Барак оказался душной и тесной комнатой. Полтора десятка двухъярусных кроватей расставлено по ней совершенно произвольно, подчеркивая тот свободолюбивый нрав, который издревле отличает людей особенных амбиций: авантюристов-золотоискателей, неутомимых рудокопов и одаренных бизнесменов. В подобных местах живут и работают люди, которые не просто не довольны тем, что уготовала им судьба, но которые готовы бороться за свое место «под солнцем». Их не устраивает то, что устраивает среднего человека: покой, еда и одежда – стабильность, им нужен риск, перемены и они не бояться тяжелой работы.
Заняты оказались все нижние полки и несколько верхних, значит в штольне работают человек двадцать, не меньше. То что не было нижнего места ни чуть не расстроило Гога, для него такая мелочь совсем не имела значения. Гораздо более его беспокоила саднящая опухоль, которая уже стала распространяться на глаза, угрожая на некоторое время лишить его зрения. Но больше всего он был зол на себя, что так глупо подставился и оказался посмешищем для всех – и это в первый же день!
Гог вошел в барак позже всех, мрачный как туча, мечтавший сорвать злость на первом же объекте кажущемся достойным этой чести. В дверях он остановился и сделал вид, что привыкает к яркому освещению, на самом деле внимательно оценивая обстановку. Предположительно, при сложившихся обстоятельствах потенциал еще не обретенного Гогом авторитета существенно пострадал. Опытный службист прекрасно знал, что насмешки, которые последуют за этим, еще усугубят и без того не завидное положение. Что нужно делать, чтобы обрести почет и уважение тому, кого рок пытается унизить? Гог знал ответ на этот вопрос. Стоит только доказать свое превосходство над самым «крутым» парнем этого общества, чтобы занять, как минимум, его положение. В этом случае главное не ошибиться в выборе цели.
Гог несколько раз внимательно окинул взглядом комнату. Прямо по середине широкий, круглый стол из нержавейки, но настолько низкий, что сидеть за ним удобно лишь на земле. Подавляющее большинство присутствующих играло за ним в шумную азартную игру. Несколько человек отдыхали на кроватях. Девушка находилась в самом дальнем углу, в полном одиночестве, она вытянулась на нижнем ярусе, закрыла глаза и пыталась казаться спящей, что в общем ей не очень-то удавалось. ЕЕ грудь вздымалась слишком часто и отрывисто для спокойного человека, не говоря уже о человеке спящем. Она была чем-то взволнованна, и Гог, весьма самонадеянно, но небезосновательно принял это на свой счет.
Ни одно движение, ни один предмет не ускользнул от внимательного цепкого взгляда стальных глаз.
Ближе всех к нему находился уже не молодой человек, который очень скромно сидел на краю кровати и читал объемную книгу.
Кто-то тихо вошел у него за спиной, молча прошел к столу и присоединился к играющим. Все присутствующие абсолютно сознательно старались не обращать внимания на новенького. И только пожилой человек с книгой проявил к нему минутный интерес, оценивающе окинул его пристальным взглядом ясных пытливых глаз.
Обстановка была довольно странной. Гог ожидал чего угодно – насмешек, потасовки или нового унижения, но ни как не отсутствие интереса. Впрочем интерес был, этим таким разным людям не под силу в равной степени скрыть свое любопытство от человека, который тонкости психологии постигал в кризисе партизанской войны.
Чем меньше человек способен скрывать свой интерес, тем более он болтлив – подумал Гог и двинулся в направлении пожилого человека с книгой. Но тот невозмутимо продолжал просвещаться даже тогда, когда незнакомец подошел к нему в плотную.
- Свободно! – Подчеркнуто резко рявкнул Гог и хлопнул ладонью по верхнему матрацу. В воздух взвились клубы пыли.
Старик даже не вздрогнул, напротив, спокойно вложил в книгу закладку, поднял на Гога светло-голубые глаза и серьезно глубоким голосом произнес:
- Конечно! Добро пожаловать!
Гог успел заметить название книги – «Библия».
Странно – подумал он – что может делать христианин в подобном месте? Мне думалось, что этот тип людей не падок до лучшей жизни. Разве что он такой же христианин, как я – диетолог.
Продолжить знакомство Гог решил в будущем, потому что сейчас ему так сильно хотелось спать, что за этим он даже не замечал своего голода. Ловким прыжком он заскочил на второй ярус и блаженно вытянулся прямо поверх покрывала. Не прошло и минуты, как он уже спал.
Пробуждение было на удивление медленным и тяжелым. Мутные, тревожные образы, что беспокоили его на протяжении всей ночи, постепенно отходили на второй план, а их место занимали непонятные шорохи, вздохи, звуки чьих-то шагов. Наконец, реальность ворвалась в его сознание и отдалась болью по всем членам. Каждая мышца словно налилась молочной кислотой, каждый сустав остался без смазки. Голова гудела. Шишка на лбу теперь уже не болела, но казалось нависла над глазами большим рогом и мешала двигать бровями.
Вокруг почти темно. Лампочка дежурного освещения слабо мерцает над входной дверью мутным оранжевым светом. Несколько призрачных теней копошились у дальних кроватей.
Гог повернулся и свесил вниз голову.
Рядом с кроватью на коленях стоял сосед. В полутьме помещения его неподвижный силуэт напоминал маленького сфинкса и удивительно гармонировал с интерьером.
Молится – подумал Гог. Неужели фанатик?!
- Сколько времени? – сонно спросил он у тени, и его хриплый голос в ночной тишине прозвучал как раскат грома.
Сфинкс остался неподвижен и тих. Гог откинулся на спину и деланно вздохнул.
- Спасибо. – Иронично поблагодарил он соседа и собрался еще немного поспать.
- Через пол часа на работу. – Услышал бывший охотник, когда сон уже начал затуманивать его сознание.
Он открыл глаза, проморгался и вновь свесил голову. Сосед уже сидел поверх застеленной кровати и аккуратно вынимал из холщового мешочка мыло, зубную пасту и щетку. Сон как рукой сняло.
- Откуда это у вас? – Удивленно воскликнул Гог.
- Купил на верху. – Не менее удивленно ответил дед и уверенно посмотрел в горящие глаза Гога. – Через пару дней вы тоже сможете себе это позволить. На самом деле это не роскошь, а средство гигиены. А пока можете пользоваться моим мылом, оно у меня всегда в этом мешке.
При этих словах старика все тело Гога зачесалось от нетерпения.
- А что вы делали сейчас на полу? – Спросил Гог, зная, что этот вопрос будет по душе собеседнику и может вызвать его на откровенность.
НА самом деле он прекрасно понимал, что такое религиозный фанатик и чем он может заниматься на коленях. Он видел, как тем же самым занимались мусульмане. Порой время молитвы давало огромные преимущества на войне. Гог хорошо помнил тот день, когда они маленькой разведгруппой пробрались в тыл маджахедов и отбили контрольную высоту, которую несколько месяцев не могли взять значительными силами. «Правоверные» стояли на коленях даже тогда, когда рядом в упор расстреливали их близких. От воспоминаний губы молодого человека скривились в презрительной усмешке. Да, это была большая победа!
- Я молился Богу. – Признался старик, довольный таким интересом юноши.
- Какому Богу?
Дед не мог видеть выражения лица собеседника достаточно четко, чтобы понять истинные мотивы его интереса, а потому продолжил:
- Богу Живому, Истинному, Который обитает в неприступном свете, и Который ради тебя и меня отдал на смерть Своего возлюбленного Сына! – Глаза старика при этом благоговейно закрылись.
- Я уже слышал нечто подобное. – Недовольно буркнул Гог – По моему, в Индуизме или Исламе больше смысла, чем в христианстве.
От такого неожиданного заявления дед ошеломленно уставился на него.
- Бог, Который дело рук Своих любит больше, чем Своего Сына – абсурд! Как только такой бред миллионы людей находят состоятельным?! – Гог сделал небольшую паузу и заключил: - И вообще, религия – это для закомплексованных слабаков, ищущих смысла жизни. Но для сильных духом людей, как сказал один умный человек «Бог – мертв».
Его собеседник уже успокоился и теперь внимательно слушал эту тираду.
