в первую очередь – на каком основании мы строим нашу новую жизнь – на жизни с Богом и служении Ему, или на устройстве благополучия нашей земной жизни?
-Это всё можно совместить. – Она попыталась заглянуть ему в глаза, но он отвёл их от неё.
-Наш приход на эту землю имеет одну единственную цель – сделать выбор – принять Бога в свою душу или нет... Ты моя жена, Элла, и перед Богом я должен исполнять свой долг любви к тебе. Пришло время что-то решать в нашей совместной жизни и я готов принять все твои разумные претензии и какие то условия ко мне. Но перед тем, как мы что-то решим с тобой, ответь мне на один вопрос, чтобы мне знать как поступать с тобой в дальнейшем – ты имеешь Бога в своём сердце?
Элла вздрогнула и непроизвольно отстранилась от него.
-Не торопись с ответом – это не вопрос для церковной галочки, это вопрос для моей души. – Роман взял её руку в свою. Она увидела на его глазах пару скупых, но много говорящих за себя мужских слёз.
Она не в силах была сказать ни «да», ни «нет», - оба этих слова уже несколько лет при задаваемом себе самой этого вопроса были пыткой для неё. Первое для неё было страшным обманом, воторое – силой разрушающей песчанное основание, на котором она держалась в церкви как верующая, как своя, но это отрицательное признание было опасно ни только для неё одной – для многих в церкви.
-Ты не можешь судить человека. – Она не сдавалась, пытаясь захлопнуть дверцу сердца.
-Я не сужу, я спрашиваю.
-Я не хочу отвечать.
-Твоё право, Элла, но пока мы скрываем свои души друг от друга, мы не сможем стать духовно близкими людьми. Ты ведь это понимаешь?
-А ты можешь наконец понять, что ты просто напросто фанатик, ты возвёл для себя какие-то идеалы и бьёшься о них? – Дверца её сердца захлопнулась и от её души опять повеяло холодом. Роман пару секунд просидел уйдя глубоко в себя, а потом посмотрел, подняв голову, на тлеющий огонёк карабкающейся по небу сквозь рванные тучки луны и неожиданно спросил совсем о другом:
-Ты помнишь Макаровых из нашего посёлка, где мы жили?
Она недоверчиво на него посмотрела, потом осторожно ответила:
-Ну, помню... Мать в школе уборщицей работала, и сын их, Лёшка кажется, с тобой в одном классе был – толстый такой, некрасивый.
-Хорошая у тебя память, Элла, а ты помнишь, что этот Лёшка к нам одно время на молодёжное собрание в церковь приходил. Садился в уголок и слушал. Его никто не приглашал, сам интерисовался, вопросы даже пытался задавать, а мы над ним потом смеялись, не принимали его к себе, отталкивали часто. Он смотрел на наши язвительные лица, опускал голову и уходил, ничего не сказав, а мы радовались, что теперь среди нас так плохо пахнуть не будет, хотя этот запах сами себе и придумали.
-Зачем ты это всё вспомнил? – В голосе Эллы чувствовалось раздражение.
-Я это помнил всегда, как покаялся и пришёл к Богу, но это уже было после того, как этот Лёшка переехал из нашего посёлка. Я пытался его искать, но как-то неполучалось...
-И что, теперь нашёл?
-Скорее он меня нашёл. Мы встерились с ним в одной из моих последних поездок... Я извинился искренне перед ним за то, что было в молодости.
-Простил? – Скорее это была насмешка, чем вопрос.
-Думаю – да. У него осталось такое же доброе седце, Элла, хотя он не может назвать себя верующим в нашем понимании – ни к какой церкви не принадлежит, но Библию иногда читает...
-Наверное ещё толще стал?
Роман улыбнулся, мягко, открыто - казалось, этого человека очень тяжело обидеть, или вообще невозможно.
-Здесь ты ошибаешься. Я его не узнал и потом долго к нему приглядывался – он, ни он – высокий, подтянутый и очень обаятельный мужчина. И это, в какой-то мере, наша «заслуга», нашей той надменной и эгоистичной молодёжи. Но он нас тех, прошлых, уже ни в чём не винит, на это у него есть простой ответ: из нас никто тогда не знал Бога, а вот в то время он на нас сильно, очень сильно обиделся и решил доказать, что он может стать не хуже нас – избранных и холённых, и он им стал – окончил институт, занялся бизнесом и сегодня в области он – один из уважаемых людей.
-Я не пойму, для чего ты это всё сейчас говоришь, хочешь меня в чём-то обвинить?
-А тебе не интересна судьба знакомого человека?
-У меня есть своя очень «интересная» судьба.
