Феноменология смеха - 2 - Михаил Пушкарский

Как правило, при повторении и со временем шутка (смешной эпизод, юмор) меркнет и не вызывает смех. Но если этот юмор – классика или мудрый афоризм, то он всегда остается живым, хоть и не таким взрывным.
Недавно я вспомнил фильм «Джентльмены удачи» - эпизод в такси, где Крамаров удивляется \"непониманию\" таксиста. Ищут памятник и таксист спрашивает: \"мужик сидит\"?
- Во, деревня! Во, даёт!- в адрес таксиста восклицает Крамаров – Кто же его посадит?! Ведь он же – памятник!!!

Я решил снова поразмышлять о специфике смеха – о его основной главной сути. И на этот раз взял для анализа тот эпизод «джентльменов в такси».
И здесь вдруг нашелся этот главный (номер один) комедийный сюжет, как комический прообраз, архетип.
Вообще, я не верил в то, что можно расколоть этот орешек.

То есть, о том, что шутка есть основной приём и идея юмора, уже сказано. Шутка - это обман разума. Шутка приводит разум в смущение или играет разумом в когнитивном диссонансе, противоречии, парадоксе, где внимание перескакивает с предмета на предмет, осмысливая шутку. Вследствие этого, рождающаяся эмоция пульсирует в многообразных и противоречивых чувствах: недоумение и эстетическое удивление, далее, озарение и снова удивление по поводу комического объекта, осмысливание, сравнение, и возврат к осознанию и эстетическому созерцанию всей ситуации со стороны - где уже рождена ирония в самой шутке и нарастает комизм, связанный с персоной, в том числе, и собственный комизм в этой психологической ловушке.

И уже вся ситуация становится удивительной и смешной. И всё, что ни попадает в ней во внимание вновь, становится поводом к рефлексии, усиливая комизм, или на мгновение отвлекая, лишь с большей силой провоцирует смех.

Эстетическая версия когнитивного диссонанса - это уже есть тот фрейм (скрипт) согласно семантической теории юмора. В отражении памяти сознания таковой фрейм рождает иронию и способен непосредственно дать выход \"чувству смешного\". И эту эволюционную \"реконструкцию\" ещё предстоит психологически осмыслить.
Ситуация \"эстетического когнитивного диссонанса\" представляется в человеческом сознании уже как обобщенное понятие \"смешной предмет\" (смешная мысль, образ, действие) в рефлексе игрового поведения.
Но когда шутка и ирония связаны с персоной, то появляется комизм и социальный аспект усиливает игровое поведение.

И раннее уже было сказано о социальном, игровом факторе… о возможных нюансах, ассоциациях…
И в результате, был сделан вывод о необходимости определения корреляции всех факторов, которые в совокупности создают большое или малое комическое.

Но что здесь является самым главным и основным – что можно определить как конкретный специфический комический объект, через который импульсивное чувство смешного обретает свою полноту, в котором смех лёгок при малейшем импульсе, при стандартной шутке, при намёке, в конце концов?
Хотелось бы найти, что является не психофизиологией смеха (прием шутки, аникс) и не физиологией (действие гормонов игрового поведения), а что создает именно человеческий сентиментальный смех? Каков этот объект, каков его конструкт или архетип?

Итак, комизм (не спешите разочаровываться) – это курьез.
Объясняю. Никакие клоунады «тупые» и «недалекие», никакие сатирические гротески «далекие» и «гонимые» (утрирую, конечно) и никакие басни не будут так смешны, как жизненная и человеческая «оригинальная» глупость, остроумно вскрытое малодушие или курьёзный случай.
Так, А.Вулис \"В лаборатории смеха\" даёт своё понимание сатире А.Н.Чехова:
\"Ибо у Чехова пародийная ситуация чаще всего не какие-то навязанные персонажам правила поведения или свойства применяемой наблюдателем оптики, кривизна сатирической призмы, а реальный факт человеческого существования, поставленный в определенную, главным образом в будничную связь с другими столь же реальными фактами. ...В рассказах Чехова «ложная действительность сама себя опровергает». Сила чеховского сатирического искусства — в его безыскусственности. Сатирический анализ Чехова, сочетая пародию с иронией до их полного взаимного растворения, ведет нас непосредственно к комическому\".
\"Пародийно-иронически образ больше, чем какой-либо другой, воздействует на читателя эмоционально. Он не требует интеллектуальной расшифровки комического противоречия, как образ рационалистический или сатирико-психологический. Он не рассчитывает, как они, на «редуцированный», приглушенный отклик, на смех «в уме». Показывая нам жизнь в непосредственно комическом облике, он и вызывает непосредственный смех, который приходит к читателю сам\".

Часто, для человеческой глупости даже необязательны форма, условия и особое стечение обстоятельств, чтобы она стала «оригинальной». Например, обычное хвастовство всегда выглядит комично. Хвастовство всегда выразительно - художественно противоречиво, не говоря о других нюансах. Обычная же, \"прозаично-противоречивая\" глупость не смешна, как и любое противоречие вне человеческого поведения.
Анри Бергсон был прав и проницателен в своём замечании, что юмор социален по своей природе, а не просто принадлежит социуму. И это несмотря на то, что человек может шутить наедине с собою. На то у человека способность абстрагироваться и со-знание. Но речь сейчас идет о человеке не «интеллектуальном», а о «социальном», и о социальной предопределенности юмора.