- Как я понимаю из твоих слов, ты уже знаешь в чем состоит смысл жизни? – Задал вопрос старик, когда убедился, что Гог уже все сказал.
- В удовольствии! – Последовал незамедлительный ответ.
- Во временном или в вечном?
- Пока во временном, а придет вечность видно будет. – Полушутя ответил Гог.
- К вечному удовольствию стремиться нужно сейчас.
- А кто же будет заботиться о моем настоящем?
- Господь!
- Господь?! – Молодой человек горько усмехнулся – Сам то ты о себе не заботишься? Ты имеешь самую высокооплачиваемую работу, мыло, зубную пасту, а твои коллеги «желтопузики» на заводах о таком и не мечтают. Почему бы тебе ни поручить эти нюансы Богу, и на завод?
Эти слова немного смутили старика.
- Я чужого не беру, и рядом со мной в штольне хватит места для любого. А работа мне нужна, чтобы по выходным в церковь ходить.
Гог сморщился с досады, что не был понят.
- Да что мне до того, берешь ты чужое или нет, не в этом дело. Меня огорчает человеческое слабоумие. Моя философия такова – что приносит удовольствие или удовлетворение прямо сейчас, только то и имеет смысл. И я каждый день добиваюсь своего, чтобы когда-нибудь насытиться.
- И что же может удовлетворить тебя? – с тихой печалью произнес старик.
- Власть! – Ответил коротко Гог и спрыгнул с кровати.
Большинство обитателей барака уже проснулись. Одни еще заправляли свои кровати, другие шли в душ, чтобы освежиться перед началом нового трудового дня. Гог, превозмогая боль во всем теле, тоже медленно поковылял в душевую, не забыв прихватить с собою предложенный дедом кусок мыла.
Спустя несколько минут он вернулся довольный и чистый. Холодная вода взбодрила и принесла некоторое облегчение мышцам. Он застал соседа за чтением книги.
- Ты что, и на работе ее читать будешь? – Спросил он дружелюбно.
- На работе я буду думать о прочитанном. – Прозвучал совершенно серьезный ответ.
- Спасибо за «чувство чистоты».
- Богу благодарность.
Гог только пожал плечами.
Тут на своей кровати он увидел перчатки и пластиковую карточку на металлической цепочке.
- Это тебе бригадир принес. – Не отрываясь от чтения пояснил дед. – Там твоя зарплата за вчерашний день, а вот тут – и он указал куда-то под кровать – для тебя новая рабочая обувь. В той, что ты ходишь, в штольне без ног можно остаться.
Гог быстро примерил добротные кожаные сапоги.
- Великоваты малость, да ни чего, на вырост будут.
Только теперь он вспомнил, что уже давно ни чего не ел, сунул руку в карман и извлек наполовину опустошенный тюбик пластона. Выдавив его скользкое содержимое в рот, проглотил в несколько приемов и содрогнулся от отвращения.
Старик собирался на работу и случайно заметил выражение его лица за завтраком.
- Ни чего. – Ободрительно кивнул он. – Это поначалу так неприятно, а потом привыкнешь и если не удовольствие, то во всяком случае, удовлетворение получать будешь, а чтобы не так было противно, лучше мелкими порциями, тогда его почти не замечаешь, да и экономичнее получается.
- А получше ни чего нет? – Прохрипел Гог и согнулся в борьбе с рвотным рефлексом.
- Ну почему же нет? Есть. Только этажом выше. Но то не для нашего брата. Тут надо неделю вкалывать, чтобы там один раз нормально поесть.
Раздался протяжный гудок, дед поспешил к выходу, его примеру последовали остальные, и Гог решил тоже не отставать.
В раздевалке царила суета и толчея. Гог с трудом сориентировался чтобы отыскать тот комбинезон, что носил вчера. В спешке он довольно неуклюже запутался в непривычной одежде и одевался до тех пор, пока почти все рабочие ни вышли. Тут, к оставшимся присоединилась девушка. Она уверенно вошла в раздевалку и стала ждать, пока все мужчины не покинут помещение. Один из парней, некоторое время уже стоящий одетым у дверей, видимо, ждал ее появления.
- Гер, ты не забыла, сегодня суббота – мой вечер. – Напомнил о чем-то он девушке, но та только пожала в ответ плечами.
Гог вздрогнул. В этом коротком обращении он услышал уже знакомое ему имя. Так значит, Гер – девушка. Гог вспомнил, как ловко и неутомимо вчера работала эта девушка, и ему стало стыдно за себя.
Через несколько секунд в комнате осталось только двое – Гог и Гер. Она делала вид, что не замечает его, а он спешил, чтобы поскорее покинуть раздевалку, и дать ей возможность спокойно переодеться. Но, как известно, в спешке нет ни чего, что помогает лучше справляться с непривычным делом. Непослушные застежки выпадали из пальцев, фильтр респиратора ни как не подходил к своему гнезду, а перчатки в первый раз всегда одеваются не на ту руку. Наконец, с обмундированием было покончено, осталось только взять перфоратор и выйти. Гог протянул руку к прибору.
- Возьми вон тот поменьше. – Посоветовала девушка вдруг, и когда он повернулся на звук ее голоса, отвернулась, чтобы не встретиться с ним взглядом.
Гог внял ее совету и молча вышел.
Этот первый для него трудовой день с перерывом на обед длился бесконечно долго. В последние часы ему казалось, что силы уже покидают его, что не далек тот миг, когда он упадет без чувств на эти голые камни и испустит дух. Но всякий раз после этого открывалось новое дыхание, и всяких раз его хватало на более короткое время. Так что, когда, наконец, трудовой день закончился, то ему хватило сил только на то, чтобы добраться до своей кровати. Последнее, что он увидел, прежде чем уснуть было веселое лицо его соседа и Гер, которая в сопровождении молодого человека с гордым видом пересекла комнату и вышла. «Такая работа убьет меня», - подумал Гог и отключился.
Так полетели дни – один похож на другой как две капли воды. К его удивлению большая рабочая семья очень скоро приняла его в свое лоно без конфликтов и потрясений. В сущности, для конфликтов не было ни времени, ни места, каждый рабочий день забирал у Гога столько сил, что на элементарное общение их не хватало. На протяжении нескольких недель, пока его тело привыкало к большим физическим нагрузкам, даже запомнить имена всех коллег оказалось непосильной задачей. Однако, со временем, когда после работы его уже не валила с ног усталость, он познакомился со всеми и влился в коллектив, который кстати нашел крайне разобщенным и неорганизованным. Этому нашлось и разумное объяснение. Вся эта небольшая рабочая бригада ощущала единство только по вечерам за столом азартной игры, во все остальное время, каждый имел свои цели и преследовал личные интересы. Кто-то хотел вкусно поесть, кто-то насладиться долгожданным выходным днем, чтобы убить его на верхнем этаже. Таким образом, этим людям были не по силам великие свершения, которыми уже долгое время бредил Гог. Но одно стремление объединяло этих таких разных людей – стать гражданами города. Правда, каждый имел свое собственное видение, как достигнуть этой цели, но проходили дни, недели, месяцы, и ни чего видимым образом не менялось, великие цели всегда отходили на второй план – уступали перед натиском повседневных забот. А Гог, тем не менее, вынашивал планы.
Глава 4 Максимус.
В супермаркете душно и людно. Ему всегда становится плохо в такой атмосфере – сердце сдает. Надо поспешить к выходу, сегодня, видимо, мне идти домой с пустыми руками. На улице свежий сквознячок. Приближаются сумерки. На широком проспекте пробка. Час пик. Слева вход в подземку, но он сегодня пойдет домой пешком. Почему? Он не знает. Справа закончился магазин, начался высокий кованный забор. Вечер порывисто дохнул в лицо выхлопными газами с проспекта. Он недовольно поморщился. Кому могут нравиться эти бесконечные каменные джунгли?
Он не торопится идет медленным шагом и думает о том, что дома ждет его жена, дочери и сын. Завтра у мальчишки день рожденья. Как быстро растут дети! Еще пару лет и выпорхнет из гнезда оперившийся птенец и сразу в доме станет меньше радости, меньше смысла.
