Сказки для взрослых или Вольный пересказ Святых Писаний - Книга стихов и рассказов. Скачать книгу в оригинальной упаковке и с фотографиями -
https://www.dropbox.com/s/cxqnm5art29o9uh/%D0%A1%D0%BA%D0%B0%D0%B7%D0%BA%D0%B8%20%D0%B4%D0%BB%D1%8F%20%D0%B2%D0%B7%D1%80%D0%BE%D1%81%D0%BB%D1%8B%D1%85.doc
Александр Грайцер
Сказки
для
взрослых
Вольный пересказ Святых Писаний
Сборник стихов и прозы
© Тель-Авив, 2013.
Предисловие
Сказка – ложь, но в ней намек, добрым молодцам урок.
Данный сборник предлагает вам стихи и сказки на темы жизни сквозь призму Святых Писаний. Это не богословие, но это и богословие. Это не теология, но одновременно и теология, выраженная не научным, а художественным языком. Эти произведения были написаны на Святой Земле, вероятно, поэтому они проникнуты библейским духом. Вымысел здесь соседствует с былью, а быль продолжается вымыслом.
Ищите и найдете (Мф.7,7).
Бог
Господь созиждет Царство Божье
На это страждущей земле
Он разрушает все, что ложно
А истину растит, как хлеб.
Он золото творит на пробу,
Переплавляя жизни муть.
Он вызывает из утробы
Младенцев, отправляя в путь.
Он сестрам раздает по серьгам:
Игрушки - детям, взрослым - суть.
Он милость подает всем бедным,
Богатым не дает уснуть.
Он очищает бриллианты
От каждодневной суеты.
Художник, Он творит таланты
Из злой превратности судьбы.
Так зло Он превращает в благо,
Им покрывая, как навоз
Наш мир. Подпитывая влагой,
Он тащит этот мир, как воз.
Он и на этот раз телегу
Из буйства грязи извлечет,
Опять накормит нищих хлебом,
Богатым даст Он разворот.
В крови и жертвах революций,
Он зло унизит и попрет.
И на обломках эволюций
Как роза, правда расцветет.
Камень истины
Камень, который отвергли строители, сделался главою угла.
1.
Гм.… Не знаю, поверите вы мне или нет.… Но однажды я нашел камень истины. На душе было тогда так паршиво, места себе не находил, а он лежал под деревом, ближе к обочине дороги. Нет, конечно, я не знал тогда, что это был камень истины. Но чем-то он меня привлек. Что-то неуловимое отличало его от других камней. Я просто почувствовал, это - то, что мне сейчас нужно. Я взял его на ладонь и поднес к глазам, чтобы лучше рассмотреть. Камень оказался прозрачным или почти прозрачным, и многогранным. Разными своими гранями он переливался на солнце и преломлял через себя свет.
Вообще-то, должен вам сказать, что я ничего не смыслю в камнях. И не могу определить – драгоценный передо мной камень или нет. Искусственный он или натуральный. Я еще ближе поднес камень к глазам и посмотрел через него на мир. Неожиданно, мир, который я увидел через призму камня, предстал передо мной совершенно в ином свете. Я был очарован красотой и величественностью открывшейся мне панорамы. Никогда раньше не видел я такой красивой природы. Небо, лес, солнце, трава, люди, животные, все-все было одновременно знакомым, виденным мной многократно, и в то же время совершенно иным, как будто бы все это очистили и освежили в самых ярких и насыщенных красках и оттенках. Этот камень обладал удивительной способностью очищать и освежать зрение, снимать с глаз пелену обыденности и насыщать полнотой цвета и света. Солнце было ярким, но оно не жгло при этом глаз, и на солнце можно было смотреть долго-долго.
Я осторожно повернул камень и посмотрел на мир через его другую грань. Неожиданно весь мир уменьшился до размеров игольного ушка, а сам камень стал таким тяжелым, что я согнулся и вскрикнул от боли, чуть было, не выронив его из руки. Я быстро отвел взгляд от камня, и он опять стал легким, почти невесомым. Я опять поднес его к глазам. И вдруг все увеличилось, как в увеличительном стекле, и я стал видеть мельчайшие подробности бытия, на которые раньше никогда не обращал внимания. Я увидел муравья под ногами, который самоотверженно тащил на себе ветку, в три раза по длине превышающую его самого. Невольно я залюбовался этим тружеником природы. Целеустремленностью, осмысленностью, красотой и гармоничностью его движений. В его маленьком тельце не было ничего лишнего, и я невольно сравнил его с собой – обрюзгшим, с отвисшим животом. М-да, сравнение было явно не в мою пользу.
У этого камня была удивительная способность делать то, на что я смотрел частью меня самого, как бы моим продолжением. А меня самого – гармоничной частью всего моего окружения, целого мира вокруг меня. Я не выпадал больше из него, а он – из меня и, казалось, будто нас связывает одна кровеносная система. Если я видел радующегося ребенка, меня самого охватывала необычайная радость. Но если я смотрел на чью-то боль и страдание, хотя бы обычной собаки, покалечившей ногу, все мое существо переполнялось болью и состраданием.
Я повернул камень еще одной гранью – и меня наполнила надежда. Надежда оказалась облаком голубого цвета, которое заполнило мои легкие при дыхании. И я понял, что, несмотря на все многочисленные беды, сопровождающие человечество, наверное, с самого начала его существования, все в конечном итоге обязательно кончится добром, хеппи-эндом. Что добро победит зло и зло исчезнет навсегда. Я посмотрел через еще одну грань – и меня охватил глубочайший покой и мир…. Еще одна грань – и во всем моем существе, начиная от глубин сердца и до ногтей и волос, зазвучала песня радости…
2.
Посмотрев на мир всего лишь через несколько из бесчисленного количества граней камня, я изрек философский постулат – «Существует множество путей познания истины». Откуда ни возьмись, возле меня появился мужчина и, дохнув на меня стойким запахом лука, закричал мне прямо в ухо, словно бы я был глухим, - «Нет! Есть только одна истина! И только один правильный путь! Все остальные пути – заблуждение»! Мужчина был по-прокурорски строг и не допускал возражений. Я сразу почувствовал себя не в своей тарелке, словно подсудимый на процессе. И мне стало стыдно, за то, что я только что сказал.
Но я все же попытался защищаться.
«Уважаемый, - начал я издалека, - возможно, что вы и правы, но как это определить? Или же я просто обязан поверить вам на слово, без всякого исследования»? Я посмотрел на своего оппонента в надежде получить ответ на свой вопрос. Но мужчина на меня уже и не смотрел, и что-то настойчиво втолковывал пожилой женщине, которая слушала его, раскрыв рот. Вероятно, он даже и не слышал моего вопроса, и я потерял для него интерес сразу же, как только начал возражать.
Зато возле меня уже стоял длинноволосый юноша.
- «Это вы только что сказали, что существует множество путей познания истины»? - спросил он. Я утвердительно кивнул.
- «А как же быть с утверждением Бога в Библии о том, что только Он есть путь, истина и жизнь»? - опять спросил он.
Мне захотелось дать ему камень, чтобы он тоже посмотрел через него и пришел к таким же выводам, что и я. Однако внутренний голос меня удержал.
- «Ты уверен, - сказал мне голос, - что этот юноша поверит своим глазам? К тому же, он может этот камень куда-нибудь выбросить. Не спеши выпускать этот камень из рук». Поколебавшись несколько секунд, я согласился с доводами внутреннего голоса.
- «А почему вы думаете, что Бог предлагает всем одно и то же»? – ответил я юноше вопросом на вопрос.
- «Но ведь Писание одно для всех»! – возразил парень.
- «И как по-разному все его понимают, - тут же парировал я, - три различные религии растут из одного и того же Писания и все никак не могут согласиться друг с другом»!
И словно бы в подтверждение моих слов, нас попыталась втянуть в свой спор троица разгоряченных людей, проходивших мимо.
- «Наш путь самый правильный! – авторитетно звучал бас толстяка в рясе, - Мы свято чтим традиции и вообще являемся исконной религией большинства»!
- «Что вы такое говорите?!! Где это видано, чтобы истина определялась большинством голосов?! - перебивает его полный энтузиазма молодой человек, - И разве ваши традиции и предания могут быть критерием истины? Вы заблуждаетесь столь же давно, сколь и почитаете их! Критерием истины является только Слово Божье»!
Третий спорщик не спешил высказывать свою позицию, но явно был заинтересован в том, чтобы довести собеседников до белого каления. Он искусно бросал свои реплики в адрес одного, то другого спорщика и его вид говорил сам за себя – «Ну-ка, ну-ка, кто из вас ловчее нанесет свой удар противнику? Тогда-то и станет ясно, чей путь правильный»!
- «Перестаньте сориться! – вскрикнул я, - неужели вы не видите, что вас провоцируют? Над вами смеются»!
Однако спорщики были настолько азартны и заняты спором, уже давно переросшим в ссору, так сильно хотели доказать друг другу свою собственную правоту и неправоту оппонента, что не обратили на мои слова никакого внимания. Каждый из них при этом держал меня за полу пиджака и пытался перетянуть на свою сторону. Третий иронически подыгрывал двум остальным, демонстративно и беспардонно поправляя воротник на моей рубашке.
3.
Вырвавшись от них, я пошел своей дорогой. А камень истины положил в карман. И в этот момент у меня возникло стойкое ощущение, что этот камень лежал в моих карманах и раньше. Например, тогда, когда я, будучи ребенком, задавал взрослым множество вопросов. Или когда я разбирал или ломал игрушки со жгучим желанием узнать, что находиться у них внутри. Или когда я дергал кошку за хвост, чтобы увидеть, как она реагирует. Тогда я искал ответы на свои многочисленные вопросы.
- «Куда же подевались все мои вопросы со временем? Неужели, став старше, я разгадал все тайны мироздания»? - спросил я себя самого. И тут же сам себе ответил -
« Конечно же, нет! Но у меня появилась ложная уверенность, что я знаю все, что мне нужно для жизни! Я так хотел выглядеть знающим и значительным в своих глазах и в глазах окружающих, что сам себя в этом убедил».
У дороги я увидел маленькую девочку, которая плакала навзрыд, в окружении группы взрослых людей. Девочка буквально кричала, а взрослые хлопотали возле нее и все никак не могли ее успокоить. Вероятно, я бы прошел мимо, даже не обратив внимания на эту плачущую девочку, как не обращаю внимания на плачущих детей чуть ли не ежедневно. Но этот камень…
Его присутствие делало каждое мгновение жизни, каждый эпизод в моих глазах таким многозначительным и непредсказуемым.… Более того, я почувствовал, что мне необходимо вмешаться в происходящее. От меня в этой ситуации очень многое зависит!
Еще не зная, что я буду говорить и делать, я пошел к девочке. По пути я внезапно понял причину ее слез. Мама запретила девочке кататься на качелях и вдобавок обидела ее, сказав, что она – капризный ребенок. Но мама не понимала, что препятствовала самой могучей страсти любого ребенка – страсти познания. И радости полета! Ведь ребенок для того и пришел в этот мир, чтобы познавать. А ему безжалостно мешают в главном деле его жизни, да еще и делают при этом виноватым! Явная несправедливость!
Взрослые стояли кольцом вокруг девочки, но все их утешения не действовали. Ведь они не понимали причины ее слез. Неожиданно даже для самого себя я протянул девочке свой камень. Девочка моментально перестала плакать. О, чудо! Взрослые посмотрели на меня, как на Бога, а девочка с сосредоточенным, поглощавшем все ее существо вниманием, принялась рассматривать камень. Спустя некоторое время она отложила его в сторону и с таким же вниманием принялась разглядывать подбежавшую к ней собаку. Я понял, что камень уже помог ей и больше он ей не нужен. Я же находился куда в худшем состоянии и мне он был нужнее. Я взял камень и пошел дальше своей дорогой.
4.
Но куда идти человеку, держащему в руке камень истины? Наверное, в Дом, на котором наречено ее имя. И я пошел в Дом молитвы.
- «Здравствуйте! – радостным голосом поприветствовал меня человек, стоящий при входе. - Мы счастливы видеть вас в Доме Бога живого! Проходите и садитесь, пожалуйста»! – пригласил он меня в зал, где уже было множество людей. Они оживлено переговаривались друг с другом, и у каждого в руках была Библия. Едва я сел на свободное место, ко мне подошел молодой человек с большой улыбкой и грустными глазами. Он пожал мне руку, похлопал по плечу и как бы мимоходом, спросил мое имя и фамилию, которые тут же записал в какой-то лист.
Запел хор. Все присутствующие встали и запели вместе с хором. Я не знал слов и мелодии гимна, который они исполняли, поэтому принялся рассматривать пришедших. У всех женщин на головах были платки, а мужчины были либо в строгих костюмах, либо просто в брюках и белых рубашках. Вероятно, поэтому все они казались словно бы на одно лицо.
«Да, - подумал я, - особым разнообразием в одежде тут не отличаются».
В этот момент пение закончилось, и за кафедру вышел проповедник. Он предложил всем помолиться и начал громко говорить слова молитвы. Все остальные стали повторять вслед за ним.
- «А теперь, - сказал после молитвы проповедник, - пусть каждый обернется к соседу и скажет ему – Я рад тебя видеть! Я люблю тебя! Ты правильно сделал, что пришел»! В зале началось массовое движение, шум отодвигаемых стульев и всеобщий гул признаний в любви.
Поскольку я не был уверен в соответствии этих слов моему отношению к этим, по сути незнакомым мне людям, я удержался от подобных деклараций. «Зачем лгать, да еще в таком месте», - подумал я. Однако не солгать, я вам скажу, было непросто. Я сразу почувствовал себя человеком, демонстративно противопоставляющим себя большинству, этакой белой вороной, чего в моих намерениях вовсе и не было. Представляете себе ситуацию - все любятся, а я как бы и не хочу. То есть, как бы выступаю против всеобщей любви. Это сразу вызывает подозрение окружающих. Проповедник за кафедрой уверенно вел всех присутствующих к намеченной цели, отдавая четкие команды, а я, словно бы, и не хотел идти, задерживая общее движение каравана и саботируя приказы.
Я вновь почувствовал себя виноватым, как и при общении с мужчиной, пахнувшим луком. Но, нащупав в кармане камень истины, я успокоился, и чувство вины прошло.
«А теперь попрошу вас открыть ваши Библии»! - и проповедник назвал номер главы и стиха. Зашуршали страницы, - проповедник специально дал время, чтобы все нашли нужное место. Поскольку у меня Библии не было, я вытащил из кармана камень истины и крепче сжал его в кулаке, приготовившись к различным неожиданностям.
Затем проповедник читал вслух отрывок из Библии, и все присутствующие внимательно смотрели в книги, некоторые даже водили пальцем по строчкам, наверное, проверяя, правильно ли читает проповедник. Закончив чтение, он сделал паузу и все удовлетворенно закивали головами, подняв их от книг. Видимо, проповедник не сделал ошибок в чтении, чем заслужил всеобщее одобрение. Затем он произнес довольно длинную проповедь на тему «Божья любовь к человеку», многократно прерываясь на коллективное чтение отрывков из Библии. От обилия пауз на поиски нужных мест в книге и от убаюкивающего шелеста страниц меня потянуло на сон. Однако усилием воли я отогнал непрошенного мною гостя. Некоторые же старушки уже спали.
Но многие прихожане делали записи в тетрадях, а женщина, сидевшая рядом со мной, записывала каждое слово проповедника, буквально стенографировала. Возможно, что потом она заучивала проповеди наизусть, поскольку многие из присутствующих, как я заметил, разговаривали друг с другом цитатами из Библии.
Честно говоря, проповедь не произвела на меня особого впечатления. Проповедник часто повторялся, и все время подчеркивал авторитет Святого Писания, будто бы кто-то из присутствующих этот авторитет постоянно опровергал. Но поскольку никто и не думал этого делать, то постоянные напоминания проповедника выглядели, как бы это мягче сказать, слегка искусственно. А может быть, он таким образом убеждал себя, сомневающегося? Или, как говорят болельщики на футболе, тянул время, рассчитывая на ничейный результат.
Затем, опять была совместная молитва, как в начале, с той лишь разницей, что проповедник призвал людей, кто хочет покаяться и пережить Божью любовь, выйти вперед к кафедре. Согласилось несколько человек, вышедших гуськом к сцене. Женщина, которая сидела возле меня и конспектировала, начала активно подталкивать меня локтем, чтобы я тоже вышел вперед. Но я твердо стоял на своем месте, ухватившись руками за спинку стула впереди меня.
Вскоре, после молитвы и повторного пения гимнов, собрание закончилось.
Все устремились к выходу. Дверь была узкая, поэтому образовалась огромная очередь. Пришлось ждать свой черед. Войти сюда было много легче, чем выйти отсюда. Наконец, протиснувшись сквозь толпу, я вышел во внутренний дворик храма и пошел к воротам. Неожиданно я услышал женский плач. Я обошел храм и с обратной его стороны увидел плачущую женщину в платочке, которая стояла возле решетки забора, обхватив его руками. Она рыдала горько и безутешно, и было такое впечатление, что она ищет выхода в заборе, но не может его найти. Я узнал в ней одну из тех, кто выходил к сцене на покаяние.
- Почему вы плачете? - спросил я ее.
- Бог меня не любит! – сквозь слезы выдавила она.
- С чего вы это взяли? – спросил я в удивлении. Но она меня уже не слышала, замкнувшись в своем горе.
5.
Мне захотелось поговорить об этом с проповедником. Но после собрания он был очень занят, и на мою просьбу поговорить, ответил, чтобы я приходил в другой раз. Я приходил к нему неоднократно, но он то отсутствовал, срывая наши договоренности, то в очередной раз ссылался на чрезмерную загруженность. Я терялся в догадках. Он, что, действительно так занят неотложными делами? А может быть, он просто не организован? Или не хочет меня видеть? Но почему?
Наконец, наша встреча состоялась. Видимо, он понял, что от меня не так-то легко отделаться, и решил принять нашу встречу, как неизбежное.
