Мерл попрощался с Родериком и Корнелией, вскочил на коня и выехал на улицу. Те, кто только что видел его на празднике играющим на лютне, поющим и смеющимся, сильно бы удивились, увидав, какие перемены произошли с лицом воина. Теперь его взгляд был задумчив и направлен в никуда, губы сжаты, а скулы временами искажала нервная судорога. Но на город опустилась темнота, луна ещё не взошла, и редкие прохожие могли рассмотреть только смутные силуэты коня и всадника, направлявшихся к королевскому замку.
Король Лугайд выслушал рассказ Мерла про недавние приключения Кевина, но ничего не стал говорить, а, быстро простившись с Мерлом и присутствующим в замке епископом, удалился в свои покои. Мерл привычно предложил Альбину проводить его до монастыря, и епископ охотно согласился. По дороге Мерл решился задать Альбину давно волновавший его вопрос, хотя и понимал, что после всего услышанного старику сейчас не до него.
— Я хотел узнать у вас, отец мой, как обстоят дела у тех двух саксонских мальчиков, которых вы приняли в монастырь.
— Как и прежде. Бертвальд выздоровел, но и он сам, и его приятель Редвульф продолжают смотреть на всех вокруг волчьими глазами и с посторонними почти не разговаривают. Брат Давид каждый день берёт их с собой в походы за хворостом, так они с ним за всё это время словом не обмолвились.
—Но ведь они даже языка нашего не знают…
— Ты тоже не знал, а как быстро выучил! Тут дело не в языке, а в самих людях. Мне кажется, что мальчишки обозлились на весь белый свет и давно бы сбежали, вот только не знают пока, куда бежать. А убегут — станут лесными разбойниками на нашу голову…
Старик вздохнул. И в его тоне, и в его вздохе Мерл различил лёгкую досаду. Причина её была вполне понятна для воина: Альбин досадовал не на мальчиков, а на себя, поскольку ему не удается достучаться до сердец гордых иноплеменников. Уж слишком паршивые овцы достались доброму пастырю. Но смущать епископа подобными догадками Мерл не стал, а продолжал внимательно выслушивать его жалобы.
— Меня, Элвина и Пелагия они побаиваются, всех остальных братьев и отцов — откровенно презирают. Ну это бы ладно. Плохо то, что сами монахи этих мальчиков не любят. И не только за то, что нрав у них крутой и дикий.
Мерл понимающе кивнул.
— Ясное дело. Ведь они — саксы!
— Ну да. Братья, что прибыли к нам из юго-восточных земель, немало про них рассказали. Да и так все наслышаны про те зверства, что саксы учиняли в Британии...
И епископ снова вздохнул.
Мерл посмотрел на звёзды. Прекрасные, печальные и мудрые, дарящие свой свет смертным людям. Ему вновь показалось, что одна из них спустилась с небес и идёт рядом с ним в облике епископа Альбина. Такое чувство нередко охватывало Мерла в присутствии епископа и ещё одного человека, живущего в их королевстве. Однако хватит, вновь замечтался. И, чтоб отвлечься от нахлынувших эмоций, Мерл задал епископу совершенно ненужный вопрос, ответ на который прекрасно знал заранее.
— Ну и как вы намерены с ними поступить?
— Будут жить в монастыре под моим покровительством и опекой, а я буду молить Бога, чтобы Он смягчил сердца этих несчастных. В обиду я их не дам, лишь бы они кого не обидели.
Так, беседуя, они подошли к монастырскому холму и остановились возле здания, обнесённого мощной каменной стеной. Это был женский монастырь, где жили немногочисленные монахини королевства. Над воротами этого строения возвышался высокий каменный крест с кругом по центру. Недавно взошедшая луна оказалась как раз в середине окружности, и епископу и Мерлу казалось, что крест излучает волшебное сияние. Они помолчали, любуясь неожиданно прекрасным зрелищем, а потом епископ обратился к Мерлу:
— Вернёшься в замок или переночуешь в монастыре?
— В монастыре, пожалуй. Отец, а что, если я займусь воспитанием этих мальчиков?
Епископ удивлённо взглянул на воина.
— Получишь моё согласие и благословение. Но с чего это ты вдруг решился?
— Так будет честно перед Богом. Я ведь тоже не сразу у вас очутился, побывал в плену и унижали меня не раз… Попытка не пытка.
— Согласен. Да вот только…
Епископ не договорил и замолчал. Мерл закончил за него, и в голосе у него звенела смешинка.
— Вот только если у отца Элвина и отца Пелагия ничего не вышло, то куда уж тебе — грубому вояке? Вы это хотели сказать?