Мимо прогрохотал грузовик и остановился у перекрестка, с надеждой моргая «поворотником», но ему не скоро суждено продолжить движение, если конечно не найдется для него милосердная душа и не пропустит в плотный, медленно ползущий автомобильный караван.
А он сейчас дойдет до проспекта, повернет, и будет идти еще минут двадцать прямо, выйдет к своему кварталу, найдет свой дом, поднимется на этаж, войдет в квартиру и радостно встретит свою семью.
Вдруг все вокруг на мгновение осветилось яркой вспышкой, как будто улицы города сфотографировали с самолета гигантским фотоаппаратом. Машины на проспекте остановились. Вспышка была настолько яркой, что после нее город словно на мгновение погрузился в ночную тьму.
В мыслях он еще радовался встрече со своей семьей, но в душе уже встрепенулась не ясной природы тревога. Возвращаясь к реальности, он почти забыл о мимолетном происшествии, другие не менее странные вещи заставили обратить на себя внимание. Поднялся неимоверный человеческий крик, люди выскакивали из машин и с обезумившим видом мчались с проспекта ему навстречу. Перекресток буквально изрыгал человеческую массу в узкую неприметную улочку.
Происходило что-то странное и пугающее. В животе появилось неприятное чувство тяжести. Толпа впереди представляла явную опасность для жизни – это был единственный вывод, который он успел сделать, прежде чем поколебалась земля, и окружающие небоскребы с оглушающим грохотом двинулись со своих мест. Все окна домов плюнули в воздух мелкими брызгами стекла. Еще мгновение и десятки этажей бизнесцентра похоронили под собой приближающуюся с проспекта толпу.
Словно с неба обрушился стремительный ураган. В безумном танце закружились мусорные бачки, клочки бумаг, телефонная будка, кузов грузовика… Этот обезумевший хлам подхватил его и швырнул на добрую сотню метров в воздух. В обжигающей атмосфере его разрывали на части неведомые руки, глаз невозможно было открыть, нельзя было вздохнуть и заложило уши. В этом стремительном аду что-то до умопомрачения горячее схватило его за руку и тут же отпустило. Полет длился всего несколько секунд. Ураган вынес его на набережную и, резко ослабев над океаном, выпустил из рук безвольное человеческое тело. Среди различного хлама он падал с большой высоты в воду. От удара он на миг потерял сознание, но прохладные воды залива тут же привели его в чувство. С силой оттолкнулся он от воды, поплавком выскочил на поверхность и с жадностью глотнул горячего воздуха. Как только кислород попал в легкие, и сознание прояснилось, правая рука обратила не себя внимание нестерпимой болью. Взгляд на изуродованную конечность привел его в ужас. Кисти не было. Чуть ниже локтя отчаянно болтался жалкий обрубок. Края раны ровные, как будто рука попала в гильотину острую как бритва и быструю как молния. Вода вокруг окрашивалась кровью.
Он глянул на город, точнее на то, что от него осталось после урагана. Пред его взором предстали горящие развалины зданий, груды искореженного метала, поваленные бетонные столбы и … а это что? За развалинами города, словно подпирая небосвод, разрастался колоссальный черный гриб. Понимание происходящего пришло сразу, но сердце не желало в это верить, и если бы не черный клубящийся монстр, он бы даже и не подумал о возможности такого происшествия.
Перед глазами вспыхнули и погасли разноцветные круги, море покачнулось от потери крови. Там его семья, они нуждаются в нем. Он оценил расстояние до берега – метров сто, зажал кровоточащие артерии, лег на спину и поплыл к берегу….
Сенатора разбудил спасительный писк будильника. Он резко сел в мокрых простынях и лихорадочно схватился левой рукой за изуродованное правое плечо. Глаза бессмысленно блуждали по широкой спальне, дыхание тяжелое, пульс частый. Опять кошмар. На часах семь.
- О, Господи! – Воскликнул сенатор и по-молодецки соскочил с кровати. Сегодня у его сына выпускной.
Его слегка грузноватая, но невероятно подвижная фигура заметалась по комнате в поисках вчерашнего дня. Накинув мятую сорочку на конопатые плечи, он рылся в тряпье в поисках подходящих носков, но на глаза попадались только шорты и галстуки. Он в сердцах толкнул ящик и спешно натянул шорты. Через несколько секунд в прихожей раздался истошный вопль сенатора:
- Максимус! Ма-а-аксимус!
Из соседней комнаты тут же высунулась всколоченная голова молодого человека, имя которого так громко провозглашалось. В затуманенных сонных глазах вопрос.
- Максимус, хорош спать, так ведь все самое хорошее в жизни проспать можно. – С этими словами отец энергично потянул на себя дверь, по другую сторону которой на ручке висело сонное тело его сына. Дверь поддалась на удивление легко и сын неожиданно грохнулся на колени у самых ног отца. Сон как рукой сняло.
- Ты, что, пап! Убить меня сегодня решил, что ли? – Недовольно заворчал юноша, и побрел в комнату одеваться.
Сенатор вошел за сыном и сел на кровать.
- Какой день! Шутка ли, сегодня последний твой школьный день!
- Ты так радуешься, как будто это твой последний школьный день. – Не унимался тот, приводя в порядок свою лохматую голову.
- А почему бы мне ни радоваться? Мой сын становится взрослым, самостоятельным человеком, вступает в новую стадию своей жизни. Меня, например, в твоем возрасте всегда радовали перемены.
- Видимо в этом отношении я пошел в мать.
- Это почему же? – Насупился отец.
- Потому что я тоже не разделяю твоего оптимизма и страдаю от твоего излишнего романтизма.
Эти слова больно ранили родителя, но он постарался не подавать вида и заспешил к выходу.
- Поторопись, я пошел на стол накрывать. – Дрогнувшим голосом произнес он уходя.
Максимус понял, что обидел старика, и это легло на сердце тяжелым грузом. Как он мог, ведь отец так любит его бездельника, сокрушался он, застилая пастель.
За стол сели молча, оба смотрели в свои тарелки, и только слышен был стук приборов. Затянувшаяся пауза стала невыносимой.
- Извини, пап. Я спросонья наговорил глупостей, все совсем не так.
- Брось, ты был прав. Нечто подобное говорила мне и твоя мама. – Отец вздохнул, задумался и перестал есть.
- Просто меня не радует сегодняшний день.
- Почему?
- Потому что кончается школа – начинается работа. Хорошо тебе, ты – сенатор, работать не нужно, а я… - Максимус неопределенно махнул рукой, желая, видимо, закрыть тему.
- Зря ты так думаешь. Я уже заработал свою пенсию, а для тебя город подобрал отличную профессию – грех жаловаться. – Сенатор укоризненно посмотрел на сына.
- Разве карьера медика, это то, что ты бы хотел для своего сына? – Удивился юноша.
- Если будешь стараться, то очень скоро станешь хорошим хирургом, я в тебя верю.
- И что же дальше?
- А дальше почет и уважение, известность, если тебя это интересует. – Почему-то угрюмо проговорил отец. – Вообще-то это не совсем то, что делает человека счастливым. Служить родине, городу, окружающим людям, в самом этом действии есть много радости. Самое длительное удовольствие и глубокое удовлетворение испытывает человек не на вершине, а во время восхождения. На вершине же после первых восторгов, ты испытаешь только чувство разочарования, и будешь искать новую, потому что залог счастья в том, чтобы знать свою цель и видеть следующий шаг к ее осуществлению. На этом пути тебе необходимо спасти еще многих людей, сделать других счастливыми, многим вернуть покой. Ты не представляешь, сколько может дать человеку чувство патриотизма и ревностное служение долгу. Когда ты давал клятву Гиппократа относился ли к ней серьезно?
- Честно сказать не очень. – Покраснел юноша и отвел глаза.
- А стоило бы. – Отец вновь застучал вилкой по тарелке.
- Поживем - увидим. – Почему-то сказал Максимус и задумался.
В школе, после торжественного вручения дипломов, все шумно двинулись в столовую, чтобы подкрепившись спокойно отсидеть несколько часов к ряду в конференц-зале «наслаждаясь» песнями самодеятельности и прослушивая бесконечные напутственные речи бывших преподавателей, скучных и нудных. Утешало одно – это последний день.
