|
© Олег Панферов
Зеленоватое солнце Пергамента лениво ползло к горизонту, разукрашивая
серо-песочную пустоту кремовыми кляксами. Его лучи мягко втекали в мельчайшие
неровности ландшафта, путались в чахлых ветках кустов, играли с белоснежными,
вылизанными ветром скелетами пятирогов.
– Гарри, ты умеешь читать?
Косматый зверь о шести лапах подо мной и Ла-Маром шагал неторопливо,
грузно переваливаясь с боку на бок. Местные жители – и земледельцы керри, и
воинственные сородичи моего спутника клауды – относились к пришельцам с Земли с
нескрываемой неприязнью, однако перед науками благоговели.
– Конечно, – скромно признался я. – А еще считать, писать и
рисовать.
К сожалению, и клауды, и керри начисто лишены чувства юмора.
– Тогда скажи, что написано у меня на груди?
Он развернулся ко мне и распахнул куртку. Под ней на худощавом, жилистом
теле гуманоида была надета истрепанная футболка несомненно земного
происхождения. С надписью по-английски.
– Откуда она у тебя?
Дурацкий вопрос. Известно: если у аборигена есть возможность (и
желание) засадить в сердце колонизатора стрелу с медным наконечником, он обязательно
ею воспользуются. А возможностью таковой в принципе можно считать любую встречу
аборигена и колонизатора вдалеке от имперских гарнизонов и при наличии стрелы у
первого и сердца у второго.
Люди, правда, местных обитателей тоже особо не жаловали. Хоть
де-юре и придерживались условного мира в пределах занимаемых земель и
окрестностей.
– Снял с одного вашего, – помедлив, ответил проводник. – Но не
думай, не я его… Ты же знаешь, я не сражаюсь просто так.
Я кивнул.
– Это шуточное высказывание. Там написано: «Мой друг провел отпуск
в Австралии, но все, что он мне привез из поездки – эту дурацкую майку».
– Да? – Ла-Мар поморщился. – Я думал, что-то важное. А что такое
Австралия?
– Одно место на моей планете. Совсем непохожее на ваш мир.
* * *
Земля не израсходовала место для жизни. Не погибла в экономическом,
демографическом, энергетическом или иных кризисах. Там по-прежнему голубое
небо, зеленые леса и серый асфальт. Единственное, что изменилось за полтораста
лет – Земля далеко скакнула в технологиях. Оружие, подпространственные
передвижения, эксперименты – пока неудачные, но только пока – с путешествием во
времени…
Да, мы начали осваивать космос. Вернее, одну его не очень далекую область,
в которой обнаружили пару десятков пригодных для человека миров. Обитателей
развитых планет изничтожили, более диких загнали в резервации, оставив для
экзотики. Так случилось с Пергаментом, планетой, получившей свое второе
название (а первое попросту никого не волновало) за бесконечные пергаментные
пустоши.
Удивительно, что на нее вообще обратили внимание. На задворках
системы, слишком удаленная от прочих миров, чтобы представлять интерес, никому до
сего дня не нужная. Но, видимо, в один прекрасный момент кого-то все же задавила
жаба вечно пролетать мимо лишнего клочка земли. И надо же, клочок
нежданно-негаданно нашел своих конкистадоров. За каких-нибудь тридцать лет его
заселили романтики, что выросли под строгим взором портрета Клинта Иствуда,
висящего над кроватью.
Здесь не прижилась техника: было слишком накладно доставлять
топливо с Земли, а местного не существовало. Еще здесь не распространялись
радиоволны – не то почва фонила, не то экранировала сама атмосфера. Но городки-поселения
быстро ощутили прелесть относительно замкнутого существования, так что
коммуникациями заморачиваться не стали. Ограничились проволочным телеграфом, да
и то, как дань антуражу. Одно слово, романтики.
Вся планета – пара медных рудников, чахлые леса в южном полушарии
да один-единственный океан. И огромная, всепоглощающая, мертвецки-мертвая
степь. И десяток поселений между лесом и океаном: городки, ранчо, фермы… и – форты
на границе владений туземцев.
Я попал на Пергамент случайно, полгода назад. Направлялся в другое
место, но лайнер совершил вынужденную посадку. Улетая, был уверен, что в жизни
не вернусь под светло-изумрудное солнце. Да и не вернулся бы, если бы не звонок
неделю назад на сон грядущий.
– Алло?