Также, без всяких метафор и гротеска возможно через тонкую констатацию фактов отразить комичность человеческого малодушия, хитрости, лицемерия и т.д.
«Молчалин! — Кто другой так мирно все уладит! Там моську вовремя погладит, тут в пору карточку вотрет...» (А. С. Грибоедов, «Горе от ума»).
Или в «Двенадцать стульев» по поводу прозвища Ипполита Матвеевича Мацистом сделано замечание, что у настоящего Мациста усов не было.
Неважно как, осознанно или нет, но автор этим замечанием смог показать, что назвали Мацистом нашего героя не по принципиальной схожести, а «от фонаря». И тому, кто его так назвал, было «до фонаря» - и образ, и сущность самого Ипполита вместе с Мацистом. Такова жизнь обывателей.
Но вполне возможно, что авторы Ильф и Петров сделали такое замечание, чтобы внести в информацию парадоксальность, которой люди склонны удивляться.
Шутка – это безобидная веселая игра на интеллектуально-эмоциональных струнах – одна из составляющих юмора.
В другом месте, не произнеся ни слова о комичном, об Ипполите Матвеевиче сказано, что наш герой «раскрыв скоросшиватель и дернув щечкой, углубился в бумаги». Но за этой констатацией «дернув щечкой» обнаруживается весь комизм и драматизм этой нервозной работы чиновника и самих решающих у них свои тяжбы.

В общем, такие условия и качества, как актуальность и реалистичность, создают настоящий совершенный юмор, так-как, в отличие от простой фантазии, это уже смысл, жизнь и развитие. Именно, развитие в жизни, а не поиск забавных и причудливых форм.
Это правило справедливо для всего творчества, в том числе, и для фантастики в литературе.
Впрочем, возможен юмор, как художественная интерпретация (образ) но более сильно, когда юмор художественно передает реалии жизни.

Несмотря на то, что бывает комизм разоблаченного порока и бывает просто курьез, из-за социального (сентиментального) и эстетического воздействия, весь комизм более или менее принадлежит курьёзу. Будем считать курьёзом все удивительно смешные сюжеты (\"удивительно\" – это образные, необычные, сентиментальные).

Однако, истолкование этого, что ни есть, действительно, классического комизма, которое мы найдем в трудах по эстетике (пример, Ю.Борев) недотягивает до адекватного его понимания.
Ю.Борев пишет: «В комедии Гоголя «Ревизор», городничий обманывается, принимая Хлестакова за важного чиновника, и зритель заблуждался, предполагая, что человек, которого принимают за ревизора, должен быть если не солидным и положительным, то хотя бы персоной, которую действительно стоит бояться. Оказывается, передо мной фитюлька... Существует огромное, кричащее несоответствие между тем, кто есть на самом деле Хлестаков, и тем, за кого его принимают, между тем, каким должен быть государственный чиновник, и тем, каков он на самом деле. И мне приятно, что я это противоречие схватил: за внешним увидел внутреннее, за частным — общее, за явлением — сущность. Мне радостно сознавать, что все опасное для общества не только грозно, но и внутренне несостоятельно, комично. Страшен мир фитюлек и мертвых душ, но он и комичен: он далек от совершенства, он не соответствует высоким идеалам. Осознав это, я поднимаюсь над опасностью. Даже самая грозная опасность не победит меня. Она может принести мне гибель, я могу пережить трагедию, но мои идеалы выше и потому сильнее, а значит, я и мои идеалы непобедимы, и поэтому я смеюсь над фитюльками и мертвыми душами. Гоголь не знает выхода из тех противоречий, которые он раскрывает в своих произведениях, и потому его смех - «смех сквозь слезы». Но у него есть огромное моральное и эстетическое превосходство над изображенным им миром Коробочек и Держиморд. Вот почему из души художника и его читателей излетает светлый смех».

Во-первых, здесь не чувство удовольствия превалирует во вскрытом противоречии. Здесь всегда удивительно само противоречие в поведении людей.
«Оказывается, передо мной фитюлька…» - вот оно главное «озарение», «аникс», эффект шутки, которая есть гвоздь программы данного сюжета и юмора в целом.
Несомненно, что глубинный замысел самого комического произведения иной. Как мы знаем, начальным мотивом Гоголя создавать комические произведения вообще, являлся «смех сквозь невидимые миру слёзы», где комедия – это борьба человеческой культуры с пороком, борьба со злом через искусство. Но в данный момент речь идёт о самой тактике – о смешном, о комедийном.
Чем более закручен сюжет на каком-либо недоразумении, чем он более схож с внешней «обманной» формой, тем интригующей ожидаемая развязка. Это чисто человеческий уклад жизни, и переживается это на более сентиментальной волне восприятия.
Всё, что касается человеческой деятельности и социальной его жизни – всё это находится в зоне повышенного внимания и чувственности. И когда человеческие мероприятия противоречивы на фоне его величия разума, компетентности, духовного идеала и социальных традиций, и это выливается в некой образности, эстетическом качестве, то ситуация становится удивительной - то есть, комичной. Иными словами, это та же шутка (ирония), но по весьма существенному поводу и обращенная на человека - есть уже комизм.

