Законничество

Мне кажется, что в нашей церкви недостаточно времени и места уделяют Богу. Проповеди и наставления в основном посвящены кодексу христианской этики, нормам поведения. Нам все время преподносится список каких-то действий: «покайся, верь, молись, общайся, благовествуй», а Господь упоминается только в связи с нашими действиями. Будем молиться – Он ответит, будем что-то делать для Него – пошлет благословение. Но каков Он Сам, каков Его характер, Его атрибуты, Его качества – об этом мы имеем очень смутное представление. Мне думается, это неверно. «Итак, познаем, будем стремиться познать Господа… ибо Я милости хочу, а не жертвы, и Боговедения более, нежели всесожжений (Осия 6:3,6).

***

Трудно говорить о Том, Кого не знаешь.

***

Мне кто-то сказал, что брат Вадим, посещающий нашу церковь , уверовал в тюрьме, что он бывший уголовник. Однажды я подошел к нему и попросил рассказать мне историю его обращения к Богу. Он откликнулся на мою просьбу и поведал о том, как Господь коснулся его грязного, греховного сердца. Он заново переживал то потрясение, когда впервые познакомился с верующими, прочитал Новый Завет. «Придите ко Мне, и Я успокою вас» - такие простые слова Спасителя прозвучали сладкой музыкой для его измученной души.
Порою, на его глаза наворачивались слезы, и я тоже не мог удержаться. После обращения к Богу он почувствовал очень сильное влечение ко греху, стал снова курить. «Человек может избавиться от дурных привычек только в двух случаях, - сказал он мне, - если его отпустит хозяин, или кто-то придет и даст за него выкуп. Самое страшное, это не водка и сигареты. Это цепи влечения, которые сам человек разбить не сможет».
В тот же вечер, брат Вадим усиленно молился, читал Библию… и вдруг пришло такое облегчение, такая благодать и радость, что слезы потекли у него из глаз. «Это Дух Святой посетил мое сердце». После это цепи греха рухнули. Дурные привычки отошли. Второй раз нечто подобное он испытал, когда покаялся в церкви. «Это была такая радость, что я не мог и представить раньше, что она существует!»
Потом начались искушения: «из меня словно полезли черви, разные грехи». Он так же со слезами молился и умолял Господа смиловаться и убрать его нечистоту, простить вспышки гнева. «Мне на ум пришел пример, как очищают золото. Когда его плавят на огне, вся нечистота, все примеси всплывают на поверхность, и ее убирают, пока в золоте, как в зеркале, не отразиться лик того, кто это делает. Господь делает с нами тоже самое, пока Его образ не отразиться в нас». Вадим вспоминал, как однажды его тронуло то, что он увидел в зоне, где людям рассказывали о Христе: малолетние преступники, остриженные, с уголовными лицами, угнетающие и «съедающие» друг друга. А Христос их всех так возлюбил, что отдал за них жизнь… Он ощутил вдруг такую глубокую скорбь, так сильно защемило, заныло его сердце, что, выйдя оттуда он расплакался навзрыд, полчаса, как не плакал никогда. Раньше, до покаяния, ни слезы, ни сердечная боль не беспокоили его, он мог ограбить, избить человека без зазрения совести, с абсолютной легкостью.
Но Господь дал ему вместо сердца каменного, сердце плотяное.
После разговора мы кратко помолились, и я услышал слова: «Господь, благодарю, что ты послал этого брата мне, когда стало так тяжело». Насколько я знаю, ему трудно уживаться с нашими братьями, у него постоянные разногласия с ними. «Братья проповедники все говорят нам: «должен, должен», как будто они не познали силу благодати, не пережили ее на собственном опыте», - заметил он однажды. В другой раз он сказал: «Они приносят Господу чуждый огонь».
От этого мне делается не по себе.
***
Наблюдая за жизнью таких людей, как Вадим, Дима и за своей собственной, я прихожу к выводу, что печальная судьба у тех, кто пришел в церковь с мира. Им благовествовали о любви Божьей, на которую откликнулось их сердце и хочет чувствовать ее еще больше; им говорили о величии Бога, которое они хотят познавать еще больше; им проповедовали о мудрости Божией, которую они хотят приобретать еще больше и ею справляться с жизненными невзгодами. Но приходя в Дом Молитвы, они начинают там чувствовать себя неуютно. Они чувствуют, что их хотят втиснуть в какое-то прокрустово ложе , в какие-то рамки, навязать им какой-то стандарт в поведении и одежде. Все меньше они слышат о Самом Господе, Его любви, мудрости и величии, которые возбудили в них ответное чувство, откликнувшись на которые они и пришли в церковь, чтобы познавать Его еще больше, чтобы возрастать в этом еще выше. Все больше слышат они о своих обязанностях, о своем долге, о том, что они должны и не должны делать. Вместо Господа, величие и любовь которого умилила, восхитила и повергла их на колени перед Ним, они встречают пресловутый список, чего можно, а чего нельзя, список требований и повелений. Фарисеи наизусть знали Тору, все заповеди Божьи и ревностно их исполняли, но Христос сказал, что они оставили «важнейшее в законе», что они «ни гласа Его (Бога) никогда не слышали, ни лица Его не видели» (Иоан. 5:37), т.е. не имели с Ним личных отношений, как Иов, Давид и Даниил, не знали Его лично. «Ибо Я более хочу Боговедения, нежели ваши жертвы и курения» - еще тогда говорил им Господь (Осия 6:6).

