1958год.
- Не плачь, Сашенька. Нельзя тебе, не плачь…
Исхудалая, почти прозрачная рука прикоснулась к ее щеке, и Александра не выдержав, завыла по-бабьи, вцепилась в эту руку и стала покрывать ее поцелуями. Как она теперь будет жить? Как ей без него?
Павел поморщился от боли.
Господи, что же она делает? Ему и так тяжело! И Александра торопливо вытерла слезы подолом фартука. Но легче не стало, голову тяжелым гулом заполняла только одна мысль: «Как я буду жить без него, как же мы теперь?».
- Помнишь, родная, как мы мечтали быть все время вместе? Вот теперь ты от меня не отходишь, измучил я тебя своею хворью.
Да что он говорит? Она готова всю жизнь заботиться о нем, только бы он - ее Павлик, был жив. Только бы слышать его голос, видеть глаза, чувствовать тепло его ладони на щеке.
- Согрешил я, Сашенька, хотел легко жить. И от Бога не отказываться и властям быть послушным. Вроде я как все, а в тоже время Бог, словно у меня за пазухой. Случись что, а я под защитой Его. Только Бога-то за пазуху не спрячешь. Он или в сердце живет, или нет. Потерянной драхмой был, да вот нашел меня Господь. Помиловал. А ты не плачь, Он и тебя найдет, ты тоже потерянная драхма, овечка заблудшая. Не плачь, Сашенька.
- Какая драхма, Пашенька? Жар у тебя, бредишь.
- Нет, радость моя, у меня сейчас разум ясный-ясный, как никогда. Драхма - монетка это, не очень крупная, как и мы с тобой, Сашенька. Ведь кто я? Никто - грешник. А нашел меня Господь, не оставил умирать во грехах, не допустил, чтобы я от Него прилюдно отрекся.
- Где же твой Господь, Паша? Где? Уж как родители твои верили! Но, Он их не защитил, не спас от тюрьмы. Почему? А наш ребеночек-то, чем виноват? Ему-то, как без отца расти?
Злые получились слова, не хотела Александра говорить их. Сами выплеснулись из сердца, и не вернешь их теперь. В страхе замерла она, прикрыла рот ладонью. Ждала, что скажет муж. А сердце сжималось от боли. Ну, как же она так, ведь умирает ее Пашенька!
- Он рядом, родная. Придет твой час, и ты все поймешь. А пока дочь береги. Она тоже горе узнает, прежде чем Господа принять. Открыл Он мне, смилостивился, что нелегкая жизнь у вас будет. Но и ты и девочки к Богу придете. Там… встретимся, любимая.
Он откинулся на подушки, не в силах говорить. На бледных щеках алели пятна нездорового румянца, губы стали тонкими, как ниточки; ногти посинели, словно он уже умер. Невыносимое зрелище разрывало сердце Александре. Думала ли она когда-либо о том, что в двадцать лет останется вдовой, да еще с ребенком, который так и не увидит своего отца?
- Паша, Павлик, не умирай. Как же мы без тебя? Как?
- Колыбельку… для дочери сделал, в сараюшке стоит, рогожей прикрыта. Вон кольцо в балке, попросишь кого – привесят. Все память обо мне будет. И Библию схорони, от отца мне осталась. Дочке передашь.
- Ох, ну с чего ты решил, что девочка будет. Мы же сына так хотели,- вообще-то, больше Александра хотела, чтобы был у нее сын, как две капли воды похожий на Павла, и назвала бы она его так же.
- Девочка будет, знаю, - прошептал он, и легкая улыбка коснулась сухих губ. – Не забудь про Библию. Схорони пока, в подпол что ли. Потом отдашь. Письмо там, я ей написал.
Он приподнялся, глянул строго, таким она его и не видела.
- Пообещай, что отдашь.
- Сделаю, как велел, успокойся.
Александра уложила его и долго гладила непослушные русые волосы. Только они и остались прежними.
Под утро Павел начал бредить, заметался на постели. Она вытирала с его высокого, умного лба пот, поила настоем трав. А он все шептал:
- Помилуй ее, Господи. Тяжело им будет. Сохрани их, Господи. Иисус, прости, как и меня. Иисус…
Александру, не смотря на горе, давил тяжелый гнев: не ее вспоминает перед смертью - Бога. А говорил, что любит больше жизни…
Павел, затих. А потом приподнялся, тяжело дыша, прошептал, не открывая глаз:
- Сашенька, родная, прощай.
Она схватила его лицо в ладони.
- Паша, Павлик, ответь мне, ну хоть разок приди в себя. Павел…
Веки дрогнули, но смотрел он не на нее, а куда-то вдаль. Свет озарил изможденное лицо. Он улыбнулся, словно увидел кого-то бесконечно родного. Потом коснулся дрожащими пальцами лица жены и упал на подушку…
2004год.
Автобус фыркнул и уехал прочь, разбрызгивая жидкую грязь. Его окна светились теплым домашним светом, а остановка, где я осталась стоять утопала в холодной осенней тьме. Мне отчаянно хотелось опуститься на мокрую землю, омытую дождем и плакать, плакать, плакать взахлеб, не останавливаясь. Плакать так, как плакала в детстве пятнадцать лет назад, когда умерла мама. Тогда слезы приносили облегчение, и я чувствовала, как боль, сжавшая, словно змея мое сердце, ослабляла хватку.
Сегодня врач сказал мне, что бабушка Саша тяжело больна. Она и сама уже все знала. Каким-то образом мудрые, искренние люди узнают об этом раньше врачей и родственников.