Сначала и последовательно.

1. Само противоречие во всем юморе и комическом есть элемент шутки, как игра восприятия. Оно может быть удивительным лишь тогда, когда является противоречием двух смысловых контекстов. Тот же самый эффект производит двусмысленность или множественный смысл. Или в семантической теории, это называется когнитивным диссонансом. Однако, семантическая теория не раскрывает психологию смеха, а лишь констатирует, что столкновение двух контекстов в семантических пространствах обретает разрядку через смех. То есть, семантическая теория не рассматривает «столкновение двух контекстов», как повод для эстетической, критической, социальной оценки в целостном восприятии человека.
Но продолжим, почему здесь важным моментом является противоречие именно «смысловых» контекстов?
Потому, что всё, что является печатью разума в самой природе и мыслительной деятельности человека, это для человека чувственно, и порог эмоционального восприятия здесь ниже. Например, когда человек усвоил одни стандарты и формы «разумного творения» в природе, то длинная шея жирафа для него впервые покажется смешной. Также, удивительным будет знакомство с сумчатым кенгуру… не говоря уже о всегда знакомых обезьянах – удивительной пародии на человека.

В связи с этим, здесь же, происходит «игра» в эстетическом переживании объекта (с соответствующими признаками) и переживание самого процесса осмысления, который отражает то же - «игру». Это и делается «сентиментальным», осмысливая данную «игру» как шутку.
И шутка и смех будут здесь безусловно рефлекторного происхождения - в игровом поведении.
Но смех может произойти «в когнитивном диссонансе» - в удивлении, осмысливании и эстетическом переживании, синтезируя комическое чувство, через иррадиацию в коре головного мозга и распространение возбуждения на лимбическую систему не в рефлексе игрового поведения, а в непосредственном психофизиологическом процессе.

Вообще, восприятие юмора проходит по многоразличным афферентно-эфферентным путям. Так, например, можно смело обозначить рефлекторный путь игрового поведения, психофизиологический энергетический (теория несовместимости и высвобождения) аспект \"шутки\" (аникса)... Может ещё какие-то - я не классифицировал это...
Но можно и утверждать об архетипическом восприятии комического образа, который изначально сплачивает в себе \"человека\" (сам в себе уже сложный, в доминанте на лицо и в поведении, комический образ) и здесь же, видимо, запараллеленна социальная игра и мотивация к совершенству.

2. Далее, мы от «печати разумного» и «игры восприятия и смыслов» переходим ко всему человеку – к его портрету, к его личности. И... восприятие данного объекта, его признаков, качеств и действие уже будет более обусловлено чувственностью.
Далее, если мы наблюдаем действия и поведение человека в каком-нибудь более серьезном, или важном для нас, мероприятии, или это будет какой-либо интересный сюжет, или это будет связано с нашими знакомыми, друзьями, в конце концов, с нами лично – эмоциональная предпосылка и обусловленность с расширением сферы действия человека и вовлечения его в жизнь и в то, что важно для нас, будет только расти.

3. И далее, если мы теперь помножим все выше перечисленные факторы, и в частности, пункт 1 на пункт 2, то в итоге получаем мир жизненных курьезов и комедии.
Кроме того, эмоциональный тонус игрового поведения в восприятии комизма, связанного с реальной жизнью человека в социуме, с жизненными курьёзами, здесь подключается уже со всей полнотой. И это обстоятельство определяет тот комический объект (архетип комического) – то, что по праву и по сути является комическим в его специфическом значении. И то, что более впечатляюще, сентиментально и от души смешно.

Это есть специфика комического восприятия. А то, что истолковывает Ю.Борев в «Ревизоре» Гоголя, это уже процесс осмысливания комического, или можно сказать, это «философия комического».

Основанием и отличием комического от смешного можно справедливо считать поведение, когда с умным видом творится глупость. Потому что ум – это критерий социального поведения, и одновременно, это чисто специфическое человеческое качество, кроме того, это «орган стратегического значения».

Ю. Борев: «Когда у человека неожиданно падают брюки, окружающие могут рассмеяться. Однако здесь нет истинного комизма. Но вот в венгерском фильме «Месть брака» брюки собственного производства падают с нерадивого портного, и смех обретает социальное содержание и комедийность. Комизм социален своей объективной (особенности предмета) и своей субъективной (характер восприятия) стороной».

Попробуем выявить главные факторы восприятия юмора и комичного через анализ простейшего изречения.
Например, взять такое выражение: «Глупый не поймет, а умный не догадается».
Это вполне логичная формулировка мысли, и фактически в этом нет ничего смешного. Тем не менее, это является шуткой потому, что
1. Соответствующий юмористический контекст здесь выводится памятью из жизненных конкретных ситуаций - к пониманию именно такой, не совсем рациональной, формы изречения.
2. Это социальная тема, где ум и глупость всегда были притчей в языцех,
3. Сама форма изречения здесь косвенно указывает на несколько замудренное высказывание, похожее на стереотип шутки, запускающий игровой рефлекс.
Или вот такой простой комментарий-намёк (имеющий отношение к человеческому действию, к социальной сфере) становится уже полноправной шуткой, юмором: «хотел, как лучше, а получилось как всегда».