-Вот ему про свою не менее интересную судьбу рассказывал тот же Мюллер, о котором ты вспоминала недавно. Год назад они встретились случайно, когда Мюллер гостил на своей бывшей Родине. Мюллер, обрадовавшись такой неожиданной встрече, рассказал Лёхе о своём материальном благополучии, какой у него дом большой, какая машина толстая, какие дети ухоженные. Лёха ему невзначай показал свой «Мерседес» и наш Мюллер сразу сник, а потом Лёха достал из своего рабочего портфеля старую Библию, полученную им в подарок на Рождество от нашей церкви много-много лет назад и сказал, что это самое дорогое, что у него есть... Такая вот история. Через Мюллера Лёха узнал о миссии и как только я там появился, нашёл меня.
-Трогательная история.
-Скорее всего поучительная.
-Смотря для кого.
-Для меня очень.
Сейчас они смотрели друг другу в глаза, она – с нескрываемым сарказмом, он – с любовью. Она понимала, что все её последнии слова были жестокие и беспощадные для сердца мужа. Ещё она знала, что она, как человек совсем не такая, какой себе сейчас и ещё раньше с мужем начала представляться, но ничего не могла с собой поделать – что-то изнутри толкало её это делать. В какие-то мгновения на неё находило чувство сострадания и сочувствия к этому человеку, ведь живя с ним, она не могла не видеть той совершенной в Божественной любви жизни и всех сопутствующих ей трудностей и болей, которыми жил Роман. Ведь тот жизненный, христианский путь, которым шёл её муж, был одним из самых тяжёлых путей на этой варящейся в грехах земле и только один Бог в силе дать успокоение и внутреннюю радость человеку, ступившему на этот тернистый путь. Потерявшие Бога на этом пути люди ломаются как сухие ветки на сильном ветру. И она сломалась, давно, но признание в этом – словно преступление не только против себя, но и против таких же, как и ты сам, с которыми уже надолго и прочно повязан.
-Нам пора. - Она встала с холодной скамейки и не дожидаясь его, пошла к машине.
Он знал о ней много, даже больше, чем она думала, но это не меняло абсолютно ничего в её душе. Да, ничего. Факт обвинения ни есть факт исправления, тем более, что душу человека может изменить лишь Бог и то, только с согласия и по воле самого человека. «Насильно мил не будешь» - эту поговорку можно отнести так же и в отношении между человеком и Богом. «...трости надломленной не переломит и льна курящего не угасит...» - так было пророченно об Иисусе, таким Он и остался, пребывая и до сегодняшнего дня в этом мире в Духе Своём. Роман никогда и ни с кем не играл на человеческих чевствах, так как они проходящи, а познания Бога, формирующиеся на них – временны, а душа – вечна и только она стоит в центре внимания её Создателя.
4
Через день у их старшей дочери был день рождения и Элла неприменно захотела и давно запланировала, чтобы их дети с другими приглашёнными на этот праздник детьми, в основном из церкви, отметили его в «Макдональсе». На сегодняшний день это было очень модно среди их родни, друзей и знакомых. Очень практично – резервируешь на вечер столики и каждый получает свою порцию угощения в бумажной посуде. Дети визжат от удовольствия посещения модной станции питания с игровой комнатой в придачу, родители радуются за детей и нетронутую праздничной грязью квартиру. Всё современно и свободно. Элла поставила условие – или едешь тоже, или дня на два придётся поиграть в молчанку, но Роман, к её удивлению, даже и не пытался отговариваться, хотя внутри себя не одобрял этой идеи.
В назначенное время к огромной закусочной подъехало много знакомых машин – матери подвозили детей на долгожданный праздник. В переполненном зале из-за вечернего времени, большей частью молодёжью, их столики для детей и столики для сопровождающих их родителей были словно обнесены невидимой стеной – Германия ещё не отучилась от порядка. Дети с шумом заняли места и их тут же стали обслуживать и персонал и родители. Когда всё немного успокоилось и жаренная картошка, обильно окунувшись в кетчуп по пути в рот весело захрустела на детских отсреньких зубах, родители – все женщины за исключением Романа, смогли тоже присесть на свои места. Но все знали, что это не надолго – впереди предстояла ещё одна битва с мороженным, а ни одна мать не хотела бы видеть своё дитя вымазанным более, чем чужое.
За столик на двоих, прикрученного к стене и находящегося подальше от праздничного, за которым сидел Роман, подсела Юлечка, сильно отделяющаяся от присутствующих здесь грузных многодетных матерей женщина. Юлечка, несмотря на то, что родила уже четверых, оставалась стройной в фигуре и миловидной в лице. Если все их женщины сейчас своими юбками, что было экзотикой в Германии, тем более в таком количестве, привлекали внимание в подобном месте, то Юлечку это только украшало и делало нездорово заметнее. Одеваться надо уметь. В том, что она села рядом с Романом, не было ничего предрасудительного – Элла не могла отлучиться от обслуживания детей ни на малейший шаг – там были совсем ещё маленькие, но уже сообразившие, что кетчуп совсем не хуже красок, а жаренная картошка в состоянии лететь очень даже далеко.