Я прошел в его кабинет, напоминающий офис директора какого-нибудь солидного предприятия. Мягкие кресла, телефоны, компьютер…. Он пригласил меня сесть за большой стол, с обратной стороны которого стояло его огромное кресло. Едва мы сели, он снова куда-то выбежал из кабинета. Затем вернулся минут через десять, извинился, что заставил меня ждать, но извинился как-то формально, не от души. Я посмотрел ему в глаза и попытался встретиться с ним взглядом. Но это оказалось невозможно – его глаза бегали туда-сюда в беспокойстве, и своими мыслями он, вероятно, тоже скакал с предмета на предмет, как кузнечик. За кафедрой он был одним - спокойным и рассудительным проповедником, а в кабинете за столом – другим - вечно торопящимся администратором. Но где же он был настоящим?
- Слушаю вас, - сказал он, усевшись, наконец, в кресло и тут же начав перебирать на столе бумаги.
Я протянул ему камень на ладони.
- Что это? – спросил он с подозрением.
- Камень истины, - ответил я.
Проповедника аж подбросило в кресле.
- Что это еще за камень истины?!!! Нет никакого камня истины!
- А это тогда что? – спросил я, указывая на камень.
- Откуда я знаю, что это? – раздраженно бросил проповедник. – Обычный камень, каких много валяется на дороге.
- Нет, этот камень – особенный. Он же теплый, живой! - ответил я, - Возьмите, попробуйте!
Проповедник инстинктивно убрал свои руки подальше. А его самого уже начинало трясти.
- Странно, что этот камень на вас так действует, - заметил я.
- Слушайте! – закричал на меня проповедник, - Я не верю ни в какую мистику! Вот вам истина! – проповедник достал из стола толстенную Библию и бросил ее перед моим носом так, как будто она ему смертельно надоела, и он хочет от нее поскорее избавиться. – Вот вам Слово Божье! Все остальное – от дьявола!
- Но это лишь книга, буква, - возразил я. - А камень – это плоть. Вы не можете строить на букве, - продолжал я, - все рассыплется. Чтобы буква стала Словом необходимо откровение. А чтобы Слово стало плотью, необходимо исполнение, не так ли?
Проповедник посмотрел на меня, как на сумасшедшего.
- Слушайте, вы уверены, что обратились по адресу? Что вам от меня нужно? – с интонацией мученика спросил проповедник.
- Да, собственно, ничего не нужно…. Так зашел, познакомиться, пообщаться, об истине порассуждать….
- Вы меня отвлекаете от дел! Я вам не какой-нибудь бездельник, вроде в…. – тут он осекся, выразительно посмотрев при этом на меня, - Мне работать надо! - Он встал из-за стола, приглашая меня последовать его примеру.
Мне не оставалось ничего другого, как тоже подняться.
- Ну что ж, спасибо за беседу, - поблагодарил я проповедника. – Спасибо, что хоть нашли для меня время. Но, видимо, права народная поговорка, - в чужой монастырь со своим уставом не ходят.
- Правильно! – обрадовался проповедник, - Библия – вот наш устав! Приходите к нам в собрание, будем заниматься с вами по Библии! – наконец, вспомнил он о своих пастырских обязанностях.
- Да уж спасибо! – ответил я, вспомнив о плачущей женщине, искавшей выход у ограды храма.
6.
…Огорчению моему не было предела. Какое-то горькое и гадкое чувство овладело мной и не давало возможности сосредоточиться. Будто бы я в чем-то замарался и никак не мог от этого отделаться. Я достал камень из кармана брюк и положил его во внутренний карман ближе к сердцу.
Неожиданно испортилась погода, небо затянуло беспросветной пеленой, и пошел холодный мерзкий дождик. Я поспешил по направлению к дому. Меня обогнал грузовик, обрызгав при этом с ног до головы грязью. Я грязно выругался по адресу водителя. И сам себе удивился. Ведь я, вообще-то, не матерюсь.
Прошло несколько дней. За это время я стал раздражительным и нервным. Все, за что бы я ни брался, валилось из рук. Я бил тарелки и ломал предметы. По ночам я плохо спал. Пища, которую подавала мне жена, была безвкусной или, наоборот, слишком острой. Я был основательно выбит из колеи.
Через месяц жена сообщила мне, что у меня испортился характер, и она уходит от меня. Потому что жить со мной стало невозможно. И действительно, я обнаружил, что во всем я теперь вижу только плохое и не замечаю хорошего. Но самое главное – камень. Он уже не отвечал мне, и, казалось, совершенно потерял свои удивительные свойства. Следом за той несчастной женщиной, я уже готов был говорить – «Бог меня не любит»!
Что я только не делал с этим камнем. Подносил его к глазам, смотрел через все его грани, молился к нему, умолял ответить мне, объяснить, что происходит? Наконец, положил его на самое почетное место в доме, сделав что-то вроде алтаря, и пытался задобрить его разными приношениями. То дарил ему цветы, то ложил перед ним ломтики яблока и лимона. Но камень молчал. Камень умер. А может, это умер я? Но почему?
Однажды меня посетила мысль, что всему виной мой камень. И от него нужно поскорее избавиться. И не просто избавиться, а вернуть именно на то место, где взял его. Немедленно я пошел под то злополучное дерево при дороге, под которым нашел камень.
Придя на место, я взял камень в руки. Он был теплый и сухой, несмотря на то, что дождь падал на него. И вообще, камень вдруг стал подавать признаки жизни. Я приложил камень к сердцу и почувствовал, как оно запульсировало в такт с сердцем камня. Я начал плакать. А может, это просто дождь тек по моим щекам….
Не знаю, сколько времени я простоял так. Я знал, что разлучаюсь с другом, которого, может быть, больше никогда уже не встречу.
- «Камень, - сказал я ему, - Я люблю Тебя! И любил всегда. Даже когда ничего не знал о твоем существовании»!
Я поблагодарил его за все, чему он меня научил, и за все, что показал. Затем я поцеловал камень и бережно положил под дерево.
И сразу перестал лить дождь. Солнце выглянуло из-за туч и на душе стало так легко и радостно.
- «Теперь ты – камень! - услышал я в своем сердце. – Камень истины. Помни об этом».
И я все понял! Теперь этот камень должен поднять кто-то другой! Если я присвою его себе, то никто другой не сможет найти его! Никто другой тогда не сможет пройти с ним путь, который прошел с ним я! Потому что этот камень – единственный во всем мире! Такого больше нигде нет!
Я должен был отдать его, отпустить от себя! И не присваивать его себе! И лишь отдав этот камень, самое дорогое, самое лучшее, что у меня было, фактически отдав лучшую часть самого себя, я смог принять от него Его характер и силу. Его образ и подобие. Его критерии и Его мудрость. Все-все, что этот камень отдавал мне в виде знаний, стало моей сутью, когда я вернул это все Ему, отпустил от себя. Потерял и приобрел!
У меня больше нет этого камня. Но я сам стал, как этот камень! Больше того, я стал видеть, как много людей вокруг меня похожи на этот камень! Мы все - из одного камня! Из этого камня! Боже Мой, что происходит?!!! Куда ни гляну, везде Ты!!!
Я пошел к теще и поблагодарил ее за чудесную дочь. Затем я вновь признался в любви моей дорогой женушке и сказал, как она прекрасно готовит! Мир вокруг меня ликовал и торжествовал в своей бесконечной правоте и любви! Я снова жил, и жизнь была прекрасной!
Квинтэссенция
Когда-то при начале дней
Я был беспечным и веселым.
По лужам я гонял гусей,
Хвосты выкручивал коровам.
Любил на велике гонять
По гарнизоновской бетонке,
И воду языком лизать
Из соски уличной колонки.
Такою сладкой была жизнь,
Что я в блаженстве и не ведал,
Зачем об этом говорить?
Зачем стихи писать об этом?
То было Царствие из рос,
Что выдавалось всем авансом,
Им я питался, им я рос,
Покуда был слепым засранцем.
Потом прозрел я, став чужим.
И видел я подвох повсюду.
Тогда я много говорил,
И в тех словах была остуда.
Болезнь прокралась изнутри,
Я был печальным, хоть фартовым.
И в море вышли корабли
За неожиданным уловом.
То было Царствие из ос.
И в зной переходило утро.
Там я окрепнул и подрос,
И начал свой искать там путь я.
Искал я счастья много лет.
И, кажется, искал напрасно.
Пока один большой поэт
Ни внес в меня большую ясность.
Он объяснил мне, что почем.
И рассказал, что есть Создатель.
Поэт был послан вещим сном.
Он был мне в жизни указатель.
Создатель вышел ко мне Сам,
Разворошив мою обитель,
Суд произведши по делам,
И мне сказав, что есть Спаситель.
И за руку к Нему подвел,
Нуждающегося в спасеньи.
То было Царство Божьих слов
И Царство всех благословений.
Я был там много - много дней.
И было мне легко и чудно.
Но я хотел уже скорей
Опять туда, где было трудно.
И оказался я на дне,
И преисполнился страданий
И это было Царство змей,
И Царство древних заклинаний.
И вышел я опять вздохнуть
Животворящего озона.
Таким был мой тернистый путь.
Такими выдались резоны.
Искания
Я долго ключ вставлял в замок,
И потом долго открывал.
Замок - это, конечно, Бог.
А ключ - как я Его искал.
Ходил я к ключнику Петру,
Но он тогда уже ушел.
Ходил по внешнему двору,
И никого там не нашел.
Мне запах ладана слегка
Приятно голову кружил.
И штукатурка с потолка
Разваливалась на куски.
Там был какой-то странный поц.
Он что-то долго говорил.
Ногами он мне все в живот
То ль бил, а то ли так любил?
Внушая, что совсем не здесь
Искать мне следует вообще.
Я обошел десятки мест.
Я все искал Его везде.
Потом искал Его в любви
К Писаньям и преданьям дней.
Я видел там Его следы,
Но это была только тень.
Я был у храмовой стены, -
В Израиль я взошел за Ним, -
Я исписал Ему листы,
Но это был один лишь дым.
Я обошел десятки мест,
С толпою и наедине
Я все излазил здесь окрест.
Нашел я Бога на кресте.
Лестница Иакова
Знаете ли вы о том, сколько лестниц есть на белом свете? Маленьких и больших, широких и узких, важных и малозначимых? Сколько есть роскошных парадных лестниц в королевских дворцах, а сколько замызганных, покрывшихся паутиной лестниц, ведущих в какой-нибудь подвал или на чердак, двери которого давно уже заржавели? Сколько есть пожарных лестниц, стремянок и просто лестниц в подъездах?
Конечно, такой информацией не владеет никто, даже самое совершенное статистическое управление. Потому, что она никому не нужна. Ну что с того, если вы будете знать, сколько на свете лестниц? Вам же от этого будет ни холодно, ни жарко. Не так ли? Да и обо всех лестницах знать просто невозможно. Но вот одну лестницу вы знать обязаны. Потому что она имеет к вам самое непосредственное и близкое отношение. Такое близкое, что ближе и не бывает. Каждый день вы поднимаетесь по ней или спускаетесь, отрешенно сидите на ее ступеньках или прыгаете по ним с детским восторгом. Или идете спокойным размеренным шагом по своим обычным делам. Это лестница Якова. Слышали про такую? Фактически, эта лестница – мать всем остальным лестницам. Назвали ее так по имени человека, который однажды увидел ее во сне. Об этом есть упоминание в Библии – «вот лестница стоит на земле, а верх ее касается неба, и вот Ангелы Божьи восходят и нисходят по ней…».
Это лестница, по которой человек взбирается и спускается всю свою жизнь. Вот так: вверх – вниз. Вверх - вниз. Но, несмотря на то, что все ходят по этой лестнице, никто толком не знает – сколько на ней ступеней. Да и расстояние между ними все время разное, вибрирующее, что ли?
Вот, например, первая ступенька. Она подобна крику новорожденного, вещающего миру о своем пришествии. Это – начало. И тут же, рядом, чья-то последняя ступенька. Это - конец. Или вот - первый шаг. Такой нелегкий и опасный. На этой ступеньке все, как правило, спотыкаются. И пускай, этот шаг сделан еще не самостоятельно, да и по горизонтальной, а не по вертикальной поверхности, но все равно это шаг вверх, навстречу достижениям и победам, познанию и открытиям!
А вот, к примеру, ступенька под названием «Детский сад». Для меня она была очень трудной. Мама рассказывала, какие истерики я закатывал, когда она приводила меня туда. Я хватался за мамину руку, всем телом повисая на ней, руками, ногами и даже зубами пытаясь удержаться в теплом и заботливом мире маминой любви. И выражая свой гневный протест всему остальному миру!
Но жизнь неумолимо ведет по новым и новым ступеням. Школа. Первый звонок и первая учительница. Боже мой! Когда это было? Что я чувствовал в тот момент? Что понимал? Память закрывает предо мной свои кладовые. А ключа – нет. Где-то потерял.
А вот на этой ступеньке хотелось бы остановиться подробнее. Первая влюбленность. Драгоценная моя девочка! Ты слышишь, как бешено колотится мое сердце? О тебе, тебе одной, сосредоточены все мои мысли и желания. Только тобой живу. О встрече с тобой мечтаю денно и нощно. Увидеть тебя – мой насущный хлеб. И мечта! И ничто другое больше не значит в этом мире! О, сила любви, способная поглотить всего человека и растворить его в себе без остатка! Ты такая живая и близкая в юности! Ты такая доступная молодым сердцам!
С первой влюбленностью пришло первое стеснение и робость. Первое неумение выразить свои чувства. Отсутствие храбрости рассказать о них. Тебя, моя несравненная, я полдня ждал после уроков за школьным садом, где ты обычно возвращаешься домой. Подбирал слова и репетировал. Но ты пошла в тот день другой дорогой. А после рассказать тебе о своих чувствах не смог. Все не мог выбрать подходящий момент. Все не решался подойти.
Первое отступление. Первое предательство своих чувств. И первая трусость. Это тоже ступеньки по лестнице. Только, наверное, не вверх, а вниз. За которые бывает очень стыдно. Но ведь и они для чего-то необходимы.
Куда же человек идет по этой лестнице? Какая цель его земного путешествия? Ради чего он проходит эти многочисленные ступени, которые приготовила ему жизнь?
А вот ступень разочарования. Вторая. Третья. Следом за ней - ступень жестокости и злобы. Или - хитрости и коварства. Когда человек не может, не умеет справиться со своими проблемами, он скатывается по этой лестнице вниз. Именно там, внизу, ты начинаешь видеть, что никто в этом мире никому не нужен. Что все держится на корысти, на зле. Обмани ближнего своего, иначе он обманет тебя. Ты дошел уже, доехал и дополз до самого низа и дальше лестница заканчивается. Там, под ней, открывается бездна! Бездна, из которой уже нет возврата! И здесь, держась из последних сил окровавленными сбитыми руками за эту конечную, конченую ступень, ты говоришь этой жизни - подлой, злой, ничтожной и бессмысленной, - нет! Я не хочу так жить! Я не хочу больше жить! И это твой самый лучший, самый высший, самый сильный и самый человечный протест! Это последний крик твоего растоптанного достоинства! И ты разжимаешь пальцы…
И вдруг – Чудо! Будто на скоростном лифте тебя взмывает высоко вверх чья-то рука. Туда, к обратному концу лестницы. Туда, где уже никуда не нужно идти, ни за что не нужно бороться и где уже не нужно сдавать эти бесконечные жизненные экзамены и зачеты! О, Боже, как там хорошо! Замечательно! Ты видишь, как все там красиво, разумно и мудро устроено. Какие благородные люди тебя окружают. Как они к тебе добры и внимательны! Ты видишь, что там всеми правит любовь!
Лифт – это хорошо! Вжик – и ты уже на самом верху. И главное, не нужно прикладывать никаких усилий. Одно только движение пальца. Но в таком способе подъема таится очень серьезная опасность. Сколь быстро ты взлетел наверх, столь быстро можешь и упасть оттуда! Почему? Да очень просто. Потому что подъем на этом лифте для тебя не стоил ни копейки. За тебя заплатил кто-то другой. А значит, ты и не можешь оценить сделанного для тебя, по достоинству. И дорожить этим, как следует, ты тоже не можешь.
А вот когда ты сам поднимаешься по лестнице, беря с боем ступень за ступенью, оплачивая каждую из них своим потом, кровью и нервами, ты пишешь свою биографию. Ты проходишь свой путь! Ты становишься человеком!
Вы, конечно, не подумайте, будто я такой неблагодарный. Я отдаю должное лифту. Он поднял меня в свое время, в отчаянное время, когда вопрос стоял о жизни и смерти! И если бы не он.… Вообще, он так много сделал для меня! Спас от верной смерти, указал правильное направление движения и показал цель! Более того, он вдохнул в меня новые силы. Я ощутил радость полета и пережил незабываемые ощущения! Наконец, благодаря лифту, я увидел, что лестница ведет меня в небо! Но она меня ведет! А лифт - везет на себе. В этом - различие. Вообще, лифт придумали люди, уставшие ходить по лестнице. Но для того, чтобы придумать его, им пришлось заплатить свою цену. Избить ноги о ступени. Они сделали доброе дело, но какой ценой!
В любом случае, лифт есть лифт! И спасибо за него! Однако никакой лифт никогда, запомните это, не заменит собой эту лестницу! До тех пор, пока рождаются в этом мире дети и пока умирают в нем старики, эта лестница будет незыблемо стоять на земле, упираясь своею верхушкой в небо. Лифт отдельно, и лестница отдельно! Рядом. Вместе. Дополняя друг друга. Но при этом отдельно! Без перекладывания друг на друга своей личной ответственности! Люди, злоупотребляющие помощью ближних, становятся аморальными. И слабыми...
И поэтому, побывав на самой вершине, куда тебя поднял лифт, ты вновь спускаешься вниз, чтобы вновь подняться и утвердить свое право на каждую ступеньку этой лестницы. И снова бой, покой нам только сниться! На каждой ступени ты испытываешь колоссальное сопротивление тьмы! Вот ступень свободы. Тысячи различных обстоятельств, людей, коллективов и организаций, да целый мир атакует тебя на этой ступени, пытаясь выбить тебя с нее! Лишить тебя того, что дает тебе чувство собственного достоинства и самоуважения, радость творчества и ощущение полета! Множество обманщиков под самыми разными именами убеждают тебя в том, что она тебе уже не нужна! Что ты ее уже имеешь! Но если они лишают тебя при этом ответственности, то знай, что твою свободу просто украли!
