«Гуси-лебеди»

Дело к вечеру близилось. Иду как-то возле старого парка домой. Дай думаю, сверну на тропинку нехоженую. Путь-то покороче будет. Свернул. Не прошел и сотню шагов вижу, сидит кто-то на тропиночке, да на камешке, да пригорюнившись. Подхожу. Гляжу. Ипполит не Ипполит? Человек какой-то в грязи весь вывален, и не узнать-то. Печальный такой.
- Ипполит ты ли это? – спрашиваю.
- Я ли это? – отвечает мне человек тот Ипполитовым голосом.
- А что же ты, мил человек, сидишь и думу горькую думаешь, на ночь-то глядя?
- Да вот время пришло, и подумать, - отвечает мне Ипполит.
Смотрю, а глаза-то у сердобольного жалкие такие, словно у собаки поколоченной.
- А ну давай рассказывай, что ли? Может и полегчает? – предлагаю ему.
- Полегчать не полегчает, да так уж и быть расскажу.
- А если я кому-то перескажу наш разговор, обижаться не будешь?
- Да чего уж там, - Ипполит устало взмахнул рукой, помялся маленько и говорит:
- Вот послушайте…
- Ну что послушаем?
- Да конечно. Почему бы и не послушать, - отвечаете вы.
Тогда слушаем…
* * *
Вы не поверите, наш Ипполит стал проповедником.
- Теперь он важная птица? Нос дерет? Или клюв, раз он птица? А помнится, был ведь когда-то серым воробушком, - ухмыляетесь вы.
- Нет, вовсе нет. Не дерет он нос или клюв, все равно, как хотите. Воробьем он и остался. Хотя, возвращаясь с кратковременного полета из-за кафедры, может, и чувствовал себя, если не лебедем, так уж хоть чуточку гусем…
А как ведь все получилось то...
Как-то братья священнослужители молились:
«Проблема у нас Господи вышла. Помоги согласно Слову Своему ибо «… жатвы много, а делателей мало…». «Вышли делателей на жатву Свою».
Только закончили молиться, как тут дверь в комнату и отворилась, а в ней Ипполит наш стоит.
- Я не помешал? - говорит.
Братья заулыбались, а ему и невдомек, с чего бы это.
- Нет. Ты как раз во время, - отвечают и вновь улыбаются.
Ну, Ипполит за компанию и себе сделал рот пошире.
- Вот, - говорят, - тебя нам Бог послал.
- А это еще за чем? – спрашивает герой-то наш.
- Проповедник нам нужен еще один, тех, что есть - мало. А ты ведь можешь. На курсы по изучению Библии ходишь, Слово разумеешь.
- Я то что? Я ни чего. Раз надо так надо, - Ипполит им отвечает.
- А мы и не сомневались, - братья ему. – Так что готовься, скоро за кафедру.
Вот так все и случилось.
Ипполиту не впервой. С ним всегда так и на работе, и в Церкви. Если брешь где-то образовалась, вот он, Ипполит, всегда под рукой. И хоть быть может не профессионал в каждом деле, но жизнь его многому научила, так что справится. А он в свою очередь, знал – битва добра и зла идет каждый день, за каждую пядь земли, вернее, каждую душу. Поэтому очень важно захватить плацдарм на чужом берегу. А еще важнее закрепится на нем, удержать до подхода основных сил, обученных, сильных. А там гляди и победа.
И долго он бы превращался из гуся, а может и воробья, в лебедя, но как-то прочитал, каким должен быть проповедник, лебедь то есть. Вот и увидел, что так высоко ему не взлететь. Что из гуся, или, простите воробья, то есть Ипполита, лебедя не получится - «не по Сеньке шапка». Может быть, когда ни будь позже, так бы и вышло. Вот даже учится, предложили в библейном институте, и даже без вступительных экзаменов, тренироваться в полетах, значит. Видно заметили что-то в нем, представьте себе. А тут как раз и пополнение к проповедникам пришло. Так, что Ипполит, после долгих мучений-сомнений, отказался. Вот и получается, такие вот гуси-лебеди…
- Да как же так? К тебе такое доверие, а ты в кусты?- негодуя, восклицаю я, а за мной и вы.