Шутка – это интеллектуальное изобретение в реализации игрового поведения. А игровое поведение по своей природе социально, и в человеческой цивилизации оно играет свою особую и специфическую роль. Создавая шутку, как коммуникативно-социальное явление, мы, соответственно, обращаемся к общественно-социальной жизни, к человеку (его нравам, деятельности и поведению). И этим соблюдается актуальность данного мероприятия и здесь мы аппелируем к чувственности.

Совсем нетрудно увидеть правило, доказывающее природу юмора в игровом поведении.
С одной стороны, когда восприятие сталкивается с двойным стандартом, при удивительных обстоятельствах или в удивительной форме, или же с тем, в чем может отразиться шутка, как изящный безобидный обман (розыгрыш) или нечто удивительное в реакции игрового поведения, то за всем этим следует смех и веселье. С другой стороны - когда человек весел, то он сам создает юмор и комическое в остротах и шутках (по определению Даля, удаль, разгул иронии) …и даже по отношению к неживой природе через её олицетворение.

Весьма интересно толкует юмор В.И. Даль:
\"ЮМОР (слово английское) - веселая, острая, шутливая складка ума, умеющая подмечать и резко, но безобидно выставлять странности нравов или обычаев; удаль, разгул иронии.\"

С этим прекрасным, кратким и ёмким определением не сравнятся даже психологические словари. И вот, почему - Далю удалось выявить самые главные (не больше и не меньше) составляющие и предпосылки юмора в эмоциональном, интеллектуальном и саму форму поведения. А также, сформулировать достаточно определённо специфическую сущность юмора.
1 - веселье, удаль, разгул иронии (живой бодрый и весёлый ум), 2 - остроумие, которое включает в себя мотивы и приёмы шутки (шутка имеет собственную психологию и также является элементом психологии юмора). Одна из характеристик остроумия и шутки - это неожиданность (резко выставлять - то есть, тонко подметить, нестандартно интерпретировать, сделать стильный комментарий или применить \"обманный маневр, иллюзионизм\"), 3 - \"безобидно выставлять\" - важное замечание о природе юмора: юмор - это явление человеческой культуры, где критика или протест смягчается игровым поведением (шуткой) 4 - веселье (радость, оптимизм), удаль (жизненный тонус молодости - тонус игрового поведения), разгул иронии (удаль, то есть, тонус игрового поведения располагающий к шутке).

«Удаль и разгул иронии» по Далю, по сути, есть определение игровому поведению. И эта «игра», выраженная в «разгуле иронии» - в намерении шутить, острить и иронизировать, мы явно видим, дана человеку от природы и закреплена наследственно. Так как, приходить это может из внутреннего вдохновения, независимо от внешних раздражителей.
Но только такое поведение, когда это лишь «разгул иронии», ещё не реализуется в социальном значении. Но это есть стимул развития навыков в игровом поведении. А для человека, как известно, интеллект сыграл и играет главную роль в борьбе за существование.
Теперь, когда же ирония, как острый критический взгляд на вещи, направлена на человека, то здесь инстинкт игрового поведения раскрывается во всей полноте (где игра и чувственность, соответственно).
Не стоит забывать, что игровое поведение в основе своей социально и в естественном природном своём отношении выражается в игре. И по этому игра от природы имеет в себе объединяющее чувство братства и залог эстетического чувства в симпатии для реализации инстинкта «любви к ближнему»

Поскольку, ирония, а точнее, когнитивный её компонент исходит из рациональной сферы ума, то здесь ирония может стать оружием интеллектуальной борьбы. Но колыбелью её остаётся игра и социальное чувство.

А знаете, что общего у человеческого смеха, игривой борьбы животных, у остроумия и гротеска?!
Это «трюк» и всплеск эмоции.
То есть, в игривой борьбе животных вместо агрессии переживается удаль и веселая эмоция игры. Наверное, не будет ошибкой назвать эту положительную эмоцию природным (или физиологическим) эликсиром любви (чтоб не перегрызлись). Когда в этой борьбе, приобретая нужные навыки, кто оказывается ловчее, тот переживает триумф и прилив эмоции. И поскольку это игра и соревнование «веселых, ловких, находчивых и метких», то сии приемы и связанная с ними эмоциональность очень похожи на шутку. Только у животных это неосознаваемая «физиологическая» шутка (как и любовь).
Так и при человеческом смехе необходим интеллектуальный «трюк» (умное, находчивое и меткое) на игривой основе, для того, чтобы произошла «игра чувств», всплеск эмоции. И для этого возможна остроумная шутка. Также, острота и юмор у человека – это те же интеллектуальные навыки и упражнения, или же - это веселая интеллектуальная борьба.
Гротеск – это некий символ полета духа и фантазии, что как правило, неожиданно и изумительно. И эмоция игры животных, прыжки и вся динамика поведения здесь наполнена духом и формой гротеска (в определенном смысле). Если происходит нечто неожиданное (на субъективном эмоционально положительном фоне) - пусть это будет какой-нибудь «обман» в игре или «промах» - это всегда есть гротескный блик.

Гротеск (в современном значении) – это по сути художественный прием или стиль. Но когда гротескно и умно интерпретируется поведение, характер, дела и всё, связанное с человеком и социальной жизнью, то это уже довольно виртуозный мир остроумия и комической выразительности.