Чем выше поднимаешься ты по этой лестнице, тем свободнее становишься! Свобода – незыблемый критерий истины! Ее вечная и сияющая ступень!
А вот, на ступени любви, твою любовь вновь разбивают тысячи злоб и несчастий, разъедает ехидна раздражения и ржавчина бытовухи! А вот, на ступени братства тебя ожидают легионы предательств и непониманий! На ступени оправдания – тысячи обвинений! А на ступени веры под тобой обрушиваются всякие опоры, и дальше ты поднимаешься только по невидимым ступеням, ступая по небесной лестнице на ощупь!..
Каждая взятая тобой ступень является надежной, крепкой вехой на твоем пути и выработанной чертой твоего характера. Так закаляется сталь! И если ты вдруг упадешь на низшую ступень, ты всегда сможешь подняться снова, потому что ты уже прошел этот путь! И ты знаешь, как его пройти вновь и вновь, если потребуется! И помочь пройти его другим! Ты прошел все ступени, и вынес все уроки. Ты сдал все свои экзамены! И ты понял все, что должен был понять.
И вот здесь, на ступени понимания, ты внезапно постигаешь главный урок этой лестницы - ты начинаешь прозревать, что любишь ее! Эту лестницу Якова, со всеми ее неожиданностями и приключениями, взлетами и падениями, горем и радостью, разочарованиями и открытиями, победами и поражениями! Ты так устроен, что не можешь любить и понять ничего из того, что дается тебе даром. Лишь только то, во что ты вложил себя! За что отдал свой труд и силы, отдал хотя бы частичку самого себя! За что ты заплатил своей кровью и потом.… И даже помощь ты способен оценить только тогда, когда стал нуждаться в ней.
Величина твоей жертвы определяет и величину твоей любви. Здесь, на этой ступени, ты узнаешь, что эта лестница держится на крови. Эта лестница держится на жертве. Эта лестница держится на любви. И этот закон вечен!
…Как много лестниц есть на свете. Но в этой, лестнице, ведущей в небо, нет ни одной лишней ступеньки….
Цикл «РОЖДЕНИЕ СЛОВА»
Непорочное зачатие
Слово сердца нагое, стыдливое
И от страха немое и лживое, -
Взять, набраться отваги,
И высвободить, -
Предоставить бумаге
На исповедь.
А потом, постепенно, без суеты,
Взять и выправить слово
До прямоты
И отправить, как парус,
Его по волнам
За любовью и верой, -
И выплывешь сам.
А потом,
Если это тебе суждено,
В бело-девственном чаде
Возникнет Оно
Словно бабочка, кокон пробьет
И поймешь –
Непорочно зачатье
И призрачна ложь.
Видение
Камни и песок в глазах.
Как слепой, я вижу мир.
Растворяются в слезах
Солнце и луна, как жир.
Я уже услышал гром
И уже увидел дым
Ярко-красным кулаком
И воротником седым.
А затем я видел меч.
Меч, который меня спас.
Для давно остывших свеч,
Для давно ослепших глаз.
Меч блестел, как яркий свет,
Занесен на день и час,
Где сразятся жизнь и смерть,
И умрет один из нас.
У колодца самарянки
Повстречался раз мне
На одной из дорог
Кто? – Вы только подумайте -
Сам Господь Бог!
У Него я спросил, -
Где находишь ты,
Вне меня
Или Ты обитаешь внутри?
Он ответил мне так:
- Обитаю Я в том,
Кто меня в свое сердце впустил,
Как в свой дом.
Чьими глазами на мир
Я смотрю,
Языком – Говорю,
А рукой – Повожу.
И кто любит Меня
Больше всех остальных
От Меня получает
Любовь за двоих!
- Как Тебя полюбить?-
У Него я спросил.
Он всего лишь…
Воды
У меня попросил.
Спасение
Он отвергает брагу помутнений
Тупых от напряжения голов,
Он, как вино,
Пьет веру песнопений
Из пересохших, раскаленных ртов!
Он одаряет чудом,
Как сосудом,
До времени
Стоящим на верху,
Как будто тебя кормят
Манной с блюда,
И не поймешь, зачем и почему?
И я пою,
И чудо воскрешенья
Вошло в меня,
Как в кожаный мешок,
И стал хмельным я
От благодаренья
И легким от восторга,
Как пушок.
И мягко
Опустился я на землю,
Чтобы принять назначенный удел.
И тихо растворился
В повседневном.
И кажется,
Немного оробел.
Призвание
Он пульс кует, как колокол
Молотобоец в сердце.
Он раскаляет молоты
О камни иноверцев.
Не зная в кузне огненной
Простоя ни минуты,
Что хочет Ангел проклятый
Все доказать кому-то?
Я знаю, кто это во мне
Кует свою победу.
Тот, Кто распят был на кресте,
Чтобы я шел по следу.
Путь
Любил я жечь свечу напрасно.
Смотрел все, как она горит.
Свеча сгорела и погасла
Тогда я начал говорить.
Слова, как свечи пламенели,
Иглой прокалывая грудь,
И ощущая жженье в теле,
Я начал свой небесный путь.
И как слепец, я шел на ощупь,
Теряя праведную нить,
Я шел не раньше, и не позже,
И как блаженный, жаждал пить!
И вот, пришло на память Слово.
Пришло ко мне и говорит –
Ты взял то Слово от другого,
Ты понял, как Оно горит!
И понял ты, что не напрасно
Свеча горела для тебя.
И понял ты, зачем погасла
Свеча, сгоревшая дотла.
Осень
Осень золотая
Прячется в саду
Птиц небесных стая
Тает на лету.
Облетают листья,
Отлетают сны.
Нет готовых истин
До святой поры.
И проходят годы,
И уходит век
В сумерки природы
И в теченья рек.
Обретая тайну,
Сад без листьев лыс –
Есть ли в этом крайний
И последний смысл?
И когда навеки
Обретут слова
Мысли, человеки,
Море и земля,
Птицы, горы, травы,
Реки и мосты?
Если будут правы,
Будут и чисты.
Ход нелегких чисел,
Рой тревожных слов,
Как коктейль из листьев
В запахах садов,
Так меня наполнил,
Напоил меня,
Что теперь не помню –
Небо, где земля?
Напутствие
Ничто не проходит бесследно
И не исчезает в золе,
Покуда кричит худо-бедно
Петух на вишневой заре.
И ты не окончишься в Боге,
За жизнь отвечая сполна,
Покуда в конечном итоге,
Не выплачена цена.
Но если платить ты согласен,
То не обращайся назад.
Большой занавеской атласной –
Смотри, - наступает закат!
Закинь свои неводы в небо
И выуди на заре
Краюху Христового хлеба,
Чтоб только хватило тебе!
Мертвая рыба
Какой-то непонятный предмет плескался в морских волнах недалеко от берега, выкалывая ослепительным светом мои глаза. Я сидел на камнях мола, откуда рыбаки забрасывали свои удочки. Вначале я подумал, что это была блесна. Но когда волны приблизили ее ко мне, я увидел, что это была мертвая рыба, плывущая брюхом кверху. Ее белое брюхо превосходно отражало солнечный свет. Гораздо лучше, чем все остальное – вода, камни, песок… Оно было словно зеркало, ба, даже лучше чем зеркало, потому что зеркало – прозрачно. А брюхо у рыбы было белым-белым, как само солнце в зените!
Все мертвое без остатка отдает весь свет, который получает извне, - подумал я. Себе не оставляет ничего. А вот, живое, наоборот, поглощает свет – энергию жизни. И вовне отдает куда меньше, чем получает. Я вот, например, получаю гораздо больше добра, чем отдаю окружающим. Значит, я – живой! А люди почему-то называют это эгоизмом.
Волны приблизили рыбу ко мне, вероятно для того, чтобы я смог ее лучше рассмотреть. Рыба лежала на гребне волны, как на подушке, плавно покачиваясь в такт музыке моря. Мертвая рыба - существо несамостоятельное. Всецело зависит от воли волн. Нырнуть на глубину она уже не может. Да даже вот на крючок рыбаку попасться не в состоянии. Совершенно беспомощна! В отличие от моего знакомого Юрки, который вечно попадает в какие-то истории.
Вот вчера, например, он опять схлестнулся с Любой. Ну не может он спокойно смотреть на ее кипучую деятельность! Все что она ни делает, вызывает у него протест. И то, как она начинает занятия в нашей домашней группе, приказным тоном поднимая всех на молитву. (А начинает она именно в тот момент, когда между присутствующими завязалась интересная беседа и кто-то рассказывает важное свидетельство или историю, произошедшую со знакомыми).
Раздражает его, как Люба, совершая разбор Библии, с усердным видом читает по тетради законспектированные тезисы воскресной проповеди пастора. «Это же нужно умудриться, чтобы так скучно говорить о Боге! – комментирует он, - ну, ни одной своей собственной мысли, ни одной своей естественной эмоции! Да она у кого хочешь, отобьет всякую охоту читать Библию и думать о Боге!»
А вот в последний раз вообще был финиш. Юрка пригласил к нам на группу одного своего знакомого. Так Люба этого знакомого выгнала с собрания! И за что? За то, что он посмел высказать свое собственное мнение, идущее вразрез с мнением Любы! Вообще, этот Юркин знакомый - видно, что человек неверующий, а разговор зашел о политике. Люба говорит о Президенте одно, а он – другое. В этом она усмотрела подрыв ее авторитета и власти, установленной Богом!
Пришлось и Юрке вместе с ним уйти. А иначе, что бы этот знакомый подумал обо всех верующих? Пригласили в гости, где потом охаяли, да еще и выгнали восвояси! Так что правильно Юрка сделал, хотя Люба и сказала ему в след, что он – предатель.
И почему именно такие люди, как Люба, всплывают на руководящие посты? Почему именно ей удается найти общий язык с пастором, а не, допустим, Юрке. У нее что, с пастором полная тождественность в мировоззрениях?
Хотя, между нами говоря, таким людям, как Юрка в нашей церкви делать нечего. У него на все есть свое собственное мнение. А это, знаете ли, в церкви не приветствуется. Да и где такое вообще приветствуется? Если знаете, подскажите?
Где нынче нужны люди думающие? Те, кто не будет спешить говорить свое «аминь» на каждый призыв c руководящей трибуны. Те, кто не станут во всем соглашаться с пасторским ставленником – Любой, послушно «проглатывая» все, что она скажет или сделает! Где, я вас спрашиваю, нужны такие люди?
В школе они не нужны! От них головная боль учителям. На производстве – тоже! Там начальства, требующего, чтобы ему смотрели в рот, также полно. В армии – тем более от таких людей одни неприятности. Ослабление обороноспособности страны! Вместо того, чтобы выполнять приказы, они их критикуют и обсуждают.
Вот и в церкви они тоже на подозрении. И тоже не ко двору. Потому как не идут в ногу со всеми. Когда пастор велел всем на выборах мэра голосовать за одного, верующего в Бога, кандидата, Юрка, единственный в церкви, выступил против и сказал, что не будет голосовать за него. Почему? Да потому что каждый должен голосовать так, как подсказывает ему совесть, считает Юрка, а не так, как подсказывает пастор!
И что получилось в результате? Прошел-таки тот кандидат большинством голосов в меры. Сел на городской трон. Несмотря на Юркин протест. А через полгода проворовался и сбежал. Ныне в розыске находится. Вот вам и верующий в Бога кандидат!
А Юрку тогда, перед выборами, чуть ли из церкви не исключили. Объявили бунтарем и врагом креста Христового...
А помните, как пастор узаконивал украиноязычие в церкви? Весь город тогда прямо очумел. Срочно все переводили на украинский язык – названия улиц, вывески магазинов, школьные программы и учебники…. Даже по городскому радио запретили крутить русскоязычные песни! А горсовет во главе с новым мэром издал специальное постановление – « О защите звукового середовища от иншомовной вульгарной писни». Типа, все, что иншомовное, то вульгарное, а что не вульгарное, то обязательно наше, украиньске. И пастор наш вот тоже решил тогда не отставать от моды! Иначе, сказал он, нас не поймут. Все в церкви, потребовал он, должны говорить на украинском языке, а проповеди так вообще – только на украинском!
Юрка единственный, кто вступился за русскоязычных в церкви. Сказал, что им будет трудно понимать проповеди на украинском, да и говорить на мове умеют далеко не все. Что же им останется, молчать?
И вообще, - утверждал Юрка, - нельзя ставить язык выше достоинства личности. И по языковому признаку заниматься дискриминацией людей. В городе сейчас лишают работы и медицинской помощи тех, кто не знают мовы. На русском языке стало опасно разговаривать! В транспорте к человеку могут запросто прицепиться, а то и побить! И кому, как ни церкви следует поднять свой голос против этих безобразий! Да разве Юрку послушают?!!
Пастор вон специально проповедь прочитал по городскому радио на тему – «Язык – источник и основа бытия нации». На украинской мове, разумеется.
Вдумайтесь только: язык - источник Бытия! Язык, а не Бог!!! Вот такой у нас пастор-языковед. Блин…
А ведь все это действительно есть, я сам свидетель! В школе, где учиться мой сын, выгнали преподавательницу русского языка, за то, что она не говорила на мове! А моему соседу отказали в приеме в больницу на том основании, что он обратился к врачу на русском языке! Да меня самого на улице постоянно оккупантом называют за то, что я по-русски разговариваю.
«Не по-христиански все это!» – говорит Юрка. Говорит, и статьи пишет в газеты, и борется! Хотя сам Юрка прекрасно знает соловьиную мову. Не то, что я. И мог бы спокойно жить, без всяких проблем, при националистах. А вот не может он так, спокойно. В том-то и дело! Из всего проблему сделает на свою голову.
Что же получается, вся жизнь устроена против таких людей? Но именно они в конечном итоге и оказываются правыми! Не то, что эти мертвые рыбы! – я опять взглянул на рыбу, сверкавшую своим ослепительным брюхом. Мертвое, оно потому и мертвое, что ничего не перерабатывает, не пропускает через себя, не протестует, и ничего не отстаивает. А просто плывет себе по течению. И в ус не дует!
Мертвое потому и мертвое, что помочь никому не может! А Юрка может! Вот когда мне срочно понадобились деньги, нужно было заплатить квартирный долг, иначе отключили бы свет, газ и воду, только Юрка один и помог. Ни пастор, ни лидер домашней группы, ни церковь, когда я чуть ли ни на коленях просил, не откликнулись. Хотя, что им стоило, при пасторском достатке и богатстве церкви! А Юрка, несмотря на то, что у него самого трое детей, - откликнулся!
Я у него потом спросил – «Как же ты сам выкрутился?» А он мне в ответ, - «Ничего, Бог помог, нашел одну подработку».
Жалко, что таких, как Юрка, мало в жизни! И они практически ничего не решают. А то зажили бы мы все припеваючи, как у Бога за пазухой!
Представляете себе, не было бы тогда в мире ни несправедливости, ни жадности, ни страха! А лишь дружба, взаимовыручка и преданность! Но большинство людей, увы, другие, они - мертвые, как эта рыба. Да вот хотя бы у нас в церкви.
Я вновь посмотрел на мертвую рыбу, которую уже почти прибило волной к моим ногам и мне захотелось пнуть ее в сердцах и отбросить от себя подальше! Мертвая, она скоро разлагаться будет. Вон уже воняет.
И что это за неестественный свет она отражает своим брюхом? Какой-то неживой свет. Мертвый свет! – осенило меня. Мертвая рыба может отбрасывать только мертвый свет! Свет, который не может греть! Свет, который лишь слепит глаза и мешает воспринимать действительность в истинном свете. Мертвый свет – неправдоподобно яркий свет! Словно бы вызывающий, кричащий – смотрите все на меня, я – самый яркий! Я – самый правильный! Противно, брр…
А завтра вот у нас членское собрание. Юрку собираются исключать из церкви. И хотя пастор уже все давно решил, собрание все равно нужно. Для видимости. Мол, у нас все люди решают. Якобы, демократия!
И голосование тоже будет. Все, конечно, проголосуют, как пастор решил. Такое уже не раз было. А кто же против пастора пойдет? Один Юрка, да и то в последний раз.
Я тоже буду против Юрки голосовать. Спросите – почему?
А что я один могу? Плетью обуха не перешибешь! Разве мой голос что-то решит? Все равно Юрку исключат, так зачем же я буду неприятности себе создавать? Я же не Юрка! Не правда ли? А вы-то как считаете?..
Цензура
Все палачи одной породы:
Кто душит слово - душит жизнь.
Хоть не нужны они природе,
Но цепко держаться за жизнь.
Цензура - ложь и смерть для духа.
Хоть рукописи не горят,
Но можно подтереть насухо,
Подправить, вырезать, убрать.
Цензура - это безвременье.
Так получилось - впопыхах
Лишь слово лжи сказал священник -
Две тыщи лет народ в бегах.
"Он - не воскрес, обманщик этот" -
Промолвил весь Синедрион.
Хоть стражники сказали - "Где там,
Он и воскрес,
Он и спасен.
Мы видели, как Ангел Силы
С пещеры камень отвалил,
Как путы разорвал могилы,
И воскресил, и отпустил.
Как вышел из пещеры странник
Ладони к небу как поднял,
Мы слышали, как утром ранним
Он к Богу громко восклицал -
"О, Мой народ, жестокосердный!
Зачем ты выбрал этот путь?
Ты в плен пойдешь, как раб неверный,
Ты будешь падать и тонуть,
Тебя возьмут за пейсы чорны
И будут по земле влачить,
И грязью мерзкою отборной
Обмазав, будут ей кормить.
Потом тюрьма, потом кайданы,
Тысячелетья пустоты.
И только палачи и страны
Получат за тебя кресты.
Но Бог не внемлет. Но повсюду
Тебя Я долго буду ждать.
Тебя люблю и не забуду.
Мне много есть тебе сказать".
Рыбалка с Иисусом
Работа кажется мне милой,
Когда с утра мне рифма прет,
И сеть мне напрягает силы,
И рыба крупная идет.
На маленьком своем баркасе
Я выйду в море поутру
И даст мне Бог немножко счастья,
И я опять не утону.
