Брат

Доктор шлепнул моего новорожденного братца по попке, и тот пронзительно заорал. Вокруг вздохнули с облегчением, но ненадолго. Короткая передышка – и голос врача:

– Второй.

Второй – это я. Мой выход, но… Всем уже стало ясно, что со мной не все в порядке. Всем, даже мне.

Белый кафель родильного блока, лампы дневного света на потолке, у стен шкафы с инструментами, жутковатое кресло и пара пустых каталок.

Я на поверхности.

Удивительно, все вокруг мне было знакомо. Я понимал суть вещей, мыслил и, если бы захотел, мог заговорить. Все точно так же, как совсем недавно, когда еще находился в утробе. Но я ожидал, что так будет не постоянно, поначалу даже немного не хотел выходить в большой мир, лишь бы не превращаться на целую пару лет в одного из этих лупоглазых несмышленышей-младенцев. И вот я тут, но ничего не изменилось. Неплохо для новорожденного! Ну ладно, чего уж там, мертворожденного. Скукоженное и сухое, похожее на мумию тельце, что могло стать мной – ревущим и требующим есть – положили в лоток и быстренько унесли с глаз долой. Не-я. Мертвая, бесполезная плоть.

А я настоящий стоял и озирался, пытаясь понять: принял меня мир или нет.

Брат, в отличие от меня, живой и здоровый, орал как резаный на руках акушерки. И, в отличие от меня, ничего не понимал. Я даже говорить с ним уже не мог! Мама – измотанная, раскрасневшаяся, с испариной на лице, бессильно откинулась на подголовник. Песочные локоны потемнели от пота и спутались, державшая их косынка сползла. Но все равно она была такая красивая. И такая молоденькая. Бедная моя, измучилась с нами. А еще я… подкачал. Она же мечтала о двойне. Мамочка…

И я хочу! Почему у меня не получилось?

Меня не замечали – как человека-невидимку. Хорошо, не проходили насквозь. Было бы обидно: не призрак все же, человек. Непонятно только, живой ли. А впрочем, ясней ясного. Обо мне даже нельзя сказать, что мне три минуты отроду. Не состоялось рождения. Были роды, неудачные. С другой стороны, раз прошли роды, значит…

Мыслю, стало быть, существую? Надеюсь, что так.

Маму переложили на каталку и увезли, брата тоже понесли куда-то. Испугавшись остаться один, я метнулся за медсестрой, проскользнул в закрывающуюся створку. Миновав коридор и пару лестничных пролетов, мы – сестра с младенцем на руках и я – попали в детскую палату.

Я прошел вдоль ряда прозрачных люлек, рассматривая малышей. Чуть больше десятка писклявых свертков. Живые, любопытные, с розовыми физиономиями. Глазки – пристально-внимательные. Кажется, они меня все-таки видят.

Наутро вернулись к маме. Питаться. Она взяла малыша на руки, прижала к себе… и расплакалась, не стерпела. То ли от счастья, что держит его, то ли от грусти обо мне. Что-то мелькнуло в ее лице, но я не успел уловить и распознать.

– Игорек…

Вот, значит, как она решила его назвать. Интересно, какое имя готовилось мне. А, мам? Что же, мне так всегда и быть просто «я»?

Игорек поелозил по ее груди, поворчал, затем наконец ухватил сосок, несколько раз лениво чмокнул и отвернулся. Закапризничал, заверещал. Тоже мне, привереда! Эх, я бы на его месте…

А потом оказалось, что молока нет. Мама расстроилась… да и я вместе с ней. Это, наверное, тоже из-за меня?

Похоже, связанные со мной проблемы лишь начинались. Мне стало очень тоскливо. Почему все дети как дети, а я родился мертвым, почему сразу не ушел в небытие? Мама из-за меня страдает, а я ничего не могу поделать. Даже зареветь, чтобы кинулась утешать и на какое-то время забыла о собственных горестях.

Она потянулась что-то взять с прикроватной тумбочки. А Игорь лежал на самом краешке. Еще немного…

Эй! Я дернулся вперед в нелепой попытке его поддержать.

– Ой! Игоречек!

Мама встрепенулась и в последний миг вцепилась в чуть не загремевшего на пол малыша. Тот заголосил, да так, что я невольно прижал ладони к ушам. Подскочила, заквохтав, медсестра. Теперь-то естественно, переполошилась. А где витала полминуты назад? Чья работа – наблюдать, чтоб ничего не случилось?

Их выписали из больницы через пять дней. И мы отправились домой.

…Десять

– Ладно, мам, я побежал! – бросил Гоха из коридора.

– Ты надолго?

– Не знаю. Мы с ребятами на Маленковку собирались поехать купаться.

Мама вышла из комнаты.

– Купаться? Смотри, осторожней там. И позвони, чтобы я не волновалась. На станции наверняка таксофон есть.

– Да ладно те, – отмахнулся Игорь. – Чё ты как эта. Я же не маленький.

– Не «как эта», – одернула его мать. – Я сейчас на работу, вернусь поздно. А ты не задерживайся. И поужинай, как придешь.

– Ладно.

Помедлив перед зеркалом, он напялил бейсболку. Подумал и перевернул козырьком назад – так сейчас все носят. И тут вспомнил смотренный вчера мультфильм и случившийся после увиденного разговор с пацанами во дворе.

– Слушай, мам, а правда, что у меня мог быть близнец?

Мать взглянула на него с легким удивлением.

– Конечно. Я ведь рассказывала. Ты родился первым, а он вышел мертвым. Почему ты об этом вспомнил?

Гоха пожал плечами.

– Да ни почему, просто вспомнил. Прикольно, выходит, я живу за двоих?

И юркнул за порог.

Июльское солнце щедро поливало улицы. Третью неделю стояла духота, одно купание и спасало. Мальчишка сбежал по лестнице и, громыхнув дверью подъезда, очутился прямо в центре жары. Уф! Теперь главное, чтобы пацаны не опоздали.

– Гохыч, привет! – окликнул его Витька Ясенев по прозвищу Ясень. – Мне Колька позвонил перед уходом. Его отец не пустил, будет дома сидеть.