Однако, насколько человек отличается от животного, обладая разумом и сознанием, настолько же отличается его эмоциональность в игровом поведении, где юмор у человека стоит на первом месте.
И неспроста в этом вопросе происхождения смеха на сегодняшний день всё запуталось. По данным нейрофизиологии смех локализуется в древних подкорковых структурах мозга. Вследствие этих данных утвердился субъективистский взгляд, где смех является атавизмом, и его пусковые механизмы, соответственно, имеет смысл искать не в семантике юмора, а в древнем рефлексе, который отключает разум, сужает сознание (или душу и взгляд на вещи, как выразился писатель Жан Поль) и где кора головного мозга не контролирует смех.
Но как ни крути, факт очевиден, что смех присущ лишь человеку и тесно связан с юмором и комическим.
А то, что смех локализуется в подкорковых структурах – это ещё не значит, что его нужно приписывать животным. Много ли наука знает о мозговых механизмах управления?!
Если строение мозга человека в общем представлении состоит из «мозга рептилий», «мозга млекопитающих» и развитой коры больших полушарий у человека – это говорит, лишь об относительной стандартизации в природе и рационализации развития. И здесь необходимо исследовать более четко все морфологические новообразования и соответственно новые механизмы взаимодействия.
И если взять во внимание саму эмоциональную конституцию человека, всю информационно – эмоциональную нагрузку, с которой связана его психика, более чуткое и широкое взаимодействие рассудка и эмоциональной жизни, и в частности, выше здесь описанный процесс восприятия комического, то несомненно, что кора больших полушарий играет немалую роль в психофизиологическом порождении смеха. И можно с уверенностью считать, что именно взаимодействие коры (а не пассивное или оппозиционное её состояние) и лимбической системы есть тот процесс, в котором возможен типичный человеческий сентиментальный и богатый смех.

Шутки животных (есть много описаний шуток у обезьян и дельфинов) отличаются тем, что они научены этому поведению через условный рефлекс. Они практически запомнили эффект данного поведения через непосредственное знание реакции человека, на которую откликается лимбическая система животного восприятия.
А человек может, абстрагируясь в памяти, сравнивать и оценивать действие, оценивать обстоятельства и рефлектировать в непосредственном восприятии, переживать все детали и нюансы ситуации, что, собственно и позволяет, при соответствующем характере данной ситуации, открывать в ней эстетический элемент. Эстетическая оценка и впечатление окрашивает глупое, нелепое, ошибочное или порочное в причудливое.
И кроме удивления самому сюжету и обстоятельствам, эстетическая оценка делает глупость, нелепость, ошибку или порок, комичными и даёт эффект выразительности комического чувства.
Классический, самый простой - лишь отражающий принципиальную суть порождения комического восприятия, пример можно привести из притчи Иисуса Христа: «Если кто будет строить башню и не вычислит её основание, то когда она упадет, он будет подлежать осмеянию».
То есть, башня – это серьёзные амбиции, которые очень контрастно отсвечивают глупость, которая, в свою очередь, резко обличилась при столь эффектном крушении изначальных амбиций. Естественно, что умышленное нарушение технологий подрядчиком, следствием чего явится крушение сооружения, никакого комизма не вызовет.

Поэтому – потому, что человек имеет рассудок, способность с разных точек зрения оценивать ситуацию, и уже на этом основании эмоционально реагировать, он может смеяться, а животные не могут. Животные могут только восклицать – радостно откликаться.

Комизм – это противоречие в облике, поведении и действии человека, и иногда животного, где это противоречие предстает в удивительной эстетической форме (двуликий Янус, в восприятии - шутка), а также, противоречие, при котором за амбициями и внешней формой вскрывается несостоятельность по результату и содержанию (ведь это так неожиданно и чувственно, удивительно и смешно).
Острота – это игривое суждение, шутливая интерпретация, однако, не ради самой игры и шутки, а по поводу чего-либо, неожиданно и удивительно переданная через шутку.

В. Рух (австрийский профессор психологии) считает, что определить специфику чувства юмора можно только через анализ специфического переживания, которое он назвал чувством смешного (exhilaration). Чувство смешного – это «эмоциональный конструкт, обозначающий временное усиление жизнерадостного состояния, которое наблюдается на уровне поведения, физиологии и эмоционального переживания, и которое возникает в ответ на юмор, а также и на другие стимулы» (Ruch W., 1993).
Описанную эмоцию Рух считает единственным предметом психологического изучения в юморе.
Это вполне справедливо сделанное замечание, и теперь, исследуя чувство смешного, мы здесь намерены выделить несколько таких именно «конструктов», как разновидностей смеха.

Виды смеха:

1. Смех в контексте игры.
Радость и веселье в экзистенциальном переживании жизни и чувстве единения.
Атрибутика: добрые шутки любого происхождения и характера. Веселые анекдоты.

Основа и специфика чувства смешного – это игровое поведение, где основным тактическим средством порождения смешного можно считать шутку.
А основа игрового поведения – это социальное поведение и соответствующее тому достаточно сентиментальное чувство. Или даже точнее здесь будет сказать, у данного чувства и поведения – социальная природа.
Игровая природа смеха нисколько не теряет в своей полноте и развитии в совокупности с интеллектом, способностью абстрагироваться, сознанием и эстетическим чувством у человека. Напротив, довольно очевидна природа игры, и в критическом (человеческом) комическом чувстве, и в юморе – уже столь масштабном явлении культуры. Игривое отношение – это и улыбка от приятной встречи, и также, это скептическая улыбка.