-Здравствуй, Рома. – Взгляд этой женщины говорил сам за себя – требовательность мужской покорности и невсегда здорового к ней внимания. На непокорных ему он уже ни когда не остановится. Но вот только на этом Романе он время от времени делал свои безуспешные попытки. Роман был исключением. Единственным на всю жизнь. Отвергнутая в молодости любовь не прощает, подавленная первая страсть будет всегда искать отомщения.
-Здравствуй. – Он отложил недоеденную булочку с котлетой и зеленью, и салфеткой протёр губы. Он мог себя сейчас сразу же повести так, что уже наперёд знает тот разговор, который к нему она имеет и больше не привлекать её внимание к себе, но не стал это делать, надеясь переиграть начинаемое на себе и использовать этот, продуманный и подготовленный скорее всего ни раз и Юлечкой и женой разговор, на свой лад.
-Ну, и как тебе этот праздник нравится?- Если бы этот «праздник» делала Юлечка для своих детишек, то таким бы подковыристым тоном она не спрашивала.
-Очень дружный – все помогают, даже ты. – Чтобы обо что-то не обжечся, это что-то надо остудить, а каждому человеку приятно слышать о себе что-то хорошее – Юлечка сжала губки.
-Как у тебя сейчас дела с миссией? – Она даже не посмотрела на него.
-Для нас, христиан, могут быть закрыты города, или даже страны, но души человеческие для Слова Божьего всегда остаются открытыми.
-Думаешь, появится что-то другое?
-Знаю.
-А Элку тебе не жалко? – На вид Юлечка была очень умной женщиной и многие её за такую считали, но эгоизм портит человека. Она далеко не беспокоилась как ни о жене Романа, так и ни о других своих преданных и идиализирующих её подруг. Просто ей было скучно. Да и показать ведь себя надо иногда такой вот заботливой и внимательной. – Ты посмотри ведь, что с ней стало – какая видная была, жизнерадостная.
-Ну, ты тоже девочкой не осталась, Юля.
-Мы сейчас не обо мне говорим. – Как и следовало ожидать, собеседница Романа напряглась, выпрямилась и ей только не хватало зеркала, чтобы осмотреть себя. Но это мог заметить только Роман, или такой же человек, имеющий опыт общения с различными людьми.
-Тогда давай сразу начистоту, Юля. Мы давно друг друга знаем, поэтому можем позволить себе пообщаться без вступлений. Хорошо?
-Если ты этого только хочешь? – Юлечка не была уж настолько глупой, чтобы не понять, что её водят за нос, но отступить было невозможно – в её благую «миссию» в помощи подруги были посвящены многие. За ними наблюдали.
-Не вижу причины возразить. – Мягкий и доверительный тон Романа должен был послужить одобрением к нападению.
-Было бы неполохо в начале выявить стержень проблемы.
-Это – я.
-Не совсем. Это – твой насторой. Ты не совсем правильно воспринимаешь происходящее. Твоё восприятие Бога давно устарело. Твои действия не актуальны. Посуди сам – разве может то, что якобы должно служить символом божественной любви, разрушать, вносить беспорядок в церковь, в семью, в круг друзей? Что бы ты не делал, оно только раздражает по большему счёту людей. – Её муж – Мюллер, значит достиг некого совершенства в противовес его, Романовой, коротко изложенной только что характеристики. Сам бы Мюллер не решился это сказать ему в глаза, но женщине часто позволенно в общении с мужчиной то, что не дозволенно другому мужчине – поверхностное обвинение.
-Для меня это не ново – я это слышу уже на протижении нескольких лет. Но у говорящих это людей, называющих себя христианами, я спрашиваю только одно – ты веришь, Юля, что в этой жизни, кроме Бога, есть ещё и дьявол. Ты веришь в его реальное существование, в его единственную цель – отвернуть человека от Бога? – На неё был направлен тот самый взгляд, тот единственный, который она, такая недосигаемая, не могла выдержать. Этот взгляд пугал её, злил, выворачивал наизнанку. Если с этим взглядом она встречалась в церкви, то всё собрание просиживала как на иголках. Раньше, ещё в неженатой молодёжи, она гонялась за этим взглядом, хотела, чтобы он был только для неё. Но тогда он был другой, его привлекательность была в обаянии, в мужестве, в верности, в любви. Всё это осталось и сейчас, но обрело другой смысл – духовный. В нём отражался смысл веры. Она отвела глаза.
-А, кто в это не верит? – Выдавила она из себя, стараясь сохранить достоинство – со стороны это так и казалось – она расположилась рядом с ним в виде победительницы.