На мили отойдя от суши
На пустотрюмном корабле,
Опять увижу я Иисуса,
Босым идущим по воде.
И сеть свою опять закину
По Слову, что Он говорит
Или по жесту руки длинной,
Иль по движению ресниц.
И сеть опять забьет в экстазе,
Наполнившись живой плотвой.
И жизнь раскроется как кладезь
Богатством смысла и игрой.
Вот сеть трещит от наполненья -
Не мерою мне Бог дает
И торжества, и вдохновенья,
И утешенья от забот!
И, накормив, пойдет Он дальше.
Немало у Него забот,
Чтоб землю продвигать на марше,
Вписав в небесный поворот.
А я опять возьмусь за швабру,
В ведро опять налью воды.
Я тут - простой уборщик как бы.
До воскрешения земли.
Трибуна
"Вот пост, который Я избрал:
разреши оковы неправды, развяжи узы ярма,
и угнетенных отпусти на свободу." (Исайя 58,6).
Я поднялся на трибуну. Собственно с этого все и начало быть, что начало быть. Трибуна была большая, просто огромная. Справа от меня стоял графин с водой, стакан и тарелка с пирожным. Слева – лежала большая Библия в кожаном переплете, рядом с ней - блокнот и ручка. Таким образом, трибуна была вполне оборудована для жизни, и на ней можно было находиться сколь угодно долго. Вплоть до второго пришествия.
Она стояла посреди сцены, возвышаясь над зрительным залом, как корона над головой. С такой высоты сидящие внизу напоминали собой муравьев, готовых по первому же приказу броситься выполнять любую работу. Я посмотрел с высоты на них и поднял руку. Тут же в зале воцарилась гробовая тишина. Я опустил руку и в зале опять стали шушукаться, переговариваясь между собой. Я вновь поднял руку. И опять моментально воцарилась такая же гробовая тишина. Эта игра мне понравилась.
Я открыл рот. Сказать было нечего. Мысли сумбурно плавали в голове, как кильки в томатном соусе. Мое внимание привлекла большая зеленая муха, летавшая по залу. Я начал наблюдать за ней, словно бы ища подсказки. Я следил за ней внимательно и сосредоточено, разглядывая ее трудный полет и вслушиваясь в монотонное гудение. Постепенно муха превращалась в тяжелый бомбардировщик, который вез свой смертоносный груз куда-то по назначению. Для себя я решил, что как только муха приземлится, я произнесу свое первое слово. Пока не знаю, какое именно.
Люди, сидящие в зале, с таким же напряжением смотрели на меня, как я смотрел на муху. В результате возникла цепная реакция. Весь зал впал в летаргическое ожидание бомбардировки. А муха все еще выбирала, на чью голову приземлить свой неотложный груз. Мы все находились под одной мухой и ощущение, что от меня чего-то ждут и я всем нужен, приятно согревало душу. Они зависели от меня, а я вот зависел от мухи. Власть над залом делегировалась мне прямо с неба.
Наконец, гул мушиных турбин стих. Я вымолвил слово, первое пришедшее мне в голову.
- Вначале было слово, сказанное с трибуны! – с пафосом произнес я, и все в зале одобрительно закивали головами-муравьями. Затем я сделал длительную и многозначительную паузу, соображая, что бы еще сказать такого глубокомысленного. Одновременно я давал возможность муравьям поразмышлять над сказанным и вообще задуматься над их беспросветной жизнью.
В этот момент муха взлетела опять и вновь приковала к себе мое внимание. Она уже успела сделать свое нехитрое дело, доставила груз по назначению, что было видно по легкости ее полета. Она стремительно взмыла вверх и мысль моя так же стремительно потекла по проторенному годами руслу. Я начал окармливать паству, сидящую подо мной. Запустив в действие окармляющий механизм, теперь я мог спокойно отключиться от процесса и предаться размышлениям о столь дорогом моему сердцу предмете.
* * *
Обязательно нужно сказать, что моя трибуна одна из самых больших в городе. Такая есть еще только в мэрии и в городском суде. Недаром она вызывает столько зависти у пасторов других церквей. Каждое слово, произнесенное с этой трибуны, кажется главным. Вообще, она вдохновляет на множество важнейших мыслей и слов. Именно на ней я придумал поговорку, которая, без сомнения, станет народной – «Не человек украшает место, а место красит человека!» Как точно подмечено, не правда ли?
Но далеко не все знают, что обращение с такой большой трибуной требует и известной доли осторожности. Навыка, что ли. Вот на прошлом собрании был у нас один знаменитый заморский проповедник. Несмотря на всю свою знаменитость, он не рассчитал своих сил, и в запале проповеди свалился со сцены прямо в зал, к этим одинаковоголовым муравьям. Как он перепугался, бедняга! Муравьи сразу бросились к нему и стали молиться!
А почему, если разобраться, он упал? Да потому, что слишком далеко отошел от трибуны. Нарушил правила безопасности. За трибуну нужно держаться двумя руками! Она наша крепость и сила!
Поэтому я, как вы понимаете, против того, чтобы проповедник покидал трибуну. А тем более, чтобы спускался со сцены в зал и ходил между рядами, как это нынче стало модно в некоторых церквях. Рабочее место проповедника – это трибуна, а не зрительный зал. А значит, стой на ней и держись за нее! Тогда за тобой пойдут люди.
Десять лет назад, когда я только начинал свою церковь, каждый желающий мог подняться на трибуну. Братья и сестры запросто подходили к ней и так по-панибратски, без комплексов, облокачивались на нее. Словно у себя дома! Из этого, как вы понимаете, ничего хорошего не получилось. Одни разлады!
Как-то пришел к нам один новенький. Покаялся в нашей церкви. Талантливый, надо сказать, парнишка. Когда он стоял на трибуне, весь зал слушал его, затаив дыхание. Да и я сам, бывало, замечал себя, слушающим его с раскрытым ртом. Потом как-то обратил внимание, что в собственных проповедях использую его выражения и мысли. А это, я вам скажу, нехорошо так зависеть от другого человека! Что если он захочет прибрать мою трибуну к своим рукам?
И вообще, я вам скажу, демократия в церкви неуместна! Трибуна должна находиться в одних руках! Бог, Он - Бог порядка, а не анархии! А если каждый захочет встать на трибуну, что тогда будет? Паства без лидера все равно, что народ без царя. Ею управлять нужно.
Одним словом, что-то нужно было делать с этим новеньким. А тут и случай подвернулся подходящий. Стал тот новенький использовать трибуну не по назначению. Вместо того, чтобы давать ответы, начал вопросы задавать. На что это у нас используются средства, собранные с десятин и пожертвований? И почему в церкви есть люди, которым не за что порой купить себе хлеба, а служители церкви каждый год покупают себе новые иномарки? Ишь, на что замахнулся, молодик! На Святое Святых церкви! На ее Плоть и Кровь! Без году неделя в церкви, а уже вздумал обличать порядки! И то, по нему, не соответствует у нас Слову, и это! Совсем всех замучил.
Пришлось применять соответствующие меры. Сначала, для профилактики, объявил я его заблудшим. Запретил подходить к трибуне даже близко. Однако его это не остановило. Он и без трибуны говорил. Тогда я объявил с трибуны, что в нем – дьявол и запретил всем остальным даже здороваться с ним. Думал, сам уйдет, по-хорошему. А он все не уходит. Приходит в церковь, сидит себе отдельно и молчит. Глаза только всем мозолит. Пришлось припугнуть его маленько. Только тогда и ушел. Может, испугался, а может, и связываться не захотел. Сам все понял.
А чтобы он и другим церквям не навредил, я всем своим коллегам-пасторам сообщил, чтобы его нигде не принимали. Что он – бунтарь и разрушитель церкви! Подстрекатель беспорядков!
Потом я сон видел, как мама выбрасывает новорожденного своего на помойку. Да еще и табличку на него цепляет, что он – прокаженный. Чтобы никто не взял его. Да ну его! Я вообще всяким снам не доверяю. Суета сует все это! Церковь не может угождать каждому! Наоборот, каждый должен стремиться угодить церкви! А если кому в церкви не нравиться, - как говорится, скатертью дорожка. В чужой монастырь со своим уставом не ходят! Вот так! Муравьи в нашей церкви, слава Богу, хорошо это понимают. И слово, сказанное с трибуны для них закон! Божий закон!
* * *
Муравьи вообще должны верить во что-то материальное. В эту трибуну, например. Что она поставлена Самим Богом и с нее Сам Бог говорит к ним. Муравьи верят, что эта трибуна – святая! Если они не будут в это верить, они просто перестанут ходить в церковь. Чем же тогда будем заниматься мы, проповедники?
Поэтому эту веру в муравьях нужно всячески поддерживать. А для этого, скажу я вам по секрету, не следует с ними сближаться. Пусть они вас не знают, как следует. Пусть ваша личная жизнь остается для них в тайне. Верить можно лишь в то, чего до конца не понимаешь! Перед чем благоговеешь! Дистанция – наша сила! Дистанция, дистанция и еще раз дистанция! Трибуна – это дистанция! Чем выше трибуна, тем больше дистанция между святым и грешным. Ореол святости должен окружать трибуну. Попробуйте-ка просто так подойти к человеку на трибуне и послать его куда подальше! Не получиться! А вот на улице, без трибуны – запросто мы это делаем. Не правда ли?
Именно трибуна поднимает человека на высоту и обеспечивает ему положение в обществе. Дает ему авторитет и известность. Приносит ему популярность и славу.
Вот я, к примеру, начинал с простого проповедника. А теперь я уже епископ! Возглавляю целое объединение церквей! Сам мэр города со мной за ручку здоровается. Не говоря уже о том, что я регулярно выступаю на телевидении, радио, в прессе. Бизнесмены стоят в очереди перед моим кабинетом, чтобы отдать церкви очередное пожертвование.
А какие вообще перспективы открываются с этой трибуны! В масштабах всей страны! Чем выше трибуна, тем больше с нее, знаете ли, видно. Так что трибуна, она, как маяк! Убери трибуну – и мир погибнет во тьме! Недаром же к трибуне все так рвутся.
Один мой знакомый проповедник даже заказал себе на мебельной фабрике переносную трибуну. Знаете, такую, складывающуюся. Как выходит из дома, берет ее всюду с собой. А вдруг, понадобиться. Ведь он своей церкви не имеет. Так, голубь залетный-перелетный. Его в своей церкви на трибуну не пускали, так он теперь по другим ходит. Все ищет, где бы на трибуну взобраться. А нигде теперь не пускают! Ха-ха! Поезд ушел! Уже не те времена, что раньше! В какой же голубятне подпустят залетного голубя к кормушке?
Зеленая муха совсем обнаглела и стала кружиться надо мной, прервав ход моих рассуждений. Как бы ни села мне на голову, - подумал я. Только сегодня как раз голову помыл. Еще занесет, какую инфекцию. Ведь летает себе где-то по помойкам, и садится на всякое г…
Я представил себя прахом в земле после смерти. Душа, конечно, взлетит к Богу. А вот для своих тлеющих останков я закажу себе монумент. Кресты нынче уже не в моде. На моей могиле будет стоять такая композиция - огромной высоты трибуна, а на ней я стою. А за моей спиной как бы такая дорога, начинающаяся от земли и ведущая до самого верха трибуны. По этой дороге множество муравьев поднимаются за мною в небо. Сразу за мной – ближайшие соратники, их рельефы будут сделаны подробно, а дальше за ними остальные муравьи все меньше и меньше в размерах, но в количестве, наоборот, все больше и больше! Муравьев будет много! Вплоть до самых маленьких точек возле земли у начала дороги. Такая себе точка – муравей в натуральную величину. Откуда и я начинал свой путь на эту трибуну.
Цикл «ДАР НЕБЕСНОГО ПУТИ»
Опыт Воскрешения
Вот камень, что лежит у гроба
Отваленный и пелена
Разбросаны. И плат, особо
Был свит, как тайны письмена.
Ученики, еще не веря,
Что это чудо может быть,
И ангел, что стоит у двери,
И им спокойно говорит:
Его здесь нет. Воскрес и вышел
Так, как написано о Нем.
Но Им здесь все живет и дышит.
И вся история - о Нем.
Когда воскреснет дух распятый
И камень, что давил тебя
Вдруг отпадет и непонятно
Что дальше? Ум твой - в пеленах.
Не поступило откровенье,
Ну а душа уже летит
Свободно, как орла паренье
И со звездою говорит.
И вот, являясь постепенно,
Как Он - своим ученикам,
Приходит Слово, что нетленно
И просится к твоим устам.
Еще живут подспудно страхи,
Непониманием томя,
Еще вчерашние рубахи
Хранят оковы бытия.
Но ты уже предчувствий новых
Наполнен, как бокал - вином.
Приходит, как в Эммаус Слово
И объясняет, что почем.
Иные языки
К стыду, я не знаю иврита,
С английским, увы, не в ладах.
Имею язык для молитвы,
Молюсь на "иных языках".
Хоть ум мой при этом безмолвен,
И бьется в сомненьях душа,
Мой дух безраздельно наполнен
Словами без крышки и дна.
Словами, что тайной покрыты,
Чей смысл запечатан пока,
Но жду откровений и сытый
Я, этой надеждой живя.
И в тайну тех слов окунаясь,
Созвучья как песню творя,
Я Богу в словах открываюсь,
Ему изливаю себя.
Свои недоступные тайны,
Свою непонятную боль,
О Боже, - молюсь я, - Ты дай мне,
Чего не понять головой.
О, Боже, дай мне, что Ты хочешь
В потемках незрячей душе,
Дай света, чтоб не было ночи,
И путь освети на земле.
Дай радость, чтоб не было грустно,
Дай песню, чтоб легче идти,
Дай мудрость не в книге, а устно
И веру до цели дойти.
И радость меня наполняет,
Свобода от клетки ума,
Я знаю, что в небе летаю,
Начала где нет и конца.
Я - вечен, и в этом причина
Моих необузданных слов:
Духовная жизнь больше чина,
Богаче, чем пища и кров.
Хоть беден, как мышь приходская,
Хоть скуден земной мой удел.
Но если я духом летаю,
То я ль не богат и не смел?
Пусть путь мой земной не успешен,
Карьеру себе не сложил,
Но разве я в этом погрешен?
Без этого разве не жив?
И раз на земле нет удела,
То может, удел - в небесах?
Чего мое бедное тело
Не может вместить в тех словах.
Испытания
Бывают дни, ты должен продержаться.
"И нет ни слов, ни музыки, ни сил".
Ты будешь в эти дни с собой сражаться.
Бог для тебя такое допустил.
Недели есть, что ты идешь в молчаньи -
Ни голоса, ни знака, ни пути,
Сумеешь так преодолеть отчаянье
И выход хоть какой-нибудь найти.
Бывают месяцы без утешенья,
Разорвалась связующая нить.
Такие дни нужны, чтобы сомненье
Ты смог бы до конца в себе убить.
Бывают годы полного забвенья
Зачем? На то еще не дан ответ.
Возможно, что души твоей лечение
Затянется на много-много лет.
Так ты живешь в горниле испытаний.
И должен до конца свой путь пройти.
Ты сможешь. Только в Боге воздаянье.
А до тех пор лишь мужество в пути.
Надежда
Прекрасная сестра любви
Мне осенила утром плечи -
Надежды и мечты мои
Ко мне вернулись из далече.
И сразу мир предстал иным,
И сил прибавилось с избытком.
Воздушным шаром голубым
Я в небо воспарил с улыбкой.
Такой надежды высота
Нас подпирает мощной крепью.
Невосполнима пустота,
Когда надежды нет на свете.
Но страхи все еще нет-нет
Шепнут, что призрачна надежда
И опыт негативных лет
Шьет траурные мне одежды.
Надежда путь тебе торит.
Надежда - это выбор тоже:
И высота тебя манит,
И боль падения тревожит.
Надежда - воздух для любви.
Надежда - повод для удачи.
В надежде прожитые дни
Ценнее, они больше значат.
Но скепсис - циник бытия,
По носу щелкнет с превосходством,
Ты, мол, послушай старика,
Надежда значит - боль вернется.
И ты живешь, как на кресте
Тебя две силы разрывают:
И безнадежность на земле,
И вертикаль стремленья к раю.
И лишь тогда ты - на коне,
Когда надеждой окрыленный,
Бросаешь вызов ты судьбе
Свободный, не порабощенный.
Закон Кидалова
Можете меня поздравить. Нет, серьезно, я не шучу. Я живу в самой удивительной стране в мире. Эта страна называется Кидалово. Называется она так, потому что законы здесь практически не работают, за исключением одного - закона Кидалова. Нет, конечно, другие законы тоже есть, но все они работают на этот главный закон, подчинены ему, как вагоны, которые следуют за паровозом. Вот, например, как действует в моей стране закон всемирного тяготения? Если вы в любой стране мира подбросите в воздух свою монетку, то она через пару секунд к вам обязательно вернется, не так ли? В моей стране выпущенная из рук монетка к вам уже не вернется никогда. Она и закон тяготения не нарушит, ибо упадет вниз, но при этом окажется в чьем угодно кармане, но только не в вашем. Вы при этом и глазом не успеете моргнуть, и тем более не поймете, как это так получилось. Потому что я живу в стране чудес. И чудеса здесь происходят на каждом шагу.
Вот, к примеру, сегодня я пришел на работу, а мой напарник жалуется, что кто-то свистнул его рабочую тележку. Вы спросите, а в чем же здесь чудо? Такое может произойти в любой стране. А чудо в том, что тележка моего напарника стояла в самом труднодоступном месте, в самом конце склада, и нужно было еще очень хорошо постараться, чтобы ее оттуда извлечь. А перед ней стоял десяток точно таких тележек, которые не отличались от украденной ничем, за исключением того, что на них не было бирки с фамилией моего напарника. И какой, скажите мне, был смысл воровать именно его тележку? Если вы не знаете закона Кидалова, вы этого никогда не поймете.
А дело в том, что просто украсть, это еще не означает кинуть кого-то конкретно. А вот, если вы потом можете посмотреть в глаза тому, у кого вы украли, и при этом сказать про себя: ну что, позорный фраер, как я тебя сделал? - это и будет чистое и совершенное кидалово.