Наблюдая, как с развитием юмора органично в человеке переплетается социальное (то есть, сентиментальное) и интеллектуальное, не остается сомнения, что это развитие не дело случая. В этом видится запланированное и промыслительное действие.

2. Смех над чудачеством, клоунадой.

А) Наследственно закрепленная симпатия к малышам, игровое отношение – по поводу их чудного стремления к совершенству. Данное отношение легко генерализуется и может часто распространяться на людей взрослых. Клоуны в цирковом представлении – один из таких случаев.
Стоит заметить, что сам смех с малышей – это смех любви.
Б) Элемент шутки в образно-гротескном противоречии (в составе эстетического наполнения).
В) Вовлечение в игру на уровне чудачества (древняя форма поведения, живущая в подсознании). А.Козинцев, сравнивает смех с «временным оглуплением» и «подражанием худшим людям». Но это ни в коем случае не «подражание худшим людям» и не «временное оглупление». По сути, здесь речь должна быть о том, что родственно карнавалу и карнавальному танцу – игра и чудачество. Это принципиально отличается от глупости и слабоумия тем, что данная форма поведения адекватна и хранит свою традицию не во многих случаях.

3. Сентиментально-эстетическая насмешка.
Это восприятие курьеза, где всё связанное с человеком, его поведение, действие и облик, представляет повышенный интерес.
Поэтому, например, лицо человека может стать одним из первых, как объект комического внимания. Гримаса. Часто, гримаса – это от природы сочетание какого-либо дефекта, в противоречии рисующее причудливый образ. И это противоречие есть шутка для восприятия, двуликий Янус.
Именно у человека, в отличие от животных, память на лицо другого имеет особую впечатляемость (доминанта, по Ухтомскому – физиологический аспект памяти и восприятия). Следовательно, восприятие лица человеком сопровождается различными сравнениями и ассоциациями, и не редко комического характера.
Так, например, гримаса может отражать запечатленный лик определенного действия, усилия, физического или умственного, либо это «застывшая» эмоция. Или как сказал А.Бергсон: \"Есть лица, которые кажутся нам постоянно плачущими, другие — смеющимися или свистящими, третьи — дующими в какую-то воображаемую трубу\". И эта эстетическая игра впечатлений воспринимается, как шутка.

Также, действие и поведение человека всегда представляет интерес по социальному фактору, поскольку, человек – существо социальное.
И весьма часто поводом для смеха становится просто курьезный случай. Существует ряд ситуаций, о которых говорится: «и смех, и грех».
То есть, комическое по природе – это не сознательная насмешка, а специфические тому обстоятельства и особенность человеческого восприятия.
Сознание здесь играет немалую роль, но одной лишь волею мысли смеяться себя не заставишь. Здесь порождается цепная реакция между сознанием и эмоциями через восприятие и переживание комичного объекта.

И конечно же, в курьезе и сентиментально-эстетической насмешке огромную роль играет сюжет и эстетический фактор, который делает ситуацию неожиданной, закрученной и удивительной, несмотря на то, что с самого начала здесь уже происходит «вовлечение в интригу».
Художественная, эстетическая сторона комического сюжета, социальный его контекст и полное растормаживание игрового поведения отличает этот самый богатый вид смеха.

Однако, здесь нельзя не сказать о «гримасе» и «поведении», в которых отражается чудачество и портрет чудака. Данный образ узнается уже на уровне безусловного рефлекса, так как является прообразом в коллективном бессознательном человека. Это мимика своеобразной веселости. Например, комната смеха – это тоже чудачество, и самый смешной там образ – образ чудака.
Гримаса – это образ чудака и архаический атрибут игрового поведения, в котором улыбающийся компонент мимики отражает любое уродство, как гротескную шутку, что в действии означает чудачество. Таков аникс гримасы чудака.

Относительно «интеллектуального» юмора, чудачество может быть смешным лишь через инстинкт и эмоцию игрового поведения.
Но… поскольку в человеческом обществе игровое поведение – это признак цивилизации и культуры, это нормальный и необходимый жизненный (психический) тонус человека, то здесь очень важно отметить, что «игра» (эмоция игрового поведения) всегда обуславливает юмористическое восприятие, каким бы интеллектуальным и тонким оно не было. Разве что, чувство (и сам инстинкт игрового поведения) здесь находится под управлением разума, но при любой возможности явить шутку, игровое поведение растормаживается и наполняет чувство настолько, насколько юмористическая ситуация это позволяет. И это одна из главных причин, без которой объяснение юмористического феномена будет по праву оставлять ощущение неполноты.
Более того, можно добавить, что присущее «вольное чудачество» примитивного игрового поведения здесь «интеллектуализируется» в гротескную импровизацию, но также, в адекватном отношении «игры» и «разума». Например, герой одного фильма возвратился с войны и встретился с товарищем. Они, радуясь друг другу, беседуют и шутят.
– Джек! - спрашивает товарищ – ты где потерял ногу?
- Да вот – тот отвечает – утром проснулся, а её уже нет.
В данном диалоге нет умного, тонкого или искрометного юмора. Но он здесь и не обязателен. Здесь атмосфера радости встречи, где главным является духовное переживание и побочно ненавязчивое игровое поведение. А также, нежелание отвечать на данный вопрос культурно парирует его в юморе. И то, что может восприниматься нелепо и абсурдно при серьёзном отношении, будет адекватно (и даже интересно) при игровом (гротеск - это интеллектуальное чудачество).