Колян обещал его научить как следует плавать. А то в четвертый класс перешел, а все по-собачьи. Сколько можно у бережка с малышней барахтаться? Стыдоба! Эх, вот был бы брательник – вместе бы купаться учились. И вообще было бы круто, ни у кого из друзей нет близнеца, а у него есть. Ну, мог быть.

– Тьфу, блин, так и думал, какая-нибудь фигня случится… Погоди, не понял, перед каким уходом? Если он дома сидит?

– Ну, когда я выходил из дома.

Гоха хмыкнул: тоже мне, грамотей. Забыл, как Лидия на последнем уроке по русскому читала… Пушкина, что ли? «Подъезжая к вокзалу, с меня слетела шляпа». Сам он шляпа и есть!

– А, ясно.

За пять минут они добежали до Лосиноостровской, затем по мосту на другую сторону и в последний момент влетели в отходящую электричку. Свободных мест в вагоне не оказалось, и они уселись на корточках в тамбуре.

– Слушай, билеты забыли купить, – опомнился Витька. – Вдруг контролеры?

Гоха отмахнулся:

– Да плевать, чего они нам сделают? Ссадят – поедем на следующей.

* * *

Это оказалось очень забавной формой бытия. Словно в дырке застрял. Сижу в ней и глазею, что за мир такой? Хотя кажется, что знаю его получше, чем большинство из живущих. Я даже себя оценивал как бы со стороны. Наверное, Игорек себя так же чувствует, когда играет в свои видеоигры: не до конца картинка на экране, но уже не совсем человек напротив монитора.

Дырка бытия…

Кстати, я легко привык к такому существованию и даже научился извлекать пользу. Почти перестал грустить, что родился… нерожденным. Да и много ли семей может похвастаться ребенком-невидимкой? То-то же.

Я рос вместе с Игорьком и, хоть не видел себя в зеркале, не сомневался, что мы с ним очень похожи. Очень, но не абсолютно. Кажется, я чуть повыше и похудей. И чуточку менее лопоухий. В остальном, можно сказать, копия.

Мне нравилось ходить с ним в школу, гулять, наблюдать, как он играет. Надо ли говорить, что купаться мы тоже отправились вместе.

Платформа Северянин.

Неожиданно я почувствовал невесть откуда возникшее беспокойство. Как будто вот-вот случится что-то плохое. Глупость, конечно, но отделаться от гадкого ощущения не получалось.

Игорек с Витькой посмеивались над одноклассниками, вспоминали приколы с прошлого учебного года, строили планы на будущий. И по очереди обмахивались захваченным Витькой журналом.

Яуза.

Двери раскрылись, в вагон влилась новая порция пассажиров. Ребятам пришлось встать, чтоб о них не спотыкались. А я все мучился… словно и впрямь того гляди ворвется отряд контролеров, клацая щипцами для билетов и требуя убираться вон. А то и в милицию отведут.

Маленковская. Приехали.

Поезд укатил, а мы спустились с платформы и нырнули в пожухлую зелень кустов. Теперь пробежать три минутки – и озеро. Игорек и Витька припустили к блестящей на солнце воде, а я задержался, рассеянно глядя вслед электричке. Что за ерунда…

Догнал их у пляжа. Дурацкий страх не ослаб, но я усилием воли затолкал его поглубже.

Витька мигом скинул одежду и, разбежавшись, плюхнулся в теплую, как парное молоко, воду – только брызги взлетели. Игорек же неторопливо стягивал футболку, долго выползал из тесноватых джинсов, прятал в сандалии снятые носки.

Слишком уж сильно он стеснялся того, что плохо умеет плавать.

– Эй, давай сюда! – прокричал Ясенев.

Игорек вошел в воду. Дождался, пока она коснется плавок, остановился. Поплескал на плечи, живот и грудь, растерся. Оттолкнувшись, проплыл метров десять, потом быстренько нащупал ногами дно и направился к мелководью. Строить песочный город.

Ясенев подплыл к нему и присоединился к строительству.

– Сплаваем потом наперегонки?

Он издевается?

– Да отвали, – отмахнулся Игорь.

– Ну и ладно, я просто так предложил. Не хочешь – не надо… Раз слабо.

Краем уха прислушиваясь к их болтовне, я побродил по берегу, зачем-то вошел в озеро. Сначала по колено, потом по пояс, по грудь. Смеху ради вскочил на волну и походил по воде. Вот бы был фурор, если бы меня увидели!

Но разумеется, никто ничего не видел. Вокруг играли в волейбол и карты, читали книжки, выпивали, купались и загорали. Короче, отдыхали изо всех сил. Когда-то я до невозможности им завидовал. Раньше мне самому жутко хотелось поплавать, поплескаться с друзьями. Я даже мечтал обгореть на солнце. Сильно, чтобы кожа сползала тоненькой белой пленкой, как у Игорька недавно. Мама бы мазала меня сметаной и жалела, хоть для виду и поругивала за то, что весь день проторчал на улице без рубашки. Но ведь жалела бы!

Раньше хотелось… А сейчас надоело. Подумаешь! «Как было бы, если бы не…» Скукатень. Зато у меня есть куча других преимуществ. Например, могу бывать там, где захочу, и никто не прогонит. Ни на что не надо просить разрешенья. Опять же, никогда не намокну под дождем до сопливого носа. Яркое солнце меня не слепит, жара и холод до лампочки. Захочу – буду купаться до посинения, захочу – нырять полчаса. Утонуть и то не получится…

Эх! Разве это жизнь?!

– Поплыли! – Резким движением Игорек разрушил свежепостроенный замок и вскочил на ноги. Взвизгнув, он взлохматил озерную гладь и поплыл. Витька рванул догонять. Через пару минут они превратились в две точки совсем далеко…

И тут мне сделалось до умопомрачения плохо. Вот она, опасность! Это я не могу утонуть. А Игорек?!

Я влетел в воду и молнией понесся к ним.