***

Пример фарисеев учит одной парадоксальной истине: можно великолепно знать закон Божий, все заповеди Его, исполнять их, призывать других к соблюдению их, но при этом совсем не знать Бога.
***
Как-то посетил наш Дом Молитвы. Один пожилой брат проповедовал на стихи из Псалма: «Почтите Сына, дабы гнев Его не разгорелся на вас». «Мы должны всегда почитать нашего Господа Иисуса Христа, - говорил он, - славить, благодарить Его за все милости. А может быть у нас нет времени, чтобы читать Слово Божие и молиться? Мы должны всегда это делать», - говорил он дальше в том духе.
Когда я слушал его, то испытывал неприятные чувства. Моя душа отторгала эти слова, она противилась тому, что ей пытались навязать. Я пытался объяснить для себя эти чувства. Почему мне так нехорошо, так не по себе, когда я слышу эти слова? Почему в душе рождается так много протеста, возмущения и отторжения? Ведь он вроде правильно все говорит. Иисус за нас пострадал, мы должны быть благодарны, не забывать Его милостей. Почему же мне так неприятно это слушать?
Позднее, когда я размышлял об этом, мне припомнился один случай, как один человек проявил ко мне интерес, стал спрашивать меня, о чем я думаю, как идут мои дела, словом, в нем я увидел искреннее желание мне помочь. В душе моей вспыхнуло какое-то умиление и радость, какое-то ответное чувство. Было ли это благодарность или любовь – не в том дело. Дело в том, что после этого я захотел другим делать добро, делать что-то хорошее, приятное, захотел увидеть их радостными и довольными, захотелось помочь кому-то другому, нуждающемуся в моей помощи.
Вот это настоящая благодарность. Ее не объяснишь, не разложишь по полочкам, не впишешь в математическую формулу. Наоборот, если попробуешь, это убьет всю твою благодарность, погасит в зародыше весь настрой на дела признательности и благодарности. Все это неподвластно строгому объяснению, четкому руководству. Это еще тайна. Наша душа – вещь весь сложная, хрупкая и тонкая. Если бить по ней медвежьей лапой, но навряд ли прекрасные и чудные звуки могут выпеться из нее . Все эти приказы, все эти «вы должны», «вы обязаны», сделанные вдобавок резким, категоричным тоном, наоборот, в корне убивают всю благодарность, все тончайшие, прекрасные чувства, которые потом могли бы материализоваться в прекрасные дела милосердия и любви к людям, дела признательности Богу, как то было со мной. Когда я увидел проявление любви ко мне, внимание и заботу, в моей душе родилось побуждение делать добрые дела. Но родилось оно само, без посторонней помощи. Наоборот, если бы тот человек сам бы сказал, ну вот видишь, я к тебе очень хорошо отнесся, теперь ты должен и к другим людям хорошо относиться – если бы он так сказал, то в корне убил тот нежный росток благодарности, ответной любви, который стал пробиваться и расти в моей душе. НО ведь то же говорил проповедник. Перечисляя дела Христа для нас, он призывал нас быть благодарными Ему и творить дела признательности за Его подвиг, да еще упрекал за то, что, может быть, кто-то этого не делает. Иными словами, побуждение творить добрые дела, которое родилось само во мне когда-то, как ответное чувство, хотели теперь вызвать извне, давлениями и призывами. А душа инстинктивно, даже несознательно, сопротивляется всякому давлению извне, она слушается только того призыва, который сам рождается в ней. Конечно, можно послушаться какой-то команды извне, но это будет лишь внешнее, механическое действие, послушание робота. А Богу такое действие навряд ли угодно: «Сии люди устами