- А так, - отвечает Ипполит. - Лучше буду хорошим воробьем, нежели плохим лебедем. Хотя…
Тут Ипполит не доказывал. Никто ведь не знал, в каких условиях ему приходилось готовиться к проповеди. Времени почти не было, семья, работа, работа семья. Делая, какую то работу, он все время думал, что и как будет говорить. За недостатком времени по ночам читал Библию, готовился. А потом, как ребенок радовался каждой сказанной проповеди. Но при всем этом Ипполит видел, что нужно учиться. Он в мыслях не раз мечтал о том времени. Тогда он летал над землей. Ему представлялось то время, когда можно будет ни о чем не думать, а целыми днями изучать Слова Божье. Но потом он вновь опускался на землю и видел, что как ни крути, его мечты не могут осуществиться.
В своей жизни Ипполит жил за правилом «семь раз отмерь, а раз отрежь», поэтому он все ж таки отказался. Никто не знает, как ему это было тяжело сделать. Но что тут говорить…
Вот и весь сказ. Дальше эту тему Ипполит не обсуждает. Молчит. Вот такой он упертый, представьте себе.
- Но чтобы кто не говорил - проповедь это важнее всех дел? - не понимаете вы его поступка.
- А никто и не спорит.
Представьте - Ипполит тоже.
- И все же на такое решение должна быть еще какая-то причина. А может и не одна. Или дело важное? - немного приутихаете вы.
Да конечно. А как же без причин-то? Есть они у него. И даже как вы сказали «не одна».
Вот вы думаете:
«Сейчас мы и узнаем, что за проблема у него такая? Ведь ода же должна быть весомой?»
Все так думали, ну конечно и священнослужителя. Все, но не Ипполит. Они плохо его знали. Он такой. И что из него возьмешь? Какой есть, такой есть. Хотя он тоже не за погонами гонится, не за чинами, а за Правдой. Какой? За Божьей конечно.
- Да и мы все за ней, - скажете вы.
«Что есть правда?» - сказал бы Пилат.
У каждого своя правда и часто иная, чем была вчера, лишь у Господа она всегда одна.
«Да мы уже просвещенные. Знаем», - сказал бы кто-то.
Не спорю. Вот за ней-то и гонится, Ипполит, как угорелый, а догнать то не может. И главное, не умом, конечно, - ножками, или даже на крылышках, то есть на деле, если хотите. Ведь они то у него и вовсе не лебединые, а так гусиные, да еще и домашние. Ну, ни как не взлететь. Жирок домашний, семейная жизнь значит, вниз тянет. Есть еще и старые крылышки, воробьиные, да уж больно коротенькие, широко и не размахнешься, грешки значит, нет-нет, да и вспомнят о себе. Вот и крылышки слабенькие. На них выше крыши и не поднимался. Боязно, да и не хорошо с таким грузом учить кого-то.
-Что-то у нас какая-то, птичья тема пошла? - останавливаете вы рассказ.
- Да как-то так получилось, - соглашаюсь и я… но…
- Постойте, - это Ипполит просит минуточку внимания, - вообще люди тоже как птицы к небу, к солнцу, тянутся, ну может не все, но тянутся. Вот я даже слышал Икар, такой был в Греции, по-моему. Вот он-то и впрямь взлетел. Высоко взлетел. Да обжегся, крылья то растаяли, в лучах-то, и отпали. Ну, он, значит, и упал наземь, с висотищи-то какой.
Вы смеетесь. Слышали об Икаре то. И даже о том, что это выдумка, миф. Ну и пусть, но ведь упал же.
- Так ты дружище просто боишься упасть? – наконец то вы, кажется, выловили, из Ипполитового рассказа, ответ.
- Ну не так чтобы, - мнется Ипполит, и сам спрашивает, - а кому охота падать-то? Ведь вы слышали: «Не думай что стоишь». То есть упасть можно и на ровном месте, а здесь такая ответственность. Все на тебя глазеют, не все ведь знают, что ты только учишься летать. И как упадешь, спрашивать тоже не будут, просто увидят, и сами, которые не обученные, упадут. Что тогда? Ипполит виноват. Во как. Я так не хочу, - отмахивается он от слушателей.