— Может, и хотел, но только уже передумал. А тебе, непочтительный юноша, скажу следующее. Не впадай в ложное смирение. Воином ты стал исключительно по своему желанию, а мог бы уже, с твоими познаниями в благородных науках, быть кандидатом на получение епископского сана. И знай, что, если тебе удастся помочь этим мальчикам, я буду молить Бога, чтоб исполнил любые твои, пусть даже самые несбыточные мечты, не были бы они только греховными.
— Это хорошо, если б несбыточные, — как-то задумчиво промолвил Мерл.
Беседуя, они поднялись на холм и вошли в монастырь. Епископ благословил Мерла и отправился к себе, а воин отвёл коня на конюшню, а затем повернул к правому крылу монастыря и вошёл внутрь. Он поднялся по лестнице на второй этаж, в потёмках прошёл по коридору, на ощупь нашел дверь и отворил ее. В той комнате, где он очутился, стоял стол, стул и две кровати. На одной из них спал седой старик. Луна через окошко освещала его благородное морщинистое лицо, и всякий, кто взглянул бы на него, понял, что человек этот прожил долгую жизнь, и нести её бремя ему осталось недолго.
Мерл подошёл к старику и присел возле него на стул, прислушиваясь к спокойному дыханию спящего. Старый охотник Кунгар, приютивший его давным-давно в своём доме, на девятом десятке лет потерял зрение. Супруга его давно умерла, а жить у Лионеля и Деблаэт он наотрез отказался, ссылаясь на то, что детский шум ему будет помехой. Мерлу он признался, что не хочет добавлять молодой семье лишних забот, после чего приёмный сын предложил ему поселиться в монастыре, под присмотром монахов. Тот, ворча и вздыхая, согласился. Он был не единственным стариком, которому монахи оказывали подобную услугу, а полная беспомощность не оставляла ему выбора. Мерл, который до этих пор жил в замке при короле, поставил в комнате у Кунгара вторую кровать и нередко гостил и ночевал у приёмного отца, смягчая старику боль одиночества.
Вот и теперь, перекрестившись и прочитав молитву, он сбросил одежду и лёг на свою кровать. Но сон не приходил, и воин снова и снова думал о Кевине, о его новой семье и об опасном приключении, которое пришлось пережить принцу и его новым друзьям. Но куда больше тревожили королевского советника размышления о том, как ему, Мерлу, подружиться с нелюдимыми саксонскими мальчишками.
Утро вечера мудренее. Мерл, проснувшись и соскочив с кровати, поздоровался с отцом, поговорил с ним за принесённым монахом завтраком, а потом вышел во двор. Там он увидел епископа, приветственно поклонился ему и спросил:
— Ну и где они?
Епископ сразу понял, о ком речь, а потому, улыбнувшись, ответил:
— Завтракают. Сейчас должны пойти за хворостом.
— Вот и славно!
— Ты с ними вместе в лес собрался идти?
— Нет, отец, я иду за Ястребом и Соколом. Пора моим коням порезвиться на выпасе!
Мерл отправился в конюшню, оседлал своего коня, а затем взнуздал двух красавцев-жеребцов. Дружинник короля, один из его главных советников, умелый и любимый солдатами полководец, Мерл мог бы быть очень состоятельным человеком. Однако материальные вещи его особо не привлекали и не привязывали. К примеру, он до сих пор не построил себе собственный дом и, возвращаясь из дальних странствий, проживал в замке или монастыре. Средства свои он тратил, как правило, на добротное оружие и доспехи, но еще и на коневодство, которому уделял все свое свободное время. Ему принадлежали семь замечательных боевых жеребцов, однако обязанности советника постоянно отвлекали воина, и на любимое дело времени оставалось мало. Взращённые им питомцы жили, как и он сам, при замке и при монастыре, и большую часть работы по уходу за ними приходилось поручать посторонним людям.
Любимым его конём был вороной Кречет, а также сыновья Кречета — Ястреб и Сокол. Этих статных, серой масти (в отличие от отца) жеребцов пытались у него выторговать не только состоятельные жители королевства, но даже соседние короли. Однако Мерл не торопился с ними расставаться.
Ведя коней под уздцы, он неспешно спустился с монастырской горы и очутился на поляне, где недавно проходило состязание королевских сыновей в стрельбе из лука. Стреножив молодых и не объезженных толком жеребцов (стреноживать верного Кречета не было никакой необходимости), он подошёл к находившимся на этой же поляне барьерам и проверил, в каком они состоянии. Столбы были в порядке, но ствол молодой берёзки, служивший вместо планки, подгнил, и Мерл заменил его новым, срубив его и очистив от веток ударами меча. Затем он вскочил на Кречета и начал скакать вкруговую по поляне, всё увеличивая и увеличивая скорость.