Вот почему вся страна с упоением, достойным лучшего применения, совершенствуется в исполнении этого закона. Фраеров тут не любят и смеются за глаза над ними. Кинуть фраера или научить его жизни, является своего рода мицвой, то есть исполнением заповеди, вроде того, чтобы уступить место в автобусе пожилому человеку (чего практически не бывает), или дать пожертвование (что бывает перед большими религиозными праздниками, когда народ пытается предстать перед Богом лучше, чем он есть, то есть, и Его тоже кинуть).
Честно говоря, живу я здесь мучительно трудно. И не потому, что я святой, а потому что мне тяжело дается эта мудреная наука. Вероятно, это потому, что я полукровка. Отец у меня (Царство ему небесное), был истинным чистопородным кидалово по всем поколениям. Врал он самозабвенно. Я все время думал, что он сам верил, во что врет и правду от лжи он не отличал, настолько обаятельно и искренне он это делал. Видите ли, такое совершенство достигается именно по линии генотипа, и накапливается поколениями. Отца и звали то, точно как нашего праотца, отца всех врунов Иакова, который, как сообщают наши святые источники, еще в юности кинул своего старшего братца и хитростью завладел наследством отца.
Так вот, отец мой был непревзойденным мастером по этой части. Маму мою он кинул в соответствии с классикой этого жанра, уже уйдя на пенсию и найдя себе молодую. Но, предварительно все-таки сделав меня наполовину похожим на него. Ибо я долгое время находился под чарами его обаяния.
В новой семье он усыновил здоровенного дылду, но, как говорится, как веревочке не виться, и на старуху бывает проруха. Отца моего тоже здорово кинули, доведя до инфаркта. Причем кинули те, кому он беззаветно верил всю свою жизнь, а именно советское государство с ее коммунистической идеологией. Так оно обычно и бывает: человека кидают именно на том, во что он верит, и именно те, кому он верит. Никому и ничему не верящего человека кинуть практически невозможно. Он неуязвим. Как раз по этому параметру коммунистическая ложь моего отца уступала лжи сионизма, который к приезду моего отца в Землю Обетованную, уже полностью перестал во что-либо верить, кроме конечно, силы всемогущего. Имею в виду доллара, а не то, что вы подумали. Поэтому отец мой в неравной схватке коммунизма с сионизмом проиграл по всем статьям, кинутый местными политическими прохиндеями, и мирно почил, благодаря своей незапятнанной родословной, именно на еврейском, а не на гойском кладбище.
А вот мать моя из породы фраеров, то есть, гойской натуры. Той, кому легко вешать лапшу на уши. И половина натуры у меня от папы, а половина - от мамы. Поэтому почти с самого начала моей репатриации, меня не покидает ощущение, что меня тут кидают все кому не лень: и государство, и частные компании, и работодатели.
Даже мы, репатрианты, кинутые государством с особым цинизмом, с удовольствием кидаем друг друга, проявляя при этом чудеса выдумки и фантазии.
Расскажу такой случай из жизни. Есть у нас в бригаде немолодая женщина, русская репатриантка, уже немолодая, но все еще не плохо выглядящая. Она одинокая, но с детьми. Тоже, кстати, кинутая бывшим мужем-кавказцем, который ее фактически ограбил на кругленькую сумму. Естественно, как и каждой одинокой женщине, ей хочется замуж, даже в ее-то возрасте. А учитывая, что семейной паре в нашем Кидалово даже материально прожить проще, чем одному, ее желание находило в нашей бригаде сочувствие и понимание. Но был у нее один очень существенный недостаток, который практически ставил крест на ее будущей семейной жизни. Она страшно и грязно материлась. Как ее ни пытались отучить от этой неблагородной привычки, никому ничего не удавалось. Видимо прошлые годы нелегкой жизни в нашем Кидалово, у человека гойской натуры, тем более у слабой женщины, постоянно ощущающей, что все ее кидают, вызывают именно такую реакцию грубого и грязного мата. Как бы то ни было, но кто захочет иметь жену-матершинницу?
И вот, что придумали наши мужики. Бригада у нас - интернациональная: в основном, конечно, русские, но и парочка местных израильтян присутствует. Плюс один эфиоп, то есть негр по имени Асафа. Он по-русски, естественно, моя - твоя не понимает. Ему и сосватали нашу Наташу. А на ломаном иврите ему объяснили, что все матерные слова Наташи - это есть не что иное, как слова ласки и нежности, признания в вечной любви до гроба.
Вот это я понимаю, кинули.
Послание к евреям
Евреи! Учите мат. часть,
Чтоб вам не служить на Овадий.
Под задницы чтобы не класть
Загубленных жизней тетради.
Найдите вы в древней Торе
Свое одичавшее племя
Поймите, сейчас во дворе
Какое по истине время?
Узнайте о том, кто вы есть
По правде, а не по понятьям
Для вас утешение есть -
Есть Добрая Весть про распятье
Того, Кто
Обещан вам был
Пророками, судьями, Богом
Того, что Овадья убил,
Таких, как Овадья, ведь много.
Без Иешуа нет нам пути,
История то доказала.
Машиах не должен прийти.
Он был уже. Разве вам мало?
Лев, из колена Иуды
Лев из династии Иуды
Поднялся из Святой Земли.
И от Мухаммеда до Будды
Распространил Свои шатры.
Он появился неприметно,
Хоть был предсказан загодя.
Он не богатый и не бедный,
Но Он восходит, как заря.
Он был неузнанным сначала,
Но Слава шла за Ним впритык.
Он верен правде, даже в малом,
Он скромен, хоть и знаменит.
Он поначалу был отвержен,
И чашу смертную принял.
Оболганный, Он не рассержен,
Обсмеянный, Он мстить не стал.
Ему даны почет и сила,
Ему даны и суд, и власть,
И перед Ним даже могила
Закрыла свою волчью пасть.
Пасет Он мир законным жезлом
Взойдя на высший пьедестал
Века проходят неизбежно,
А Он стоит и не устал.
Империи крушатся в бездну,
Пересыхают русла рек,
Меняет мода все одежды,
А Он стоит который век.
Кумиры падают безбожно
И разбиваются окрест
А Он стоит, стоит надежно,
Стоит и Его тяжкий крест.
Он разделяет все страданья,
Он очищает все грехи.
Он есть основа мирозданья.
Он - центр мира, а не ты.
Ежедневное
Шалом алейхем, Тель-Авив,
Шалом алейхем, доар,
Где я работаю в пол сил,
Где жизни моей город.
Где я люблю, как я могу,
Где я борюсь с привычкой,
Где покупаю колбасу,
И пиво пью обычно.
Где выхожу по выходным,
Держа маршрут на Яффо,
В сопровождении жены,
Субботы и Аллаха.
Где уклоняюсь от невзгод,
Где жизнь, как редкий продых,
В сопровождении забот,
Где труд делю на отдых.
Где потерял отсчеты дней,
Где затерялась память,
Добро и зло, не став добрей,
Местами поменялись.
Где правду отличить от лжи
Не может даже старость.
Где городские спят бомжи
На лавках, как на нарах.
Шалом алейхем, никайон!
Мне хорошо, как плохо.
Быть может, это просто сон,
А может быть - Голгофа.
Массовка
На днях зазвонил телефон. Приятный девичий голос на чистом русском языке представился - из отдела искусства Министерства абсорбции. Я поспешил обрадоваться, - видно мой телефон хранился в базе данных этого отдела, как телефон человека, получившего оценку "отлично" на литературной комиссии министерства. "Если у вас для меня какая-то работа?" - с надеждой спросил я.
- "Это не к нам" - сухо отрезала девушка. Но дальше опять продолжила мило и приятно. - "Вы приглашаетесь на мероприятие, посвященное 20-летию нашего отдела искусства. Придете, чтобы я вас записала?" - "А можно с женой?" - поинтересовался я. - "Нет", - ответила девушка, вероятно, не испытывающая симпатий к каким бы то ни было женам.
Сегодня, в день мероприятия, звонок повторился - "Так вы придете? Можете и с женой". Видно у них проблемы с явкой, - решил я, - и пошел без жены.
И вот я в холле театра в Рамат - Гане. Вдоль стен уютной гостиной расставлены столы с яствами: суши, бутерброды с красной рыбой, еще какие-то бутерброды сложной конструкции, еще какие-то бутерброды в виде корзинок и еще какие-то бутерброды, не поддающиеся описанию. Отдельно бар с напитками и винами. - "Это все бесплатно?" - поинтересовался я у девушки, разливавшей вина. - "Конечно" - улыбнулась она. "Тогда дайте все!" - то ли в шутку, то ли всерьез сказал я.
Набрав в тарелку суши и бутербродов, я пошел мимо занятых столиков, выискивая место, где приткнуться. Люди были серьезно заняты исключительно доставкой пищи к столикам, и ее поеданием - и никто и ничто другое их не интересовало в принципе.
Видимо, моим надеждам познакомиться с кем-либо из творческой элиты в такой ситуации вряд ли удастся исполниться, - подумал я.
Найдя, наконец, свободное место, я приткнулся возле чьей-то тарелки. Ее хозяин стоял поодаль от столика и с кем-то разговаривал. Краем глаза, увидев, что я приближаюсь к его тарелке, он, как Матросов на амбразуру, рванулся на ее защиту, но увидев, что я просто занял свободное место, сам себе скомандовал отбой. Мы с ним разговорились, он оказался руководителем какой-то амуты (общественной организации).
- "На чьи деньги пируем?" - спросил я, чтобы завязать разговор.
- "Ясно, на чьи, - Министерства абсорбции" - ответил он (объясняю для несведущих, - на деньги налогоплательщиков, то есть, на мои собственные, но выделенные этому Министерству из бюджета для помощи в абсорбции таким, как я).
- Выборы скоро, вот они и стараются, - добавил мой собеседник по бутербродам.
- Значит, голосовать надо за НДИ (партия "Наш Дом Израиль", в которую входит министр абсорбции Софа Ландвер), - подытожил я.
" Не будем так громко" - попросил собеседник и заботливо оглянулся по сторонам.
Девушка пригласила подниматься в зал, где нас ожидал концерт из лучших сил русской репатриации - джазового музыканта Пташки, солистов оперы, танцоров. Небольшой камерный зал был заполнен примерно на две трети. После нескольких номеров выступала сама Софа, которая министр. Говорила она не как обычно на радио – длинно и многословно, а , наоборот, очень коротко и вовсе не рассказывала о своей большой работе на благо репатриантов, что было ей совсем несвойственно. Я даже удивился, но потом понял, почему. Следом за ее выступлением показали фильм об успешной абсорбции работников искусств в Израиле (так, что Софе вряд ли уместно было пересказывать его). После фильма концерт я уже не смотрел. Почему-то совсем испортилось настроение, и я решил уйти.
-"После концерта что-то еще будет?" - на всякий случай спросил я у охранника на входе. - « А что еще может быть? Опять все пойдут в буфет, подкрепиться на дорожку, и все – на горшок и спать".
- "Ладно, - махнул я рукой, - все равно все не съем", и вышел на улицу.
Всю дорогу домой я разбирался, отчего мне так мерзко на душе. Неужели от этой красной рыбы?
А на что я, собственно, рассчитывал? – утешал я себя. - Что будет какой-то конструктивный разговор о нуждах и проблемах? Что Софа поделится планами или хотя бы попытается вдохновить таких неудачников, как я, на будущие свершения? Или хотя бы приведет статистику, сколько работников искусства работает в Израиле на уборке и в охране?
- Да зачем я им нужен, - отрезвлял я себя, - если они вспомнили обо мне раз в семь лет, да и то для того, чтобы обеспечить себе явку на мероприятие, где одних корреспондентов было едва ли не столько же, сколько и зрителей. Значит, раструбят по всем СМИ еще об одном крупном успехе Министерства Абсорбции. Для этого, собственно, все и организовывалось, - травил я себе душу.
И тут меня осенила эврика, как некогда Архимеда. - "Массовка!" - вскрикнул я.
Вот для чего я им нужен! Для массовки. Я им не нужен, как личность, как творческая единица. Им даже не нужен народ, который состоит из личностей. Им нужна массовка, которой они будут периодически давать бутерброд со стаканом сока, покупая за это их явку и аплодисменты. Вот такую роль они мне отвели. Вот в такое стойло они меня поставили. Спасибо, Софа, за нашу успешную (по вашим словам) абсорбцию! И за ваш героический труд!
Божий суд
Как Моисей разбил скрижали
Своей недрогнувшей рукой,
Неужто, думаешь, едва ли
Такое станется с тобой?
Неужто, думаешь, что можно
Без наказанья попирать
Законы Божии и звезды
Из небосклона опускать?
Неужто, думаешь, светильник
Стоит напрасно на столе?
И жизни вольтовой рубильник -
Не в Божьей держится руке?
Так знай и помни, не замедлит
И на тебя Господний суд
За то, что немощных и бедных
Ты попирал, как мусор тут,
В стране закона и пророков,
В стране молитвенных одежд,
В стране, где грубо и жестоко
Пришельца ты лишил надежд,
В стране, где узаконил рабство,
В стране, где грабится народ,
В стране, где процветает ****ство,
И где начальствует урод.
В стране, где огнь самосожженья
К небесной правде вопиет,
В стране, где призывает к мщенью
Тобой обманутый народ.
И в жертву где детей приносят
В жестоковыйности сердец,
Где восседает на помосте
Поклонов золотой телец.
Пустующие где квартиры,
Когда бомжи на лавках спят,
В такой стране не будет мира,
В такой стране наступит ад.
В стране, где лгут уже без меры,
Где деньги занимают в рост,
Где не осталось живой веры,
Здесь будет новый Холокост.
В стране, где показушно верят,
И где устами Бога чтут,
Заприте вы молитвы двери,
Я вас не слышу. Грянет суд!
Очищение
Взлетает в небо самолет,
И утро красит новый день,
А я уже который год,
Живу в стране, где правит тень.
Где ходит лунный календарь,
Где солнца много, но оно
Ведет с людьми коварно брань
И бьет, как в голову вино.
Здесь судится с народом Бог.
Здесь рай и ад штурмуют жизнь.
Бежать отсюда со всех ног,
Но от себя не убежишь.
Здесь жалит брат, как скорпион,
Сестра - гремучая змея.
Улыбка - огненный дракон
Как жертву стережет тебя.
О, Боже, милый, отпусти!
Твоих судов несносна казнь.
Ну, а куда же мне идти?
Ведь мне везде один отказ.
Здесь отнимается мечта.
Здесь ампутируют мозги.
Здесь выжигаются глаза,
И здесь растут одни долги.
Здесь смерть - желаннейший исход.
А жизнь - прекрасная, как смерть.
И здесь уже, который год
Я загнанным живу, как зверь.
И лишь одно меня несет,
Еще и держит на плову:
Котел я, что чистильщик жжет,
И вычищает на плаву.
Исцеление
Я шел через пустыни мели
И жить уж больше не хотел,
Когда ко мне за две недели
Попутный ангел прилетел.
Я не спросил - ну, что так долго?
Я не пророк, как Даниил.
На мне прыщавая наколка,
А в легких - сигаретный дым.
Я не сказал ему полслова,
А лишь припал к его устам
И пил божественное Слово -
С печалью горечь пополам.
И пока пил, что даровалось,
И пока ел, что мне далось,
Вся горечь превратилась в сладость,
А боль растаяла, как воск.
Деньги отменили
Это произошло в одной маленькой восточной стране, которая, решив быть впереди планеты всей, приняла один необычный закон.
На следующий день, после того, как Кнессет провел закон об упразднении (отмене) денежных знаков, в стране начался переполох. Половина населения (из той половины, что работает), не вышла на работу. Логика у нее была простая - зачем работать, если деньги все равно платить не будут? Мы что, фраеры? (в этой стране фраером считают того, кого удалось провести и поэтому все очень бояться попасть в их число).
Логика той половины (из той половины, что работают), которая все же вышла на работу, была не мудреней первой. Чем-то же они (работодатели) рассчитываться будут? Пусть не деньгами, пусть натурой. Может, абонементы на концерты или в бассейн давать будут?
По отраслям народного хозяйства картина выглядела следующим образом.
В полном составе на работу не вышли городские и поселковые раввины, которые работают на государственную зарплату. Учащиеся иешив также не появились на учебе, потому что им отменили все стипендии. В стране моментально прекратилась молитва и чтение Торы (теперь за это уже не платили деньги, и огромная армия нигде не работающих харедимных, живущих только с чтения Торы и молитвы с горя напилась и наелась).
Полностью остановился общественный транспорт. Позакрывались рынки и магазины. У торговцев просто не поднялась рука отдавать свое кровное просто так.
Отключили воду, газ и свет. Телевидение и радио прекратили вещание. Даже канал Кнессета не работал, потому что работники Кнессета не вышли на свои рабочие места, предпочтя уйти в заранее оплаченный отпуск. Позакрывались все бензозаправочные станции. Никто также не посмел наливать бензин даром.
Но неожиданно для всех, высокую сознательность проявили проститутки. Дружно, как один, они появились в своих рабочих постелях. Объяснили они свое поведение тем, что работают не только ради денег, но и для удовольствия. Еще более удивили русские репатрианты. Они тоже вышли на работу практически в полном составе. Корреспондент центральной израильской газеты "Идиот ахаранот" ( что переводится как "Последний идиот" - примеч. переводчика), специально побывал на рабочем месте бригады уборщиков крупного торгового центра в Тель-Авиве, чтобы разобраться в причинах столь странного поведения этих непредсказуемых русских. Он взял интервью у нескольких работников:
- Скажите, пожалуйста, Борис, сегодня ваш торговый центр не работает, - спросил корреспондент у пожилого мужчины, тщательно натирающего полы мастикой, - почему же ваша бригада в полном составе вышла на работу?
- Я за всех отвечать не буду, - ответил интервьюированный, - скажу только за себя. Я - потомственный Путиловский рабочий. Начал работать на заводе с 15 лет. Сорок лет проработал на одном месте. Имею благодарственные грамоты и награды. Я не могу без работы жить. Я даже сам готов платить государству, чтобы оно мне давало работу, - закончил скромный труженик и опять углубился в свою нехитрую работу.