- А ты что разве никогда не падал? – спрашиваете вы.
- Падал. Падал. И не раз. Все ведь падают. А кто еще не упал, ведь тоже может упасть.
- А помнится, ты в начале рассказа за дело какое-то упоминал? Что за дело-то? – спрашиваю я.
И вы, наверное, тоже.
- Дело? – Ипполит испытующе смотрит на нас.
Его глаза загораются, щеки розовеют.
«О! - Про себя отмечаем мы. – Нам кажется, мы затронули любимую для Ипполита тему. Сейчас он нам что-то интересное выдаст».
Но… Но нас ждет разочарование…
- Да об этом еще рано говорить-то, - медленно начинает Ипполит. - Но думаю, что каждый должен делать то, что у него лучше получается на славу Божью.
Мы ждем продолжения, а он молчит. Вот только и всего, что мы смогли от него услышать.
Но если бы нам удалось заглянуть в его душу мы бы увидели, что еще об одном умалчивал Ипполит, о жене.
Вы скажите:
- А причем здесь жене? Ведь это не ей становится за кафедру?
Да конечно. Не ей. Так-то оно так. Но есть одно но. Но если глубже окунутся в этот вопрос, то мы увидим, что это равносильно.
- Почему? - спрашиваете вы.
А потому, что тело то едино. Вот когда Ипполит стоит за кафедрой, она, жена то есть, стоит рядышком с ним. Мысленно конечно, но стоит. И конечно переживает, похлеще его. И до тех пор, покуда он не окончит проповедь и не сядет на место, она и не успокоится. Однажды даже сказала:
- Ты бы лучше проповедовал по будням. Народу меньше. Да и почти все свои. Не то я когда ни будь, умру посреди твоей проповеди, от переживаний.
Вот так и сказала. А ты Ипполит теперь думай.
Ну а вы, что бы ответили на эти слова? Не знаете?
Ипполит просто опешил после них и тоже не нашелся с ответом. Потом он думал. Думал.. Но так ничего и, не надумавши, согласился с женой. Он сделал так, не взирая на слова одного известного в их краях проповедника о том, что многие братья отошли от служений через жен своих, ибо ублажали их.
Ипполит не хотел быть одним из многих и не ублажал свою жену. Просто он знал Лену как никто другой. У каждого из них были свои проблемы. Ипполит, выросши, по сути, в мужской компании (в многодетной семье, где были одни только мальчики) он не умел быть до той степени нежным, внимательным, каким надо было быть с этой женщиной. А она в свою очередь, была обделена материнской и отцовской лаской. Поэтому так нуждалась в его ласке, в красивых словах, внимании. Она хотела бы с утра до ночи слышать о том, что ее любят. И не раз об этом спрашивала его. На что он отвечал:
«Ну конечно. Люблю. А как же иначе?»
Но это было не то. И это было просто ответом на вопрос. Сам он ей не часто говорил, что любит. Поэтому не однажды он слышал в свой адрес:
«Ты не говоришь, ибо нет этого в твоем сердце».
Ипполит заглядывал в свое сердце и видел, что есть. Что любит. Очень любит. Но, она, его жена не могла заглянуть в его сердце, а значит, не видела. Не видела она этого и по внешним признакам. Поэтому понемногу остывала к нему и сама. Говорят, что женщины любят ушами. Но Ипполит не говорил, а значит, она и не слышала.
«Где же эта его любовь? В чем она? - не раз думала Лена. – Что-то ее не видно и не слышно».
Не видно, потому, что, отдаваясь, какому ни будь духовному служению, он погружался в него целиком. А она. Она выходит, была лишней в его жизни. Ее удел - семейные заботы. Для нее места не было, а если и было, то недостаточно, так мизер.
Лена, конечно, ничего не имела против Бога, как бы там ни было, она первой встретилась с Иисусом Христом, приняла Его. Именно благодаря ей Ипполит очутился в Церкви. Спустя два года он тоже пришел к Господу.
Иногда у Лены возникал вопрос:
«Господи! За чем я познакомила своего мужа с Тобой? Неужели для того, что бы Ты забрал его у меня и детей?»