-Не верят те, которые не верят и в Бога, пролившего Свою святую кровь на кресте и страдавшего за спасение рода людского, всего, где бы он не ходился. А для этого надо рассказать об Иисусе каждому человеку, чему дьявол даже очень противится. – Он не хотел её злить или обидеть, но иногда организму человека требуется вмешательство, а душе – духовное потрясение, если этого не будет, то человек умрёт, а душа ещё больше ожесточится. Ещё раньше Роман старался уходить от подобных мер, но потом понял, что это – обман для того, чья душа забдудилась. Это не всегда было так конкретно, но в данном случае с Юлечкой, её настроем, могло быть толчком для выздоровления души. Его ещё долго могут обвинять в том, что он берёт на себя право судить, показывая этим только свою гордость, но им же руководила только любовь к душе человека.
Юлечка натянула на себя одну из своих обезоруживающих улыбок снисхождения и смотря на какой-то сантиметр поверх его глаз, чётко произнесла:
-Ты остался и останешься таким же, каким и был. Бедная Эллочка – жена без мужа.
Бедной она для неё никогда не была, потому что никогда не могла ей простить то, что Роман взял в жёны её.
-И какой я по твоему?
-Другой, чем все остальные. – Юлечка грациозно встала и пошла к большому детскому столу, где начали подавать мороженное.
Жена Романа, расставляя вместе с другими женщинами мороженную сладость, осторожно поинтерисовалась:
-Ну, и..?
-Бесполезно. Его упёртость – какой-то феномен. Сюда же можно включить и невнимание к семье и к её проблемам.
-Не говори – он ещё и есть самая большая проблема в семье.
Обе женщины очень красноречиво переглянулись. Но одна была искренна, а другая фальшива. Человека, находящегося в постоянном стрессе, легко водить за нос. Особенно тогда, когда этот стресс в нём и развиваешь. Вероятно их перешёптывания переросли бы в более сильные эмоции, но на их беду рядом с ними оказалась Гильда – старшая сестра Эллы, давно наблюдавшая за всем этим спектаклем.
-Вы слишком далеко зашли с Ромкой. - Её строгий и тем не менее слышимый только им голос имел силу почти физического контакта – у обоих подруг лица почти окаменели, а у Юлички даже изменился цвет. – Ты кто такая, Юлька, чтобы учить чужого мужа жить?
-Это наше с Эллой дело.
-Ты Элку у всех на глазах водишь вокруг пальца. – Гильда могла сказать всё что надо и кому надо, но очень и очень редко – тогда, когда начинает течь через края.
-Тебя это не должно касаться, Гильда, тем более тогда, когда ты всё видишь в неправильном свете. – Элла хотела казаться независимой
-Сколько раз я тебе говорила остановиться Элка, а ? Ты ведь с огнём играешь. Неужели у тебя уже нет никакого страха Божия – подруг подсылаешь для воспитания мужа? – Гильда упёрлась в свои массивные бока, словно стояла не по среди молодёжной закусочной, а у себя на кухне. Перемена обстановки, кажется, на неё не влияла – она везде оставалась прямой и дотошной. – Тебе б гордиться Ромкой и Бога благодарить за такого мужа, а ты – грязью на него поливаешь. И не только своей, но и чужой.
Элла прикрыла глаза, словно оказалась неожиданно перед ярким светом, а Юлечка заметно побледнела. Её губки сжались, а глазки, не обещая ничего хорошего, сожмурились.
-Тебе б не мешало иногда подбирать выражения. – Если бы взгляд имел силу что-нибудь поджечь, то Гильда бы давно вспыхнула от полыхнувших глаз Юлечки.
-А, что мне их подбирать? Ты посмотри на себя и как ты себя ведёшь – ты жизнь портишь не только себе, но и другим – не каждый безбожник найдёт в себе смелости так поступать. – Таких жёстких определений от Гильды ей ещё не приходилось слышать. Сейчас она не тянула на формально-христианское безразличие по отношению к подлости и греховности внутри церкви. Её прорвало. И ей всё-равно, если её призовут к ответу в том, что она некоторые вещи назвала своими именами. Она устала принимать грех ожесточения за проявление смирённой святости. Её и ещё других искренних христиан давит возмущение о духовном состоянии церкви. Необходим радикальный шаг. И этот шаг должен быть вперёд, ко Христу, к божественной святости, к противлению греху.
-Ты переступаешь черту, Гильда и очень опасную. – У Юлечки есть власть и влияние в церкви и она этого так не оставит. Эта корова у неё затанцует как скрытая грешница. На многих языках пересудов.
-Да, это очень опасная черта, Юля - встать на сторону Бога, или против Него.
-А это ещё неизвестно – на чьей стороне Бог.
-А Он только на Своей стороне – противоположной греху и злым языкам.