Самое богатое смехом – это кинокомедия. Кинематограф изначально выигрывает тем, что способен отражать жизнь более натурально.
Сильнейший фактор здесь – это творческий художественный и остроумно воплощенный мир шутки, в котором художник с первых эпизодов вовлекает зрителя в комический пролог. Например, фильм «Ирония судьбы или с легким паром», по ошибке, героя фильма, вместо его товарища, сажают на самолет и далее целая серия курьезных и комических случаев, шуток (а далее, и вторая серия).

4. Смех в контексте игры и соревнования.
Иронический насмешливый смех, состоящий из чувства триумфа в интеллектуальном или ситуационном превосходстве, и вместе с тем – это снисхождение и, возможно, сострадание.
Довольно смешна и является атрибутом данного эмоционального «конструкта» здесь – это пародия, выражающая игровое поведение, социальный аспект, эстетический и художественный образ, и конечно же, шутку.

5. Смех смущенного разума.
Этот вид смеха обеднен «любовью к ближнему», так как исключает социальный контекст игры. Его пусковой механизм (мы с этого начинали рассматривать комическое) – это когнитивный диссонанс: неожиданная острОта, двусмысленность, множественный смысл… Главное здесь сразить гордый критичный ум именно умом, так как для гордыни нет иных авторитетов. Горделивый человек по достоинству не может оценить даже эстетическое явление, не говоря уже о каком-то игровом поведении, социальном братском чувстве, солидарности…
Таким образом, через авторитет разума природа дает возможность и шанс гордому и злому характеру посмеяться и побыть сентиментальным. Но гордые и злые, как правило, избегают сентиментальности. И даже насмешка их может становиться смехом лишь тогда, когда смеётся авторитет.

6. Примитивный смех чудачества.
Примитивный смех чудачества у цивилизованного человека возможен в исключительных случаях и не публично. Но для детей он естествен.
По содержанию это смех эмоции веселья, примитивной радости.
Этот смех больше физиологический (гормональный) чем даже просто смех социально-игровой. Он, также, обеднен эстетическим чувством и эстетическим подкреплением. Но сама радость красит жизнь и это, также, можно считать эстетическим фактором и самоподкреплением эмоции.
Смехом чудачества однажды смеялся А.С.Пушкин. В 1825 г. А.С.Пушкин пишет П. Л. Вяземскому: «Трагедия моя кончена; я перечел ее вслух, один, я бил в ладоши и кричал, ай да Пушкин, ай да сукин сын!». Впрочем, здесь рядом и острота (гротеск) «ай, да сукин сын!».

7. Острота, сатирическая насмешка, глумление.

Острота – это шутка, которая уже может не иметь игрового мотива в отношении комического объекта. Здесь может быть критика, обличение, уподобление и игра «на публику». Поэтому я остроту связал сразу с сатирой, даже минуя иронию и сарказм.

Ирония и сарказм в игре и насмешке могут принимать ту и другую сторону или быть посередине.
Часто сознание оказывается под "приступом" эмоции игрового поведения и иронического отношения, и попытки протеста этому воспринимаются ещё комичнее - разгул иронии, по толкованию Даля.

Дж. К. Джером, из книги “Трое в одной лодке”
“В это утро во время одевания случилась одна довольно забавная история Когда я вернулся в лодку, было довольно холодно, и, торопясь надеть рубашку, я нечаянно уронил её в воду. Это меня ужасно разозлило, особенно потому, что Джордж стал смеяться. Я не находил в этом ничего смешного и сказал это Джорджу, но Джордж только громче захохотал. Я никогда не видел, чтобы кто-нибудь так смеялся. Наконец, я совсем рассердился и высказал Джорджу, какой он сумасшедший болван и безмозглый идиот, но Джордж после этого заржал ещё пуще.

Острота дикаря – примитив чудачества и примитив в уподоблении, «сатира» дикаря - глумление. Например, когда солдаты римлян били арестованного Иисуса Христа, становились пред ним на колени, паясничали, смеялись, глумились.

И напротив, «игра на публику» и глумление на культурный манер – это сатира.

Там, где порок и зло выходит за пределы нормы «чудак человек», там социальная игра по отношению к субъекту порока уже невозможна.

А.Козинцев считает, что существует лишь физиологический смех и единственная семантика смеха: «не принимай всерьёз!».