– Помогите! – заорал Витька. Он неумело пытался ухватить Игорька, но сам чуть не тонул вместе с ним. А люди вокруг, казалось, ничего не замечали.

Мой брат нелепо молотил руками, то исчезая, то появляясь на поверхности. Господи, что же делать?

– Помогите! Эй!

В носоглотку хлынула вонючая жижа, легкие сжались и полыхнули огнем. Мои несуществующие легкие! Перед лицом плывут черные круги… Кто-то о чем-то кричит, но я не слышу.

Как это? Не может быть!

Бульк!

– Помо… ги…

Игорек всплыл опять, я машинально выбросил в его сторону руку. И моя рука скользнула по братову плечу… Нет, прошла насквозь и исчезла под водой. Ныряю следом – против воли, как будто снизу вцепились и тянут на дно, не дают подняться, спастись.

Глаза щиплет от слез и плавучей дряни. Вода от страха начинает казаться ледяной, а не теплой.

Всплеск – на поверхность.

Вместо дыхания кашель. Грудь сжало новым спазмом, все плывет.

– Эй! Оп…

Снова озеро сомкнулось над макушкой. Лицо брата прямо перед моим. Перекошенное от ужаса, искаженное – как сквозь линзу.

Паника. Ведь умрем! Оба…

Водяная лазурь сделалась черной, судорога свела руки и ноги, и я безвольно опустился на дно.

Вспышка. Хлопок.

Я снова мог видеть и слышать. Во рту стояла горечь, отчаянно хотелось раскашляться и поскорей извергнуть из себя литров сто удушающей отравы. Я лежал на песке, рядом тяжело дышал Витька. А еще какой-то дядька остервенело откачивал моего близнеца.

Господи боже, выходит, я почувствовал все, что чувствовал он? И каждый раз буду? Ну уж нет! Надеюсь, одного раза Игорьку хватило, и больше таких купаний не захочется. Моя бы воля – в жизни к воде бы не подпустил! Такой жути натерпелся…

Игорька вырвало, и он, наконец, задышал относительно ровно.

…Тринадцать

– А спорнём, сделаю так, что он не заметит! – Гоха до того распалился, что не мог усидеть на месте.

Приятели дружно – и немного нервно – рассмеялись.

– Сиди ты, – ответил Колька. – Приключений на задницу ищешь?

– Не веришь? Я могу.

Колька скривил губы:

– Да нет, верю. Башни нет, считай калека.

– Вот именно, – поправляя на носу смешные очочки, поддержал Витька. – Не выделывайся, Гох. А то мало ли что…

Тройка подростков обосновалась на старой детской площадке. Дети здесь не играли давным-давно, с тех пор, как в соседнем дворе муниципалитет построил роскошный деревянный городок. Осиротевшую площадку захватили отдыхающие от тяжких школьных трудов старшеклассники, местные выпивохи и прочий бездельный люд.

Отделившись от компании, Гоха сел на проржавелые качели, оттолкнулся. Несколько раз качнулся и затормозил ногами.

Какой-то пьяный чувак храпел, развалившись на лавке пузом вниз, а из его заднего кармана соблазнительно торчал пухлый кошелек. Не бомж, одет нормально. Пацаны давно косились на него, подумывали, как прикольно было бы тот кошелек прихватизировать и дать деру. Но… боязно ведь. Так что лишь подумывали – без особого практического интереса.

Мальчишка качнулся еще раз. Качели надсадно скрипнули, однако спящий не шевельнулся. Соскользнув с деревянной сидушки, Гоха двинулся к лавке.

– Эй, – зашикали на него Колька с Ясенем, – хорош прикалываться! Брось.

Гоха отмахнулся, но внутри у него все сжималось.

Мужик на скамейке протяжно, с переливами всхрапнул и что-то забурчал под нос. Гоха остановился в трех шагах от него.

– Ну точно придурок. Почувствует – уроет! – донесся до него Витькин шепот. – Горяныч, хорош. Не валяй дурака.

Один шаг остался. Чувак пошевелил плечами, и по спине под мятой рубашкой заходили впечатляющие бугорки.

Спокойней… У него в лопатнике тонн пять, не меньше. На них столько всякой хрени купить можно! Такого, на что маманя в жизнь не раскошелится. Ну и бухнуть с этими сосунками можно будет не «Бочкарева» на детской площадке, а чего-нибудь покруче. Отметить, так сказать.

Вот тогда его зауважают по-настоящему.

А что! Не вечно же фигачиться на карманные расходы, курьером бегать да рекламу возле метро пу́шить? Несолидно. А тут дело серьезное, не для сопливых. Понтовое. Рука замерла и сделалась потной, ноги напряглись, как пружины. Вокруг – никого. Колька с Ясеневым подтянулись, тоже готовые при первой опасности дать стрекача.

Пьяный перестал храпеть. Просыпается?

А вдруг получится?

Рука стрельнула, цапнув бумажник, но пальцы проехались по коричневой коже и стукнули о штаны. Блин!

Еще попытка – и добыча у него.

– Э? Э-э! А ну стоять, козленок!

Мужик с нежданным проворством перевернулся и вскочил. Гоха метеором дунул с площадки, слыша за спиной нарастающий топот. Сбоку пронеслись дружбаны.

– Давай через двор!

Какой-то корень зацепил Гоху за ногу, и он рыбкой полетел вперед. Кувыркнулся по земле, крепко приложившись плечом. Разъяренный «терпила» нагонял.

– Горяныч, вставай!

Витька на секунду замер, бросился к приятелю, но Колян схватил его за локоть и потащил прочь. Вздрогнув, Ясень припустил за ним.

Блин!!!

– Ах ты тварь. Убью!

Гоха вскочил на ноги в момент, когда огромная лапища коснулась его плеча. Затрещала ткань футболки – пацан дернулся в сторону, одновременно лягая врага под колено. Тот выматерился и разжал хватку.

Бежать, бежать!

Пролетев насквозь дворик соседнего дома – как раз того, где красовалась новая площадка, он выскочил на дорогу. По диагонали пересек проезжую часть, пропустив мимо ушей истошные гудки.