-Всё, хватит, – дрожащим голосом выдавила из себя Элла, находящаяся на грани истерики и состоянии которое заметили только её «взбунтовавшаяся» сестра и «состарадающая» подруга. Потом, приходящая в себя женщина нашла в себе силы изобразить улыбку и добавить. – У нас сегодня праздник, не будем его поритить детям.
Но происходящее из всей ребятни заметили только её дети, научившиеся чувствовать душевную боль. Другие же весело доедали мороженное и радостно, как это могут только дети, щебетали о чём-то своём, детском. Остальные же женщины только прятали от дискутирующих свои глаза.
5
Если внешне по Роману тяжело было сказать, что все эти передряги за последнее время каким-то образом могли на него повлиять, то внутренне это было подобно урагану. Духовному. Ночи стали для него чем-то вроде испытания – сколько он выдержит без сна? Но здоровый сон так и не приходил и каждая ночь вновь приносила с собой кучу мыслей. Наибольшую боль в его сердце стала приносить мысль о «гуманитарке» - то преступление, которое готовилось под её прикрытием. Неужели то, что должно быть распространителем добра, любви, призывом к умерщвлению всякого бззакония и греха – миссия, центр распространения Евангелия, может стать базой для преступников и их злых действий? Он не мог с этим согласиться, его душа была против. Все возможности для спасения миссии были испробованы и здесь – в Германии, и там – на месте их бывшей Родины. На «честном слове» они смогли протянуть почти пол-тора года. Они – это Роман в Германии и три духовных и верных Христу брата «там» – основные труженники. Когда-то в документах была допущена бюрократическая ошибка, скорее упущение, которая каким-то образом из под вороха бумаг, попала на глаза тем, кто этим при удобном случае и воспользвался нечестно. Кто, где, как и почему? – Роман не знал. У него было одно крепкое внутрение качество – всем и всему верить. Но случаем это не было – слишком много звеньев связывались воедино в цепь одной закономерности – разрушить дело Евангелия в данном случае. Но кроме этой ошибки были ещё и деньги – они смогли эту ошибку раздуть до масштабов банкротства и эту же ошибку загладить. Замкнутый круг, где всё решают деньги. Но кто мог знать содержание бумаг, кто имел столь достаточно знаний, чтобы выявить это упущение, которое не заметили даже столь бюрократически дотошные немецкие служащие, особенно внимательные в финансовой сфере? Роман не мог даже кого-нибудь себе представить. Но ещё больше он не знал, как предотвратить планируемое преступление, что предпринять. В полицию здесь, или в милицию там он идти не мог, так как это всего лишь были слова. А вдруг это не так? О своих подозрениях он не мог ни кому сказать, боясь ошибиться.
Второй, а иногда и первой неуспокоительной мыслью была жена. Где-то в самом дальнем уголке сознания он понимал, или скорее был уверен, что первым делом должно решиться всё в семье. Это был тот пункт, придя к которому, его нельзя было просто так оставить. Господь имел на это Свой ответ, Свой план, Своё решение и это всё уже было у Него готово. Оставалось только взять. Но когда и где знал только Он. Поэтому от Романа требовалось терпение и готовность, а ещё - послушание – что бы не случилось – следовать в вере за Христом, не надеяться на себя, но доверять всё Ему.
Хотя ему было и тяжело перенести такое предательство жены – послать Юлечку воспитывать его, зная о её юношеской вулканообразной любви к нему и всех этих неприятных последствиях неукротимых чувств, но он всеми силами старался это перенести, ни чем не показать своего негативного впечатления. Тем более Гильда дала ей взбучки и за себя и за него, мимо глаз это не прошло. Вообще Гильда была в этой церкви одной из группки тех людей, которые многое видят, со многим противоречащим Библии не согласны, но не знающих своего нужного местоположения среди окружающих их людей.
... Когда-то, после евангелизационного собрания, к нему подошёл один побитый жизнью бывший зек. Проповедь о Божьей любви зажгла в его потускневших глазах огонёк жизни и он попоросил хриплым голосом Романа: « Дай мне этой любви, о которой ты говорил». Этот человек потерял волю любить даже к самому себе. Она, любовь, словно стёрлась из его сердца, обесцветив его жизнь. Но человек, какой бы он не был богобоязненный, может показать только пример любви, а в сердце её возвращает только Бог, имея одно условие – отныне быть Первым. И этот падший на самый низ общества человек, непобоявшийся обратиться за помощью и принявший её, ожил на глазах и в нём произошли не только глубокие духовные изменения, но и физические – искренность души размягчила черты лица и выпрямила его тело. Как мало сегодня этой жажды любви, а если любовь обретается, как тяжело её сохранить...
Роман опередил будильник и сел в кровати. Начинался новый день и его нужно было прожить как и все другие – для Господа. Он знал, что Элла смотрит ему в спину. Повернувшись он поцеловал её...