В мрачном расположении духа Максисус пристал к одинокому столику в дальнем углу и стал методично запихивать в рот уже давно приевшиеся кусочки форменного обеда. Эта дешевая жратва без цвета, без запаха и почти без вкуса ухудшила его и без того мерзкое настроение.
Неожиданно рядом с его подносом грохнулся чей-то нетронутый обед. От твердой посадки поднос подскочил на столе и несколько сантиметров проехал по гладкому мрамору. Мутный кисель в стакане заколебался и частично выпрыгнул на поднос. Отвратительное зрелище!
Максимус оторвал глаза от своего обеда, чтобы увидеть обладателя разлитого киселя. Его взгляд встретился с таким же угрюмым взором Аркадия – сына русского инженера-строителя прославившегося в городе своими оригинальными разработками в области общественного транспорта.
- Эм с тобой? – Толи спрашивал, толи утверждал Максимус, невозмутимо продолжая трапезу. Последнее время он так часто видел Аркадия с этой надоедливой кокеткой, что стал подозревать некую симбиотическую связь между ними, а это ему было право не по душе.
- Она с Георгом…. – он оглянулся на очередь у раздачи – корм получают. Сейчас подойдут.
Максимус задумчиво ковырял вилкой в тарелке и старался не обращать внимание на происходящее вокруг.
- Что-то ты сегодня не разговорчивый какой-то?
- А о чем говорить? – Он испытывающе глянул на Аркадия. Тот неожиданно смутился и принялся за обед.
- Ну, мало ли, о чем… - что-то хрустнуло у него на зубах, и он брезгливо выплюнул это на стол – люди говорят.
Последние капли аппетита испарились, и Максимус недвусмысленно стал искать глазами выход. В этот момент к столу подошли еще двое.
- Привет, Макс! – Голубоглазая блондинка восторженно улыбнулась ему в самое лицо своим огромным с ярко напомаженными губами ртом. Этот, как казалось, единственный ее физический недостаток так ярко «гармонировал» с вульгарным поведением девушки, что обыкновенное приветствие в ее устах звучало для расстроенного юноши как оскорбление.
Он только удостоил ее хмурым взглядом и опрокинул в рот остатки клейкой массы из стакана – трапеза была завершена, и ни что теперь не держало его у стола. Он кивнул Георгу, бросил на плечо скомканный пиджак и шагнул к выходу. Георг схватил его за рукав и шепнул в самое ухо:
- Тебя Нурик искал.
Максимус благодарно кивнул и покинул помещение полной достоинства походкой.
Нуриком студенты называли Нурмана-Шина одаренного доктора анестезиолога из Южной Индии. За веселый нрав и неординарное поведение он пользовался большой популярностью в среде учеников, но за невыдержанность и даже некоторое комедиантство его не особенно жаловали коллеги, и только высокий профессионализм позволял ему не беспокоиться о будущем. Так как в случае потери специалиста рейтинг школы может сильно понизится, то об увольнении не могло быть и речи.
Нурика он нашел у парадного входа, где он о чем-то мило беседовал с двумя очаровательными студентками. Когда он хотел, то мог быть очаровательным и занятным, это Максимус знал хорошо, а девушки сейчас чувствовали это и поддавались обаянию, даже не подозревая о необычной сексуальной ориентации собеседника. Но Максимуса это мало беспокоило, их сближало совершенно другое. То была любовь к веселию, новым ощущениям, которых Нурик находил в городе великое множество.
Как-то раз, они осуществили безумный план анестезиолога, и Максимус тайно взяв отцовскую шапочку сенатора, присоединился к группе студентов, которые спустились на нижние этажи, чтобы провести на одном из заводов ревизию. Ставка была сделана на представительный вид Нурика и на шапочку сенатора у него на голове. Они дерзко заявили о своих полномочиях и ни кто не посмел подвергнуть это сомнению. На пару часов им удалось остановить всю работу на одном из заводов по производству низкосортных продуктов питания. Они пересчитывали служащих, с умным видом просматривали списки, ведомости и многое другое одинаково непонятное и чуждое, пробовали готовую продукцию на вкус, коего она кстати не имеет, брали пробы на химический анализ. В общем, повеселились от души и перепугали людей насмерть.
В другой раз Нурик на половину своей месячной зарплаты выкупил центральную городскую сауну, именно в тот день и на те часы, когда губернатор имел обыкновение мыться там. В том же составе, что и раньше, они прекрасно помылись в самом комфортабельном месте города, отдохнули, поиграли в покер, и главное – посмотрели на разгневанного губернатора и его свиту, когда у дверей им объявили, что сауна занята и нет ни какой возможности впустить кого бы то ни было, потому что это было бы против демократических законов города, и народ, дескать, не одобрит злоупотребления властью, если губернатор не смотря ни на что все же изволят настоять на своем. Веселье закончилось тем, что взбешенному собравшемуся убираться восвояси губернатору группой малоимущих студентов великодушно была предоставлена сауна с оплаченным временем и заказанным шикарным обедом. Губернатор оказался в неловком положении – отказаться от великодушного предложения не позволял ему имидж справедливого правителя, а остаться в долгу у студентов не позволяла гордость. Выход из трудного положения он нашел в ответном благородном жесте – подарил студентам сумму вдвое больше заплаченной ими за сауну и предоставил им свой транспорт во временное пользование.
Таким образом Нурик уже не раз доказывал свою способность от души посмеяться над человечеством, и к тому же остаться после этого безнаказанным. Для Максимуса эти приключения начинались всякий раз одним – Нурик ищет его. Поэтому вид черноволосого, статного человека в окружении прелестных девушек благотворно повлиял на его душевное состояние.
- Здравствуй, Максимус! – Из всех знакомых только Нурик называл его полным именем. – Девочки, познакомьтесь – это Максимус, прошу любить и жаловать.
Подошедший внимательно посмотрел на смуглое, пухлогубое лицо индийца и крепко пожал протянутую руку. Что-то слегка отталкивающее было в его всегда насмешливых глазах, или просто Максимус сегодня не в настроении.
- Ты искал меня? – Спросил он полностью игнорируя девчат.
- Да зачем ты мне такой невежливый нужен. – Огорошил он юношу и, видя его смущение, захохотал хриплым басом и больно хлопнул его по плечу. – Грядет новое приключение, мой мальчик, я надеюсь ты как всегда с нами? – И заглянул испытывающе в глаза юноши. Максимусу показалось, что он пытается проникнуть ему в самую душу, и он почувствовал себя голым. – Только чистое сердце способно по временам украшать тело таким румянцем. – И Нурик указал девушкам на лицо юноши. – Извините, милые дамы, но мужчинам необходимо удалиться на совещание. – И взяв Максимуса под руку, отвел его от хихикающих студенток.
Они двинулись по ступенькам в сторону двух фонтанов. По мере их продвижения шум падающей воды усиливался и скоро стало возможным говорить без опасения быть кем-нибудь услышанным.
- Как поживает отец-сенатор?
- Спасибо, не плохо. Но почему вас это стало интересовать, не иначе, как вновь понадобилась сенаторская шапочка. Отец был крайне недоволен моим поступком.
- Неужели ты все рассказываешь ему? – Удивился Нурик.
- Нет, не все. Но когда он спросил меня, для чего могла понадобиться шапочка, то я передал ему суть нашей шутки, и это ему не понравилось.
- Еще бы, ведь его не было с нами, таким образом он и не получил удовольствия от этой забавы. – Высокомерно заметил учитель.
- Не то, чтобы он был против самой забавы, ему не по сердцу сенаторская причастность к делу. А что если обнаружится, что эта ревизия была фикцией, тогда честь сенаторского кресла будет поругана, а то чего доброго учинят расследование…
- Ну, полно, малыш! Ты слишком разволновался. Ни кто, ни чего не раскроет. До сих пор тихо, значит, все прошло гладко. – Нурик недовольно поморщился. – Твоя помощь больше не будет нужна, и, пожалуйста, впредь не напоминай мне о твоей услуге с шапкой. Ладно?!
Максимус вдруг почувствовал себя подлецом, неблагодарным и мелочным. Стоя возле фонтана, он потупил в землю взор и неуверенно ковырял торчащий из тротуара камушек носком своего ботинка. Редкие брызги фонтана падали ему на лицо и отвлекали от мрачных предчувствий.
