Пять часов вечера, а темно как ночью. Почему не выпадет снег? Прикрыл бы белизной грязь и слякоть. Хотя, сколько не прикрывай…
Почему все сложилось в жизни так, как сложилось? Мама говорит, что в детстве я была очень красивым ребенком. Когда она шла со мной по улице, прохожие оборачивались, чтобы полюбоваться мной. В магазине или поликлинике, (часто болела), кто-нибудь обязательно совал мне в руку конфету или гладил по головке. Маленький невинный ангелочек. Никогда не считала себя красивой.
Помню, что сильно щемило между лопатками, если думала о папе. Однажды, я бежала по дороге, навстречу незнакомому человеку, в кителе и форменной фуражке, решив, что это мой отец. Мама рассказывала, что папа служил на флоте.
Странно. Почему я тогда так поступила? Мой папа никуда не уезжал, он когда-то служил, но на тот момент, был дома, и я знала об этом.
Может быть, потому, что хоть он и был, но его как бы и не было?
Как бы не было не только его. Не было, пожалуй, никого, кроме бабушки и мамы.
Бабуля. Ее теплые морщинистые руки… Бабушка отламывает маленький ломтик вареной курицы. Как вкусно! Она ждет, когда я прожую и открою рот для очередного кусочка…
А по ночам я летала над верхушками деревьев, над домом и садом, в котором сидели бабушка и мама. Я кричала: «Мама, бабуля, смотрите, я умею летать!» Но они не видели и не слышали меня. Ощущение полета почти физическое. Перехватывает дыхание, кружится голова. А потом, слезы: «Они никогда не поверят мне…».
Школьное одиночество было особым. Всегда в центре событий, благодаря звонкому голосу и способности декламировать стихи. И первые влюбленности, и подруги с которыми можно поговорить по душам, все как у всех, а внутри тоска. Какое-то странное понимание, что все это не то. Недостаток чего-то очень важного, но чего?
В двенадцать лет - попытка самоубийства. Я валяюсь по полу в истерике, захлебываясь слезами. Мама никак не хочет простить мне что-то. Мама не прощает, так, кто же простит? Наревевшись досыта, я встаю с пола, подхожу к платяному шкафу и достаю капроновые чулки. Руки не слушаются, у меня не получается завязать петлю. Плохая. Я плохая, негодная. Ничего не умею, даже петли завязывать. В изнеможении валюсь на постель и тут же засыпаю.
Мама уговаривает сходить к невропатологу. Я чувствую себя обреченной, никому не нужной, в действительности ненормальной. Мама держит меня за рукав, но я вырываюсь и убегаю от нее. Долго брожу по улицам старого города, решив уйти из дома навсегда.
Идти некуда. На железнодорожном вокзале пытаюсь устроиться на ночлег, прямо на скамейке. Никто не обращает на меня внимания. Никому нет до меня никакого дела. И только серая, со слипшейся шерстью, дворняга, случайно забежавшая с улицы в зал ожиданий, обнюхав мои стоптанные сапожки, ложится возле ног. «Девочка, с собакой здесь нельзя!»,- грубый голос пожилой женщины в форменной фуфайке, с ведром и метелкой в руках, возвращает меня к реальности. Я встаю и нехотя выхожу на улицу. Собака бежит за мной. И чего она привязалась? Может, ей тоже некуда податься? Так и будем идти, идти, долго- долго, все равно куда, пока не выбьемся из сил. А потом, упадем и умрем…
Я иду, не думая о том, куда именно. Стемнело. Мой новый друг, то забегает вперед, то останавливается, принюхиваясь к чему-то, лежащему на земле.
Иногда, мне кажется, что он отстал, и я иду одна. Но, вдруг, снова за спиной слышу топотание быстрых собачьих лап. Он обгоняет меня и, остановившись, ждет, когда я поравняюсь с ним. Я вижу в темноте два собачьих глаза, светящиеся красноватыми огоньками. Светает. Оглядевшись,обнаруживаю, что мой дом совсем рядом. Как я могла вернуться, если мысленно шла в другую сторону? Уж не ты ли, лопоухий, направлял меня? Ноги гудят от усталости.
Я толкаю входную дверь. Незаперто. Свет в доме не включен, но я знаю, что мама не спит. Я чувствую это, пробираясь в свою комнату. Не раздеваясь, валюсь на кровать, и тут же засыпаю.
Утром, вспомнив о собаке, выбегаю во двор. Но моего четвероногого друга нигде нет. Маме рассказывать не стану, не поверит. А на душе легко. Пусть не надолго, но кому-то была нужна, такая, какая есть, хотя бы собаке.
Какое все-таки, благо, что живу на природе. Вышел за калитку, а под забором маслята растут, малина. Но мне нравилось уходить поглубже в лес.
Поляна, усыпанная белыми ромашками. Я лежу на спине, глядя в небо, и наблюдаю за дирижаблями – облаками. Солнышко щиплется, щурюсь, закрываю глаза. Какой он, мой будущий возлюбленный? Воображение рисует высокого, светловолосого парня, с нежными, почти женскими, чертами лица. Мы бежим, друг другу навстречу, по усыпанному белыми ромашками, полю, а потом, взявшись за руки, кружимся, кружимся, пока не отрываемся от земли. Он тоже умеет летать! Мы летим над полем, лесом, поднимаясь, все выше, достигаем облаков – дирижаблей, и исчезаем, растворяемся в них…
Дорогие читатели! Не скупитесь на ваши отзывы,
замечания, рецензии, пожелания авторам. И не забудьте дать
оценку произведению, которое вы прочитали - это помогает авторам
совершенствовать свои творческие способности
Единственное замечание:
"Я лежу на траве, задрав голову к небу, и наблюдаю за дирижаблями – облаками".
Если лежать на траве "задрав голову", то неба можно и не увидеть, а лишь травинки за головой:)
"Задрать голову к небу" можно стоя или же сидя, а лёжа... Лучше лежать на спине и смотреть (перед собой) в небо. Комментарий автора: Ценное замечание, спасибо, исправлю.
Соль
2008-01-18 05:12:32
Хорошо написано, знакомое чувство, слава Господу, что сейчас, Он у нас есть и мы не одни. Комментарий автора: Слава Богу.
Теология : Плач Иеремии, глава 3 - перевод с иврита - Инна Гительман Комментарий автора:
Все переводы с иврита сделаны мною с помощью Господа.
Адреса других Библейских исследований, не помещённых на этом сайте:
Схема жизни праотцов от Адама до Арфаксада: https://www.stihi.ru/2018/04/23/282
Схема жизни праотцов от Ноя до Авраама: https://www.stihi.ru/2018/04/09/10236