В перерыве на работе он обзвонил по сотовому знакомых ему людей и частично навёл справки о новом владельце миссии – хозяине Audi. Им оказался очень интересный человек. Конечно, интерес он проявлял к нему и раньше, но сейчас это было в более частном порядке – находились общие знакомые, на которых пришло время обратить внимание. Ещё раньше Роман узнал о нём, что он уже много лет исполняет работу секретаря большой и современной церкви и у него есть своё немаленькое дело, а сам он относился к тому редкому типу людей, у которых после пятидесяти открывается второе жизненное дыхание – желание посоревноваться с молодостью. В сущности же он не был «хозяином» миссии – трудиться там собиралась та конфессия к которой он принадлежал, чьим посредником он и был, их же были и деньги, а махинация с «гуманитаркой» была чисто его идеей и сюда он подтягивал людей типа Вальдемара – большей частью из «бывших» верующих. Что ж, пока идея ещё остаётся идеей, неисключена возможность не дать ей выплеснуться из подгнивших духовно мозгов в дело.
После работы, выйдя за стены фирмы, он набрал номер сотового владельца Audi.
-Здравствуйте, это – Роман. Не забыли? – представился он.
-Да нет, что вы. Как дела? – донёсся до него бодрый голос.
-Спасибо – нормально. Вы не смогли бы найти для меня сегодня вечером несколько минут – у меня есть кое-какие вопросы.
-Насчёт миссии?
-Да.
-Но мне кажется, мы всё уже обсудили. – Роман чувствовал, как его собеседник немного насторожился.
-Но не насчёт «гуманитарки»...
Наступила пауза и Роман услышал только звук выпускаевомого через нос воздуха.
-Что вам надо, Роман? – Уже не тот – резкий голос.
-Честности.
-Это – ни ко мне.
-А к кому?
-К Господу Богу. Или вы как, задав этот дурацкий вопрос, ожидали чего-то другого? Куда лезите со своей идиотской наивностью?
-Я думал, что я разговариваю с христианином. По крайней мере с человеком, так себя называющим.
-Послушай меня внимательно, христианин,- теперь голос стал жёсткий и грубый, – если ты такой правдолюбец, то почему у тебя в семье ад и неудовлетворённая жена, а? Подавился? Привет жене. Нашей общей Эллочке...- Пауза. Злобная, полная боли и готовая её выплеснуть ещё больше.- Она тебе, если захочет, может много о нас с ней рассказать. Ты меня слышишь?
-Зачем вы лжёте?
-Я лгу? Это она тебе лжёт. А ты лжёшь сам себе – никак не поймёшь – кто это тебя за нос всё время водит?- Голос стал хриповатым и ещё более злым.- Не жена ли, а? Что молчишь, правдолюбец?
-Я вам не верю.
-А мне верить не надо – я тебе не жена и рогами наградить не могу.- Человек на другом проводе оборвал разговор, оставив Романа одного с чем-то новым и страшным.
... Из последующих двух часов он мог вспомнить только короткие моменты – машина, куски дороги, наступающие сумерки. Остальное было покрыто жгучим туманом, вырвавшегося словно из расколотого сердца. Эти два часа были временем жёсткой борьбы с самым беспощадным врагом обрушивающимся на душу человека всей мощью зла – дьяволом. Сущность, источающая зло – знала, что этот посвящённый Богу и добру человек – Роман, не побежит разбираться сперва с женой, а потом и с «тем» мужиком, или наоборот, а постарается вначале обратиться за помощью к своему Спасителю души – Иисусу, поэтому вся скопившаяся до этого момента сила зла старалась удержать закрытой эту «дверь» за которой ждёт помощь. И человек, как слепой котёнок натыкающийся на свои огненные чувства остался один на один с собой – найдёт ли выход?
Роман нашёл. На обочине просёлочной дороги, в кабине остывшей машины, он воззвал о помощи к Богу, доверив Ему эту горькую боль.
6
Успокоившись и усмерив чувства, Роман поехал в один старинный и уютный городок примостившийся у невысокой горы покрытой, словно шапкой, хвойным лесом. В этом городке жил один престарелый брат уже несколько лет прикованный к постели, и немогущий из-за здоровья посещать церковь. Роман знал его и очень много с ним общался ещё до переезда в Германию, часто спрашивал совета, ни раз искал поддержки, но с ухудшением здоровья в последнее время старался не тревожить своими проблемами, да и миссия занимала всё больше и больше времени, от чего их всречи стали реже.
-Рома, дорогой Рома, как я соскучился по тебе. – Та же неизменная, пропитанная любовью и вниманием улыбка достигающая сердца и, наверное, самые добрые глаза на свете. Роман не удержал скупые мужские слёзы и нежно обнял прикованного к постели старца.