Обернулся на бегу – никого. Отстал…

Кажись, пронесло.

* * *

Что ни говори, а у моего братца просто какая-то страсть ко всяким приключениям и неприятностям. Ведет себя как маленький. То через дорогу летит не глядя – сколько раз чуть под колеса не попадал, то по чердакам гулять вздумает. Да ладно бы просто лазил, кто из ребят не лазит? Я бы тоже полазил. Но ему же надо выпендриться перед всеми. Через перила ограничительные перевесится, эквилибриста изображает. Ему шуточки, а у меня крыша едет от его выпендриваний! Представляю, чем для меня обернется, если что. То к большим пацанам пристанет, что ни неделя, новая драка. И ведь места живого нет, постоянно битый ходит. Ничего не понимает, вечно на что-нибудь натыкается. Что за человек?

Бегаю за ним незримой нянькой, берегу, зад подтираю. Как ангел-хранитель какой.

Удивительно, но я, даром бесплотный, оказался способен воздействовать на плотское. Отвести бьющую руку, подставить ножку преследователю, самого Игорька за шкирку схватить в последний момент. Я эту способность случайно обнаружил. Мы в один прекрасный день гулять пошли, Игорек захотел мороженого, ну и сиганул на красный к ларьку на той стороне. Вроде машин поблизости не было… Откуда тот «Москвич» появился, не знаю. Я только завопить успел как резаный да этого придурка за плечо схватить. Он и встал как вкопанный, на проносящийся мимо автомобиль вытаращился. А плечо у меня под рукой такое теплое и влажное немножко…

Я его после того случая еще раз сто от всяких бед спасал. И от пацанов, и от аварий на дороге. Здесь на минутку задержишь, там поторопишь, подтолкнешь, чтобы проскочить успел. Шепнешь: «Не торопись, перестань, не нарывайся». Вопрос еще, кто из нас за двоих живет, он или я. А Игорек интуицией, с детства развитой, хвалится. Заявляет, что родился в рубашке. Кстати, с того дня, когда мы с ним чуть не утонули, он ни разу не заикнулся о своем неродившемся близнеце. Словно забыл и думать, что мог быть у мамы не один.

А это, оказывается, ужасно обидно.

Терпеть не могу придурка! Ни до кого другого нет дела, только о себе думает. Уверен: будь на его месте я – жизнь была бы совсем другой. И матери не приходилось бы так часто и так сильно переживать. Поседеет скоро с нашим распрекрасным Игорьком. За сердце хватается каждый день, успокоительное глотает литрами.

Сам слышал, как наша соседка подруге жаловалась.

Однажды играли в войну на стройплощадке. Спрятался в каком-то темном углу, типа затаился в засаде. Точнее, для него это был «какой-то угол». Потому что темный. Он до сих пор не подозревает, что простоял четверть часа на самом краю лифтовой шахты. На восьмом этаже. Я испугался – страшно! Вцепился в него как присоска и тянул со всех сил от края подальше. А если б не удержал?! Костей бы не собрали. И хоронили в закрытом гробу.

Как маленький…

Теперь идиотская выходка с кошельком. Деньги ему, что ли, нужны? Сейчас, ага. Мама и так на все капризы выделяет. Это ему самоутвердиться чтобы. Доказать, что взрослый и самостоятельный.

Ограбленного я не жалел, сам виноват. Но и радости за Гохину «удачу» не испытывал. Нечему радоваться. Из моей «дырочки» последствия таких лихачеств как на ладони. Поначалу приятно, а потом ка-ак жахнет! Мало не покажется. Игорьку на прошлый день рожденья бумеранг подарили. Самый настоящий, из Австралии. Вот если его неумеючи бросить, он вернется, да тебе же в лоб и засветит со всей дури. Так и здесь.

Правда, здесь – умей не умей, все равно так прилетит, что мама не горюй.

Даже если случится чудо и обиженный его простит. Сделанное-то все равно висит над головой, как черная тучка, никуда не денется. Максимум – чуть уменьшится…

Хотя, есть способ убрать ее навсегда. Неподвластный мне, но доступный Игорьку.

…Девятнадцать

– Ну и как тебе там понравилось?

– Никак, если честно. – Мария до подбородка натянула легкое одеяло. – Называется, не гонялся бы ты, поп, за дешевизной. Грязно, шумно, кровати как в больнице. От матраца забеременеть можно. И море хреновое.

– Понятно… И правда, так отдыхать – лучше и не отдыхать вообще. Себя не уважать.

Игорь без охоты выкарабкался из постели. По привычке быстро оделся.

– Гош, а у тебя действительно мать беременная?

– Угу.

– Ничего себе, а сколько ей лет?

– Тридцать восемь. Она меня в девятнадцать родила.

– Понятно. Слушай, а ведь мужа у нее нет?

– Нет, и что? Мы с тобой, что ли, муж и жена? Кому это мешает.

– Ну, да…

Они помолчали.

– Гошка, а мы еще встретимся? Я имею в виду, не в универе, а… как сегодня.

– Не знаю, Маш. В таком мире живем – ничего наперед сказать нельзя. А вообще, думаю, почему нет? Вполне можем.

– Мне бы хотелось, – шепнула она.

Гоха пожал плечами. Собственно, он и сам не прочь повторить. Если честно, Машка девчонка ничего. Изобретательная. Опять-таки, бегает за ним хвостом с первого курса, грех не воспользоваться. Дура, конечно, но когда оно было помехой?

Главное, чтоб не болтала о любви до гроба. Вот любовь на гробе – другое дело.

Мария откинула одеяло, потянулась. Вернувшись из ванной, робко кашлянула, теребя поясок халата.

– Гош… а можно спросить?

– Ну?

Девушка покраснела и отошла к окну.

– А правда, говорят, у тебя судимость есть?

– Была, – буркнул Гоха. – Условная, по малолетке.

– А за что? Расскажи.

Подойдя сзади, он шутливо куснул ее за мочку уха.

– Много будешь знать – скоро состаришься. Я страшный человек, бойся меня.