Когда я, натянув безмятежное выражение лица, зашла к ней в палату, поняла, что она ожидает меня. Глаза ее были печальны, но выглядела бабушка спокойной и умиротворенной. И я не смогла удержать на лице лживую улыбку…
- Не плачь обо мне, Алечка. Я жалею лишь об одном: всю жизнь боролась с Ним, все напрасно, без Него и жизни нет.
- О Ком, ты, бабушка? – на мгновение я подумала, что она заговаривается. Но голубые глаза были по-прежнему ясными, словно летнее небо.
- Ты, Алечка, когда придешь домой-то, поищи в чулане, в старом сундуке сверток.
В вышитый рушник завернута Библия, да два письма от деда и мамы. Прочтешь.
А завтра, даст Бог, мне легче будет; тогда и поговорим.
Словно во сне я брела к остановке, не в силах осмыслить все события, которые перевернули нашу спокойную, мирную жизнь.
Память о дедушке – Павле Светлове жила в нашем маленьком саманном домике, словно еще один член семьи. О нем говорили так часто, что я с детским отчаяньем полюбила молодого светловолосого дедушку, улыбавшегося с черно-белой фотографии. А моя мама Полина была самой доброй и веселой женщиной в мире. По детской беспечности я так и не успела сказать ей, что люблю, люблю больше всех в мире…
Думая об этом в салоне автобуса, я вдруг почувствовала как боль – моя старая знакомая, шелохнулась внутри, сердце сжалось и сбилось с ритма, нахлынули усталость и апатия.
…Сундук стоял в углу. На дне под ворохом старой одежды я нашла сверток, и прижав его к груди поспешила в дом. Мне предстояло встретиться с теми, кого я любила, встретиться вопреки необратимости времени.
Развернув расшитый петухами рушник, я обнаружила книгу в черном потертом переплете. Библия… Старая, рассыпающаяся на части.
Какое-то странное, волнующее чувство наполнило меня. Письмо от деда, через пятьдесят лет после его смерти! Почему же бабушка столько лет скрывала его от меня? Ведь она показывала мне все его фотографии, подарки, шаль, служившую ей фатой. А о письме, написанном перед самой смертью, молчала?!
Я забралась с ногами на диван и провела рукой по переплету. Никогда не читала этой книги. Может, стоит начать? Открыв обложку, я обнаружила два письма. Одно было написано чернилами, а второе шариковой ручкой.
Я решила начать с первого, от дедушки:
“Здравствуй, моя дорогая доченька! Господь смилостивился надо мной, приоткрыл будущее. Я знаю, что у меня родится дочь. Мне бесконечно жаль, что я не смогу обнять тебя; любить и заботиться о тебе; не смогу воспитать тебя в истине. Но жизни не бывает без несчастий и трудностей. Тебе будет нелегко расти без моей поддержки, но я ухожу спокойно: Господь, Наш Небесный Отец, позаботится о тебе. Я оставляю тебе самое ценное, что есть в моей жизни – Слово Божье. Я молюсь о том, чтобы и ты, и моя любимая жена Сашенька, поверили в Иисуса - Сына Божьего. Знай, что я однажды струсил, отрекся от верующих родителей, скрывал свою веру. Этот поступок принес несчастье не только мне, но и вам с мамой. Но Господь простил меня - труса и предателя. Несколько лет я пытался жить без Бога, но, жизнь потеряла для меня всякую ценность, потеряла смысл, вкус и цвет. И даже любовь к твоей маме не смогла заполнить эту пустоту. Читай Библию, доченька, молись о маме. Говори с Богом как с отцом. Люблю вас обеих. Благословляю тебя. Твой папа”.
Значит, дедушка верил в Бога? Но бабушка никогда не говорила мне об этом. Более того, она всегда относилась к религии негативно.
В недоумении, я развернула и мамино письмо. Увидев знакомый, аккуратный мелкий почерк, я почувствовала, как щемит мое сердце:
“Милая моя, Алечка. Тороплюсь написать тебе. Завтра операция, и смогу ли я еще поговорить с тобой, не знаю. Если я уйду, то придет время, когда бабушка не сможет таить от тебя дедушкино письмо. Она отдала мне его несколько дней назад. Все эти дни я читала и перечитывала его, читала Библию, плакала и молилась. Господь нашел меня. Теперь и моя жизнь обрела смысл, и цвет, и вкус. Теперь пустота внутри меня наполнена радостью и любовью. Дедушка оставил нам с тобой великую ценность – благословение Божье. Не отвергай его. Я люблю тебя, но, как и мой отец ухожу спокойно. Не вини, подобно бабушке, во всём Бога. Действительно, не бывает жизни без потерь и горя. Но то, что нам кажется потерей, иногда превращается в великое благословение…”
Она не успела или не смогла дописать письмо, но сказала самое главное.
Рассвет заглянул в окна. По-прежнему моросил мелкий дождик, а сидела на диване, с дедушкиной Книгой в руках. Больше мир не казался мне мрачным и обреченным. Теперь и я знала, что потери могут оборачиваться приобретением. Боль отпустила мое сердце и ушла навсегда. Свет наполнял мою душу, и мне казалось – именно он прогнал холодную ночную тьму.
Хотя я не спала всю ночь, усталости не чувствовала совсем. Пора навестить бабушку, а Библию я возьму с собой…
Tарасова Наталия,
г.Орел, Россия
Я, прежде всего, жена и мама троих мальчишек. В свободное время люблю читать, и, конечно, писать. Любимые авторы: Льюис, Честертон, Перетти ... и т.д. e-mail автора:tarnata74@rambler.ru сайт автора:нет