– Гарри? На два слова…
Я отстранил трубку от уха и беззвучно выругался. Идиотская фразочка
из идиотского древнего фильма. Не помню, кто завел традицию начинать со мной
разговоры о делах с нее. Какой-то юморист, повернутый на кинематографе. И ведь
до сих пор кому-то идея кажется смешной.
Вообще ненавижу американскую форму своего имени. Я, чтоб вы знали,
Игорь.
– Привет, – буркнул я.
– Есть подработка, хочешь – приезжай.
Не то чтобы я хотел, не то чтобы нуждался в финансах, но сидеть
дома становилось скучно. И я приехал.
Иногда я подрабатываю частным сыском: неверные супруги, сбежавшие должники,
неплательщики алиментов. Ни за что серьезное не берусь принципиально, серьезного
мне хватило в армии.
Со звонившим мы, как правило, встречались в одном и том же кафе в
центре города. Если он отдельно не предлагал иного. Веселый малый, вечно
крутится там, где можно заполучить подобные заказы. За те, что покруче и
поденежней, берется сам, мелкие не прочь милостиво спихнуть коллегам. В том
числе мне. Веселый малый… вопрос только, чем он иногда меня так раздражает?
Он сидел за дальним столиком, в полутемном углу. Я занял место
напротив.
– Слыхал про Сюзанну де Люмьер? – спросил он, когда я сделал заказ
официанту.
Я пожал плечами, но внутренне подобрался… пока не понимая, отчего.
– Нет, а кто она?
– Да уж конечно, – глупо хихикнул он. – Откуда тебе? Ты ж политикой
никогда не интересовался. Сидишь у себя в келье затворником, если бы не я –
света белого не видел. Дочка Жана де Люмьер. Сбежала с Земли года полтора
назад.
Мне резко захотелось в туалет. Или куда-нибудь еще, куда угодно,
лишь бы спрятать глаза. Врать я так и не научился. Сюз? Девчонка с французским
прононсом, удивительным телом и великосветскими манерами в самой глуши
Пергамента? Да нет, таких совпадений не бывает.
Покачал головой.
– Нет, не слышал ничего такого. Предлагаешь присоединиться?
Он расхохотался.
– Да ты что! Такая работенка не по тебе. Я о другом… Меня тут
подписали разыскать мужичка, что опустил одну конторку. Денег платят прилично,
но ты сам понимаешь, им нужно поскорей, а я в некотором роде занят. Вот его –
да, могу уступить. Говорят, мужичок укрылся на Арене. Тебе в самый раз. И
недалеко, и недолго, и деньжат получишь ни за что.
Я поджал губы и, подпустив в голос сожаление, ответил:
– Ты знаешь, я бы согласился, но у меня уже есть одно дельце. Извини…
Дома я вошел в сеть, забил в поисковике имя Сюзанны де Люмьер и по
второй же ссылке открыл портрет женщины, с которой познакомился полгода назад.
Привет, голубушка! Браво, рукоплещу тебе. Кто догадается искать наследницу рода
Люмьеров в тьмутаракани – где даже приличных дорог нет, я молчу о машинах и об
удобствах посолидней деревянных сортиров.
Времени, конечно, прошло немало, и она двадцать три раза могла
убраться оттуда, но чем черт не шутит?
* * *
Здесь нет дорог. Одни приблизительные направления. И никаких
ориентиров до самого горизонта. А потом еще раз до горизонта, и еще раз. Как не
заблудиться, не сделать крюк левей или правей намеченной точки, лично мне
неизвестно. В этом бараньем мире даже компасы выходили из себя, показывая
какую-то чушь.
Сюзанны не оказалось в городке, где я впервые ее встретил. Но, если
верить местным, она не покинула Пергамент, лишь уехала в соседний поселок. Ее даже
проводили, чтобы убедиться, что девушка нормально добралась.
– Ла-Мар, ты уверен, что это именно она?
– Земляне всегда сомневаются в тех, чьей помощи просят? – вопросом
на вопрос ответил клауд.
– Нет, не всегда. Просто хочется быть уверенным.
– Значит, всегда.
Абориген невозмутимо продолжил пялиться по сторонам.
Похоже, исчезающее малому их числу все-таки присуще чувство юмора.
– Хочешь промочить горло? – я решил сменить тему. Ссориться с
клаудом не имелось никакого желания, да и были мы с ним, можно сказать, приятели.
Еще с прошлого моего посещения планеты – пародии на Дикий Запад.
Ла-Мар промолчал. Я полез в рюкзак за флягой, встряхнул… И сплюнул,
разочарованный.
