Река жизни

Я стоял на берегу реки и с наслаждением подставлял свое лицо прохладному, пахнущему прелой листвой и мокрой землей дыханию надвигающейся осени. Деревья полностью сбросили свой покров и их корявые, потемневшие от затяжных дождей стволы в безмолвии протянули к небу обнаженные ветви-руки, словно моля приближающуюся зиму с ее морозами и метелями о пощаде.

Еще летом полноводная река освободилась от бремени вод и от нее осталась небольшая, не шире полутора метров, быстро бегущая дорожка кристально чистых струй, весело подпрыгивающих на подводных камнях.

С удивлением и с чувством легкой грусти смотрю на покатый, илистый склон, бывший совсем недавно надежно погребенным под толщей воды. Всюду, насколько хватает глаз, видны торчащие из тины ржавые консервные банки, горлышки стеклянных бутылок, бесформенные куски железа неизвестного назначения. Ржавый штык лопаты и рваный резиновый сапог дополняли унылую картину, делая ее похожей на поле боя, где противник держал какое-то время оборону, а затем отступил, оставив после себя использованный рубеж, перекопанный руслом реки словно окопом и забросанный вышедшими из строя предметами быта и вооружения.

Определяю «на глаз» место, где мы с сыном весной ловили на удочку прожорливых, пучеглазых ершей. Вон тот кусок ржавого троса почти у самого берега был, вероятно, причиной обрыва лески на моей удочке. Рыба схватила приманку и увела леску с крючком в сторону. Та в свою очередь, зацепившись за трос, сделала свое «черное» дело, когда я на радостях дернул удилищем в предвкушении очередного «трофея».

Чуть поодаль торчат из непросохшей грязи наполовину сгнившие будыли камыша. Летом в его густых и сочных зарослях что-то таинственно шуршало, терлось о тугие стебли, плескалось в неглубокой и теплой воде. Но как все изменилось! Всего лишь несколько месяцев - и реки как не бывало!

Помнится, по весне она разливалась, затопляя захламленные свалками берега, размывала их местами, унося в своих мутных и бурных водах добычу, захваченную на ближайших помойках. Потом вся эта береговая грязь оседала на дно, вода становилась спокойнее и чище. В ее прогретых солнцем толщах заводилась веселая рыбья молодь. Сочные травянистые берега с илистыми пляжиками становились пристанищем для лягушек.

На большой воде, деловито взбивая пену и рассекая волну, вверх и вниз по течению плыли груженые баржи и самоходки. Рыбацкие катера каждый день, натружено урча и сопя, привозили на берег ящики с крупной рыбой. Река жила полноценной жизнью. Плодоносила и кормила всех нуждающихся. Поливала в жару близлежащие огороды, давала отдых уставшим от дневной жара загорелым телам купальщиков.

В середине лета река «зацветала». На ее поверхности появлялись миллиарды крошечных плавучих водорослей. Вода приобретала празднично-изумрудный цвет. Словно кто-то по ошибке вылил в реку несколько железнодорожных составов с «зеленкой». Слащаво-приторный запах этих гниющих микроскопических водорослей висел над берегами, отпугивая рыбаков и купальщиков. Набегающие на берег волны жадно набрасывались на все, что попадалось им навстречу, оставляя свой след в виде зеленых и пахучих разводов.

Но вот вплотную к лету подступила осень. Деревья передернул озноб от предчувствия надвигающихся вслед за осенью зимних холодов. Этот озноб отозвался в самых кончиках тонких ветвей, и они сбросили первую волну еще зеленых листьев. Те листья, что упали в реку, передали ей запах беспокойства и тревоги от грядущих изменений. И река заволновалась, потемнела, стала чаще и сильнее шуметь потемневшими, холодными волнами.