И хоть Господь не забирал Ипполита от нее на совсем, но времени для семьи, для жены у него все уменьшалось и уменьшалось. Сначала она молчала. Известное дело - служение Богу, прежде всего. Но ей еще молодой женщине так не хватало простого, человеческого тепла, внимания, которое она так ждала от родного мужа…
Невольно их отношения все больше портились. После не скольких скандалов, Ипполит долго сидел в раздумье. Теоретически он начал понимать свою супругу. В их совместной жизни было столько проблем, что и не перечесть. Не дай Бог кому ни будь пройти их путь. Все эти годы, Лена была надежной, верной спутницей жизни, женой и другом. Но видно и ее силы иссякли, а он все еще думает, что молод, что все еще наверстает. Но время уходит и уходит, добавляя седины на висках. Нерешенные семейные дела собрались в большую кучу, в тяжелую ношу, которую зачастую приходится нести его жене.
«У нее есть тоже право на счастье», - подумал однажды он и оставил служение, то есть проповедь.
Но самая большая проблема была в том, что он любил их обоих и никого из них не хотел оставлять, вследствие чего теперь не мог никому из них угодить, ни жене, ни Богу.
И все же Ипполит не ушел со сцены, не оставил поле битвы. Однажды он увидел, что в его ситуации есть и иные способы донести до людей благую весть. Ипполит не мог просто жить и не приносить плоды, ничего не делать во славу Божью. И теперь он делал это. Делал, может даже больше, чем раньше, и это даже не так больно сказывалось на его отношениях с женой.
Но, увы. Братья из Церкви его не поняли. И хотя на тот час проблема с проповедниками была решена. Теперь Ипполита фактически держали на скамье запасных, они видели его только на этом поприще и не более, забывая, что Господь дает различные таланты, которыми служить Ему можно везде. Не получив поддержки в своем еще новом для всех служении, Ипполит замкнулся в себе. Он справно делал, то на что решился. Теперь он мог говорить даже большему количеству людей о Боге, чем раньше. Но это было не в стенах их храма. Поэтому о его служении мало кто и знал. Ипполит не любил хвастаться и рекламировать себя. Он рекламировал Того, Кому служил верой и правдой, всем сердцем - Господа Бога Всевышнего.
Важность этого служения он увидел скоро, так как у него появилось много проблем, которые пытались отвлечь его, остановить. Также он слышал слова благодарности за его служение, от людей которых никогда в своей жизни не видел, и вряд ли увидит. При всем этом теперь он был чаще со своей семьей, вместе с женой и как никогда раньше ощущал их поддержку. И он боролся. Он служил. Да во время этого служения он натерпелся много бед, непонимания. Он даже вспомнил слова Иисуса « Не принятым будет пророк в Отчизне своей». Но он знал, Господь ценит его старание и даст силы. Он на верном пути. А люди. Люди может, когда ни будь и поймут его. Но, скорее всего это будет после его смерти.
«Но покуда еще бьется мое сердце, я буду делать свое дело», - присягнул себе Ипполит и, стиснув зубы, дни и ночи нес свой крест за Иисусом, падая и вновь подымаясь, что бы дальше идти…
Но, к сожалению никто, не знал, что происходило в душе Ипполита, как вот и я сейчас только и видел, как он, задумавшись, сидел поникший, притихший, руки плетнем вниз, словно крылья подрезанные. Уже и не лебедь, и не гусь вовсе.
- Ты что так и будешь сидеть? – спрашиваю.
Ипполит молчит.
- Долго ли ты сидеть так будешь? – снова пробую его расшевелить.
- Не знаю, - наконец, вяло отвечает он. – Сколько придется.
- А сколько придется? – не отстаю я.
- Дак видите, небо в тучах, может, развеются, солнце увижу, так тотчас и попробую взлететь, простите подняться с этого камня, - пробует отделаться шуткой.
- О каком это камне говорит этот человек-загадка, о том, что сидит на нем или вообще, образно? – удивлено спрашиваете вы, и я тут же передаю ему ваш вопрос.