– Бред! Идиотский бред! Была ведь полная. Когда успела опустеть?
– Земляне всегда так много пьют и не замечают, что пьют?
Тут меня проняло.
– Чья бы корова мычала! Как будто вы не пьете, индейцы гребаные! Как
своих же…
Прикусив язык, я заткнулся. Да, они отдавали своих женщин за пару
бутылок виски. Не выказывая при этом ровно никаких эмоций. И с легкостью, как
ни в чем не бывало, принимали утром назад. Хотя живут моногамными семьями и
даже не помышляют о том, чтобы самим посмотреть на сторону.
Дикий, непонятный народ, что пастухи, что охотники.
– Гарри, ты любишь свой мир?
– Я – имперец.
– Земляне всегда путают кто они с тем, какие они?
– Послушай, ты, философ доморощенный! Да, я люблю свой мир. Не за
то, какой он есть, а за то, что он – мой. Наверное, так же, как и ты?
Туземец поправил прическу, в его случае – собрал все десять
длиннющих косичек в хвост и перекинул через правое плечо себе на грудь. Обернулся.
– А мне не нравится мой. Ничем. Я бы желал уехать отсюда. Гарри, тебе
не кажется странным: ты любишь родину, но не живешь на ней, а я не люблю – и не
могу покинуть? И скажи, как думаешь, та, которую ты разыскиваешь, она ушла из
дома потому, что так любит свой дом?
Он отвернулся и причмокнул, побуждая шестилапа идти шустрей. Я
проглотил его замечание. На правду не принято обижаться. Помолчав с пару-тройку
миль, проговорил:
– Знаешь, вам проще. У вас нет совсем никакого правительства, даже
вождя. Вы можете жить где угодно. А нас всегда влечет подальше от центра. Да, именно
поэтому ушла из дома… та женщина. А я покинул дом потому, что это сделала она.
Ясно тебе?
– Нет, конечно, ведь я не
землянин.
Спустя пару часов мы таки добрались до городка. Он был как две
капли воды похож на любое другое поселение моих земляков здесь. Прилично укрепленный
гарнизон – на это ресурсов не жалели, наблюдательные вышки через каждые сотню-полторы
метров, деревянные хибары, салун, пара магазинов, церковь (она же больница) и
школа.
Однако за время дороги в горле пересохло!
– Пойдем, я обещал тебя напоить.
Клауд без слов последовал за мной.
В салуне покамест было не слишком людно. До темноты оставалось
около часа, и поселенцы как раз заканчивали дневные работы. Мы направились к дальнему
свободному столу.
– Эй! – окрикнул меня верзила за стойкой. – С домашними животными
входа нет! Оставь скотину у привязи, вместе с шестиногом.
Я стиснул зубы. Рабства на Пергаменте, хвала небесам, не завелось, но
такие вещи процветали. Антураж, мать его!
– Клауд со мной. Он мой проводник. Остынь!
Трактирщик заржал:
– Проводник? Ты слепой, что ли? Ну тогда привяжи свою собаку да
надень намордник. А то еще покусает кого.
Мы с Ла-Маром переглянулись. Я потянул из-за пояса импульсник, клауд
скинул с плеча короткий лучок. Как я успел убедиться, в его руках он был опасен
даже без стрел. При необходимости выключить противника можно и просто звезданув
древком в висок.
Трактирщик благоразумно заткнулся.
– Четыре пива, и бегом. – Я уселся на отполированное бессчетными задницами
сиденье. – Хорош играть в ковбоев. Клиенты пришли.
Верзила ради порядка что-то пробурчал неразборчиво, но кружки
наполнил. Брякнул о стол. На нас уже косились, но не встревали. Воздав должное
здравомыслию отдыхающих, я отхлебнул пива. Кислятина…
И все же, зачем я сюда приперся? Вязать Сюзанну де Люмьер и везти
на Землю? В объятья Империи, от которой она сбежала? Сильно сомневаюсь, что
сделаю это. Даже если бы между нами не было того, что было…
Жалко девчонку! Ничего хорошего ей в Империи не светит при любом
раскладе. Папашка скрывается и потихоньку вредительствует, мать в сумасшедшем
доме. Может, остаться здесь вместе с ней? Вспоминая, как все было хорошо
полгода назад, я не сбрасывал со счетов и такой вариант. Попытаться уберечь от
прочих возможных охотников за головами… И правда, придется же когда-нибудь
осесть, прекратить мотаться по космосу. Или взять Сюз в охапку и увезти еще
дальше? Хотя, дальше уже вроде и некуда. Дальше такси не ездит. Нет. Пожалуй, тут
для нее и впрямь самое безопасное место. Раз уж за полтора года никто не
разыскал! И я не разыскал бы, коль не две случайности, слившиеся в один случай:
мой с ней короткий, но бурный роман и обмолвка коллеги-заказчика.