- А вы, Василий, почему вышли сегодня на работу? - спросил корреспондент у другого работника, который выкручивал тряпку и ловко одевал ее на швабру.
- А я люблю свою страну, - ответил тот, - и считаю, что мы должны помочь ей в трудный переходный период. Тем более, перед лицом всевозрастающей арабской угрозы, когда мы должны работать на нашу армию обороны.
- Василий, а можно поинтересоваться, кем вы были на своей прошлой родине?
- Я руководил крупным научно-производственным предприятием союзного значения. Имею ученую степень и публикации в иностранной прессе. Но здесь мне все равно, где и кем работать, потому что я - в своей стране, где мне никто не посмеет бросить в спину оскорбительное - жид пархатый.
- А вы, Иннокентий, почему вышли сегодня на работу? - спросил корреспондент у третьего работника, сидящего в курилке и попивающего кофеек.
- А нам каблан (посредник между выплачивающим зарплату и получающим ее, и берущий себе за такое посредничество половину зарплаты, - примеч. переводчика) обещал за каждый рабочий день по два килограмма колбасы давать. Хотя ясно, что на грамм триста надурит, но все равно выгодно.
Корреспондент подошел к очкарику, который что-то набирал на своем мобильном телефоне.
- А вы, простите, тоже работаете?
- Я в основном стихи пишу на работе.
- Но вы хоть что-то делаете?
- Я все делаю, когда начальство на меня смотрит.
- Почему вы сегодня вышли на работу, в то время, как ваше начальство не вышло?
- А вот, чтобы не работать и вышел. Контролировать то некому.
- Как вы оцениваете новый закон правительства об отмене денег?
- Как и все остальные законы нашего правительства: толку не будет никакого, но в конце обязательно повысят налоги.
- Вы не видите революционную новаторскую суть нового закона?
- Почему, конечно, вижу. Но только не для нашей страны. Она - последняя, где такой закон стоило бы принимать.
- Вы не верите в то, что человек способен у нас работать не за деньги?
- Вот я, например, пишу стихи не за деньги, а потому что это мне доставляет радость. Но кому здесь нужны мои стихи? В нашей стране важна не работа как таковая, а только бабки. То, что приносит бабки и есть у нас работа. У нас страна, которая стоит на бабках, земля, на которой она находится, куплена за бабки у бывших туземцев, и с целью получать все те же бабки от мирового сообщества. И этот закон об отмене бабок имеет свой целью еще больше выбить с кого-то бабки, убежден в этом. Я просто пока не знаю, как они это сделают и какую схему придумали на этот раз. Но будущее покажет. Тайное, рано или поздно, становиться явным.
На следующий день правительство отменило новый закон, как не конституционный и не работающий, и, обвинив население в несознательности, в очередной раз подняло налог, а также цены на спиртное, чтобы покрыть нанесенные стране убытки и увеличить себе зарплату.
Моя Голгофа
У каждого - своя Голгофа.
Моя - невидная, в быту.
Но это тоже катастрофа,
Где личность плавится в аду.
Когда ты видел Царство Бога,
Когда обласкан был и мил,
Вдруг опустился до убогих,
И проходимцам ноги мыл.
Но это было лишь вступленье,
А дальше при потере сил,
Сумел достичь ты исступленья,
Хотя о нем ты не просил.
Ты был один. Никто не ведал,
Какой в тебе прошел разлом.
Тебя любили одни беды,
А люди обошли кругом.
Ты был для них, как прокаженный
Никто руки не подавал.
А почему ты обделенный,
Не понимал. Не понимал.
В твоей душе любовь горела,
Ты жаждал так ее отдать,
Ничья душа не захотела
Ее принять. Ее принять.
Но это было первой частью.
Вторая состояла в том,
Что ты пошел искать участья
Далече, кинув отчий дом.
Вошел ты в край обетованья,
В надежды был ты облачен,
И там нашел себе страданье
За что? За что?! За что?!! За что?!!!
Ты не искал уже участья,
И просто жизни был ты рад.
Но обнаружил в одночасье:
Ты - раб. Ты - раб! Ты - раб!! Ты - раб!!!
Вот так! Возлюбленный свободы,
И в нее по уши влюблен,
Рабом влачишь ты свои годы,
Рабом ты будешь погребен.
Ты - Царский сын, твои лохмотья
С тебя свисают каждый день,
Как части неистлевшей плоти,
Как твоя призрачная тень.
Но дух твой жив! Душа - в спасеньи!
На небе Бог превознесен!
И в этом Божье провиденье,
Что на земле Бог умален.
Путь домой
Когда, едва успев родиться,
Ты уже начал путь домой,
Тебя приветствовали птицы,
Устроив пир над головой.
Еще когда ты сам не ведал,
Куда ты держишь путь земной,
Тебе огромнейшее небо
Зачем то снилось, как покой.
Ты наслаждался перегрузкой,
Тебя влекли к себе дела.
Когда ж земля ставала узкой
Ты вспоминал про небеса.
И лишь, когда тебя прижало
Серьезной тяжестью земной.
Ты словно начал все сначала,
Ты начал диалог со Мной.
И всякий раз, когда страданье
Тебя покроет с головой,
Ты вспоминаешь в покаяньи
О том, что жизнь - есть путь домой.
Когда б ты был еще испытан
Небесной совестью огня,
То не осталось бы открытки
И ни заплатки от тебя.
Твои стихи ушли б под землю
В разломы адских котловин,
А сам бы ты, уже не внемля,
Кормил собою дух пучин.
И ты б не помышлял о Боге,
Как труп, в страданиях гния,
И не познал бы ты в итоге,
Что значит Божья доброта.
И ты б уже не знал спасенья
От бед и напастей людских,
И не дошло б стихотворенье
Об этом до ушей Моих.
А потому, ты знай и помни,
Я вовремя помог тебе.
И не опаздывает помощь
Тем, кто страдает на земле.
И помни, что ты не напрасно
Страдал по мере твоих сил.
И что тебя, как тюбик с краской,
На холст Себе Я положил.
И выдавил тебя прилежно,
Смешав с небесною водой.
Знай, это Я легко и нежно
Водил, творя, твоей рукой.
Водил и к водам водопада,
И к острым скалам крутизны.
Знай, что не всем Я, как награду,
Терновые даю венцы.
Во многой мудрости много печали
С утра в нашем курятнике царило большое оживление. Курицы, и те, что постарше, и те, что помоложе, тщательно чистили свои перышки и наводили косметический марафет на свои куриные морды. Петухи важно прогуливались по сараю и двору, нахохливши свои гребешки и стараясь произвести на кур как можно более солидное впечатление. Гомон стоял невообразимый. Все кудахтали только об одном - о вечерней лекции одной очень важной залетной птицы из Иерусалима, известного во всех курятниках куроведа и большого куроеда Курицинберга, бывшего в нашем курятнике пролетом на крупный международный симпозиум в Нью-Йорке. Руководство нашего кибуца по этому случаю даже дало всем курам выходной, чтобы мы подготовились и достойно предстали перед высоким гостем. Собственно атмосферу накаляла сама тема лекции. Это была лекция не о давно уже навязшей всем в зубах иранской ядерной угрозе. И даже не о причинах и необходимости повышения цен и налогов. И даже не о воспитании еврейского патриотизма и призыве на альтернативную службу привилегированных птиц. Это все бы не вызвало такого ажиотажа. Нам всем не терпелось познать смысл куриной жизни. Именно эта тема была обозначена на развешенных по всему курятнику красочных плакатах с изображением красивого гребешка и знака вопроса над ним.
Вот, наконец, важная птица прилетела, и из своего высокого полета опустилась на нашу крышу. Это был старый облезлый петух с потертыми лапами. Остатки былой красы еще чувствовались в его напомаженном нахохленном гребешке. Громко прокукарекав, чтобы прочистить горло и распушив свой облысевший хвост, он степенно начал свою речь, важно прохаживаясь по центральной жердочке.
- Не так легко современной курице найти смысл в своей жизни, - произнес он и обвел весь курятник взглядом знатока и ценителя. Слишком много ныне появилось информации, в которой трудно разобраться. Слишком много интересантов пытается навязать вам представление о смысле и у каждого такого интересанта оно свое. В итоге, государство тянет в свою сторону, религия - в свою, кибуц - в третью, а международное сообщество - в четвертую. И всем от вас что-то нужно, а именно яйцо! Но кому отдавать его? А главное, по какой цене? Как бедной курице разобраться во всем этом? Вот для этого вам и необходимо познать смысл жизни, - подытожил лектор вступительную часть.
Потом он немного поклевал зерна, заботливо насыпанного для него кибуцным руководством, и продолжил свою речь.
- Что такое кура? - риторически спросил он у притихшей и не знающей, что ответить аудитории. - Вся кура делится на петухов и куриц, в которых превращаются юные цыплята.
В связи с быстрым половым созреванием цыплят, - продолжил старый облезлый петух, обращаясь к молодому поколению, сидящему на жердочке, - есть необходимость сказать следующее. Дать, так сказать, верные наставления для жизни, чтобы каждый наш цыпленок был успешен и полезен обществу.
Цыплята почти не отличаются друг от друга, но у взрослой курицы и у петуха различные задачи по жизни, что и определяет их отличное друг от друга поведение. Задача курицы - нести яйца. Отсюда и следует ее модель поведения в обществе, направленная на то, чтобы петух захотел на нее вскочить. Подчеркну суть - все поведение курицы, о чем бы она вам ни кудахтала, направлено на петуха, чтобы он на нее захотел вскочить. Отсюда следует и задача петуха, играющего чрезвычайную и исключительно важную роль в этом деле - вскочить на курицу и качественно сделать свое дело. Если вы из всей моей лекции поймете только это, вы уже поняли главное.
Дальше пойдет всякая муть и тарабарщина, связанная с нашей историей и современным положением курицы в обществе, поэтому, кому не терпится уже сейчас, могут идти. Подождав, пока некоторые молодые и горячие петухи покинули аудиторию, лектор продолжал. Сейчас мы приступаем к высшему образованию.
Раньше, еще до потопа, а я еще застал те времена, каждый петух мог вскочить на любую курицу прямо на улице - продолжал петух, посмотрев многозначительно и похотливо на сидящую напротив молодую цыпу. Дальше последовал долгий и пристальный осуждающий взгляд на всю женскую половину зала. - Но курицы, - продолжил лектор, - умело воспользовались потопом, чтобы изменить общественную парадигму. Во времена патриархов задача для курицы стояла такая - побудить петуха вскочить на нее, но не каждого петуха, а лишь того, которого выберет сама курица. Для этого курицами был создан институт брака, и вообще поднялось мощное куринистическое движение, преследующее цель добиться равноправия курицы с петухом. В скобках отмечу, что это негативное явление привело к смене ориентации многих молодых курей, и петухи стали вскакивать на петухов, а куры - на кур. Куринный профсоюз стал на защиту этого движения, а также многие наши видные политики и куриная культурная элита из интеллигенции.
Добавьте к этому бурное развитие науки, сказавшей курице, что сейчас она может нести яйца даже и без петуха с помощью искусственного оплодотворения. Молодые петухи в специальных клиниках мастурбируют на картинки модельных кур, а их сперму собирают в колбу. И все это делается только для курицы! Добавьте к этому развитие морали, что еще больше запутало суть дела так, что ее почти не стало видно. Но, Барух Ашем, курица по прежнему считает своей главной мишенью живого петуха. Отныне задачей курицы являлось побудить петуха, которого она сама выберет, вскочить на нее, но не сразу, а лишь в том месте и в то время, которое выберет сама курица.
Курица очень ловко стала использовать мораль для этого, относясь к ней, примерно, как к своему платью: захотела - сбросила, захотела - одела. Отныне петухи, которые просто вскакивали на курицу, стали считаться неполноценными петухами, невоспитанными и некультурными. Курица додумалась даже до того, чтобы обвинить петуха в сексуальном приставании. И отныне каждый петух, какую бы высокую должность он ни занимал, рискует попасть в тюрьму, только лишь за попытку вскочить на курицу или даже просто намекая на это!!!
Но и при всем этом, друзья, я не хочу, чтобы вы забыли про суть. Помните, что главная задача петуха - вскочить на курицу, хоть это и стало сейчас неимоверно сложно и связанно с разными условностями. Мы вообще живем сейчас в очень трудное и унизительное для петухов время, когда уже не петух выбирает курицу, а курица выбирает петуха.
Но это еще не самое страшное. Самое страшное - впереди. Самое страшное состоит в том, что Сам Великий Кур, наш бессмертный Создатель, да будет благословенно Его Имя, спустился к нам, обычным курам, со Своего Верховного насеста, представ перед нами в виде курицы во всем подобной нам. Так, что мы даже сначала не поняли, что это был Он.
Он явил нам Свою Волю, которая состоит в том, чтобы мы любили друг друга: петух - петуха, курица - курицу, курица - петуха, а петух - курицу. Но любили безяйцевой любовью, то есть, без яиц. Он сказал, что наша жизнь делится на две части: до гриля и после гриля. Так вот, жизнь после гриля, оказывается, тоже есть, но в ней уже нет разделения на курицу и петуха, а все пребывают, как ангелы и любят друг друга безяйцевой любовью. И в качестве подготовки к такой жизни, нам нужно практиковать такую любовь уже сейчас. Многие куры тогда возмутились и решили убить нашего Создателя, забыв о том, что Он бессмертен. Итак, главное сейчас для нас развивать безъяйцевую любовь, а яйцевая, отошла на второй план и перестала быть стратегическим направлением. Хотя некоторые несознательные элементы все же есть и у нас (что греха таить). И они не только не практикуют безъяйцевую любовь, но заняты исключительно яйцевой. И чихать они хотели на все это. Они по-прежнему смотрят на каждую проходящую мимо них курицу и в мыслях мечтают вскочить на нее. Но это уже, конечно, не те петухи, которые были раньше. Тут облезлый кур замолк и погрузился в сладкие юношеские воспоминания. А аудитория, придавленная грузом, навалившейся на нее страшной правды, начала постепенно расходиться.
Любовь
Любовь - престраннейшая штука.
Она погладит и побьет.
Она запрыгнет к вам на руку.
Она проникнет к вам в живот.
Она прикинется голодной.
Она прикинется немой.
Она прикинется свободной.
Она прикинется женой.
Она прикинется жестокой
И измотает донельзя.
Она прикинется убогой
И нищей, как моя страна.
Она прикинется змеею,
Прикинется, что умерла.
Прикинется коварной, злою,
Прикинется, что не она.
Она прикинется прекрасной,
Как лепестки расцветших роз.
Она прикинется ужасной,
Как смерть и грязной, как навоз.
Она предстанет сексуальной,
И тем сведет тебя с ума.
Она предстанет аморальной
И станет пищей для стыда.
Она придет к тебе соседкой,
Позычить деньги или соль.
Она закроет тебя в клетку,
Неся страдание и боль.
Она наполнит и иссушит.
Согреет, после охладит.
Она коварно плюнет в душу,
Она же после исцелит.
И обвинив тебя в измене,
Вдруг карты выложит на стол.
И под конец всех превращений,
Заявит: ты ее нашел.
Разврат в пионерском лагере
(Или все а коль беседер, хевре)
Костя, наш пионервожатый, был вообще-то неплохим малым. Обладал либеральным характером, насколько это вообще возможно без вреда для дела на руководящей (с людьми) работе. Ну, или, по крайней мере, казался таковым. Было в нем нечто подкупающее и располагающее к себе. Он обращался к своим подопечным по ласкательному имени - кличке, например, Санек или Шура, или Шурик. Таким обращением он сразу снимал дистанцию, отделявшую даже самого маленького руководителя от самого большого воспитанника. Вдобавок, это ласковое Шурик сразу навевало ностальгические воспоминания о нашем счастливом галутном детстве, о родной школе и любимом дворе. Костя с первых же минут знакомства сразу становился своим парнем, и уже не возникало сомнений, что это именно он тогда во Владивостоке на бухте Шамара щелкал тебя по носу или давал подзатыльник.
Костю по лагерю всегда сопровождала его помощница Ольга, которую прозвали тенью, потому что она следовала за ним, куда бы он ни пошел. Даже если Косте надо было в туалет, она ждала его у самой двери, как верная собака. Уж не знаю (разведка не донесла) расставались ли они по ночам, но у нее был муж, а у Кости - жена, но все это было, как говориться вне зоны (в смысле - отдыха). А в зоне - свои правила. Ольга, как и положено всякой помощнице пионервожатого, носила очки и все время носила с собой Тору (еврейскую Библию). Смешно было, когда, видя ее одну, кто-то говорил - вон, тень идет.
Еще ее прозвали ходячей Торой, потому что она знала Тору наизусть и разговаривала всегда цитатами из нее. Так, что было не понятно, что она имеет в виду. Она пребывала в своей далекой реальности самозабвенно. Но как только Костя что-нибудь говорил нам; она тут же следом за ним приводила соответствующую цитату в подтверждении его слов. Мол, то, что говорит Костя - истинно и оспариванию не подлежит. Мы с ребятами как - то спорили: а для чего она постоянно носит с собой Тору, если знает ее наизусть и практически никогда не открывает? Сошлись во мнении, что это нужно ей для имиджа - очки, книга и указка (роль которой выполнял Костя). Такая себе школьная учительница.
Наш пионерский лагерь имени ШАС, мы называли - Щас, стоял в живописном месте на берегу моря. Справа и по центру его подпирала пустыня, слева - горы, так что убежать было практически невозможно. Сам лагерь делился на зоны, которые были отделены друг от друга колючей проволокой: у самого подножья горы была зона двух-трех местных коттеджей с бассейном в каждом. Там отдыхали дети сабров, тех, кто родился в этих краях и защищал их с оружием в руках от арабских террористов. Ближе к пустыне была зона, где отдыхали дети этих самых арабских террористов. Они, как и мы - дети репатриантов из бывшего Советского Союза, жили в бараках, но их бараки были более комфортны и лучше оборудованы. Ребята поговаривали, что у них и кормежка была получше за счет помощи международного сообщества. А нам же никто не помогал. В каждой зоне была своя столовая, и обитатели зон практически не контактировали друг с другом, несмотря на то, что наш лагерь называли общим котлом абсорбции. Так его назвал дедушка Перес, наш дорогой президент, который приезжал на открытие лагеря и фотографировался вместе с нами. Отдельно - с нами, отдельно - с сабрами, отдельно с детьми арабских террористов. Потом, говорят, методом фотошопа эти фотографии свели воедино и опубликовали в какой-то американской газете: все дети улыбаются, а в центре - президент Перес, который тоже улыбается. Все - улыбаются. Дружба - фройндшафт. Еврейский шалом.
