На следующий день мне так хотелось надеть мозаичное платье  – это был настоящий шедевр.  Узор на ткани действительно напоминал мозаики из неровных камушков, которые встречались в развалинах римских домов и бань. Мне они, правда, в большей степени встречались в энциклопедиях, но однажды я видела такую и наяву в Бате в Англии. Фасон платья тоже немного напоминал о Риме, не знаю даже чем. То ли завышенная талия сделала свое дело, то ли я была склонна считать все легкие шикарные платья римскими – не знаю. Но только мне ужасно хотелось его надеть, хотя бы померить,  но я сдержалась. В чемодане было еще одно красивое платье, сейчас мода на красивое. Оно было гораздо скромнее, но тоже немного романтичное. Совершенно не идет к Елизавете Английской. А вдруг я не смогу в нем играть как следует? Я ведь не актриса, что если это платье меня дезориентирует? Я вообще давно не носила платьев, одни брюки с джемперами и теперь мне было как-то страшно вылезти из них, потому сначала я это платье примерила, а потом уже решилась не снимать. Только взяла с собой джинсы и майку, на случай если мне вдруг станет страшно идти в таком виде на сцену.

Так я и вышла с кульком в пакете. Мне хотелось опоздать, но я не посмела. Дисциплина долгое время  была моим фирменным стилем. Я явилась ровно в 11.С первого взгляда мне стало ясно, что теперь в моей жизни все будет по-другому. Мой герой, он вышел из тени, стоял на сцене и беседовал с режиссером и Иваном Грозным. С этим мы еще не пересекались. Это  был известный актер, очень известный. Все удивились, наверное, тому, что знаменитый писатель, увидев меня, довольно быстрым шагом пошел мне навстречу, взял под локоть и подвел к Грозному. Нас представили. Он был так знаменит и так важен, что мне показалось, что сейчас он бросит мне: «Девка немытая». Но Грозный поцеловал мне руку и сказал: «Наконец-то мы с вами познакомились». Да кто же я, в конце концов, такая?

  Мы уже играли весь спектакль целиком. Я наслаждалась всем – этой ролью, светом, игрой других актеров, и конечно, текстом.  Теперь все эти слова значили совсем не то, что раньше. Во всем спектакле не было ни одно любовной сцены, кроме прощанья Норфолка с любовницей, но каждое слово текста я воспринимала как загадку, загаданную мне. Это было похоже на игру двух любовников в шарады.  Не опасна ли эта игра, не ловушка ли это? Если да, то я зашла уже очень далеко. Того и гляди, мышеловка захлопнется.  Подождем до финала. Подождем.

Мы закончили чуть позже, чем обычно. Он ждал меня на том же месте, в коридоре. Но теперь в его позе не было ничего угрожающего. Все произошло так естественно – мы  просто вышли вместе из театра.

- Хорошо, что вы есть. Этот спектакль был бы гораздо хуже без вас.

- Если бы вы только знали…

- Я знаю больше, чем вы думаете.

Я насторожилась.

- Что, например?

- Что сейчас начнется дождь. Нужно спрятаться в какое-нибудь живописное место и подождать, пока дождь кончится.

- А живописное место вы тоже знаете?

- Гм-м. Наверное, знаю. Там шумно, полно народу и вкусно кормят. Прекрасное место, чтобы раствориться в толпе. Пошли быстрее, а те не успеем до дождя.

Дождь действительно пошел, как только мы переступили порог своего укрытия.  Мы уселись на массивные деревянные стулья за такой же стол в нише кирпичной стены какого-то замысловатого кафе. Оно было маленькое, но вмещало кучу народа. Все разговаривали, но слов было не разобрать, людская масса вокруг гудела как улей. Работники были молоды и расторопны, еда вкусной и простой, музыки не было – мы спрятались от всех в людском гуле и принялись болтать в свое удовольствие.  

- Так вам понравилось, как я играю? – Мне хотелось разобраться в этом вопросе до конца, хоть я и понимала, что ступаю на зыбкую почву.

- Мне понравилось. Здесь важно не только, как вы играете. Весь ваш вид, то, как вы заполняете сценическое пространство.

Я лихорадочно пыталась сообразить, что значит «заполнять сценическое пространство».

-   Ваши очень английские манеры. То есть англичане  так себя давно не ведут, конечно. Но вы похожи  на то представление, которое есть у людей об англичанах. У европейцев, кстати, тоже есть свое представление о русских, причем у всех – разное. Когда англичане смотрели советские английские детективы, то наше представление о них казалось им смешным. А один мой друг англичанин, который был на премьере Онегина в Лондоне и сам чуть не прослезился, рассказывал мне, что все русские откровенно хохотали  весь фильм.

