* * *
Нас унесло, как две пушинки:
Тебя за речку, я в воде;
Где те горошинки-горчинки?
Горошинки-горчинки где?
Давно друг друга мы простили,
Давно осела муть на дно,
Речушки берега остыли,
Стучится желтизна в окно.
Я знаю память безутешная
Расстелет свой узорный плед.
Снежинки падают неспешно,
И, слава Богу — ты в тепле.
* * *
Ты печальна от этой разлуки,
Ты мечтою уносишься вдаль;
Замки клятв твоих время разрушит,
Жажда ласки потребует дань.
И сама ты того не заметишь,
Как войдет в твое сердце другой;
Для меня будет плакать ветер,
И шуршать желтый лист под ногой.
И в костре, как лучинка сгорая,
Ты услышишь новую песнь...
От печали не умирают,
Не смертельная это болезнь.
* * *
Я сижу и пишу, вьюга вьется за стенами;
Я сижу и пишу, красоте свою дань подношу;
Я сижу и пишу, и ничто эта вьюга
не сделает,
Ничего, ничего, потому что сижу и пишу.
Потому, что слова выше туч, выше гор
и метелей,
Потому, что слова не дают провалиться
во тьму.
Я сижу и пишу, пусть ошиканный
и освистелый.
Я сижу и пишу.
* * *
От теплоты бежать, от сытости
В туман, с надеждой на успех,
Туда, где серость так и сыплется,
Туда, где нет надежных вех.
Потом грустить о том, оставленном,
Искать домашнего тепла;
А там, за ледяными ставнями
Всегда слепая глушь текла.
В безлюдье людном слабый плавится,
Где сильный только иссечен.
Кто не боится льда и пламени —
Тот на удачу обречен.
* * *
Я не спорю с ученым людом:
Человек, мол, почти что скот.
Покрывает меня скорбь,
Но не спорю с ученым людом.
И немую деталь вношу —
Человеку дано сознание,
Хочет он охватить мироздание;
Я такую деталь вношу:
Человека будут судить
Ни как кошку, ни как утку, —
Как одаренного рассудком,
Человека будут судить.
Есть двуногий, действительно, скот,
Если думает лишь о плоти,
Если скотскость не смог побороть он,
Если мозг его меньше чем рот.
* * *
Знаю — ты, конечно, не забыла,
Как весь дом пленен был крепким сном,
Как сквозь стекла нам звезда светила,
Тополя блистали за окном.
Как друг другу ласки мы дарили,
Был совсем невинным поцелуй:
Словно шли по солнечной долине,
Шли на зов волшебных дивных струй.
Нам хватало радостного звука,
Нам хватало яркой вспышки глаз,
Плоти овладения наука
И манила, и пугала нас.
Были мы возвышены ужасно,
И смогли соблазны одолеть.
Нам казалось — в этом скрыто счастье:
И желать друг друга, и жалеть.
Юности болезнью отболели,
Прежнее унес какой-то джин.
Мы теперь прямее и смелее,
Но друг другу не принадлежим.
* * *
И вода уходит из ладоней,
Солнца луч не спрячешь в кулаке,
И пушинка лета не утонет
Ни в большой, ни в маленькой реке.
Я не смог поймать свою пушинку;
Как поймать? При этом не измяв?
Как сорвать красивую кувшинку,
Средь глубоких вод, подводных трав?
Увела от берега тропинка,
Что с пригорка прибегала вниз.
И не мне досталась та кувшинка,
А тому, к кому тянула лист.
* * *
Мы с тобой разучились летать,
Мы с тобой потеряли крылья,
И цветы под названием мечта,
Превратились в простой чернобыльник.
И не те светят зори нам,
И росинки не те сверкают.
И цветы под названием мечта
Не для нас лепестки распускают.
И дождинки не те вокруг,
И дороги несносней и круче, —
Оттого-то и мрачно вдруг,
И до самой травы тучи.
* * *
Все шире темные полоски,
Все уже белые... увы...
Луга свою теряют роскошь,
И все заметней грусть травы.
И солнце кажется высоко,
Грубее лист, серьезней лес.
Ручей искрится за осокой,
Но это невеселый блеск.
* * *
Звезды на темном глянце,
На темном глянце пруда;
Мы встретили их глазами
Придя по тропинке сюда.
И не одна не утонет,
И берег совсем не крут.
Звезды на глянце темном,
И это всего лишь пруд.
* * *
А может, падаю я ввысь,
А может, улетаю в бездну;
А страх грозит десятком лезвий
Изрезать мозг, изрезать мысль.
Земля, и я над ней лечу
По нитке — тоненькой орбите.
И лезвия... Вы как хотите...
Я стиснул зубы. Я молчу.
|