А кстати, на кой ляд он вообще о ней обмолвился?
Не имея ответа, я залпом прикончил первую кружку. А допив вторую и
дождавшись, пока утолит жажду Ла-Мар, собрался на выход…
За окнами наконец начало смеркаться, одновременно стал прибывать народ.
Усталые, кое-кто успел отведать домашней наливки. Здесь ее гнали из чего
придется, заботясь в первую голову о градусах и в последнюю – о вкусовых
качествах. Салун же использовали в основном как источник слухов и новостей,
место посиделок и драк.
– Джош, с каких пор ты стал привечать нелюдей? – с порога окликнул
хозяина один из новых гостей.
– Никого я не привечал, сами приперлись. Ты же, Сэмми, знаешь мои
порядки. Вон тот парень его привел, белобрысый. Я попытался, но…
Вошедший был из разряда типичных трактирных заводил. Моя рука
машинально легла поверх запястья Ла-Мара. Вторая – потянулась к импульснику.
Заводила не унимался. Шагнув от дверей, он мимоходом цапанул чью-то
бутылку, махом заглотил остатки содержимого, а саму тару расколол о край стола.
И с розочкой попер на меня и Ла-Мара. Клауд небрежно высвободил руку из-под
моей, встал. Дружки Сэмми рассредоточились по залу, стараясь обойти нас. Сам же
их предводитель нахально приближался.
– Имперская собака, я так понимаю? И что же не сидится у
кормушки-то? В конуре всё теплее, а? – он выкинул руку с розочкой. В тот же миг
по ней ударила деревянная дуга клаудова лука. Описала круг – и ударила снова. Бандит
повалился наземь, схватившись за скулу.
Кто-то выдернул лазерники – чмокнуло, сверкнул, уходя в потолок,
разряд. Следующий луч был готов прожечь дыру во мне, но я сквозь столешницу
разрядил свой импульсник. Стрелок и пара его корешей повалились замертво. Последнего
из нападавших утихомирил Ла-Мар. Боком протиснувшись к выходу (по пути я бросил
на стойку пару лишних космобаксов – за неудобства), мы покинули салун. Нас не
преследовали.
Стемнело окончательно. Мы разделились до утра: Ла-Мар отправился
искать ночлега у своих, я – завернул в гостиницу в паре кварталов от места
драки.
* * *
– Viens ça,
le petit![1]
Сюзанна потянула меня к себе. Я не сопротивлялся. Когда же через какое-то время опрокинулся на
подушку, спросил:
– Слушай, а чего ты забыла в этой глухомани?
Она сладко зевнула и опустила веки. Притворилась, что спит.
– Сюз…
Она приоткрыла один глаз.
– Не люблю столичного шума, скажем так. Мне здесь нравится…
Перевернулась на живот и, помолчав, добавила:
– Тоже мне, нашел время и тему.
Я сел и с иронией взглянул на нее.
– Знаешь, мне всегда интересна в женщине она сама. Чем живет, все
так… Ой!
Договорить не удалось – в меня полетела подушка.
– Я не слишком
люблю столицу, не слишком люблю Империю. И императора. А еще своего le papa[2].
Которому только и дело, что против Империи выступать. Non, mon aimé[3], здесь мне гораздо лучше.
Она закусила губу и быстро оделась. А я понял, что лучше разговор
не продолжать. Да и не все ли равно? Мне было через три дня улетать, а она
оставалась на идиотской планете-прерии.
За окном стремительно летели облака, как одно похожие на мустангов.
Ветер-погонщик не давал им стоять или плыть спокойно, размеренно. Затем
мустанги превратились в дикарей охотников-клаудов и беспорядочно смешались с
толпою пахарей-керри. А Сюзанна де Люмьер закружилась в безумном танце и вихрем
унеслась прочь – прямо сквозь потолок комнатенки на втором этаже постоялого
двора.
И я проснулся от собственного крика.
* * *
Наутро меня разыскал Ла-Мар.
– Пойдем, Гарри. Я знаю, где она. Здесь совсем недалеко.