«Смех автоматически, помимо нашей воли, включается всякий раз, когда игровой негативизм – наследие предков – пользуется случаем (в частности, нашим замешательством), чтобы хоть на время вырвать нас из культуры и вернуть к доречевому и докультурному состоянию». (А.Козинцев «Человек и смех»)

Но неужели не очевидно, что даже рефлекторный смех, который возникает от внезапной встречи с необычным «чудачным» выражением лица другого человека или чьим-то вычурным стилем, причудливыми манерами... небольшого бытового курьёза... оплошности – особенно в том, кто имел умный и величественный вид... – всё это пусть не дойдёт полностью до 2ой сигнальной системы человеческого восприятия, но синтетически схватываясь 1ой сигнальной системой, имеет интеллектуальную оценку. И при том - не просто в обобщающем сравнении совершенного от несовершенного или общепринятого от выдумано-странного, а в том, что - это уже оценивается как конкретное: «пародия», «комичное», которые суть интеллектуальные обобщения. Не говоря уже о том, что даже собственное «интеллектуальное замешательство» в столкновении двух семантических контекстов, как мы рассмотрели выше, имеет свою оценку и психологию.
Психологически и практически между смехом человека и примитивным «смехом» животного очень большая разница.

Отрицая объективный комический образ, считая его иллюзией, Александр Козинцев предлагает определение комическому образу и источнику смешного в ином, субъективистском ракурсе:
«Оба взаимоотрицающих взгляда – и «сверху вниз» (на собственную глупость с точки зрения собственного ума) и «снизу вверх» (на свой же ум с точки зрения своей же глупости), а уж тем паче с обеих точек зрения сразу – содержат гигантский заряд комизма. Между этими противоположно заряженными полюсами вспыхивает электрический разряд, который обращает в пепел все наши попытки постичь «семантику юмора». Поистине, лишь самое интеллектуальное существо в мире способно рефлектировать (пусть и бессознательно) над своим развитием и наслаждаться собственным временным поглупением!»

Но, спрашивается, для чего придавать комизму столь генерализованную суть: «рефлектировать над своим развитием»?
И снова распространенная ошибка (невнимательность) – не вызывает смех обычное «поглупение»!
Более уместно здесь было бы тщательнее проанализировать поведение «игрового негативизма».
Описанный А.Козинцевым процесс похож на смех «чудачества», где игровой рефлекс, безусловно, играет немалую роль. И эта фаза смеха возможна лишь на определённом этапе, в процессе самоподкрепления, и при условии наполненности положительной эмоцией.

«Согласно писателю-романтику Жан Полю – пишет Рамиль Гарифуллин - существуют три основные части смешного: 1) объективный контраст - противоречие. Те есть какие-то идеалы, представления, стереотипы, привычки и нечто, что врывается и противоречит этим идеалам и возникает бессмысленность, 2) само это положение чувственно, 3) субъективный контраст образует противоречие между двумя предыдущими моментами, которые навязывают комическому существу второй ряд мыслей, сужая ему душу и взгляд на вещи. (Это то же самое подкрепление, о котором мы говорили выше). То есть здесь возникает третий этап, когда организм в процессе веселой психологической ловушки выходит сам на какой-то новый уровень и начинает смеяться уже на основании эмоционального тонуса, а не на основании того, что заложено в объекте смеха. Он уже начинает походить на патологический смех. То есть в смехе есть какой-то элемент патологического момента. Такого момента, который не завязан на структуре объекта смеха. Но вначале, чтобы ковырнуть, чтобы инициировать смех, нужна хорошая уловка, психологическая ловушка, какая-то связь, чтобы ухватить слушателя, а потом опять идет механизм самоподкрепления».

Вот этот не завязанный на структуре объекта смех как будто сводит на нет всю психологию смеха.
Во всяком случае, сам смех – это выплеск эмоции веселья. И больше о нём ничто нельзя сказать.
Даже чувство радости здесь не стыкуется, поскольку радость может успешно обходится без смеха и быть при этом более сильной и существенной.
Поэтому точнее будет, если говорить, что смех – это веселье по поводу чего-то. Например, по поводу неожиданной шутки или гротеска (который тоже есть шутка по-своему). Или по поводу кого-то и его дел.

Резюме.
Эмоция физиологического смеха – природное веселье, эмоция развлечения. Данную эмоцию нельзя путать с радостью, так как радость может быть более экзистенциальна через духовность и высший уровень сознания (уровень жизни).
Но…
Мы увидели, что смех тесно связан с социальной игрой и он способен объединять.
С точки зрения холодного разума, как образно об этом написал Род Мартин: «Гипотетический инопланетянин не смог бы понять это странное поведение человека». Но любой человек знает, что добрый весёлый смех, если не заразителен, то все равно создаёт положительный эмоциональный климат. И жизнь без смеха человечеству представляется мрачной и несчастной.
Социальная роль смеха бесспорна. И игра (игровое поведение) занимает в этом вопросе «консолидации вида» ведущую роль.

Кроме всего, в игровом поведении проходит развитие навыков. У человека интеллект играет главную роль в борьбе за существование и спецификой человеческого игрового поведения стала весёлая социальная и интеллектуальная игра – юмор. И в этой перспективе мы снова наблюдаем полнокровную жизнь комического чувства и специфику юмора в отражении реальной жизни человека, социальных противоречий и жизненных курьёзов. Смех не ушел от человека, но частью юмор выводит комическое из мира игры в мир разума, культуры и искусства. В сатире, например, или иных жизненных обстоятельствах, может быть уже «не до смеха», но юмористическая остроумная критика здесь может быть к месту.
Юмор – это интеллектуальный и культурный аспект комического, это культура цивилизованного общества. И смех остается его атрибутом.

Феноменология смеха - 2Публицистика

Феноменология смеха - 2

Феноменология смеха - 2
Публицистика