-   Вы умело уходите от темы, и все же: как же я так особенно заполняю сценическое пространство?

-   Дело не в жестах и не в скорости передвижения по сцене. Достаточно того, что вы есть. В вас чувствуется напряжение, которое передается зрителю. Про вас не забудешь, даже когда вы молчите. А когда вас нет на сцене, начинаешь ждать, пока вы появитесь. Качества, которые вы играете, словно начертаны у вас на лице. Вы вписываетесь в картинку. Может быть, это просто сила личности, а не актерское мастерство вовсе. В любом случае, для моей пьесы это очень хорошо.

-   Признаться, мне приятно это слышать.

-   А мне приятно говорить. Закажем десерт. Вы не боитесь потолстеть?

-   А мне следует бояться?

-   Вы все время говорите вопросами. Нет, вам не следует бояться. Бояться  - вообще грех большой, но люди боятся. Я слышал, что все актеры сидят на жесточайших диетах. Знаете что, давайте все же съедим десерт, а потом пройдемся пешком столько, сколько нужно для того, чтобы от десерта не осталось и следа. Идет?

Мы съели кусок итальянского торта на двоих,  и я решила, что есть повод перевести разговор на Умберто Эко.

-   Интересно, в Италии этот торт еще вкуснее?

-   Гм.. Пожалуй, что да. Вкуснее. А почему вы спросили?

- Думаю, что вы должны знать ответ на этот вопрос.

- Вот уж дудки.  Я по десертам не эксперт.

Про Умберто Эко я так от него ничего и не добилась. Вместо этого он сказал:

-   Дождь, между прочим, кончился. Опять будет жара. В такое время нужно бежать куда-нибудь в лес, но я, признаться, люблю гулять по центру. Вы не возражаете?

-   Я тоже люблю центр. Здесь как будто сосредоточение жизни.

-   Почему как будто?

-   Ну, в каком-то смысле здесь и есть сосредоточение жизни. Я выросла в маленьком городишке под Москвой, откуда переехала уже, будучи студенткой, когда бабушка умерла и мы с мамой поселились у нее в квартире. С ранних лет помню у себя ощущение, что вот я живу вроде, а  настоящая жизнь где-то в другом месте. Мне казалось, что она начинается после 10 вечера, когда меня спать кладут, или что она там, где много огней, кафе, театры и женщины в вечерних платьях. Я занималась в детстве музыкой, и нас возили в Москву на концерты. Детские мероприятия всегда были дневные, к нашему отъезду люди как раз начинали собираться на вечерние концерты. Дамы улыбаются, мужчины кланяются и острят, люди пьют шампанское в буфете, а мы уезжаем в свое захолустье. Наши учителя иногда оставались, и мы думали: вот у них сейчас будет жизнь. В чем она заключалась, эта жизнь, никто не знал. Но когда автобус с хористками выезжал за пределы Москвы и начинались поля, меня брала тоска. Щемящая такая тоска. Поэтому мне кажется, что жизнь где-то здесь, в пределах Садового. Ерунда, конечно, но я, представляете, все еще в это верю. Впрочем, сейчас уже, наверное, и в это не верю.

-   Где же, по-вашему, сейчас жизнь?

-   А вы знаете ответ на этот вопрос?

-   Может быть, и знаю. По крайне мере с научной точкой зрения на этот вопрос я знаком.

-   И вы с ней согласны?

-   Скорее, да.

-   Ну и каков же ответ на этот вопрос века?

-   Вопрос всех веков, - поправил меня мой спутник, - но я, пожалуй, пока этого не скажу. 

-   Что ж, воля ваша. Вы такой мудрец, рядом с вами я чувствую себя первокурсницей.

-   Вам это не нравится?

-   Какой же женщине в моем возрасте не понравится быть первокурсницей?

-   А в каком вы возрасте?

-   Теперь вы говорите вопросами.

-   И вы тоже умеете уходить от темы. -  Мы шли по исторической улице, утыканной кафе и бутиками. -  А что это у вас в котомке? – Я несла свой пакет свернутым под мышкой, и он выглядел словно кулек со школьным завтраком.

-   Джинсы, футболка и спортивные туфли.

-   Не поверите: только что на наших с вами глазах случилось чудо. Я как раз думал о том, что в этих туфлях вы долго ходить не сможете, а прерывать такую прогулку жаль. Может, вы переоденетесь прямо сейчас?

-   А где же я переоденусь? – Я искала глазами что-то похожее на чистый общественный туалет, если такие вообще бывают.