учтут Меня, сердце же их далеко отстоит от Меня», - как-то заметил Христос (Матф. 15:8). Если Богу неугодно почитание лишь устами, а не сердцем, то я сомневаюсь, что и действие, не прошедшее через сердце, не ставшее внутренним импульсом, а навязанное извне, так же будет угодным Ему. Павел писал коринфянам, чтобы они уделяли по расположению сердца, а не по «принуждению с огорчением», ибо «доброхотно дающего любит Бог» (2 Кор 9:7) Филимону он писал, чтобы его добрые дела были «не вынуждены, а добровольны» (Фил. 14). Господь, обличая одну церковь в Откровении, перечисляет ее дела, однако ставит в упрек, то та оставила первую любовь. Тот же апостол Павел, упоминая великие дела веры, говорит, что они – ничто, если у творившего их не было любви.
Так что дело вовсе не во внешнем, механическом послушании робота, послушании букве закона, чем и занимались всю жизнь фарисеи и за что получили упрек от Господа, которому они хотели угодить своими делами. Они делали как раз того, что Ему неугодно. Богу важно наше сердце, важен отклик, не навязанный извне, но родившийся в сердце на Его любовь и заботу.
Так зачем же тогда проповедники и их проповеди? Ведь для чего-то их ставит Господь в церкви Своей? Мне кажется, роль проповедника очень сложна и не каждый христианин может ее взять. Он имеет дело с душами людей, а душа – дело тонкое. Он должен уметь вызвать в душе это побуждение, начертать перед ними такую картину, которая бы побудила их к самостоятельному размышлению, и потом к действию. Апостол Павел писал галатам, что после его проповеди перед их глазами «был начертан как бы Христос распятый» (Гал. 3:1). Но проповедник должен знать меру. Его призывы не должны превратиться в давление на сердца слушателей. Он должен беречься, чтобы не хватить через край, иначе будет обратный эффект. То есть это должен быть человек мудрый, опытный, знающий, как можно и как нельзя обращаться с душами слушателей.
Вряд ли кто доверит свое тело малограмотному, малоопытному хирургу троечнику. Чтобы лечить тело, нужен человек, изучивший его строение, знающий свое дело в совершенстве, как свои пять пальцев. А чтобы лечить душу человеческую, нужно быть еще более подкованным, еще более знающим ее особенности и закоулки. Однако в наших церквях достаточно покреститься и быть мужеского пола, чтобы получить право на кафедру. Поскольку кафедра попала целиком в руки людей малограмотных, необразованных, не имеющих порой никакого понятия о психологии, о странностях человеческой души, то и получается то, что мы имеем: массовый уход из церкви, охлаждение в любви, в служении, отсутствие единства среди верующих. Леденящий ветер законничества свободно гуляет по церквям и гасит наш пыл, нашу любовь. Когда христианская жизнь, все ее многочисленные и разнообразнейшие проявления, все ее бесчисленные грани и оттенки становятся предметом навязывания, предметом заставления, принуждения и давления, когда все идет не от сердца, то она гаснет, остывает и может погибнуть, как нежное растение, которому нужен не столько мороз, холод и ветер, сколько тепло, солнце и вода. В наших же церквях в основном чувствуется этот холод невнимания, нелюбви друг ко другу, порою обдувает пронизывающий, леденящий ветер законнических проповедей, где совсем не осталось тепла сострадания и любви. Что же мы удивляемся после этого, что росток нашей веры сохнет, вянет и никак не хочет расти? И никакие призывы и заклинания не помогут, как гибнущему растению не помогут ветра и холода нашей черствости и равнодушия друг к другу.
***