Нурик некоторое время о чем-то хмуро размышлял, а потом, вдруг, как ни в чем не бывало спокойно заговорил:
- Сегодня в десять у выхода на площадь.
Потом он по особенному прищурился, как это бывало с ним в моменты особенного вдохновения и продолжил:
- Я почему за отца-то спросил, он не против, если ты разок церковь посетишь?
- Церковь? – От неожиданности Максимус даже опешил. – А что мне там делать, в церкви?
- Делать тебе там, конечно, нечего, но а вдруг ты заскочишь туда на часок другой, чтобы разнообразить свой досуг, это ни как не ляжет тенью на сенатора?
- Да нет, не думаю.
- Вот и отлично, главное, малыш, чтобы с этой стороны у нас проблем не было. – Нурик по свойски потрепал Максимусу волосы. – Ну, бывай. Увидимся.
Юноша проводил глазами энергичную фигуру анестезиолога и медленно побрел к аудиториям, надо было скоротать время.
В этот раз их было пятеро: Нурик, Макс, уже знакомый нам Георг, насмешливая и толстая девушка Сюзи и Шеран – узкоглазый и круглолицый, как истинный сын Востока, угрюмый приверженец Ислама.
- Почему никто мне не хочет сказать, куда мы направляемся? – С этими словами Сюзи больно шпиганула Георга в бок.
- Уберите от меня эту вздорную женщину. – Возмущался тот, стараясь увернуться от новых толчков и ударов.
- Успокойся, дорогая Сюзи. – Увещевал ее Нурик. – Мы спешим в Евангелическую церковь.
Девушка оставила Георга в покое и обратилась к учителю:
- А почему именно в Евангелическую?
- А потому что только там еще остались активные приверженцы древней религии, которые еще проповедуют свое учение несмотря на запреты законодательства. Более того, они ведут агитацию, и поговаривают, что численность их прихожан постоянно растет.
- А нам то, что до того? – Вступил в разговор Георг, ему эта затея с церковью явно не нравилась, возможно, именно потому, что он должен был сыграть там свою определенную Нуриком, и ни кому другому не известную роль.
- Мы идем веселиться, разве это не понятно? – Почему-то иронично заметил Шеран и насмешливо выпятил нижнюю губу.
- Кроме того, сегодня мы сослужим для государства добрую службу в деле защиты его законодательства. – Назидательно добавил Нурик тоном человека глубоко оскорбленного проявленным недоверием.
Максимус шел молча, отчасти оттого что настроение с самого утра никудышнее, отчасти по причине абсолютного равнодушия к религии. Он жил и воспитывался в семье интеллигентной, именно поэтому, как ему казалось, ни он, ни кто из его ближайшего окружения не интересовался Богом и всем, что с Ним может быть связано. Он не забивал голову пустяками, но имел свои убеждения и не желал вмешиваться в чужую жизнь. Во что бы люди ни верили, только бы его это не касалось. Единственное, что сейчас его ободряло – возможность хоть как-то развлечься, может быть в последний раз перед началом нового этапа жизненного пути. Характер развлечения, как всегда, оставался для большинства скрыт, это вносило в приключение особенную изюминку, а Нурик не упускал случая элементом неожиданности польстить свое самолюбие. Максимус подозревал, что это был единственный двигатель прогресса преподавателя на пути изыскания новых, все более изощренных способов развлечения. Ну и пусть, что ему до того, каждый живет, чем может.
Маленький трамвайчик перевез их на другую сторону города, в более бедный квартал и остановился прямо напротив церкви.
Ребята остановились в нерешительности перед величественным зданием.
- Нет, друзья, это не то. – Подпихивал их в спины Нурик. – Это католический собор, нам надо по дорожке, вон туда, за тем небольшим парком.
Евангелическая церковь, как оказалось, была низким вытянутым зданием, состоящим из одной просторной залы с кафедрой и роялем сверху и деревянными скамейками внизу.
Богослужение уже началось: человек двадцать хаотично разбросанные по залу напевали заунывный мотив, пожилой проповедник в желтой рабской одежде восходил на кафедру, вытирая салфеткой лысую, потную голову. Все располагало к тому, чтобы ребятам где-нибудь срочно присесть. Нурик не вошел в здание, а почему-то остался за дверью, и теперь ни кем не замеченный присел под окном снаружи, чтобы слышать все, что происходит внутри.
Пение смолкло. В помещении наступила особенная тишина. Проповедник открыл внушительных размеров книгу и обратился к слушающим.
- Зачем вы здесь? Что двигало вами, когда вы шли в этот дом? Может, вы хотели посмотреть на старого тщедушного раба и послушать его невнятную речь? Вряд ли. Это не может развлечь современного человека, больше веселья в цирке или зоопарке. Может, вас привела жажда наживы, вы хотите получить что-то такое, чего нет у ваших соседей, что-то драгоценное, необычное? Сомневаюсь. Ведь вы здравомыслящие люди и понимаете, что тут не алмазные копи и не место для золотой лихорадки. А может ваш свободолюбивый нрав не удовлетворен обычными правами граждан «великого города», чувствуете ущербность, неполноту подаренной вам судьбой свободы, и желаете больше независимости, индивидуальности? Возможно, хотите удовлетворить религиозные инстинкты, которые имеют место в человеческом обществе на протяжении всей истории? Верно, вы просто стремитесь хоть на час убежать от повседневной суеты?
Некоторые из этих вопросов наверняка время от времени встают перед вами, а может быть и не дают вам спокойно жить, и хотя это может звучать довольно странно, но церковь – как раз то место, где вопросы находят свои ответы и положительное решения.
Вы думаете, что к вам обращается раб? И вы правы в некотором роде, но только отчасти. Полагаете, что вы свободны? Заблуждаетесь.
Вполне вероятно, что для вас такие слова звучат более чем странно, но согласитесь, что это достаточно серьезные утверждения, чтобы обратить на них внимание и поразмышлять над ними. Вы видите на мне желтые одежды, бритая голова тоже не скрыта от ваших глаз, отсюда вы делаете вывод, что я – раб города. И это невозможно отрицать, но у меня вопрос – в чем я зависим от города, в чем вы бы были не зависимы от него? Нас отличают только одежда, пища и еще несколько абсолютно незначительных «привилегий», которые не делают вашей жизни более счастливой, и ни чем не прельщают человека в желтом наряде. Вы так же как я служите во благо этих каменных стен и не в состоянии вырваться за их пределы, потому что зависите от этого чистого воздуха, тепла, не имеете ни чего своего, что помогло бы вам выживать снаружи. Вы не можете оставить повседневный труд точно так же, как я не могу сделать это. Ответственности у вас даже больше чем у меня, таким образом стрессов и волнений вы переживаете больше и большего опасаетесь. ОТ чего зависит ваша жизнь? От ваших желаний? Вы идете туда, куда вам говорят, и делаете то, что вам прикажут. Это как раз тот образ жизни, который должен отличать нас бритых и желтых. Так что если отбросить громкие слова о гражданстве и пораскинуть мозгами, то окажется, что вы едва ли не рабы, а я почти свободный человек.
Но разговор о свободе еще только начинается. Эта тема еще далеко не исчерпана. Две тысячи лет назад в Израиле наш Господь Иисус Христос обращался к «свободным» иудеям со словами: «Если пребудете в слове Моем, то вы истинно мои ученики, и познаете истину, и истина сделает вас свободными». Что же это значит, не ошибся ли Господь обещая «свободным» свободу? Но мы знаем, что Бог совершен и не допускает ошибок. Далее в тридцать четвертом стихе мы читаем: «…Всякий делающий грех, есть раб греха». Тут для нас открывается иная сторона рабства и совершенно новый взгляд на свободу.