Конь, разделяющий с хозяином большинство его трудов и забот, был в отличной форме. Но тренировки с преодолением барьера Мерл оставил с прошлой осени и теперь не был целиком и полностью в себе уверен. Поэтому первый барьер установил на расстоянии всего двух локтей от земли. Кречет грациозно справился с задачей, и Мерл переставил барьер на отметку в три локтя. Всё прошло великолепно, но воин решил закрепить успех и ещё несколько раз повторил прыжок.
После получасовых тренировок он заметил вдалеке тех, кого уже давно ждал. Вниз с монастырского холма спускались старик, ослик и двое мальчиков.
Мерл, который за это время успел значительно увеличить высоту барьера, вздохнул и призадумался. Потом решился и вновь поднял планку. Эта высота была максимальной и составляла четыре локтя. Затем он вскочил на коня и поскакал по поляне, занимая достаточную для разгона дистанцию.
Брат Давид, Бертвальд и Редвульф приближались. Теперь они прекрасно могли видеть гарцующего всадника. А посмотреть было на что: верхом на вороном коне, одетый во всё чёрное, да и сам смуглый и черноволосый, Мерл был больше похож не на человека, а на воина-призрака — из тех, что обитают под старинными курганами. В сражениях это нередко приносило ему победу, поскольку одним своим видом он мог вселить страх в сердца врагов и ободрить друзей.
Краем глаза заметив, что ему удалось завладеть вниманием мальчиков, он вздыбил коня, затем нагнулся к его уху и, прошептав: «Ну, Кречет, не подведи!», легонько ударил ногами по бокам. Конь стрелой помчался к барьеру.
Конь и всадник промелькнули по поляне чёрной молнией, а затем взмыли ввысь, и развевающийся за спиной Мерла плащ превратил их на мгновение в немыслимое волшебное существо. Брат Давид был так восхищен увиденным, что забыл обо всём на свете, а когда очнулся, мельком взглянул на своих угрюмых подопечных. И уловил на их лицах новое, ранее не наблюдаемое им выражение. Это было восхищение. Редвульф даже что-то прошептал на своём языке, но Давид различил одно только слово — «Один!»*
Мерл повернул коня и, столь же блестяще преодолев препятствие второй раз, неспешной рысью направился в сторону мальчиков. Те потупили взоры под его взглядом, однако вернуть на лица прежнюю угрюмость ребятам явно не удавалось. А Мерл поприветствовал брата Давида, соскочил с коня и кивком указал Бертвальду на седло, как бы предлагая и спрашивая, сумеет ли он совершить подобное.
Германец сперва явно растерялся. Но затем решился, подошёл к коню и вскочил в седло. Получилось у него это не слишком ловко, но Мерл сразу понял, что раньше мальчику приходилось иметь дело с лошадьми. Он передал юному наезднику уздечку, вновь что-то шепнул Кречету, и конь лёгкой трусцой поскакал по поляне. Мерл обратился к брату Давиду:
— Ничего, если мальчишки побудут со мной до обеда? Или пусть сперва помогут вам с дровами?
— Да какие тут дрова, раз уж такое дело…
Брат Давид, возможно, не слишком хорошо умел высказывать свои мысли, но был человеком очень даже неглупым, поэтому суть затеи королевского дружинника сразу раскусил и в душе горячо одобрил.
— Какие уж тут дрова, — повторил он и добавил:
— Помогай тебе Бог, Мерл!
Старик и ослик скрылись в лесу, а Мерл сосредоточил своё внимание на скачущем по поляне Бертвальде. Управлялся он с конём плоховато, но Кречет был существом покладистым и, уяснив, что всё происходящее необходимо его хозяину, обращался с неопытным всадником крайне бережно. Сакс несколько раз проскакал вокруг поляны, а затем подъехал к барьеру, где его уже ожидали Мерл и Редвульф. Мальчик кивнул на барьер и покачал головой. Мол, такое пока не для меня. Мерл опустил планку до отметки в один локоть, Бертвальд разогнал коня, и Кречет прыгнул.
Это была полная неудача. Кречет старался, как мог, наездник тоже, но закончилось всё тем, что Бертвальд растянулся на траве, разбив себе при этом нос до крови, а конь виновато посмотрел на хозяина, всем своим видом стремясь показать, что он здесь ни при чём.
Мерл хотел помочь мальчику подняться, но тот сам вскочил на ноги. Воин ожидал увидеть у него на лице злость и раздражение, но заметил разве что досаду и горячее желание повторить попытку ещё раз.