Втиснувшись в штаны и на ходу застегнув рубашку, я последовал за
ним. Куртку надевать не стал, взял в руку, прикрывая от лишних взглядов висящий
на поясе импульсник.
Утренний городок вовсю жил своей неприхотливой жизнью. Местные
встают рано, ложатся поздно. На этой планете вообще очень медленно темнеет. А земельные
наделы требуют много усилий: почва неглубока, воздух сух, дожди редки. И солнце
жарит щедро, не беспокоясь о том, что под его лучами могут зачахнуть
незатейливые всходы переселенцев из далекого мира. Единственная отрада – редкий
прохладный муссон со стороны океана.
Мы шли вдоль крошечных домишек, и я почему-то волновался. Снова
задумался над вопросом: зачем я сюда прилетел? Ведь не выполню того, за что
Империя обещала награду.
Ла-Мар жестом указал на домик у самого края поселения и тактично
удалился. Удивительно: чувства такта «гребаные индейцы» порой имели побольше,
чем иные бледнолицые земляне.
Я заглянул в окошко, но внутри оказалось пусто. Свернул в крохотный
сад позади дома… И увидел Сюз.
– Привет.
Девушка вздрогнула и остановилась как вкопанная.
– Ты?!
Она было потянулась ко мне – обнять, но замерла, не закончив
движения.
– Как ты сюда попал? Снова вынужденная посадка?
Рассмеявшись, я сам ее обнял. Она не стала сопротивляться. Лишь
переспросила:
– Зачем ты прилетел?
Немного не та интонация, чуть другая формулировка… Я сделал вид,
что не заметил.
– Можно сказать, за тобой.
Сюзанна де Люмьер подняла брови. Я восхищенно залюбовался ею. Не
парижанка. Угадывалось в ней что-то провинциальное, и оттого прекрасное. Гибкая,
как всегда, она незаметно выскользнула из моих рук. Подняла кисть…
продемонстрировала кольцо.
Почему-то я вздохнул с облегчением. Собрался что-то сказать…
И в следующую минуту сам услыхал за спиной знакомый голос:
– На два слова, Гарри!
Задохнувшись от внезапно прилившей волны, повернулся.
Приятель-коллега.
– Здравствуй, Гарри. Знаешь, я почему-то сразу подумал, что совсем
не помешает прогуляться за тобой следом. Восхищен твоей работой! Найти за
неделю того, в чьих поисках сбилась с ног вся Имперская полиция и больше
полусотни охотников за головами во всем известном секторе космоса. А ведь я оказался
прав, поставив на тебя! Словно какой-то глас услышал с небес. Сам себе
удивляюсь. И – поздравляю! Надеюсь, гонорар мы поделим по-честному? А, что
скажешь?
Я застонал. Сюзанна же стояла, оторопело переводя глаза с него на
меня и обратно. Было видно, что ее накрыла та же волна, что и меня… Но ей было
хуже. Она в один миг почувствовала себя преданной.
И ничего не докажешь…
– Повезло, что больше никто не догадался искать беглянку в этой
дыре. И, представляется мне, не догадался бы еще лет сто. Так что конкурентов
нет, мой друг.
Беспомощно я взглянул на нее. Затем повернулся к бывшему коллеге.
Сто лет, говоришь?
– Не поздравляй. Ты во мне ошибся. Мадемуазель Люмьер остается
здесь!
Он дернулся, понимая. Рука метнулась к кобуре…
Как там говорили? Хорошо стреляет тот, кто стреляет… хм, все-таки
первым или последним? Сойдемся на третьем варианте. Хорошо стреляет тот, кто метко
стреляет от бедра и остается жив.
Откуда-то появился Ла-Мар. Враз теряя все силы, я опустился на
землю и обратился к нему:
– Дружище, подумай, куда можно деть тело, хорошо? А я попытаюсь
объясниться с девушкой.
…Она мне поверила.
И она отказалась улетать, прятаться где-либо еще.
А еще у нее оказался прекрасный муж.
– Сюз, пожалуйста, будь осторожна. Умоляю.
– Спасибо тебе, mon
ami. Куда ты теперь?
Я понюхал воздух, повернулся в сторону взошедшего солнца.
– Да есть у меня на примете одно дельце. На планете Арена. Там один
жулик спрятался. Говорят, конторка, которую он обидел, обещала отсыпать
деньжат, если кто разыщет его и вернет на родину.
Декабрь, 2008 г.
|