Отдельно ото всех, на отшибе была харедимная зона, где жили дети пейсатых. Они тоже были пейсатыми и унаследовали от отцов все их привычки. Нас они знать не хотели, сильно задирали носы и ели кошерную жрачку. Кошерная - это значит, чистая. Свою пищу они считали чистой, а нашу - не чистой. Поэтому смешиваться нам было никак нельзя.
Вообще вопрос питания у них в жизни - основной. Пожрать они любят, делают это часто и помногу. Кормят их, как свиней на убой. Хотя свинью они тоже считают нечистой, а себя - чистыми. А чистое с нечистым по их учению не должно соединяться.
Они жрут, учат Тору и больше ничего в жизни их не интересует. Даже девчонки, которых они близко к себе не подпускают, мол, те не достойны. Они считают, что первая женщина Ева подставила Адама в райском саде, и с тех пор они сторонятся женского пола. Они все зачаты через дырочку в простыне, чтобы ничем не соприкасаться с нечистым, кроме, разумеется, конца. Но даже конец у них специально обрезан для самой маленькой дырочки. То есть, для самой крайней нужды.
Нас они зовут грязными русскими, не в смысле, я думаю, запачканными, а в смысле, что нечистокровными евреями. Потому что мы зачаты не через дырочку. Хотя я всегда в Союзе считал себя евреем и думал, что евреи, как и русские, существуют только одной национальности и одного качества. В Израиле я узнал, что у евреев существует целая кастовая система, как в Древнем Риме. Например, есть кошерные евреи (харедимные), есть как светские или сабры, а есть русские евреи и эфиопские. Мы для кошерных - не кошерные, а значит, и не евреи. А значит, - русские.
Вообще местные евреи - это, как у нас говорят, что-то с чем-то. Чтобы их понять, нужно знать, что слова они употребляют в значении наоборот (как и пишут не слева направо, как обычно, а справа - налево). Слово "общий" (например, котел) у них значит - отдельный. Слово "чистый" у них значит - грязный (они называют себя чистыми, а на самом деле - грязнули страшные). Беспорядок они называют порядком. Они постоянно говорят - коль беседер (все в порядке), тогда как на самом деле это значит - полный бардак. Мир у них - это война, а то, что правильно, они считают неправильным. В общем, сами себе на уме, как наша Ольга. Вот так мы и живем: все вместе на маленьком кусочке земли, но в то же время отдельно.
Но я не про них собирался рассказать, а про нас. Наш Костя - пионервожатый в русской зоне. Как-то он рассказал нам, что очень хотел быть в зоне харедимных, ну или на худой конец, там, где богатые. Для этого он даже обрезался, выучил иврит и учил назубок Тору, как и Ольга. Но его не взяли. Ни туда, ни туда. Видимо, тоже считают грязным русским, как ни старайся стать чистокровным евреем. Видимо, это зависит от чего-то другого. Может, от дырочки, может, от чего еще...
Добился он только того, чтобы его поставили начальником над нами, то есть, пионервожатым, мадрихом. Но очень старается и очень надеется когда-нибудь перейти в другую зону. Так сказать, в высшую лигу. И постоянно совершенствует свой класс.
Есть у нас такой Шлема, воспитанник. Наш русский парень, хотя тоже, как и Костя, прикидывается евреем. Мне, например, это смешно - напоминает какую-то совсем детскую игру. Ну, не считаете вы меня евреем, и ладно. Как нибудь переживу. А они играют всерьез. Сосредоточенно и целеустремленно. Так, как будто от этого зависит их жизнь.
Так вот, этот Шлема что вычудил. Нас по утрам будит Костя. Ровно в семь часов он трубит в шофар (горн по-русски), а Ольга бегает по бараку и стаскивает с нас одеяла. Шлема как-то пробрался в комнату Кости и стырил этот шофар. Костя встал утром, глядь, а шофара нет. Уже нужно будить лагерь, а нечем. В обычную трубу не задудишь (не кошерно). Весь день запачкаешь. Это все равно, что с левой ноги встать утром с постели.
И что делать? Бедняга Костя сошел с лица (испугался, что с работы турнут), и поклялся, что, если узнает, кто спер шофар, в жизни тому не будет счастья. А Шлема - дурачок, то ли у него детство играет в заднице, то ли вообще рехнулся от абсорбции. Вместо того, чтобы тихонечко вернуть шофар на место, он на следующее утро сам в шофар задудел, да еще и на полчаса раньше, чем следовало. Дудит себе и улыбается, как мандарин. А улыбка такая глупая-глупая, и счастливая-счастливая. Называется, дорвался до бесплатного или исполнение мечты.
Что тут было! Костя бегал за придурком по всему лагерю и кричал тому, что утопит в море. А как-то раз этот Шлема, когда его поставили на кухню, помогать столы накрывать, обрезал на кончиках все бананы. А когда все начали возмущаться и Костя потребовал объяснений, заявил, что сделал бананам гиюр (переход в иудаизм), и что теперь они кошерные. Ну, что сказать на это? Придурок он и есть придурок.
А Костя, после того случая с шофаром, затаил зуб на Шлему. Хотя Косте ничего и не было, просто никто ничего не заметил тогда. Но последней каплей чаши Костиного терпения стал случай, когда Шлема сорвал у Кости в комнате картинки с котами (Костя - большой любитель котов). Я понимаю, что у каждого есть свои бзики: кто-то фото футболистов вешает у себя на стенке, кто-то - автомобили, кто-то - девчонок. Это вобщем-то нормально. Непонятно, за что Шлема на Костиных котов окрысился? То ли не знал, как еще Косте насолить, то ли он действительно большой котоненавистник. В общем, мистика сплошная, но после этих котов Костя, как с цепи сорвался. Начал закручивать гайки, причем для всех. От былой либеральности не осталось и следа. В столовую всех начал водить строем. Есть начинали по его команде, заканчивали жевать тоже по команде, и вставали из-за стола по команде.
Как-то раз устроили зарницу (игру в войнушки). Костя разделил нашу зону на два лагеря: евреев и арабов. В евреи записал всех, кто ему не перечил, а в арабы - всех нарушителей дисциплины. Шлему сделал главным арабом, в смысле - командиром. Тех, кто отказался участвовать, назвал гоями (не путать с геями), и заставил сидеть и смотреть на сражение. Так сказать, болеть за своих. Евреям надел кипы, арабам - намотал полотенца на головы, а гоям понацепил крестов, вырезанных из картона. Чтобы было видно: кто есть кто.
Арабы должны были держать высотку, в смысле - храмовую гору, которая вообще-то принадлежит евреям. Но арабы построили на ней мечеть. А евреи начали атаковать эту гору. Все гои по сценарию должны были дружно поддерживать евреев, и когда один еврей падал в бою, на его место должны были встать два гоя. Но пошел дождик (довольно редкое явление для Израиля), зрители разошлись, и войнушки пришлось отложить до лучших времен. Вместо этого, Костя загнал всех в барак и заставил учить Тору. Гоям приказал приготовить каждому по вопросу из Торы, чтобы он им объяснял, как еврейский законоучитель. А потом, он сделал экзамен и заставил всех признать рава Овадья современным Машиахом. Я задал вопрос - Костя, а ты сам Машиахом не хочешь быть? Он смутился, но по глазам было видно, что он не против.
Нагорная проповедь
Взойди на гору, где Христос
Учил учеников.
И посмотри на жизнь всерьез,
И взвесь без дураков
Куда тебя ведут пути,
Куда они манят?
Не знаешь? Роковые дни
Тебе все объяснят.
Один - успешный бизнесмен:
Деньжища так и прет.
Другой - по спорту рекордсмен,
Рекорды славно бьет.
А третий малый - прогорел,
Ну, значит, не судьба
Карьеры сделать не сумел,
И с деньгами - труба.
Четвертый в жизни - ловкий вор,
И завидный прохвост.
Накрыл себе поляну он,
Но все - коту под хвост.
А пятый, тот в ученьи крут
И мысль его бежит.
Он с детства грыз гранит наук
И ныне - знаменит.
К успеху очередь длинна,
И ты - лишь пешка в ней.
Тебе достанется едва
Награда королей.
Локтями двигайся сильней,
А то опередят,
Задвинут дальше побольней
И отпихнут назад.
Коварен мир - система зла,
Взалкав ее утех,
Поймешь, что полюбил козла,
И призрачен успех.
Сидит на троне тот козел
И метит каждый стул.
Он крут, богат, хитер и зол
И будет по нему.
И много есть завидных мест
У черта на кону.
Но посмотри - свободен крест.
И путь лежит к нему
Тернистый. Что же есть тот крест?
А это, брат, узда.
Ты положи свой интерес
К распятию Христа.
В нем есть утрата всех надежд
Амбиций и заслуг
Срыванье всех твоих одежд.
Крест размыкает круг
Порока, ценностей земных
Ты - гол пред Ним стоишь.
Как ты пришел в подлунный мир,
Так и уходишь из...
И твоя суетная жизнь
Прошла, как дни твои.
Блаженны плачущие здесь -
Утешаться они.
Блаженны те, кто ценит мир,
Кто кровь не проливал.
Он будет позванным на пир,
Где вечность правит бал.
Блажен, кто исключил себя
Из гонки за успех.
Им небо, не земля дана,
Они богаче всех.
Блаженны кроткие, они
Наследуют удел.
Простой удел простой земли.
Им будет много дел.
Блаженны чистые сердца,
Бог тайну им открыл:
Они во всем видят Отца,
Кто мир сей сотворил.
Блажен, кто милость ставит в честь.
Он будет по Суду
Помилован, таким, как есть,
И будет честь ему.
Блажен, кто истины взалкал,
Насыщен будет он.
Блажен, кто к правде ревновал
И изгнан за нее.
Он награждается, как царь
Небесной высотой,
И Царство Божье, как фонарь
Осветит путь домой.
Пойми, что крест - небесный дар
И он всего лишь вход
Туда, где не сожжет пожар,
Туда, где нет забот.
Туда, где ждет тебя любовь,
Где Бог тебя хранит.
Я лишь напомнил тебе вновь,
Что сердце говорит.
Очерки по муравьиной истории
Как известно, мы, муравьи, народ трудолюбивый, не то, что некоторые млекопитающиеся. В нас трудолюбие заложено самой природой, и себя мы отречься не можем. Какими родились, такими мы и умрем. А вообще, труд - это такой кайф! Представляешь, тащишь ты на себе соломинку, которая в три раза больше тебя самого! Не соломинка, а целое бревно! И ощущение, которое ты испытываешь при этом, совершенно непередаваемо. Здесь и гордость за свою силу, и бешеный адреналин. О моральном удовлетворении я уже не говорю. Ведь ты знаешь, что делаешь это не только ради себя, а ради нашего общего муравейника. И твои усилия умножаются тысячекратно, потому что такие же, как и ты муравьи, тоже трудятся с большим воодушевлением ради тебя. И начальника над нами нет никакого. Каждый сам знает, что ему делать. И подгонять никого не нужно.
А вы, вообще, были в нашем муравейнике? Это же красота! Внешне он, конечно, невзрачный. Нет в нем ни вида, ни величия. Это для маскировки, чтобы наши недоброжелатели и разные хищники не думали, что у нас они могут чем-то поживиться. Зато внутри лепота! Стены деланы мрамором, просторные бассейны, сауны, висячие сады. У каждого муравья есть своя квартира, которая досталась ему совершенно бесплатно. Кстати, у нас вообще денег нет. Не принято. Да они и не нужны. Пищи у нас много, каждый ест, сколько хочет и что хочет. Общак у нас. То же самое со шмотками и электроприборами. Ты приходишь на склад и выбираешь, что тебе нужно. А на складе все - в неограниченном количестве: начиная от зубочисток и кончая шикарными европейскими костюмами. У нас вообще коммунизм, как говорят муравьи-атеисты. А верующие муравьи, такие, как ваш покорный слуга, называют наше общество Божьим Царством. Государства, как такового у нас нет, ни правительства, ни армии, ни полиции.
Между собой мы очень дружно живем, не деремся, не воюем. Делить нам попросту нечего! Поэтому мы и работаем не за материальные блага, а ради самореализации, тех сил и способностей, которые в нас заложены.Наш труд нам приносит радость, потому что он бескорыстен, а своей жизнью мы приносим добрые плоды себе и нашим детям. Пожилые муравьи, которые уже не могут работать по состоянию здоровья, пользуются у нас почетом и уважением. Разумеется, они себе ни в чем не отказывают. Занимаются они тем, что передают свой богатый жизненный опыт подрастающему поколению и пишут мемуары. Вот так мы и живем.
Такими нас создала природа, высший разум, который заложен в каждого из нас, и каждый понимает, что ему делать и зачем он живет. Мы живем не ради себя, а ради своего ближнего, который живет ради нас. И себя отречься мы не можем! Не жизнь, а малина!
Впрочем, такто оно так. Но все это было до печально известных событий. Пока к нам в стаю не прибился один пришлый муравей, из другого племени. Взяли мы его из-за жалости, он отбился от своего стада и совсем бедный потерялся. Ну, не погибать же ему! Подобрали мы его, раненного в лесу, отогрели, отпоили горячим чаем и откормили сладкими хлебными крошками. А он, как пошел на поправку и оклемался, сразу свои порядки начал устанавливать, мол, я знаю, как лучше обустроить нам жизнь. Ну, мы его слушали, и ради интереса, конечно, а главное, что у нас все и всех слушают. Потому что мы доверяем друг другу и у нас никто никого никогда не обманывает. Даже дети. А этот муравей, хотя мне и трудно так его называть, работать не хотел, зато сразу начал командовать. То ему принеси, да это ему подай. Эгоист проклятый. Вообще любил философствовать, хотя правильнее сказать, разводил демагогию. Его речи повлияли в основном на молодняк. Из него он организовал себе охрану (хотя от кого ему надо было себя охранять?), и вооружил ее до зубов зубочистками, так как другого оружия у нас нет. Он стал сплачивать вокруг себя единомышленников, они проводили митинги и в конце концов создали партию, а потом и свой привилегированный класс. Те, кто вошел в этот класс тоже, как и этот муравей, перестали работать и начали называть себя управленцами. Мы же, простые муравьи, стали называть их бибиками. За то, что они, когда идут тебе навстречу по узкой тропинке, кричат, как бы сигналят - "би-би", чтобы им уступали дорогу. Сами они никогда не уступают. Они поставили замок на складе и взяли в свои руки распределение всех материальных ценностей.
Себе они взяли все задаром, а остальным начали выделять понемногу, в зависимости от благонадежности, которую они сами же и определяли. Тех, кто к ним лоялен и прислуживает, они назвали благонадежными и тех стали отличать большими подачками. Также для работающих муравьев, то есть, для нас, они ввели нормы труда. Если раньше ты работал, когда хотел и сколько хотел, то теперь, чтобы выполнить огромную норму, ты должен был очень рано встать утром, выйти на работу, и работать до поздней ночи. Иначе ты не успевал. А если ты не выполнял норму, то тебя не пускали на склад. Так любимый и милый нашему сердцу труд превратился в ненавистную, однообразную и отупляющую работу. Работая, ты уже думал лишь о том, как бы успеть выполнить норму, а вовсе не о красоте и моральном совершенстве труда. Так они ввели разделение общества на классы и социальное неравенство. Мы и глазом, что называется, моргнуть не успели, как оказалось, что мы вкалываем на них, и фактически стали у них рабами, а они соответственно - господами. Они начали носить белые воротнички, а нам выдали черную робу и приказали ходить только в ней. Для того, как они сказали, чтобы было видно - кто есть кто?
Как же это так получилось? Думаю, что мы просто многое им попустили. Ведь никто даже не ожидал, что так оно обернется. Сначала мы думали, что это просто игра такая. Дай, думали, молодняк поиграется. А когда спохватились, было уже поздно.
И что теперь делать? Мы, рабы, стали собираться по ночам тайно (сходки были запрещены управленцами), и искать выход. Здесь мнения наши разделились. Самые горячие головы предлагали совершить вооруженный переворот. Вооружившись зубочистками, - говорили они, - нужно взять в плен плохого муравья и отправить его обратно в лес. Потом восстановить прежние порядки. Другие, более рассудительные, говорили, что этот план трудноосуществим. И потому что плохой муравей и его команда так легко не сдадутся, и будет битва. А значит, прольется муравьиная кровь. А кровь проливать нам нельзя. Это не в нашей природе. И вообще, неизвестно, чем кончиться дело; ведь на стороне противника - молодость и сила. Но главное даже не в этом, а в том, что за время пребывания плохого муравья у власти, успело появиться целое поколение муравьев, не желающих работать и не понимающих благородного смысла труда. Труд для них уже ассоциируется с рабством, а успешная жизнь для них - это быть управленцем и ничего не делать. Надо признать, что молодежь мы уже потеряли. Это факт.
Так в нашем протестном движении образовалось два крыла: радикальное и умеренное, и мы собираемся только для того, чтобы спорить между собой, но ничего не делать практически. Ибо у нас нет единства, и мы все никак не договоримся между собой.
Вот сегодня ночью у нас очередное тайное собрание. Опять будем спорить. И вы приходите тоже. Поучаствуйте в наших дискуссиях. Авось, полегчает.
ПОЭМА СПАСЕНИЯ
Вера
И я пришел в Твою обитель,
Хоть невоспитан был и груб.
И я, обычный жизни житель,
Что ел с помойки рук и губ.
И я, что прятался от страха,
Кого не раз ломала жизнь.
И я, что сделан был из праха,
Что грязь жевал и горе грыз.
И я, кого судьба ломала,
Как корку хлеба в недород.
И я, кому все было мало,
Кто ждал и верил в свой исход.
Битва
Я вздернул нос, сказав - я знаю!
И тут же задом в лужу сел.
Меня бросала так лихая,
Пока я не поднаторел.