-   Да вот в этом магазине. Зайдите в примерочную и переоденьтесь. А я вас здесь подожду.

Я так и сделала. Взяла все же какие-то брюки для отвода глаз, померила их, кстати, и переоделась. Оценивая себя в зеркале примерочной, я решила, что, пожалуй, надо сходить в парикмахерскую.  Да и брюки можно будет потом купить. У меня ведь теперь куча денег.

Мы гуляли до вечера. Обсудили особенности современной моды, он почему-то отлично  разбирался в этом вопросе, потом поговорили о политике, очень содержательно, между прочим.  У него были ответы на все вопросы. Я так ему и сказала.

То есть я его спросила:

- У вас есть ответы на все вопросы?

-   Какие-то – есть; может быть, неправильные.

-   Тогда я спрошу вас о том, что меня мучает всю жизнь.

-   Интересно узнать, что же так важно для вас?

-   Что нужно сделать, чтобы стать знаменитым писателем? – Может теперь он и про Умберто Эко вспомнит. Хотя сам он интересовал меня не меньше.

-   А что нужно сделать, чтобы стать знаменитой актрисой?

-   Честное слово, не знаю. Только не говорите, что и вы не знаете.

-   Человек может стать кем угодно, в зависимости от того, чего он сам хочет, и что ему нравится. Но для этого действительно нужно кое-что. Во-первых… Угадайте, что во-первых.

-   Талант.

-   Неправильно. То есть, по-моему неправильно. Помните, что вы отгадываете мою версию. Подумайте еще.

Я взглянула не него и подумала: что в нем во-первых? Он умен, это несомненно; уверен в себе; красив – это, небось, тоже ему помогло. Но и талантлив, черт возьми – я вспомнила его пьесу. Все же талантлив.

-                     И все же талант. Разве можно стать писателем без таланта?

-                     Так мы никогда не ответим на этот вопрос. Талант – это расплывчато и туманно. Как определить наличие таланта, как его измерить? Талант – отличное определение для тех, кто хочет уйти от ответственности.

-                     Так что же, таланта не бывает?

-                     Да нет, бывает. Просто это совокупность каких-то более конкретных характеристик.

-                     Теперь мы будет искать, какая из составляющих таланта главная?

-                     Что ж, извольте искать. Я  и сам не знаю ответа на этот вопрос. Но до ужина мы с вами его найдем. – Вообще-то было как раз время ужина.

-                     Мы так сильно проголодаемся.

-                     Наоборот, будет дополнительный стимул. 

-                     А у вас-то что главное? Вы же писатель?

-                     Я историк, и писатель тоже. Мне нравится быть писателем. И историком тоже нравится. А что бы вы сказали, если б вас спросили о причинах успеха знаменитого футболиста. Что нужно, чтобы стать Пеле или Марадоной?

-                     Постоянно заниматься, хороший тренер, материальный стимул, молодость еще и здоровье.

-                     А как же ваш любимый талант? Или приземленным футболистам таланта не нужно?

-                     Поймали меня, ладно. Значит вам тоже нужно. Постоянно заниматься, то есть сидеть 24 часа за компьютером…

-                     Если я буду 24 часа за компьютером сидеть, о чем я писать-то тогда буду, о клавишах?

-                     Так что же, не томите меня.

-                     Да я и не томлю. Я сам еще ответа для себя точного не сформулировал. Вот вместе с вами пытаюсь разобраться.

-                     Вспомните, с чего началось у вас?

-                     Не поверите, началось  с того, что  я написал статью о Шанель. Мне она, эта Шанель, всю жизнь перевернула. Я, можно сказать, благодаря ей и в Оксфорд попал.

Так значит он в Оксфорде, вот это да!  Преподает, коллега, значит. Жаль нельзя ему правду про себя рассказать.

- Как же это возможно, чтобы с Шанелью и в Оксфорд?

- Проказница вы. Но все же возможно. Я сидел здесь вообще почти без работы и без денег. Это было лет десять назад. Сидел и не знал, за что взяться.  Дошел до такого состояния, что готов  был буквально на все, даже улицы подметать.  Вдруг звонит мне один приятель и говорит, что глянцевый журнал ищет интеллектуального автора, чтобы написать большую статью.