Как-то пришел в Дом Молитвы пораньше, перед новым годом, так как вся процедура по приготовлению пищи была возложена на братьев. Мы почистили лук, картошку, потом крошили огурцы. Время пролетело быстро в общении, шутках и серьезных разговорах на духовные темы.
Потом было предновогоднее собрание. Интуиция, редко подводившая меня, подсказывала, что на этом собрании случится что-то неприятное. Мне не хотелось там присутствовать, но выхода не было, нас торопили, нужно было идти.
Опять то же тягостное впечатление, то же недовольство и возмущение духа. После радостного общения с братьями, купания в атмосфере теплоты, открытости и сердечной дружбы, меня словно окунули в ледяную воду. Опять зазвучали угрозы, грозные предостережения. Некоторые проповеди напоминали список: чего нельзя делать, а что можно:

Должен, обязан, попробуй только не: убью, если будешь:
а) молиться б) читать Библию в) бояться Богаи т.д и т.п. Нельзя, ни в коем случае: а) смотреть телевизор б) краситься в) выходить замуж за неверующегои т.д и т.п.

Причем у одного проповедника был резкий, неприятный голос. И этим голосом он еще что-то категорично запрещал, долбил Библией по головам. Мне было тяжко, хотелось убежать и заткнуть уши.
Не таким открылся мне Господь. Столько милости, столько света, любви, поддержки… Но куда деть эту жестокость, черствость, неумолимость, к какому краю их приткнуть?

***

Как вы себя почувствуете рядом с человеком, который хоть и делает какие-то добрые дела для вас, но делает это не из-за любви к вам, не из желания, не из жизни Христовой, которая пульсирует в нем и переливается через край, а делает это вынуждено, насильственно, недобровольно, только потому что его вынудили и обличили в церкви проповедники? Я думаю, такие дела не нужны ни людям, ни Богу.