-Это только моя вина, что так долго не был у вас.
-Да, нет, Господь, любящим Его, Сам полагает время на расставание и на встречи. Слава Богу, что ты сегодня здесь. Садись вот на стул – я насмотрюсь на тебя. Ты ведь мне очень дорог, Рома, очень. Слышу о тебе и радуюсь за тебя, славлю нашего Создателя за Его любовь к тебе.
-Так обо мне ведь всё больше плохого ходит, дядя Эрих.
-А у меня уши на плохое закрыты, Рома, особенно когда плохим хотят сделать хорошее. Мне жить осталось совсем немного и я хочу взять с собою в Небо только хорошее, доброе и чистое. Ты ведь тоже этого хочешь, мой дорогой человек Рома?
-Хочу, очень хочу.
Они смотрели друг другу в глаза и просто радовались тому, что они вновь вместе.
-У тебя беда Ромка, большая беда. – Годы, проведённые в постоянной заботе о душах ближних наделили старого христианина большим опытом чувствовать состояние собеседника. – Давай сперва помолимся Господу о мудрости, а потом с Его помощью будем думать.
Две горячие молитвы, рождённые двумя пылающими любовью к своему Создателю сердцами воззвали к Тому, Кто дал им жизнь, Кто вдохнул в них сознание вечного, Кто видит их, Кто слышит их.
-Я даже не знаю как начать, дядя Эрих, просто не нахожу в себе силы. – Роман опустил глаза и желавки заиграли на его лице.
-Скажи просто одно слово, или ... имя. Её имя.
-Догадались? – Роман печально улыбнулся.
-Догадался и ... ждал. – Старец не сводил с него глаз. – Прости, Роман, за эту прямоту сейчас. Но я ведь когда-то тебе намекал, предлагал совет издали, но ты был очень занят. Да и навряд ли бы это тогда что-то изменило. Но и тогда это тоже были догадки, предчувствия, а сейчас это вошло в жизнь. В твою жизнь. Но не всё так плохо и, я верю, что это не зашло далеко.
-Почему я ей верил? Никогда не сомневался в ней? Может, это и было причиной? – Роман обхватил голову руками, словно это могло помочь удержать безумный ураган мыслей.
-Причиной греха остаётся сам грех живущий в человеке неспособным и нежелающим с ним бороться.
-Но неужели то, что я так преданно служил миссии, в состоянии было разрушить нашу семью, ввести жену в блуд, сделать из неё предателя и клеветника мужа? – Роман опустил руки и бессильно посмотрел вновь в глаза старца.
-Сколько бы людей с радостью хотели тебя видеть таким, Роман. Как сейчас радуется дьявол, видя, что в силах нанести поражение одному из ревностных служителей Бога всего живого. Можешь ли ты сам сказать, что эта миссиия была обыкновенным делом рук человеческих, что в её основании не было заложенно любви, добра, самого Бога, что она не несла спасения от ада? – Голос старца был твёрд и силён разбить любые необоснованные сомнения – это был голос уверенного в Боге человека.
-Будет ложью согласиться с этим, дядя Эрих, я знаю всё. Но как всё-таки принять случившееся, как жить дальше с этим? Как чувствовать её рядом с собой, разговаривать с ней, вместе воспитывать детей? За какую-то минуту у меня всё встало на место, на всё нашлись ответы. И это страшно, дядя Эрих, страшно всё знать.
-Кто этот человек?
-Тот самый – новый хозяин миссии.
-Хозяин? – Горько улыбнувшись переспросил дядя Эрих.
-Да, хозяин, дядя Эрих, полноправный хозяин со связями, деньгами и цепкой хваткой. Он, так сказать, забрал и любимую жену и любимое дело. Он сам мне всё сказал. – Роман отвернулся, опустил голову и надолго замолчал, уйдя в себя. Наконец-то он смог сказать всхлух о том, что случилось, что словно перевернуло в одно мгновение его жизнь и что теперь пытается и будет пытаться ещё ни раз выбить его духовную опору в жизни. Сказав это, он это определил, дав оценку, нащупав в глубине души путь к решению. Старый человек в постели не отвлекал его от мыслей, не торопился с советом, он знал, что Роман придя сюда, пришёл не без Бога, пришёл не проигрывать, а победить. Он может ему помочь победить, но победить за него он не может. Время шло, настенные часы отстукивали тяжёлые и долгие минуты, а два человека в квартирной тишине казалось, как замерли, несколько минут назад под гнётом мыслей, так и оставались в тех же позах.
-Никогда не мог предположить, что мне выпадет столь тяжёлый жребий испытаний. – Роман устало и грустно улыбнулся.- И самое страшное в том, что всё сходится, всё становится понятным.