И вдруг неожиданно отступила! Отступила, оставив метровую полоску мокрого дна. И с этого момента начался упадок «золотого века» реки. По мере того, как желтели листья на деревьях, река все больше и больше съеживалась, сжималась. Пока совсем не ушла в извилистую трещину-расселину на самом глубоком месте. Не осталось ничего: мусор и хлам, жадно захваченный любопытными мутными волнами по весне, теперь в ненадобности валялся на пустом и голом дне, у всех на виду; рыбья молодь подросла и ушла на глубину; баржи и самоходки встали на прикол, так же, как и рыбацкие катера, вытащенные на берег. Зелень цветущей воды погибла, осела на дно и смешалась с грязью и илом. Не осталось ровным счетом ничего из того, что было. Ни силы, ни величия. Только узкое русло и неглубокие, чистые струи холодной воды, спешащие вперед, на встречу с далеким морем.

Я стоял на осеннем берегу и смотрел на проходящую перед моим внутренним взором историю жизни реки. Ее взлет и падение. Ее расцвет и упадок. Говорят, что в минуты смертельной опасности перед человеком проходит в одно мгновение вся его жизнь, как в ускоренном просмотре фильма. Показываются все те моменты, все события, которые были неправильно прожиты, лежат тяжким бременем на совести. Словно дается шанс еще раз переосмыслить, дать правильную оценку некогда происшедшему.

Вот так же, наверное, передо мной вдруг мгновенно прошла и жизнь этой реки. Прошла, но не поставила точку в своем повествовании. Промелькнувшие образы заставили задуматься, подтолкнули посмотреть еще на одну жизнь, жизнь человека на этой земле. Подобную той, что прожила река.

Весеннее половодье шумными, сильными волнами без разбора хватает все подряд на прибрежных свалках. Есть силы и желание познать и испробовать все! Хочется испытать себя во всем! И клочки, обрывки разного мусора кувыркаются в мутной воде незрелой молодости, иногда натыкаясь друг на друга или оседая за ненадобностью на дне.

Войдя в летнюю пору зрелости и здравости, река жизни начинает плодоносить. Подрастают дети, находят приют и питание в родительском доме. Резвятся в теплых водах семьи, словно рыбья молодь. Груженые «баржи и самоходки» повседневных дел и забот плывут по широким просторам. На все хватает сил, средств и желаний.

И очень часто в устоявшихся, теплых и плодоносных водах реки-жизни заводятся микроскопические водоросли гордости, тщеславия, нетерпимости, самоуверенности. Поначалу они почти не видны, но со временем, в благодатных условиях, умножаются, начинают заявлять о себе неприятным запахом. Грязные волны изменившегося не в лучшую сторону характера пачкают все, попадающееся на их пути.

Но вот приближается старость-осень. Река-жизнь постепенно мелеет. Подросшая молодь уходит на глубину, в сторону моря, и все реже появляется в родной стихии, почувствовав простор большой воды. Баржи и самоходки дел и забот вынуждены встать на стоянку. Они лишены возможности работать. Река-жизнь обмелела и ей не по силам уже носить на своей груди такое бремя. А наполняющая некогда теплые воды зелень водорослей осела на дно, смешалась с черным и не менее пахнущим илом. Яркий изумрудный цвет пропал, но способность пачкать и неприятно пахнуть осталась. И река, словно не выдержав такого, всеми видимого позора и унижения, от своей беспомощности спряталась в узком и глубоком русле.

Но, оставшись один на один с собой, в стороне от больших дел и забот, можно использовать оставшееся до холодов время для осмысления всего происшедшего и происходящего. Река обрела такое благо. Вода взамен полноты и плодоношения приобрела чистоту и ясность, получила возможность перед тем, как влиться в далекое море, увидеть и осмыслить свой путь.

Все реки текут. Где-то начинаются с едва заметного родничка, но неизменно впадают в море. Нет пути «в никуда». Есть Море. И Оно ждет. И не просто ждет, но дает возможность до тех пор, пока морозы не сковали ледяным панцирем бегущие струи, привести их в порядок. Отдать Морю только лишь чистоту и ясность пройденного пути.

Река жизниПроза

Река жизни
Проза