– Да ладно тебе, – она развернулась и попыталась его обнять, но Игорь отстранился.

Он терпеть не мог, когда вспоминали ту историю. По идее, о ней и ведать никто не должен – они с матерью очень быстро переехали на противоположный конец Москвы. Подальше от знакомых и всяческих пересудов. И так уроды запарили. Пальцами тыкали, перешептывались за спиной. Как же, полюбуйтесь, вон он шагает вразвалочку, уркаган. А главное, объясни кому, что ты ни при чем, по идиотской случайности прошел соучастником, да и то, тяжести обвинения не хватило на реальный срок.

– А кто говорит-то?

– Да я не помню, – Мария вконец смутилась. – А что-то серьезное, да? Или нет, если бы серьезное, то, наверное, не условно? Ой, прости! Не рассказывай, конечно, если неприятно.

Гоха помрачнел, но решил рассказать. Пусть лучше от него узнает, чем кто попало с три короба наврет.

– С приятелем угнали машину, решили покататься, да старика сбили. Дорогу ему вздумалось перейти не вовремя. Но за рулем не я сидел, а Колян, приятель мой школьный. Маманя своих друзей подключила, шороху навела. Нашлись свидетели, что дед не по переходу шел. Короче, ладно, ничего особенного. Забудь.

Мария оторопело кивнула и посмотрела на часы. Пора было поторопиться, чтобы успеть хотя бы на вторую пару.

* * *

Какая ж ты сволочь, Игорек! Сам-то себя слышишь, о чем и как говоришь? Я не верю, что такое бывает. И радуюсь, что не родился, не создан для этого мира. Слишком он для меня перевернутый. Опрокинутый с ног на голову.

Ничего особенного? Забудь?

А Маша… Ты хоть в курсе, что девчонка в тебя влюблена без памяти? Что за барская щедрость – допустить до своей постели, а перед тем целый год нос воротить… И каждый вечер уходить с новой куклой.

Она же поверила, что завоевала тебя. Чистая душа. Полагаешь, ей секса с тобой хотелось? Больше не с кем, а ты весь из себя такой мачо? Тебя она хотела. Причем отнюдь не в том смысле, к которому ты привык, да и большинство из вас. Она ведь теперь ни на одного мужика не взглянет, в каждом будет искать тебя – и не находить!

Идиотская случайность? О да, камера наблюдения, заснявшая, как никто иной, а именно ты стальной линейкой вскрываешь дверцу – подлинная случайность. Повезло, что за рулем сидел Колян? А помнишь, как у тебя возле того авто живот скрутило – да так, что в миг не до руля стало? Естественно, в результате на малолетку пошел он, а не ты.

Я чуть не рыдал, когда тебе с размаху под дых засветил. Жалко бить родного братишку! Но еще жальче урода, которого хлебом не корми, дай куда залететь. Потому что ослепительной вспышкой внутри черепа мне привиделся перекресток, а на нем – старик, шагнувший на дорогу в метре от «зебры». Метр, в гаишном протоколе превратившийся в пятнадцать – правда, уже без моей помощи, тут мамин старый ухажер посодействовал.

Потому что никак иначе было невозможно тебя удержать от этого поступка.

Да, к тому времени я научился не просто ощущать абстрактную тревогу, а четко видеть: что, где и когда тебе грозит. И вовремя реагировать. А еще научился все время жить в страхе, что с тобой беда приключится. Что ты единственная ниточка, удерживающая меня среди людей. Я, знаешь ли, не хочу незаметно исчезнуть, перестать быть, сверни ты себе шею.

Всего-то две вещи мне неподвластны. Свободная воля – за руку силком не поведешь – и мировой закон, гласящий, что всякое действие рано или поздно будет иметь противодействие.

Когда придет время сжинать посеянное.

А тебе хоть бы что. Случилось – плевать, пронесло – и ладно. Это здесь, в моем мире то, чего одни, совершая походя, не замечают, а иные сторонятся, называя грехом, не эфемерно. Вот оно, то самое черное облако: висит, будто прикованное тонкой цепочкой. Каждая ложь, каждый украденный рубль, каждая новая подлость. Словно маятник – то удаляется, то возвращается назад. Как бумеранг. Причем назад всегда быстрей, плотней, весомей. И от него прикрыть не в моей власти.

И знаешь, иногда пропадает всякое желание прикрывать. Когда видишь, что сам ты в собственной жизни ни за страх, ни за совесть ничего менять не хочешь.

Да, Игоречек! Достал ты меня по-настоящему. До того прекрасного состояния, когда хочется оказаться на другом краю света. Или вообще ослепнуть, оглохнуть и провалиться под землю. Надоел ты мне, братишка. Ох как надоел. Оставить бы тебя одного. Выкручиваться, выживать… Не знать, как ты, где ты, что с тобой. Даже если в результате и впрямь исчезнуть с лица земли.

А, Игорек, хочешь увидеть полтергейст? Хлопнуть для тебя дверью – на прощанье? Со вкусом, чтоб стекла зазвенели.

Не слышишь меня? Конечно. Только недоумеваешь, что за обрывки бредовых мыслей в голову лезут. Никак не можешь решить, чем заняться: самооплакиванием или самокопанием. Хотя нет, в себе копаться и рефлексировать мы не любим. Многое ненароком вырыть можно.

У тебя вчера целый день трезвонил мобильник. Совершенно конкретная мелодия, на один-единственный номер установленная. И ты с утра и до обеда засовывал телефон под подушку, пока не сообразил включить бесшумный режим, а до того морщился и скрипел зубами. Лень и нерешительность не дали внести злосчастный номер в блэк-лист…

Ближе к вечеру братец вздумал погулять по Москве. Числится за ним такая причуда, выползти где-нибудь из метро и долго бродить по улицам без какой-либо цели. Я зажмурился, прислушиваясь к ощущениям, но не уловил особых теней-предвестников проблем или неприятностей.