Я обрадовался, думал на историческую тему. Но оказалось, им нужен материал о Коко Шанель. За год до этого я бы точно отказался, но тогда  мне было уже не до капризов. Дали мне книжку про нее, недурственная, между прочим, книжица оказалась, и срок поставили – неделя.  Правда, о том, что такое же задание дали еще троим, мне не сообщили. И если б они предпочли не мой материал, я не получил  бы ни копейки. Но это все теперь значения не имеет. Я эту статью десять раз переделывал. Сначала написал в своем стиле, то есть много фактов и психологии. Потом добавил лирики и убрал всю заумь. Потом проштудировал юмор и сделал его максимально доступным. Дал почитать всем друзьям, которые согласились потратить время на француженку, и прислушался ко всем замечаниям, даже к тем, на которые раньше никогда не обращал внимания. Отправил я им свою диссертацию и ждал целый месяц ответа, пока не увидел ее уже в журнале в киоске на Тверской. Пришлось мне им позвонить. Они мне, конечно, сказали: все ок, приходите за гонораром. Такое вот отношение к авторам, даже и не сообщили. Что поделать, если ты не Достоевский. Но потом начались настоящие чудеса. Журнал-то был американский, эту статью прочитал кто-то у них в конторе и захотел напечатать у себя. Потом еще было пару предложений, одно, кстати, на историческую тему. Потом мне уже из самого офиса  «Шанель» позвонили и попросили книгу написать. Я, естественно, написал. Кстати эта работа интересная была. Я ведь медиевист, так что для меня этот период был белое пятно. Вы не представляете сколько удовольствия я получил изучая время Шанель. Вспомнил и свое юношеское увлечение дизайном, тогда еще никто толком не знал, что это такое. Но времена как раз менялись, и нам удавалось кое-что подсмотреть из-под открывающегося железного занавеса. Можно было даже поехать учиться, но я тогда уже окончательно выбрал историю. 

Так Шанель меня кормила в течение года, или, пожалуй, чуть меньше. События развивались так стремительно, что и представить сложно. Еще  зимой назад я был никем с парой никому не нужных исторических работ за плечами. А весной меня уже  отправил в Париж, посмотреть на место событий.  Там-то я и познакомился с человеком, благодаря которому попал в Оксфорд.

Что-то мне эта история напоминала. Ах да, эпизод с романом Фей Уэлдон. Есть у меня одна студентка на вечернем, Настя Верховина. Она шикарная девушка, всегда одета из дорогих магазинов, кожа как фарфор, каждый день, наверное, в салон ходит. У меня другая студентка есть, она в Дессанже работает, так Настя там постоянный клиент. Ездит на жутко дорогой машине, пахнет дорогими духами – в общем, диковинная птица. Говорят, у нее муж какой-то воротила. Она появилась на третьем курсе, перевелась из пединститута из какого-то захолустья.  Для науки она много интереса не представляет, да ей верно и диплом-то для украшения нужен, но эту книгу притащила в университет именно она. Говорили о современных английских авторах, студенты должны были приготовить отзыв о какой-нибудь работе. Все принесли Айрис Мердок, а у нее на столе лежала книга с называнием «Ожерелье от Булгари». «Ну вот, - подумала я, - в своем стиле».  Хотела было уже проигнорировать  ее, но увидела на обложке имя Фей Уэлдон. Я ее потеряла из виду лет 10 назад, хотя она мне и нравилась. Что могло быть общего у Уэлдон с Булгари? Просто для стильности, вроде «Завтрака у Тиффани»?

Настя довольно хорошо говорила об этом романе, чем меня сильно удивила, хотя и сказала сразу, что книга оказалась не тем, что она ожидала от названия.  Я потом ее, разумеется, купила и прочитала. Замечательная вещь о женщине, которая благодаря любви помолодела на 30 лет в буквальном смысле. Сначала ее, правда, бросил муж миллионер, потом она села в тюрьму, чуть не задавив его вторую жену, которая тогда еще была любовницей. А потом она встречает молодого художника, привязанность которого и возвращает ей молодость.  Там постоянно Булгари встречается: как будто это единственный ювелирный магазин в Лондоне. Я тогда еще подумала, что мир перевернулся и прав был тот же Эко, когда говорил, что элитарная культура сама же отделилась от массовой, но и тянется к ней снова.

И вот еще одна  такая история. Жаль, я не могу все это ему рассказать. То есть конечно про сам роман мы поговорили.

- Как же, как же, - заметил он. – Помню я этот эпизод с Булгари, следил за всеми перипетиями именно по причине того, что сам в таком замешан. Фей Уэлдон получила от Булгари 18 тысяч фунтов в обмен на обещание упомянуть этот бренд в романе определенное количество раз.

- Как вы думаете, это много или мало. Не продешевила ли она? Или наоборот, нужно ли это было Булгари?