И ты получишь откровенье,
Постигнув из своих дорог
Что между знаньем и уменьем
Есть бездна под названьем - Бог.
И каждый раз борясь со смыслом
Своей непонятой судьбы,
Ты словно слышишь древний вызов
В пустыне - "Яков, выходи!
И начинай со Мной бороться,
Тебе бедро Я поврежу,
Потом, водою из колодца
Промою и перевяжу.
И это легкое увечье
Определит твой путь земной
Как знак негласной нашей встречи,
Знак сокрушенья предо Мной.
И будешь ты своею силой
Одолевать людей в пути
Лишь потому, что ты, Мой милый,
Со Мною борешься в ночи.
Свобода
Свобода выбора - свята!
Иначе жизнь - тюрьма и мука.
Свобода для того дана,
Чтобы не съела тебя скука.
Свобода - вечный путь домой,
Где не бывает притеснений,
Где Бог не взыщет за постой,
И где рабом не будет гений!
Ты - гений! Тропка бытия
Ведет тебя к искомой тризне
Свобода для того дана,
Чтоб не было без жизни - жизни.
Свобода - вечный перезвон
Колоколов небесной шири.
Свобода - это только сон,
Если тебя сковали гири.
Христос
Ты муку выбрал, как причастье
Сошед с небес в больную муть
Ты выбрал Сам Свое участье,
Где вместо славы ждала жуть.
Ты знал, что будет поруганье
Там, где не властвует любовь.
И это гибельное знанье
Входило ядом в Твою кровь.
Ты знал, что будет расставанье.
Но знал Ты - встреча впереди.
Так что вело Тебя? Желанье
Спасти! Спасти! Спасти! Спасти!
Покаяние
Христос больной, избитый, нищий
Висел на сужденном кресте.
А в это время Бог Всевышний
Работу совершал в тебе.
Он очищал больную совесть -
Переворачивал столы
Торговцев, у которых все есть,
Кроме бальзама для души.
Переверстал картину мира
В твоей практичной голове,
Из шумного чумного пира,
Храм восстанавливал Себе.
Пока Христос висел на древе,
Невинный, светлый, молодой
Твоя душа в вселенском реве
Оплакивала срам людской.
Триединство
Верховый Бог сидит на троне
И созерцает не спеша.
Его блистательной короне
Вселенная покорена.
Одной рукой Он держит вечность,
А во второй - наш каждый миг
И пропускает бесконечность,
Сквозь пальцы,
Как седой
старик.
Из под бровей Он взглядом судит
Как мы живем, себя влача:
Спектакли, встречи, браки, судьбы,
А так же и по мелочам,
Когда ты, как под впечатленьем
Проводишь свой вседневный суд:
Какое платье к дню рожденья
Одеть тебе, какой каблук,
Как волосы свои расправишь,
На косу брошку прицепив,
Как утром, потянувшись, встанешь
Себя зеркально оценив.
В твоих глазах есть мера вкуса
Тобою не исчерпана
Как небеса звенят Иисусом
В церковные колокола.
Твой суд вершится на вершинах
И потому прекрасен мир
В разнообразии картины
И Богу Тело сотворив.
Путь
Кто для себя избрал свободу,
Тот не жалеет никогда.
Он может пострадать от рода,
От государства, и семья
Доставит страннику мученья
Своей рутиной заводной,
Своей навязчивостью мнений,
Своей заботой головной.
Он не поймет нелепой страсти
Зависимости от нужды,
Не будет требовать участья,
Ни от друзей, ни от жены.
Он будет жить, как вольный ветер,
Цыган веселый и хмельной,
Любовью всей на белом свете
Не удержать его уздой.
Он избран для иного смысла
И сам избрал его судьбой
Блаженны, кто без укоризны
Не осуждают выбор свой!
Воскрешение
После бурлящего потока
Невзгод, превысивших черту
Паденья,
Размозженный роком,
Как погруженный мир во тьму,
Я вдруг увидел красоту.
Она пришла ко мне обратно
И что-то вздрогнуло во мне,
Как будто чайка по весне
Вдруг вскрикнула
Ко мне внезапно.
И я почувствовал, как вновь
Жизнь обретает во мне силу,
Как кровь волнуется игриво,
Как возвращается любовь.
Я был застигнут ей врасплох,
Я не готов был к этой встрече,
Не ждал ее, я был далече.
Нет, впрочем, ждал,
Притом, всерьез.
Хотел ли я ее? Не знаю.
Я так устал в теченьи дней.
Я был готов уже к закланью,
Как Агнец Божий за людей.
Я нес свой крест.
Семен с Ашдода
Мне пятьсот шекелей поднес
Когда упал я и свобода
Покинула мой дух и мозг.
Умом я ведал по Писанью,
И знал, что распятый Христос
Спустился в ад, как в наказанье
С веночком из колючек роз.
Я знал, что Он огнем крестился
Делился жизнью там Своей.
Потом воскрес, потом явился.
И растворился средь людей.
Призвание
Напоминать, напоминать -
Какое в этом совершенство?
Страдать, чтобы не забывать
Минуты высшего блаженства.
И говорить, и говорить,
Все пропуская через душу
И ради этого лишь жить,
И ради этого ты нужен.
И в этом - долг, и в этом - честь,
Пройдя хулу и униженья,
А что-нибудь превыше есть
Такого жизнеутвержденья?
Напоминать о том, что есть
В мятежном мире утешенье,
Напоминать о том, что Весть,
К тебе летит в стихотвореньи.
Напоминать о том, что мир
В погоне за благополучьем
Растает, как животный жир,
На сковородке жизни мучим.
Напоминать о том , что крест -
Твоих дорог пересеченье
Напоминать о том, что есть,
Превыше смерти наслажденье:
Сидеть у ног Христа и ждать,
Когда Он слово жизни скажет.
И слушать, и напоминать
Пока Он смерть и жизнь не свяжет.
Сон во время чумы
В нашем славном государстве, где правит чудо-иудо змей-Горыныч все спят. Спят не только по ночам, что естественно и необходимо, и завещано Господом Богом. Но в основном спят и днем. Точнее, днями, неделями, месяцами и годами. Не спят только новые репатрианты. Они бегают, суетятся, решают нахлынувшие на них проблемы: аренда квартиры, счет в банке и прочие шуры-муры. Вот им как раз кажется, что они не живут, а борются с проблемами. А местные жители кажутся репатриантам пребывающими в каком-то блаженном, расслабленном состоянии, которое со стороны воспринимается, как полный шалом, то есть мир и гармония. Причем как на улице, так и внутри (в сердце). И только когда репатриант смиряется с окружающей его жизнью, принимая ее такой, какая она есть, то есть, когда он сам погружается в это состояние, которое трудно даже квалифицировать (что-то между летаргическим сном и полным пофигизмом, замешанном на клиническом инфантилизме), он начинает понимать, и то не сразу, что это состояние является обычным сном, только с открытыми глазами. Сном, как образом жизни. Сном, как общественным договором. И как сложившимися статус-кво.
Люди у нас ходят как во сне, работают, как спят, руководят вообще в беспробудном сне. Просыпаются только, когда нужно делать детей (впрочем, и их делают в полусонном состоянии, на автомате, не успевая даже считать, сколько уже получилось).
Наше трехглавое чудо-иудо тоже спит. Точнее, две головы спят, а третья бодрствует, но только для того, чтобы методично вгонять в сон всех остальных. Затем она будит вторую голову, а сама погружается в сон, и так по кругу. (Объясняю для тех, кто не в курсе, что три головы у чудовища отросло в результате демократизации, и означают разделение властей на три ветви - премьерскую, раввинскую и главу, представляющую богатых монополистов). Для того, чтобы методично вгонять в сон все население одной из голов змея достаточно монотонно голосом Кашпировского повторять одно и то же. Причем подойдет любая мантра. Например, одна голова все время внушает - "ждем Машиаха, ждем Машиаха, ждем Машиаха", вторая - "Иранская ядерная угроза, ядерная угроза, ядерная угроза", третья - "повышение цен, повышение цен, повышение цен". Действует равно усыпляюще. Поначалу общество как-то рыпалось при виде очередного теракта, а теперь спят даже при постоянных бомбежках южных городов. Сон вообще очень удобное состояние. Докричаться до спящего человека практически невозможно. А до спящего змея - тем более. Даже если все общество выйдет на улицы и устроит палаточную революцию, даже если люди начнут обливать себя бензином и самовозжигаться, змей с помощью очередной мантры - "Создана комиссия, создана комиссия, создана комиссия" вновь вгонит общество в летаргический сон.
Уж кто только не пытался разбудить нашу спящую страну, но, ни трем арабским подросткам, устроившим на горе Кармель громадный фейерверк, который едва потушил специально присланный самолет из России, ни американскому посланнику Обамы, ни многочисленным резолюциям ООН, ни даже турецкому судну "Мармара" этого сделать не удалось. Все мировое сообщество это судно на уши поставило, а мы как спали, так и дальше спим.
Даже если пол страны у нас разбежится, то вторая половина будет продолжать спать. Даже если иранская ядерная бомба уничтожит две трети населения, то оставшаяся треть не проснется. Потому что хорошо знает, что сон очень полезен для здоровья. Ведь нервные клетки не восстанавливаются.
Любовь и крест
Кто больше любит,
Тот страдает -
Известен всем закон людей.
Никак иначе не бывает
В юдоли плача и скорбей.
Когда тенета эгоизма
Раскрыты, как дракона пасть,
В них попадают те, кто жизни
Не пожалел любви отдать.
Кто больше думает о ближнем,
Им будет больше поражен,
И он, конечно, будет лишним,
Унижен и приговорен.
Страданий он осушит чашу,
И он взойдет на страстный крест
Не потому, что он наказан
А потому что он из мест
Совсем других, иного свойства -
Он Богом призванный с небес,
Он как Христос, в нем нет геройства,
Лишь неподдельности замес.
И вот растоптан и унижен,
Он воскресает вновь и вновь,
Не потому что он обижен.
А потому что он - любовь.
Свобода
Что такое свобода?
Это мочь быть собой.
Даже если голота
Суд вершит над тобой.
Даже если сгибают
Тебя в крученый рог,
Даже если ломают,
Как горбушки кусок.
Даже если страданье
Побеждает тебя,
Лишь свобода - дерзанье,
Лишь свобода - свята!
Как звезда путевода,
Как надежда в ночи.
Временами свобода -
Это - просто идти.
Временами свобода -
Это просто терпеть.
А бывает свобода -
С честью лишь умереть.
Или просто подняться
Из болотной грязи.
Или просто обняться
С тем, кто дорог в пути.
Или просто молиться,
Если скулы свело.
Или просто делиться,
Когда нет ничего.
Становление
При столкновеньи идеала
С жестокой прозою земной
От тренья искра вылетала
И обращалася строкой
Стихотворенья. От удара
Статья рождалася на свет.
Из боя - книга получалась
А из сражения - поэт.
Через болезненное тренье,
Чтобы добыть святой огонь,
Рождалось исподволь терпенье,
Жизнь обращалася судьбой.
И каждый раз когда ты падал
И поднимался вновь и вновь,
Тебе как лучшую награду,
Давались строчки про любовь.
И поднимался ты из песен,
И поднимался ты из слов -
Как поднимался ты из чресел
Из женских, и из ползунков.
Ты поднимался непременно
Как бы невидимой рукой
Кто бы ни ставил на колени
Тебя и ни пинал ногой.
Над будничностью постылой,
Ты поднимался над толпой.
Так ты когда-то из могилы
Поднимешься. И снова - в бой!
Исповедь тощей коровы
Му-уууу!
Какая вкусная зелень! Не часто мне так фартит. Но сегодня повезло, пастух недосмотрел и я выпаслась на частных владениях. Наелась на всю неделю свежей травки, да еще и водички из бассейна попила. Оказалось шампанское! Сейчас вот лежу в тенечке, да хвостом мух отгоняю. Курорт! Лепота! Солнышко сияет, ласточка летает, птички песенки поют! Все включено! Чувствую себя, как турист в Израиле! Не жизнь, а сказка! А когда я сытая и довольная, меня тянет пофилософствовать о жизни. Правда, сколько себя помню, я всегда рассуждаю только на одну единственную тему. Может, это потому что меня, еще в нежном детстве, муха под хвост укусила зеленая и противная, а может, потому что я не доенная еще. А если корова не доенная, то, как и всякая неудовлетворенная женщина, она неизбежно рассуждает о несовершенстве мира.
Так вот, я все о том же. Всем известно, что справедливости в жизни нет. А между тем, она для жизни крайне необходима. Потому что все проблемы возникают как раз из-за ее отсутствия. К примеру, взять нас, коров. Если нас доить много, а кормить мало, то долго ли мы сможем продержаться и не отбросить копыта от такой жизни? То-то!
Вопрос, как говориться, интересный.
А вообще, в каждом стаде свои порядки. Европейские коровы они более довольны жизнью и смертность у них ниже. А почему? Потому что питаются хорошо, и все более-менее упитаны. Тощих коров среди них не так уж и много, а толстые коровы на фоне средних упитанных коров не так бросаются в глаза и не так сильно раздражают. Справедливость там в пределах нормы.
В России, наоборот, тощих коров много, но зато жирных пока еще не много (если брать по количественному соотношению голов тощих и жирных).
А когда все коровы тощие, жить им хоть и тяжело, но это не так раздражает. Потому что тоже справедливо: либо всем - все, либо всем - ничего. Кукиш. Когда кукиш для всех - это воспринимается с пониманием. Ну, а царям и олигархам, сам Бог велел хорошо питаться с отдельного пастбища. Так уж мир устроен. И не нам, коровам, его менять.
Иное дело в наших Палестинах. Совсем не как в Европе или в России. Тощих коров много, но и упитанных и жирных тоже не мало. Может, 50 на 50. Ну или 60 на 40. И это, скажу вам самая неприятная и опасная ситуация. Потому что - зависть. Тощая корова всегда завидует жирной. Кто бы вам что ни говорил, но уж поверьте мне, тощей корове. Когда дело касается желудка, то ничто не помогает: ни воспитание, ни образование, ни религия, ни наука. Потому что это чувство справедливости как раз воспринимается животом, а не головой. И если голову можно еще как то переубедить или задурманивать манипуляцией, всякой, извините меня, патриотической, религиозной или партийной херней, то желудок не обманешь. А зависть, скажу я вам, очень неприятное и опасное состояние. Когда тощая корова пасется совсем рядом с жирной. Хоть и на разных пастбищах, и все видит. У тощей коровки травка жухленькая, повыдерганная во многих местах. Сразу видно, что до нее на этом пастбище уже многие попаслись. А у жирной коровы - и травка свеженькая, и ее много, и план по молоку у нее совсем иной. Если она что-то и даст государству, какие то несчастные полстакана молока (как говориться, с паршивой овцы хоть шерсти клок бы взять), то почему у нее такие хорошие условия и такая кормежка? А у нас, тощих коров - кормежка скудная, мы едва-едва вообще выживаем, а ведь именно на нас, тощих, и держится государство. Наш план по молоку не сравнить с планом жирных. Выдойка от нас в разы больше, чем от них! Ну, не обидно ли? Еще как обидно, скажу я вам, потому что несправедливо!
Поэтому мы, тощие коровы, и ищем всякие обходные пути, нарушаем закон, воруем чужой корм, и стремимся хотя бы нелегально попасть на хорошее пастбище. Вот как я сегодня. И пусть мне кто-либо докажет, что я плохо поступаю! Что я несправедлива в своем протесте!
А никто и не будет особенно замечать, что я поступила незаконно. Сделают вид, что никто ничего не видит. Знаете, почему? Потому что я - права! И все это хорошо понимают. Тем же желудком! И если на меня будут давить, силой выпроваживать с элитного пастбища, да еще и попробуют наказать, то, ой, девочки-коровы, что будет!
Мы, тощие коровы, возьмем вилы и топоры и порубаем этих жирных на мясо. На мя-со! По-ру-ба-ем! Шкуру с живодеров сдерем и на кол посадим! Ох, уж тогда мы отыграемся за все наши голодные годы! И жирный скот это знает и прекрасно понимает, и в глубине души боится нас. Поэтому я сейчас спокойно лежу на ихнем пастбище, попиваю шампанское из бассейна и меня никто не трогает. Хотя все видят. Потому что мне тоже нужно выпустить пар и почувствовать себя нормальной коровой. Хотя бы раз в году!
Му-уууу!
Отделение козлов от овец
Дорогой разочарований
Считаю версты и столбы.
Сложней всего принять страданье,
Когда готовился к любви.
А присмотревшись, вдоль дороги
Увидел, как стоят кресты.
На них усталы и убоги,
Людские подняты сыны.
А по дороге правосудья,
Где мчит с Тойотой Мерседес,
Между машин - согбенны люди
И на плечах их тот же крест.
И нет им друг до друга дела,
Придавлен всяк своим крестом.
И правда в том, что нет удела
Иного тем, кто за Христом
Идет тропинкою голгофской,
А жизнь безжалостно точна
И делит всех на овцы - козлы
И нет иного бытия.
Эра Милосердия
Когда падут все президенты,
И олигархи, и цари,
Не будет радостней момента
Для обитателей земли!
Когда, как Иерихона стены,
В один торжественный момент
Падут везде внезапно цены
И деньги превратятся в тлен.
Когда исчезнет зло и зависть,
И одиночество, и боль,
И ненависть, и даже жадность,
И станут все одной семьей.
Когда уже не будет смерти,
И за ненадобностью - лжи,
Настанет эра милосердья
И всепрощенья, и любви.
Все это непременно будет,
Когда мы станем поумней.
Бог никогда нас не забудет, -
Вам старый говорит еврей.
Не познавшим
Вам, не познавшие Христа,
Я соболезную безбрежно.
Вам, пленникам добра и зла
И пленникам глухой надежды.
Вам, не изведавшим щедрот
Из рога изобильной ласки,
Вам, не щадящим свой живот,
За прибылью своей напрасной.
Вам всем, не знающим чудес,
Вам всем, не знающим прощенья,
За то, что я не смог донесть,
Вам приношу я извиненья.
Александр Грайцер
Сказки для взрослых
© Copyright: Александр Грайцер 2, 2013
|