Мерл сдержал его прыть. Достал флягу, полил мальчику воды на руки, чтобы тот смыл кровь с лица. Затем усадил его в траву, чтоб отдохнул, и указал на коня Редвульфу.
Рыжий германец был не то что растерян, а даже немного испуган. Этот точно не имел с лошадьми никакого дела, поскольку, попытавшись взобраться в седло, мешком перевалился через коня и грохнулся на землю. Правда, не ушибся, но растерялся окончательно и явно был очень подавлен. Мерл покачал головой (Бертвальд впоследствии клятвенно присягал, что Кречет тоже покачал головой), но ни насмешки, ни осуждения в его глазах не было. Он помог мальчику устроиться в седле, взял Кречета под уздцы и медленным-медленным шагом повёл его по поляне. В этот раз всё прошло благополучно.
Затем, когда Редвульф (на этот раз вполне успешно) покинул седло, Мерл решил преподать первый урок наездничьего искусства. Сел на коня, заложил руки за голову и, держа их в таком положении, ударил Кречета ногами по бокам. Конь поскакал к барьеру, прыгнул и мягко приземлился на траву. Мерл при этом продолжал держать руки за головой, не опуская их. Потом посмотрел на мальчиков: поняли ли урок?
Бертвальд кивнул. Чего уж тут не понять? Руки необходимы всаднику в битве; нужно научиться управлять конём одними ногами.
Тут и начались тренировки как таковые. Мерл зашёл в лес и выкатил на опушку три здоровенные колоды. Затем взял одну из них и зажал между ног. Держать колоду одними ногами очень неудобно, но воин даже не напрягся. Только кивнул германцам: делайте то же самое.
Подобная тренировка была нелёгким делом. Мальчики быстро вспотели, и Редвульф первым выпустил колоду. Бертвальд держался гораздо дольше, хотя лицо у него скривилось, а всё тело дрожало. В конце концов не выдержал и он. Мерл жестами объяснил обоим, что так тренироваться нужно каждый день, и, похоже, они его поняли.
До обеда воин тренировал мальчиков, и всё было бы полностью благополучно, если бы Бертвальд не захотел проехаться на Соколе. Мерл не стал ему запрещать, хотя исход этой попытки предвидел заранее; поэтому проверил, не лежат ли рядом на земле камни и сучья. Молодой жеребец никого, кроме хозяина, не признавал, и Бертвальд вновь очутился на траве. Но в этот раз упал гораздо удачней и воспринял случившееся совершенно спокойно. И Мерл был доволен: научиться падать с коня — тоже важная наука для наездника.
В монастырь они вернулись втроём, ведя коней под уздцы. Мальчики ушли в трапезную, а Мерл встретил отца Элвина и вышел поговорить со старым другом за пределы монастырских стен. Элвин ничего не знал про последние приключения Кевина, поэтому поговорить было о чём, и разговор затянулся.
Они беседовали не меньше часа, когда увидели направляющегося к ним отца Пелагия. На лице римлянина играла добрая улыбка, и Мерл с Элвином сразу догадались, что если такой человек, как Пелагий, улыбается, то явно случилось что-то очень хорошее. Мерла тут же разобрало любопытство, и он спросил у монаха о причине его радости.
— Пришёл сказать тебе спасибо. Нет, слушай, ты их бил, что ли? Ну, признайся, что бил. Вон у старшего как нос расквашен!
Мерл отмахнулся.
— Говори яснее, мой добрый отец, что там такое случилось?
— Да вот, приходит ко мне брат Давид и рассказывает: что-то, мол, с германскими ребятишками не то. Пришли к нему на конюшню, просят о чём-то, чуть ли не кланяются (это учитывая, что за месяц слова ему не сказали), а он в толк не возьмёт, что им надо. Тогда этот старший, черноволосый, махнул рукой, взял лопату и стал чистить у лошадей. Младший ему помогает. Вычистили всю конюшню, вывезли в тачках весь навоз. Наш брат Давид в восторге. Ведь раньше прикажешь им работать — работают, не прикажешь — сидят и хмурятся, как совята. Рассказал мне всё это и закончил, что, цитирую: «Это Мерлу надо спасибо сказать!». Вот я и пришёл тебя поблагодарить.
С тех пор тренировки у Мерла и мальчиков проходили каждый день, и с каждым днём германцы достигали всё больших успехов. И характер у мальчиков тоже стал меняться в лучшую сторону, хотя ни о какой мгновенной перемене не могло быть и речи. Нередко к ним возвращалась былая угрюмость, но всё равно это были уже не прежние Бертвальд и Редвульф, дикие волчата из племени саксов.
* Редвульф вспоминает имя древнегерманского бога Одина — покровителя воинов.
|