Хотя, справедливости ради признаю: с годами какое-то унылое подобие здравомыслия его посетило. Нарочно болота, где утопиться, не ищет, но коль наткнется – увязнет по самое не балуйся. Скучно без приключений. Интересно, если бы родился я, а не он, как бы сложилась жизнь? Повстречался бы я с его теперешним окружением или завел своих друзей? Вот уж, не попробуешь – не скажешь… Плотнее сжав губы, я пнул подвернувшийся под ногу камень. Действие никак не соотносилось с близнецом, и булыжник остался неподвижен.

Меня охватили злость и тихая, ни на кого не направленная обида. Ничего не могу сам! Полнейшая, абсолютнейшая личная беспомощность. Картинка и звук – все, что мне доступно в мире людей. Ни запахов леса, ни шершавости брусчатки, ни скользкости льда, ни жары, ни холода. Только то, что касается его напрямую. Фантомные легкие до предела затянулись ненужным воздухом. Говорят, в центре не продохнуть от выхлопных газов. Что ж, и в моем положении можно найти плюсы.

На поясе у брата ожил телефон – та самая мелодия. Скорее заметив вибрацию, чем услышав вызов сквозь музыку в плеере, он выудил трубку и, не глядя, машинально принял вызов.

Конечно, я не хлопнул дверью, не ушел. И дело не в моей безопасности, неразрывно связанной с безопасностью его. Хотел бы, да не могу его бросить. Зачем я здесь еще, если не для того, чтобы присматривать за ним? Да и было бы совсем безотрадно от мысли, что я застрял среди живых лишь по какой-то ошибке. Так хочется, чтобы и в моем полуреальном существовании был смысл.

* * *

Гоха надел наушники, нажал «play». Погонял поиск – ничего из лежащего на флешке не хотелось. Переключился на радио – недавно открытую для себя «спокойную волну» RelaxFM. Зазвучала незнакомая минорная композиция: фортепиано, блок-флейта и едва различимый женский вокал на заднем плане. Удовлетворенно кивнув, Гоха сунул плеер во внутренний карман ветровки и зашагал, не глядя по сторонам.

На поясе задрожал мобильник.

– Алло?

Услышав ответ, Гоха закашлялся, улыбка вмиг улетучилась. Черт, дернуло же ответить, не взглянув на экран, кто звонит. Собравшись с силами, он придал голосу беззаботности.

– Привет, Витёк. Да вроде нормально. Поживаю. Ты как? Угу. Вчера? М-м… я вчера мобильник дома забыл. Весь день мотался. Не, не видел… то есть, видел непринятые звонки, но у меня почему-то нет твоего номера в книжке, глюкнулось что-то, не определился. А на анонимные я не перезваниваю никогда. Мало ли какой развод, снимут со счета рублей пятьсот, оно мне надо?

Витька Ясенев. Вечно с кучей проблем, как будто Гохе своих не хватает. Папин сынок, неудачник по жизни. Нелепое созданьице. Вез казенные бабки поставщику, да на гопников нарвался. Теперь побирается – начальство и слышать не желает, что тупо опустили по дороге, простите, пожалуйста, спишите на непредвиденные. На ментов надежды нет, а деньги в конторе не лишние, так что ищи, где хочешь.

Вот она, прелесть работы в мелких полулегальных, полукриминальных конторках. Говорил ему – не слушает. Жаль, конечно, пацана. Но разве он, Гоха кому-то должен?

Да, у него есть деньги, и прямо сейчас. Но хватит из него уже соки сосать! В конце концов, существуют банки. Кредиты дают всем, у кого есть паспорт, права и башка на плечах.

А ему завтра за скутер платить.

– Слушай, Вить, ты извини, сам на бобах сижу, а что есть – расписано. Через пару недель позвони? Ага, ну давай, без обид. Пока!

Нахмурившись, Гоха погрузился в свои мысли. Блин, что же им всем от него надо? И Махе, и Ясеню… Нашли волшебную палочку-выручалочку по имени Гоха.

Ясенев, понятно, расстроился. Такое ощущение, что он не сомневался: Гоха поможет. Развяжет мошну и отслюнявит, сколько ни попроси. Друзья должны выручать в беде, ага. Ничего, не умрет. Руки пока не выкручивают, иголки под ногти не пихают, в тюрьму не тащат. Обождется, а там и деньги найдет. Не у него одного проблемы.

Ну друг, ну лучший, ну с детства. Да блин, ну их на фиг!

Он снова вызвал на экран телефона записную книжку, разыскал номер.

– Алло! Привет, Виталь. Чем занимаешься? Встретиться не желаешь? Да загулять охота, ищу компанию. Где будешь? Не, туда не поеду, далековато. А потом? Во, нормально. А ты один? Нет? Отлично! Кстати, сестра ее сейчас в Москве или снова на каких-нибудь Багамах? Ну так вообще шоколадно, пусть подругу берет. Сестру в смысле. Блин, как клево, когда есть сестра… Да ты что, и ты слышал? Ну, как понимаешь, мне от того ни жарко ни холодно. Вот именно. Ну ладно, давай! Набери меня, как освободишься. Жду.

Оборвал связь. До встречи оставалось часа полтора.

* * *

Внезапно мне сделалось не по себе. Минуту назад не было и малейшего беспокойства, и вдруг – накатило. Я попытался определить, откуда, с какой стороны повеяло. Улица? Дом? Метро? Встреча с друзьями? Тишина. Полное отсутствие конкретики, прямо как тогда, на Маленковке.

Во что еще ты должен вляпаться, братик?

Игорь вынул телефон, задумчиво покрутил его в пальцах. Набрал номер.

– Дэн, привет! Как дела? Слушай, а если я к тебе за мопедом сегодня заскочу? А? Погоди, ты же говорил… Что значит «заплатил дороже»? Мы ж договаривались! Гм. Ладно.

Он отключился и зло бросил:

– Козел!

В раздражении он осмотрелся по сторонам, зашел в ближайший магазин. Я остался у входа. Посмотрел на сентябрьское заходящее солнце, пошарил взглядом в толпе в наивной попытке отыскать ответ на вопрос, что меня так встревожило. С виду все было тихо, мирно, спокойно. Все точно так, как всегда.

И я там, где всегда.