-Но, поверь, Рома, что Бог не позволит и не допустит нам испытаний сверх наших сил. А, у тебя есть эти силы, я знаю. И не всё может быть правдой, что нам за таковую хотят выдать, особенно наши враги. Оставайся сильным – сумей выждать. – Старец потянулся к нему ркой, и Роман всем телом подался к нему. – Теперь расскажи всё, даже то, что я знаю и тебе станет ещё легче.
Вначале Роману казалось, что и рассказывать нечего – всё и так известно, и кроме измены, подлости и предательства вдруг всплывших наружу, больше ничего и нет. Но начав рассказывать о прошедших днях, он наткнулся на один лучик жизненого света, потом на другой – блеснувший надеждой, а потом уже в его сердце стало светлеть и согреваться – появилась вера в лучшее, и жажда любви.
Эпилог
Домой он приехал под утро – в квартире где-то туксло горел свет вырываясь наружу из-за неплотно опущенных жалюзей.
Элла, услышав осторожный щелчёк замка, вышла в коридор ему на встречу. Её, словно высушенное бессонной ночью и слезами лицо сильно изменилось, особенно глаза – они смотрели на него со страхом потерять его. И сейчас она была другой, совсем другой – в ней не было больше холода, колючего, обжигающего холода её сердца.
Она стояла в коридоре в нескольких шагах от него, боясь заглянуть в его глаза, униженная собственной совестью. Увидев его она замерла, вдруг почувствовавшая огненное желание раствориться перед ним и казалось, что она испугалась даже своего дыхания выдававшего её.
-Элла, - он прикрыл за собой дверь, - это я. Извини, что поздно.
На её глазах выступили слёзы, она почему-то сделала шаг назад и, стараясь сдерживать голос, тихо произнесла:
-У нас ничего не было с этим человеком кроме нескольких встреч в ресторане...
-Не надо, Элла...
-Нет ты должен всё знать. – Она перевела дыхание. – Да, это я передавала ему нужные копии докуметнов, это я предавала тебя, и это я позволила ему увлечь себя во все эти любовные игры.
-Кто вас познакомил? – Роман осторожно пошёл к ней. – Юля?
Она промолчала, но и этого предположения уже было достаточно, что бы понять кто это был, кто мстил, кому из многих он мог мешать.
-Кто бы это не был – во всём виновата только я. – Она не отстранилась от него, когда он положил ей свою руку на плечо. – Ты можешь меня не прощать – я не заслужила этого, потому, что не знаю – смогла бы я этого не сделать.
Они молчали и он пытался поймать её взгляд, ему хотелось с любовью всмотреться в её глаза. Она не была вместе с этим человеком и от этого ему уже было хорошо и он ей верил, верил не сомневаясь.
-Он врал тебе, Рома и очень хотел, чтобы я соврала, очень – сам весь вечер звонил, просил через Юльку. - Она хотела прижаться к нему, но её держала какя-то преграда. Он сам притянул её к себе. – Я не смогла пойти на такую подлость. На такую ужасную подлость – я всё равно люблю тебя, я люблю Бога. Снова люблю.
Она задрожала прижавшись к нему, казалось, что она боится чего-то её окружающего, невидимого человеческому глазу.
-Зачем они хотели этого – ведь у них уже есть всё, чего они хотят. – Он погладил её.- Ведь это они с Юлькой – любовники?
-Да. – Она подняла к нему глаза. – У них ничего не получается с миссией.
-Как? – Он даже не удивился. – Ведь уже почти всё решено.
-Миссию на месте уже перекупает другой. Очень влиятельный человек. Их последняя возможность, что бы выиграть это дело – ты, сломленный и разбитый. Так как этот человек делает это ради тебя.
-Кто он? – От такой новости сердце Романа забилось сильнее.
-Лёшка Макаров. Тебе он тоже звонил – ищет тебя вторую неделю, но я всё это время врала ему, что ты в отъезде. Прости.
-А что он хочет?
-Подарок тебе сделать – подарить тебе твою миссию. Ему про твои проблемы Мюллер разболтал: ему Макаров месяц назад звонил – твой телефон и адрес спрашивал, а тот решил людьми влиятельными похвастаться, которые тебя скоро растопчат. А он их самих взял и растоптал. – Она замерла на его груди, а потом осторожно спросила: – Ты простишь меня?
-Я рад, простить тебя...
Дорогие читатели! Не скупитесь на ваши отзывы,
замечания, рецензии, пожелания авторам. И не забудьте дать
оценку произведению, которое вы прочитали - это помогает авторам
совершенствовать свои творческие способности
Поэзия : Школьные годы . - Николай Зимин Пусть даже если у жизни моей
Завтра останется несколько дней ,
В сердце и в памяти буду хранить
Годы , в которые мне пришлось жить .
Школьные годы – начало дорог .
Годы , где было так мало тревог .
Годы , в которые были с тобой
Молоды телом своим и душой .