- Она, пожалуй, получила немного. Для такой фирмы как эта, 18 тысяч фунтов – это ничто.  Но Уэлдон  - известная писательница, ее романы расходятся большими тиражами, причем это стопроцентная гарантия, что человек не просто пробежит глазами, а внимательно прочитает и запомнит называние. К тому же в этом романе Булгари носят миллионеры и звезды телевидения, а это тоже что-то. Не Дэвид Бекхем, кончено, но все же.

- После того, как всем стало известно, что Булгари там за деньги, что  было?

 -  Уэлдон всенародно осудили, точнее сказать, была бурная дискуссия на эту тему с выходом на первые полосы газет. А меня это даже немного обрадовало. Раз в романах размещают рекламу, значит, не умер еще этот жанр, далеко не умер. Мои студенты засыпали меня вопросами о том, как я к этому отношусь, имея подобный опыт.

- И что вы им говорили?

- Да то же, что и вам сейчас. Что работа была интересная, хотя если б не деньги, я предпочел  бы заниматься чем-то другим.  «Шанель» выпускает качественный товар, и если у кого есть деньги платить, то пусть и платят – содержимое чужого кошелька меня мало интересует.  А в том, что читатель глянцевых журналов получит чуть больше компетентной информации, чем обычно, ничего плохого я не вижу.

Действительно, то тут плохого? Кажется, я уже готова была согласиться со всем, что он говорит. Были уже сумерки, а мы так и не поужинали. Я специально не поднимала эту тему, ведь до ужина можно было не думать о том, что надо будет идти домой.  Но он сам сказал:

- Ну что, мы ужинать-то  будем? Я уже съел бы чего-нибудь. Перейдем мост? Я знаю отличное заведение на Пятницкой.

Мы прошли по Варварке  и стояли как раз перед Каменным мостом, Красная площадь была за спиной. Огни уже зажглись и, хотя было и не совсем темно, с моста должен бы быть отличный вид на центр. Можно об этом сказать? Вроде можно, я ничем себя не выдам.

Я сказала и испытала облегчение оттого, что можно было говорить и говорить, что впереди еще ужин, и, вероятно, завтра мы увидимся снова. Что же, я не Рита Райт, но ведь и Золушка не в своем платье на бал явилась. А о том, что будет, когда часы пробьют двенадцать, мне думать не хотелось.

Когда мы, отужинав, вышли снова на улицу, было уже совсем темно. Теплый воздух ночью в Москве редкость, таких дней может десяток в году выдается, и  хотя это лето было жаркое, ночь, когда можно гулять в блузке без рукава,  рассматривалась как подарок судьбы. Хотя бокал красного вина и придал мне сил, ноги все равно гудели. Интересно, а актрисам из Голливуда можно иметь варикоз? У меня были звездочки на ногах, и когда только появились? И что вообще мне было делать теперь, когда уже вроде пора и по домам? Рите Райт, наверное, полагалось упасть к нему в объятия, так ведь ведут себя легкомысленные дамы от кино? Так далеко уходить в образ я, конечно, не собиралась. Что будет в этом случае прилично? Сказать, что я устала, и уйти домой, вежливо попрощавшись?

Я действительно  была уставшая. Мы присели на скамейку у Третьяковки, и он заметил:

- Вы устали, у вас завтра рабочий день. Я вас совсем замотал. Я-то могу долго не спать и завтра буду прекрасно себя чувствовать. А вам хорошо бы отдохнуть.

- Мне нужно бы домой, но так хорошо здесь сидеть. Может, побудем еще немного. Я так редко здесь бываю.

Я имела в виду, что у меня никогда нет времени выйти на несколько остановок раньше и погулять. А он, видимо, подумал, что Рите Райт не удается часто приезжать из Америки.

- Не подумайте чего плохого, но у меня здесь недалеко машина припаркована, хотите, я отвезу вас домой потом?  Я не знаю, прилично ли предлагать вам это, совсем запутался в разных традициях и правилах хорошего тона.  Мне не хочется заставлять вам ехать куда-то самой.

Я не подумала ничего плохого и, конечно, согласилась. Теперь можно было посидеть еще немного. Третьяковка стала такой красивой, улицу сделали пешеходной. Последний раз я была здесь лет 7-8 назад, водила каких-то иностранцев. И хотя я не любила всех этих объектов современного искусства, которые окружали нас сейчас, изразцы галереи наводили меня на приятные мысли.

- Послушайте, а давайте завтра сходим в галерею, - вдруг сказал он.

- В эту?

- Можно и в эту, хотя мне всегда больше нравился Пушкинский. Как вам такое предложение?

Теперь у меня было завтра. Завтра – магическое слово, потому что оно – будущее, а человеку нет жизни без будущего.

Продолжение следует