Рабство греховное. Куда социальному рабству тягаться с ним. Ни группа людей, ни города, ни страны или континенты порабощены грехом, но вся Земля наша. Беспомощный в своем несчастии человек, исполняя не свою волю, практически уничтожил свой дом, свою планету, практически стер с ее лица самого себя. Остатки человечества, как в летаргическом сне принимают за реальность беспокойные и суетные свои иллюзии и, оставаясь в рабстве, рассуждают о свободе, демократии, гласности. Сколько из вас осознают свое рабство? Едва ли найдется в зале такой человек, а между тем, многих съедает зависть, другие поглощены омутом интриг, третьи идут на поводу своей похоти и сами же топчут свою совесть в достижении вожделенного «запретного плода». Различные пороки заплели паутиной каждый отдаленный уголок города, а жители в своей гордыне желают быть свободными от нравственности, марали, от заповеди, от Бога, друг от друга. Дети свободны от родителей, но во грехе непослушания; жены независимы от мужей и утопают в прелюбодеяниях. Эти примеры можно приводить до бесконечности, но захотим ли мы – рожденные в рабстве – той свободы, которую желает подарить нам Христос? Что это за качество такое? Что Христос подразумевает под «истинной свободой»? Это когда вы перестаете бояться за свое будущее, когда не впадаете в отчаяние от своего социального положения, когда не зависите от земного богатства или славы, когда не боитесь смерти. Если вы иногда пробуждаетесь в оцепенении и чувствуете некую ущербность, фальшивость в самом себе, если вам кажется, что чего-то еще не достает, чтобы стать счастливым, хотя возможно вы перепробовали все доступные земные средства, если вас временами мучает мерзость своих поступков, если нет настоящего друга, которому можно рассказать все свои самые сокровенные тайны, то вам нужно лично познакомиться с Иисусом Христом. Войти в Его семью через признание своих грехов, раскаяние, через желание измениться и через Святое водное крещение. Только в покаянии можно обрести дружбу Самого Бога, то самое сокровище, которого наверное нет у вашего соседа, то самое, чем можно заполнить брешь в вашей стремящейся к Создателю душе и излить по назначению свой до селе не востребованный инстинкт, эти отношения покажут вам вкус истинной независимости от всего земного, идеальное сознание индивидуальности, и только с Богом вы сможете покорять повседневную суету и находить покой сердцу.
Проповедник смолк и пристально посмотрел в дальний слабо освещенный угол зала. Молодой человек поднялся со своего места и неуверенно продвигался к кафедре. В тишине было слышно только его тяжелое дыхание и шаркающие по полу шаги. Представ перед проповедником он немного поколебался, а затем не громко произнес:
- Я бы хотел покаяться.
Лицо старика просияло, брови дрогнули.
- Молитесь, молодой человек, Господь внимательно слушает вас.
Неожиданно парень грохнулся на колени, и зал наполнился рыданиями. Слова его надрывной молитвы многократно отражались от каменных стен и достигали Максимуса уже в искаженном виде, а то что можно было бы разобрать в других обстоятельствах сейчас утопало в клокочущих всхлипываниях. Проповедник, видимо понимал все до единого слова и удовлетворенно кивал его бормотаниям.
Максимус чувствовал себя скверно. То, что уже долгое время подсознательно мучило его, теперь казалось обрело тело в словах проповедника. Четкие с особенной властью сказанные стариком слова, пробудили и усилили в его душе мучительное томление, которое раньше он побеждал только весельем. Более того, сюда примешалось еще какое-то доселе незнакомое ему чувство зависти к рыдающему человеку. Последнее напоминало его разуму о всевозможных человеческих безумствах, и вместе с тем, чей-то властный голос внутри неотступно твердил ему, что здесь ему больше делать нечего, и так услышал уже больше чем нужно.
В своем смятении Максимус пропустил момент, когда проповедник молился за рыдающего парня, и он вернулся к происходящему только со словом «Аминь», которое произнесли хором несколько человек в зале.
Смущенный произведенным проповедью эффектом, Максимус совершенно позабыл с какой целью он пожаловал сегодня в такое странное место, поэтому то, что произошло в следующее мгновение взволновало его еще больше и усилило смятение души. Сидящий на самом краю ряда Георг вдруг уверенно поднялся и тоже двинулся к кафедре. В то же время в дверях появился озадаченный Нурик, и угрожающе сложив на груди руки мрачно стал наблюдать за происходящим. Мало кто обратил на него внимание, но проповедник увидел его наверняка. Между тем Георг достиг того места, с которого только что поднялся незнакомый парень.
- Я тоже хочу покаяться. – Заявил он громко, чтобы все в зале могли его расслышать.
В первый момент Максимус был восхищен таким решительным поступком приятеля, несмотря на то к чему этот шаг мог привести, он безусловно был отчаянно смел. Действительно, подумал Максимус, почему бы ни испытать слов проповедника и ни попытаться познакомиться с Богом, о существовании которого раньше и не задумывался.
Сияющее лицо проповедника скривилось в отчаянной попытке подавить слезы, но глаза его все же намокли и затуманились блаженством.
Георгу стоило выйти, только ради того, чтобы вот так осчастливить человека, подумал Максимус, и внутри него вновь вспыхнула зависть, но теперь уже не к тому парню, а к приятелю Георгу. Неужели он сейчас обретет то, о чем рассказывал старик, а он Максимус уйдет домой ни с чем, так и не разобравшись с самим собой. Может после Георга и у него еще будет время, если не помолиться перед всеми, на что он подозревал у него просто не хватит мужества, то хотя бы поговорить с дедом и определиться относительно своего положения.
Проповедник тем временем подавил волнение и предложил:
- Молитесь, молодой человек.
Но не успел Георг рта раскрыть, как у дверей прогрохотал возмущенный голос:
- Что это тут происходит?
Георг испуганно бросил взгляд в сторону открытых дверей, и глаза его расширились от ужаса. Внимание всех сместилось в сторону дверей.
На пороге в воинственной позе, с гневным выражением лица стоял Нурик. Еще секунду и он уверенным шагом направился к кафедре. Резким движением он схватил испуганного Георга за ухо и не обращая внимания на его причитания протащил негодника по залу и грубо вытолкнул за дверь.
Негодования по поводу такого бестактного поведения Нурика вспыхнули в душе Максимуса, и пелена гнева заволокла глаза.
Нурик решительно вернулся к кафедре и продолжил браниться.
- Что вы сделали с моим сыном?! – Кричал он в самое лицо удивленного проповедника. – Как вы смели заманить его в это змеиное гнездо, в эту секту?
ОТ этих слов брови Максимуса поползли вверх. О каком сыне он говорит?!
- А я то думаю, почему мои дети стали такими непослушными, неуправляемыми? Но теперь мне стало все понятно! – Объяснял Нурик притихшей публике. – Ну, подождите, я доберусь до вас! Я слышал каждое ваше лживое слово, более того, я записал их все до одного. – И он потряс диктофоном у самого лица проповедника, при этом ни один мускул на лице раба не дрогнул, а в глазах спокойствие, даже безмятежность.
- Я сейчас же с этим отправлюсь «куда следует». Так больше продолжаться не может! Сколько вы будете нарушать демократичные законы «великого города» безнаказанно?! За эту пропаганду всех вас сделают изгоями!
Последние слова Нурик произнес как заклинание с поднятыми вверх руками. Люди в зале, как по команде сорвались со своих мест и ринулись к выходу. Возмутитель спокойствия искоса бросил в зал удовлетворенный взгляд.
На этот раз взволновался и проповедник, но видно было, что его не тревожат слова Индийца, а беспокоит беспорядочное бегство прихожан. Он бросил озабоченный взгляд поверх головы Нурика.
- Ты говоришь, что смерти не боишься, вот я посмотрю на форуме. . .
Большего Максимус не слышал. Он все понял. Это и было то веселие, которое должно было развеселить его и всех, с кем он сюда пожаловал. Вдруг голова его закружилось, и перед глазами поплыли темные круги. Он опрометью кинулся на улицу. У самого порога он наткнулся на Георга. Тот поймал его в свои объятья и радостно заглянул в его позеленевшее лицо.
- Ну, как было сыграно? – С гордостью спросил он.
И тут желудочный спазм согнул Максимуса пополам. Георг в последнее мгновение оттолкнул приятеля и с ненавистью уставился на свои обрызганные ботинки.
- Ты, что наделал?! – Заревел он в ярости.
- Как я мог учиться рядом с таким ничтожеством? – Хрипло ответил ему Максимус и, оставив его в растерянности, бросился бежать подальше от этого места.
Он бежал быстро, в слабом нетренированном теле сил было мало, и скоро он почти без чувств упал под кустом какого-то парка.