Брат вышел через пять минут с бутылкой «Пауланера». Откупорил, сделал пару глотков и снова защелкал клавиатурой мобильника.

– Ясень, привет еще раз. Слушай, сколько тебе нужно? Ну, в принципе, у меня есть. Да. Могу завтра утром, устроит? Хорошо, тогда утром звони, а то я забуду еще, – хохотнул. – Да хрен с ним, звони, не стесняйся… А, стоп! Не надо завтра. Я сейчас в одно место поеду, как раз неподалеку, так что заскочу к тебе минут через двадцать.

Я уставился на брата. Признаться, не ожидал! Случаются же приступы милосердия, пусть и вынужденные… такое вот добро со зла.

Завершив разговор, Игорь повернулся и встал ко мне лицом. На мгновение показалось невозможное – он меня заметил. Уперся взглядом, не веря глазам. Протянул руку в попытке коснуться. Отдернул… Сморгнув, побарабанил пальцами левой руки по бутылке, хлебнул еще. По моей несуществующей спине запрыгали мурашки.

Стало тихо. Словно замер ненадолго маятник-метроном. Отклонилось чернильное облако.

* * *

Витька, одетый в майку и затертые шорты, открыл дверь.

– Здоров, проходи.

Игорь, а за ним я, протиснулся в крошечную прихожую.

– Чаю будешь?

– Не, у меня дела. Потом как-нибудь. – Он полез за бумажником.

Темно-вишневый «Petek» неожиданно остро напомнил историю из детства. Гоха поежился и торопливо отсчитал четыре пятитысячные бумажки. И, предупреждая благодарственные излияния, с усмешкой проговорил, захлопывая и пряча портмоне:

– Держи. Не благодари, не благодари! Я знаю, какой я настоящий друг и какое чудо, что я есть на белом свете. Отдашь, когда сможешь. Но чересчур не затягивай, постарайся до Нового года.

– Спасибо, Горяныч! Конечно, отдам до праздников. Даже раньше постараюсь.

Гоха кивнул и покровительственно хлопнул его по плечу.

– Ладно. Получится раньше – отдашь раньше. Не напрягайся. И знаешь что, вали и впрямь на другую работу. Ничего же хорошего не видишь. Сам рассказывал, какая там хрень творится.

Ясенев развел руками, пустив очи долу.

– Да я понимаю. Но ты же знаешь, Гох…

– Угу.

Он знал. Нравилась Витьке одна девчонка на работе. Влюбился, как пацан, но подкатить к ней стеснялся. Вне офиса, наверное, и не подошел бы. Есть ведь мамонты в природе, не все замерзли. Может, еще и девственник до сих пор? Наверное, с Машкой бы они создали превосходную парочку. Познакомить, что ли…

– Ладно, старый, мне правда пора. Я посайгачил, а ты не горюй давай. Найдем мы тебе невесту!

Беззлобно рассмеявшись и оставив покрасневшего Ясеня наедине с собственными комплексами, Гоха сбежал по лестнице и вышел на улицу. Как раз в этот момент позвонил Виталька.

* * *

Виталий приехал с двумя размалеванными девицами. Мне такой тип никогда не нравился: томный взгляд, подчеркнуто резкие скулы, какой-то неприлично большой рот с вечной язвящей улыбочкой… Кто-то находит таких красивыми. Не знаю.

Игорек пожал приятелю руку, чмокнул в щеки девиц.

– Ну что, куда пойдем? В «Классику» или «Джунгли»?

И тут с новой силой вернулось недавнее ощущение неясной опасности.

Братишка, может, просто погуляем? Ну их, эти клубы.

– Да я что-то не знаю, – ответил он Виталию. – Пока вас ждал, настроение пропало. Решишь сам?

Подружка Виталия, Катька, взглянула на Игорька с капризным укором.

– Слушай, да ладно, настроение у него пропало. И нам его, что ли, портить? Пойдем, отдохнем как следует!

Налетевший ветерок отогнул край ее плаща, явив микроскопической длины юбку. Взгляд Игорька молниеносно оказался там.

– Я не против, просто не знаю, что выбрать. Мадам?

Он взял Катькину сестру под ручку.

– Хорошо, – ответил Виталий. – В «Классику» неохота, там тоска непролазная. Так что остаются «Джунгли». Ехать же ты никуда не захочешь?

Брат покачал головой.

– Значит, решено.

Они направились к возвышающимся вдалеке многоэтажкам. А я двинулся следом, пытаясь предугадать, с какой стороны ожидать удара.

Хоть бы ничего не случилось!

Компания вошла в полутемное помещение. Я сунулся следом и… наткнулся на невидимую преграду.

– Что такое? – похолодев, я заметался у входа. – Эй!

Ловушка? Конец? Не может быть.

Игорек, стой! Нет же… Вернись, нельзя!

Все мои страхи, сверлящие душу предчувствия враз накрыли единой волной. Я представил, чем это может грозить. И задохнулся, словно опять погружаясь в знакомое с детства озеро, теряя контроль над собой и не слыша ничего, кроме собственной иллюзорной крови, циркающей в ушах.

Дверь ночного клуба закрылась. Да нет, ерунда, всего лишь какая-то тухлая дверца! Я дернул ручку – не поддалась. Попытался сквозь – не вышло. Но мне во что бы то ни стало мне необходимо прорваться внутрь!

Сделав три шага назад, я с разгону вломился в прозрачную стену плечом. И застонал от реальной, самой что ни на есть физической боли. Ничего не получается…

Ну же, соберись!

Но меня как парализовало. Ни силы, ни воли, один всепоглощающий страх и желание отмотать время, чтобы сегодняшний день вообще не наступал.

Маятник?!

– Игорь!

Я снова и снова таранил стену, стиснув зубы и стараясь не обращать внимание на дикую боль, пока, обессилев, не сполз на пол.

Маятник. Да такой, что долбанет – мало не станет.

Ужас и отчаяние достигли предела. Я зажмурился и, досчитав до пяти, распахнул веки. Выдохнул, что было сил:

– Гошка!!!