- Да вот случился он на моей дорожке. Я зацепился за него и естественно упал. Так вот сижу теперь на нем и думаю:
«И зачем это меня понесло по этой тропинке? Ведь знал что не ровная. Так нет поперся. Теперь вот сижу лицо в кровь разбитое, весь в грязи. Даже вытирать не хочется. Так тебе и надо, болван ты этакий, а еще и других вздумал на путь праведный наставлять. И почему так бывает? Только захотел кого-то настановить в чем-то, или на себе пример показать, какой ты правильный. Так вот сразу же спотыкаешься, и зачастую лицом прямо в грязь. Не забывайся, мол, помни, из чего вышел. Я вообще и не забываю. Хотя бывает, понесет так, что опомнишься уже в луже и вываленный весь с головы до ног. Надо умываться. Вот как сейчас. А сам то не могу и на ноги встать. Но надо идти.
- Куда? К кому ты идти собираешься в таком виде? - спрашиваю.
-Да ведь известно к кому – к Господу, - скребя голову, говорит Ипполит. – Да вот беда подняться невмоготу. Опять с колен придется начинать. Да чего уж теперь петушится. С колен так с колен. Иначе ведь не получится. Лишь бы на ноги встать. Иначе нельзя, - разводит Ипполит руками.
А я стою и думаю:
«Чего из него взять. Хотя может он и правду говорит. А свою ли? Хм... Так все вымешал и явь, и образы. Чудак-человек, да и все тут».
* * *
- Ну, пошли, что ли? - я ему.
- Вы идите, а я еще помолюсь, чуток посижу и следом за вами.
- Тогда хорошо, - давай вместе помолимся, ты ведь не один такой. Ведь этот эликсир - молитву, Бог не зря для нас оставил. Вот мы и принимаем ее. А врачевать, то Он Сам будет.
Молимся. Потом встаем.
- Да ты долго-то здесь не задерживайся. Ночь застанет. Потом и вовсе не выберешься, на ровную дорожку, - говорю на прощанье Ипполиту.
- Да конечно. Я понял, - соглашается он и вновь садится на камень. Я же, отряхиваюсь. Ухожу. Отдаляюсь. А за спиной еще слышится:
«Ну, прости Ты меня непутевого, Господи!»
«Да и меня тоже», - повторяю и я, выходя на ровную дорожку.

* * *
Не много не мало времени утекло после нашей встречи с Ипполитом, как иду я как-то вновь возле старого парка. Вижу, толпа какая-то топчется у обочины возле тропинки знакомой. Ну, я известное дело и себе подошел. А толпа, значит, советуется о чем-то и на таблицу поглядывает. Ну и я взглянул. А на ней, табличке-то, большими буквами написано:
«НЕ ХОДИТЬ ! ГРЯЗЬ. КАМНИ. ЗА НИМИ ВООБЩЕ - ТУПИК».
- Что делать-то? - спрашивает человек один из толпы.
- Что-что? Нельзя идти. Разве не ясно написано - «нельзя ходить». Или может быть, кто-то из вас за грязью соскучился, или упасть желает? – начал толковать другой мужичок. – Но может кому-то это нравиться тогда, пожалуйста?
- Нет! Нет! Извольте. Лучше обойти по хоженой тропиночке, - послышался хор голосов.
Люди пошли, и я пошел. Вокруг.
- Не твоя ли работа, - спрашиваю, встретив как-то Ипполита, и рассказываю о табличке предупредительной.
Он то ли смеясь, то ли вздыхая, говорит:
- Учится на чужих ошибках всегда легче. Может и кто-то еще воспользуется моим уроком. А ведь это не только в жизни обычной, но и в духовной. Сначала грязь, потом камни, а там гляди и падение, и тупик. И надо возвращаться к исходному рубежу, к истокам так сказать, чтобы и вовсе не сгинуть.
Но как ни странно, многие делают это лишь только тогда, когда увидят известную нам старушку со щербатой косой. А до этого, они думают, что у них еще есть время.
Но мы норовим делать, все по-своему, и терпим крушения. Потом возвращаемся этакими блудными сыновьями и вновь падаем, но теперь уже к ногам Отца Небесного. А как много нас в мире таких упрямых, гордых, самостоятельных. И что удивительно, все они, в конце концов, приходят к Нему со словами:
«Прости Господи! Бес попутал».

31.03.08.

«Гуси-лебеди» Проза

«Гуси-лебеди»
Проза