Жить не хотелось. Все вокруг казалось таким мерзким и загнивающим. Он перевернулся на спину и посмотрел в искусственное небо. Матовое солнце равномерно разлилось по всему куполу. Легкий прохладный ветерок говорил о том, что где-то неподалеку вентиляционная шахта. Все в этом мире не настоящее, фальшивое: и солнце, и люди, и я сам. Зачем я живу? Чтобы, как говори мой отец, служить этим людям, служить тем, которые без колебаний при первой же возможности устроят из твоей трагедии комедию?
В этот момент, он словно бы услышал ответ на свой вопрос. Совсем рядом, за кустами, по тропинке возвращались домой те, с кем он приехал сюда.
- … Наверняка побежал все папеньке рассказывать. Папенькин сынок! – Голос Нурика был непривычно резок. – Если бы не его влиятельный папаша, то я этого щенка к нашим предприятиям ни на шаг бы не подпустил.
- А я давно тебе говорил, - Раздался голос Георга – что ему нельзя доверять. Люди такого жидкого духа рано или поздно становятся предателями.
- Но почему этот несчастный раб не стал ползать на коленях и умолять о пощаде, в моих планах это был самый забавный элемент? – С досадой воскликнул Нурик, огорченный провалом, и в ярости ни о чем больше не могущий помышлять.
- А что ты хочешь иметь от его папаши? – спросил женский голос.
Но ответа Максимус не услышал, потому что говорившие уже отошли слишком далеко от него.
Так вот оно в чем дело! Оказывается, ему нужен был только сенатор, а дружба с сыном, только повод подобраться к отцу.
Максимус плюнул с досады в густую зеленую траву, поднялся и отряхнул запыленную одежду.
Что же теперь ему делать? Ясно было одно, что сегодня у него началась совершенно иная жизнь во всех направлениях. Мало того, что он окончил школу, и теперь должен пойти работать, он еще потерял своих друзей, и теперь в выборе таковых ему нужно быть осторожней, чтобы не повторить ошибки, и не испытывать горького разочарования в последствии. Отец говорил, что жизнь без друзей на половину лишена смысла, но может быть, он ошибался?
Максимус медленно двинулся по тропинке в сторону трамвайной остановки.
Что-то там говорил проповедник о друзьях? Ах, да, если нет друзей, которым ты доверяешь…
Мысль о проповеднике напомнила ему о происшедшей драме, и он испытал чувство вины за свою причастность к этому делу.
Но если он причастен к этому, то наверное несет определенную ответственность за свой поступок. Конечно, он может сейчас поехать домой и попытаться забыть обо всем, что сегодня произошло, но где уверенность, что у него это получится. А если отец спросит его, где он пропадал все это время, неужели придется соврать ему? Но он увидит это, почувствует, догадается. Стоп! Как бы поступил на моем месте отец? Наверное, он сначала постарался бы оценить нанесенный поступком вред, а затем попытался бы исправить, то, что под силу исправить человеку.
Итак, основной удар был направлен на проповедника с целью напугать его до смерти, так чтобы он запросил о пощаде. И второе, люди напугались и оставили богослужение.
Судя по тому, в каком негодовании был Нурик, сомнительно, что он успокоил проповедника признанием, а напротив, наверняка, оставил его наедине с собой ждать прихода охранников для ареста. Значит, можно вернуться и успокоить старика.
Юноша принял решение и повернул назад.
Напуганных людей уже не успокоить, во всяком случае, не ему и не сейчас. Но кое-что еще можно было исправить.
Дверь в помещение церкви была все еще открыта. Максимус встал на пороге и застыл в нерешительности. Стыдно признаваться в том, что он участвовал в этой комедии.
Внутри прохладно и тихо. Звук осторожных шагов гулко раздается в пустом зале. Макс огляделся. Никого. Он медленно прошел к кафедре. На этом месте молился тот молодой человек. Юноша сделал еще несколько шагов и поднялся на три ступеньки. Еще шаг и он оказался на месте проповедника. Перед ним, на кафедре лежала та самая большая книга, из которой проповедник зачитывал несколько строк во время проповеди. Любопытство превозмогло природную скромность, и он с волнением наугад развернул ветхое издание. «Придите ко Мне все труждающие и обремененные, и Я успокою вас» - прочитал он подчеркнутые строчки. «Странно» - подумал он и, почувствовав на себе чей-то взгляд, поднял глаза в зал. В дверях стоял проповедник с пустой корзиной для мусора. Его поза была абсолютно непринужденной, лицо было серьезным, но глаза приветливо светились доброжелательной улыбкой.
- Интересуетесь? – просто спросил он, и направился в угол устанавливать урну.
- Ну, не то чтобы очень. – Смутился Максимус.
- Напрасно. – Уверенно возразил старик. – Эта книга – самая важная книга для человека, который имеет жить на этой бренной Земле.
- Тогда почему же нас не знакомят с нею в школе? – Твердо возразил юноша убежденный в своей правоте. Он слегка неуклюже оставил кафедру и спустился в зал.
Старик закончил возиться в углу, и непринужденно двинулся навстречу Максу.
- Мое имя Ганс. – Протянул крепкую руку старик.
- Максимус. – Ответил на рукопожатие юноша.
- Редкое имя.
- Мой отец страстный приверженец всего античного.
- Понятно. Присядем?
Они сели в просторном зале друг против друга и в наступившей паузе появилось какая-то неловкость.
- Что же привело вас в церковь, Максимус? – прервал молчание проповедник, когда понял, что сам юноша ни как не может решиться начать разговор.
- Я уже не в первый раз в церкви.
- Я видел вас сегодня на богослужении. Как давно вы были у нас последний раз? Мне показалось, что мы не встречались раньше.
- Так и есть. Мы раньше не имели встречи. По сути, я пришел по поводу происшествия во время служения.
- По поводу покаяния? – Посерьезнел вдруг старик.
- Нет. По поводу этой комедии с отцом и сыном.
- Так значит, это была все-таки комедия! – Проповедник понимающе хмыкнул. – И какая же роль в этой сцене была отведена тебе?
- Зрителя. – Юноша покраснел.
- Ну, что же, надо признать, что Дьяволу удалось сегодня сорвать богослужение. – Старик над чем-то задумался, а затем словно очнувшись, спросил:
- Так ты не ответил, что вернуло тебя, ведь твои товарищи уже давно оставили это место?
- Мне стало гадко, и захотелось исправить хоть что-нибудь. – Честно признался Максимус.
- Само это желание уже исправляет многое. – Сказал старик и многозначительно поднял указательный палец.
На лице юноши возникло выражение замешательства. Что же можно исправить одним лишь только желанием? Но задать этот вопрос вслух Максимусу почему-то было неудобно, и вместо этого он продолжил объяснять:
- Я хотел успокоить вас, что ни кто не пойдет в охрану, и не было ни какого отца, и сын был тоже фальшивый.
- Я это уже понял. – Старик ласково улыбнулся. – Но это не важно, потому что все в Руке Божьей.
- И вы не боялись, что вас могут арестовать и судить?!
- Христиане не боятся смерти. На Земле им хорошо живется, а в Небесах им будет еще лучше.
Парень непонимающе заморгал.
- Значит, я зря вернулся? – Внутри появилось чувство легкой досады.
- О, нет! Зря на этом свете не происходит ни чего, юноша. – Проповедник по дружески положил ему на плечо руку. – Должна быть еще причина, почему ты здесь, и я догадываюсь, что это может быть.
Максимус изумленно посмотрел на старика.
- Что вы этим хотите сказать?