Пропади ты пропадом, я жить хочу! Сам сдохнешь – плевать, никто не виновен, но я здесь причем?

Как же это обидно – умирать. Умирать, понимая: всегда ведь получалось что-то сделать, предотвратить, оттянуть. Отсрочить конец этого поганца – за счет своего нелепого не-существования. Тем самым оттягивая конец собственный.

Игорек, ну что тебе там надо? Дался тебе этот клуб…

Никакого ответа. Лишь тени всколыхнулись и немо рассмеялись отчаянной попытке доораться, прорваться сквозь треклятую преграду, чем бы она ни была и чего бы мне это не стоило.

– Го-о-оха!

Господи, от кого я жду ответа? Никогда он меня не слышал, а теперь уже и не услышит никогда…

Но ведь мне обязательно нужно быть рядом с ним. Я его брат. Его ангел-хранитель.

Пустите меня! С ним не должно случиться ничего плохого! Эй, я не хочу, не просто так, не сейчас! Эй!

Я снова вскочил на ноги и принялся биться в незримую стену, не надеясь ее проломить, лишь бы не сидеть, лишь бы делать хоть что-нибудь.

«Успокойся. Остынь».

Тени. Ненавижу их!

«Ты не его ангел. И уж тем паче не Господь Бог, чтобы решать, кому жить, где быть, когда умереть…»

– А вы – боги? – взорвался я. – Вам-то откуда знать? Ну-ка, расскажите мне, коль вам известно, что я тут делаю? Кто я такой?! Отвечайте, раз уж сподобились обрести речь.

«Ты? Простой торопыга, пожелавший явиться на свет раньше срока».

Тени смешались, а я окончательно сник. Спорить было бесполезно, сопротивляться нелепо. Да и было бы с кем спорить, кому предъявлять претензии.

Может, они и просто тени. Но я им верил. Более того, сам это всегда знал.

Протянув руку, коснулся незримой стены. Сложив кисти у лица, попытался высмотреть брата. Ничего не увидел.

Значит, вот так и умирают? Наверное, мне даже больно не будет. Нервных окончаний нет. Хотя… душа болит. Еще как. Она-то у меня непостижимым образом есть.

Я отступил на шаг, опустил по швам руки, огляделся. И внезапно поймал себя на том, что мне совершенно безразлично, что сейчас может случиться. Со мной, с Гохой, даже с мамой. Устал. Мир вокруг – чужой. А я хватаюсь за него, боюсь уйти.

Уйти… да я толком и не приходил. И уходить мне, стало быть, некуда, кроме как раствориться в пустоте между реальностями. Мертворожденный ребенок, нечаянно родившийся взрослым. Сам не знаю, кто я такой. Неудачник от утробы матери.

И все же умирать страшно.

Откуда-то повеяло прохладой. Почувствовал даже я, бестелесный… А может, я один и почувствовал.

Нет. Вру. Жалко его, до колик жалко. Брат же, пусть и не ведает о том. Да и без лукавства взглянуть – большой вопрос, как бы я жил, если бы родился вместо него. И как бы он носился за мной, спасая и ограждая от ведомых одному духовному миру опасностей.

От этого вечного маятника-закона. От сеяния и жатвы, возмездия и воздаяния.

Однажды, около года назад – целую вечность назад – Игорь попытался использовать возможность избавиться от черного облака. Но все, что с той попытки осталось – короткий незатейливый стишок, написанный им наутро после бессонной ночи, проведенной в слезах и молитвах. Кажется, кроме меня тот стих никто не слышал. И я единственный, кто о нем вообще помнит.

Ты проветрил жилище от смрада,

В синих гранулах вещи стираешь,

Ты забыл, кто такой dezdechado

И надежду с Небес ожидаешь.

Но эмоции быстро улетучились, почти так же быстро, как высохли слезы.

Страшно. Тени, слышите? Мне страшно. И за себя, хоть это глупо, и за него.

«Это не глупо – бояться за себя. Тебе еще предстоит познать, что такое страх за свою жизнь. Но за брата не бойся. Есть вещи, которые он должен пройти сам. Если он справится, все будет хорошо».

Если справится… А если нет?

Но тени ушли, не удостоив ответа. Осталась стена, остался кусок улицы, чернеющее вверху небо сентября. Какие-то люди входили и выходили через непроницаемую для меня дверь.

– Ну, раз так…

Я повернулся спиной к входу в ночной клуб и медленно побрел прочь, навстречу подувшему ветру. Пусть живые заботятся о своих живых, а мертвые погребают своих мертвецов.

Вдалеке играла музыка, пожелав, я бы разобрал слова, даже понял бы смысл иностранной речи – какие могут быть языковые барьеры для подобных мне? У нас иные преграды.

– Игорек, ты куда? Скорей иди ко мне!

Рыхлая дамочка в последний момент ухватила за руку пухлощекого малыша, вот-вот готового ступить на проезжую часть.

Пусть живые заботятся о своих живых.

Ветер бил мне в лицо, и я его чувствовал. Ветры всегда гуляют во всех мирах. И всегда что-то на своих крыльях несут. Одно приносят, другое забирают с собой.

Вдохнув полной грудью, я раскинул руки навстречу очередному порыву. Поймал волну и оторвал ноги от земли. Нырнул в воздушном потоке и захохотал, глотая слезы.

И мир вокруг растворился. Погрузились в тихую, ровную темноту городские огни, многоэтажки, магазины, авто. Последним в нее ушел я сам.

…Не знаю, сколько времени я провел во мраке. В нем не было минут, часов, суток или столетий. Хотя, столетия, конечно, вряд ли. Скорей, месяцы.

Незаметно все вокруг изменилось. Сделалось знакомым и в то же время новым. На мгновение стало боязно. А также немного тесно, горячо и сыро. Внезапно меня начало мягко подталкивало вперед: в неизвестное и пугающее, но вместе с тем желанное.

Я вспомнил. Игорек… мама… Мама! Мама-а-а-а! У-ааа!

* * *

Доктор шлепнул младенца по попке, и тот пронзительно заорал.

Москва, 2010