- Только то, что не все в жизни зависит целиком от нас. Иногда в нашу размеренную жизнь вмешивается еще кто-то невидимый, и тогда все изменяется. И есть две силы, которые могут влиять на человека таким образом: Бог и Дьявол. Последний претендует на душу человека в вечности и, таким образом, он контролирует нашу жизнь от самого рождения. Такой порядок вещей мы можем проследить от наших дней до самого Эдемского Сада, до того места, где произошла самая разрушительная для человечества катастрофа. Но сначала небыло так, Бог был полноправным и единственным правителем и властелином душ. Грехопадение Адама ознаменовало торжество смерти на земле, триумф зла под нашим небом. Будучи врагом Бога и человека, Дьявол ловко используя Совершенство нашего Творца взял под контроль человечество, «великодушно» подарив ему познание зла. Он прекрасно понимал, что человек не будет в состоянии правильно распорядиться своим знанием, потому что мало понимать, что есть добро, а что – зло, нужна еще сила противостоять злому искусу, необходимо волевое желание придерживаться доброй стороны вещей. Все это есть у Бога, но нет у человека. Более того, как выяснилось в последствии, у человека в социальном контексте нет и достаточной мудрости, даже для того, чтобы всегда отличать добро от зла. При желании человек мог бы пользоваться всем от Бога, но порабощенный суетой, которую создает для нашего брата Сатана, он уже многие тысячелетия практически глух к Голосу Господа и Творца. Но Христос сжалился над нами и проложил своей смертью для нас новый, совершенный путь к Богу Творцу, путь по которому мы не только можем прийти в Его присутствие со своими проблемами, как это было прежде для всех истинных поклонников Божьих, но через который всякий желающий может в прямом смысле породниться со своим Отцом и практически полностью восстановить утраченные в Раю взаимоотношения. Люди, жившие до рождения Христа могли только мечтать о такой возможности, мы же имеем ее, но часто не ценим. Мы забываем, что власть суеты и зла распространяется только над Землей и не простирается до Небес, а недальновидные люди не задумываются, где они будут и чем займутся по завершении своего земного пути. Суета – бич нашего рода. Нам некогда пока мы учимся, потом карьера, семья, дети, внуки и… смерть. Она ни кого не обходит стороной, но как ни странно мало кто ожидает ее прихода и готовится к этому.
Максимус слушал проповедника как завороженный. Многое в его словах было странным для его ушей, непривычным, но в то же время они как-то необычно резонировали в сердце, и где-то на уровне интуиции Максимус понимал, что все они правдивы и дела обстоят именно так, как рисует их этот удивительный старик.
- И кто же, по-вашему, сегодня пытается вмешаться в мою жизнь? – Максимус был серьезен, но словам старца верил не полностью, поэтому вопрос прозвучал несколько скептично.
- А ты не догадываешься?
- Бог?
Проповедник кивнул.
- И чего же Он хочет?
- Он видит твое отзывчивое сердце, знает что ты не далек от Него и желает тебя усыновить.
Слова старика звучали твердо и убедительно. Максимус ждал подобного ответа, старался подготовиться к такому обороту событий, но совершенно растерялся, когда услышал это.
- Какая же Ему польза от меня? – Задал он первый пришедший на ум вопрос.
- О пользе для Бога думать тебе, Он же хочет быть тебе Отцом и помогать тебе во всем из любви, от чистого сердца.
- Все это слишком сказочно, чтобы поверить в это со слов первого встречного.
С каждым мгновением Максимус чувствовал, что его все больше манят и возбуждают слова проповедника, но вместе с тем, в нем росло и противление. Мысли, что рождались в его голове, становились все агрессивней. Максимус ловил себя на том, что против своего желания мысленно оспаривает каждое слово проповедника.
Старик не обиделся, напротив, он улыбнулся.
- Я знаю, что Дьявол сейчас всячески пытается разрушить новорожденную веру в твоей душе, но если ты сегодня решишь перейти на сторону Бога, и дух твой родится для Господа, то Сатана потеряет власть над твоей душой, и здесь на Земле ты будешь зависеть только от Любящего тебя Небесного Отца.
- Что я должен сделать для этого? – Вся внутренность твердила юноше, что это безумие, но он уже принял решение испытать слова проповедника.
- Для этого нужно верить, что Христос так любит тебя, что был осужден за тебя на мучения, смерть и стал твоим личным спасителем от власти Дьявола и смерти. Нужно в простых словах молитвы сказать ему об этом, сказать о твоем желании стать сыном Бога, о желании изменяться в лучшую сторону, о твоем желании чтобы Дух Божий поселился в твоем сердце для того, чтобы тебе понимать своего Отца.
До позднего вечера Максимус задержался у старого проповедника. Уже «стемнело», когда Максимус покинул церковь и почти бегом направился к остановке. В руке он сжимал подаренную проповедником Библию. Это был совершенно другой человек, он был новорожденным и чувствовал себя подобающим образом. Все казалось ему новым и прекрасным: темные деревья, улицы города, мрачные лица горожан. Такого ликующего настроения он не помнил у себя с детства.
Отца Максимус застал прямо в прихожей. Вот уже несколько часов он мерил шагами квартиру, и мысли одна мрачней другой посещали его голову. Сын еще ни когда не задерживался так долго. Одного взгляда на сына было достаточно, чтобы понять, что с ним все в порядке, и отец, нахмурившись, решил дождаться объяснений, прежде чем начать воспитательную работу.
Но юноша не стал виновато придумывать правдоподобных историй для своего оправдания, вместо этого он с порога восторженно кинулся на шею отцу, прижал его крепко к себе и прошептал: «Папуля, как же сильно я люблю тебя!» Затем он стремительно кинулся в свою комнату переодеваться, а озадаченный родитель еще несколько минут стоял неподвижно в прихожей, абсолютно сбитый с толку необычным поведением сына. Наконец, он безнадежно махнул рукой и пошел на кухню ставить чайник и греть ужин.
- Ну, надеюсь, ты расскажешь мне, что сегодня произошло? – Спросил сенатор за столом.
Максимус сунул в рот очередной кусок, и лицо его как-то резко посерьезнело.
- Отец, сегодня в моей жизни произошел перелом, завтра все будет по-другому. – Торжественно заявил сын.
- Сегодня утром ты по той же самой причине был не в себе. – Как бы между прочим заметил отец.
- Утром я еще многого не знал.
- Тебе предложили хорошую работу? Я знал, что так и случится, в конце концов ты – сын сенатора, и достойный сын своего отца. – Рассуждал сенатор, восторженно поглядывая на своего отпрыска.
Максимус слегка покраснел и опустил глаза в тарелку.
- Нет, работы мне ни кто не предлагал. – Оборвал он размышления отца. Тот удивленно уставился на юношу.
- Не предложили? – недоверчиво переспросил он.
Сын отрицательно покачал головой.
- Не предложили, так предложат завтра. – Заверил он сына после некоторой паузы и продолжил жевать, над чем-то глубоко задумавшись.
Несколько минут они ели молча. Наконец, Максимус решился заговорить.
- Па, я сегодня узнал Бога. – Быстро выпалил он и стал ждать ответной реакции.
Сенатор нехотя оставил свои мысли и поинтересовался:
- В ком?
- Ты меня не понял, - терпеливо объяснял сын – я познал истинного Бога и стал верующим человеком.
Отец от этих слов поперхнулся и закашлялся. Когда приступ кашля прошел, он обратил на сына красное лицо.
- Как ты сказал?! – Голос еще не вернулся к сенатору, поэтому он говорил почти шепотом. – Что значит стал верующим? Уж не хочешь ли ты сказать, что ты стал приверженцем какой-то религии?
Максимус утвердительно закрыл глаза.
- Ты записался в члены какой-нибудь современной секты?
- Нет, я стал христианином.
Отец облегченно вздохнул.
- Ну, Слава Богу! Тебе совершенно не обязательно было так пугать отца.
- Прости, я не думал, что это может напугать тебя.
- Я и твоя мать всегда были верующими, христианами.
- ДА?! – Удивился Максимус.
- А что тут особенного? Мы с детства были истинными католиками. – Отец многозначительно поднял глаза к небу. – Нас даже крестили в одной церкви, только в разное время, потому что я был старше на три года.
- Я рад, что эта новость обрадовала тебя. Значит, ты не будешь возражать, если я буду посещать богослужения.
- Почему бы нет. Только помни, это не должно тебе повредить. Религия это хорошо, когда в меру, чрезмерное увлечение ею может привести к фанатизму, а это уже плохо.
Максимус понимающе кивнул, хотя не совсем понял, что отец имеет ввиду.
Дорогие читатели! Не скупитесь на ваши отзывы,
замечания, рецензии, пожелания авторам. И не забудьте дать
оценку произведению, которое вы прочитали - это помогает авторам
совершенствовать свои творческие способности