***

В то время я работал в Новосибирской Библейской Школе. Переводчиком. Ехал домой в автобусе. Как-то глубоко задумался обо всем, о жизни, о Христе…
В последнее время стал замечать за собою нежелание помогать людям. В частности - переводить во внелекционное время. После занятий подходят братья к американцам и просят перевести. Завязывается продолжительная дискуссия, которая мне лично неинтересна и нелюбопытна. И мне приходится сжимать себя в кулак, чтобы не уйти. Служение совершается на одном усилии воли, держится на одном долге, но терпение скоро истощается…
Почему я поступаю так неправильно, так ужасно? Почему пытаюсь всячески уйти от выполнения своих обязанностей, да и просто от братской помощи? Ведь во мне должен жить Христос и действовать могущественно! Почему же нет силы Его, чтобы совершать служение, но все совершается плотью, которая смертельно устала от бесконечных просьб перевести? Может быть, Христос не на троне, а стоит и стучит у двери, а я отодвинул Его в сторону, решил все преодолеть своим усилием и теперь изнемогаю? Может быть, я, не сознавая сам того, ушел от Христа, потому и не чувствую духовной жизни, а одну лишь мертвость? Почему делаю что-то хорошее, но не с радостью, не с охотой, вынуждено, натянуто, насильственно, выдавливая из себя последние соки?
«Пребудьте во Мне, и Я в вас…», - вдруг вспомнились Его слова. Да, именно, Христос остался в стороне. Вместо Христа – набор правил, а пребывания в Нем нет, питания Им нет. «Буква убивает, а дух животворит…», - опять всплыл в памяти другой стих. И тут вдруг слезы выступили на глаза. Вместо христианства, живых отношений с живым Христом – чопорность, святошество, аскетизм, сухость, закон, фарисейство. Да, я был подобен старшему сыну из притчи о блудном сыне – служащему Отцу, но не знавшему, что все, принадлежащее Отцу – есть и его. Я остался без Христа, без чудной жизни Его внутри меня, без того желанного источника, родника воды живой и небесного хлеба, без Него… Как страшно, как пусто стало без Тебя, вернись, вернись обратно, помоги мне не препятствовать Тебе любить братьев через меня и помогать им. Я – всего лишь сосуд, возомнивший себя чем-то значительным, но забывший, что сосуд – это ничто без драгоценного содержимого. Прости, что сместил Тебя с престола, вернись и не покидай его.
Вот так я молился и плакал. Я ведь тоже становлюсь одним из тех педантичных, чопорных проповедников, которые вместо Христа – живой воды дают людям список правил и постановлений – мертвечину, суррогат. А нужно научить других питаться Христом, наслаждаться общением с Ним, и тогда душа человеческая естественно будет стремиться делать добро.
«Ибо от избытка сердца говорят уста», - опять зазвенело в моей душе Слово Его . Уста говорят о Христе, руки делают что-то для Него только от «избытка сердца». Не потому, что есть инструкция, приказ или повеление, а потому что сердце преисполнено Христом, очаровано Им, Его завораживающей милостью, Его ошеломляющей любовью, дух захватывающей нежностью. А если просто призывать людей что-то ДЕЛАТЬ, да и ссылаться на Библию, то это значит просто предлагать им смерть – служить «смертоносным буквам» , но не Христу и Его заповедям, написанным на «скрижалях нашего сердца» . Как служить Христу БЕЗ Христа? Налагать на себя «бремена неудобоносимые» ? Получится тоже, что и со мной. Отрываешь взгляд от Христа и смотришь на свои обязанности, долг, то гибнешь, физически изнашиваешься и духовно ослабеваешь.
«Если любите Меня, соблюдете Слово Мое» . А без любви, если душа не пылает подобно жертвеннику, как можно соблюдать Его слово? Чисто формально, внешне, по-фарисейски, чувствуя при этом либо неудовлетворенность, либо гордость. Но пылать наша душа начинает при соприкосновении с Ним, при опыте Богопознания. Не в том ли укорял Господь Израиль, что хочет Боговеденья больше, чем всесожжений, что оставили важнейшее в законе. Богу нужно наше сердце, а потом, если его состояние правильное, следуют дела, а не наоборот! Одни дела, когда в сердце пусто, когда в нем Нет Христа, - никому, тем более Ему не нужны.
***

Один проповедник говорил о любви. Он много проповедовал о том, какой она должна быть – горящей, кипящей нелицеприятной и т.д. И порою слышались упреки, что у нас ее нет. Лишь вскользь, между делом, он упомянул о том, что такая любовь дается свыше, приходит от Бога. Но одного мимолетного упоминания об этом мало. Почти вся проповедь выражала ту мысль, что мы должны сами из себя творить эту любовь, сами из себя выжимать ее, быть генераторами ее. Но это страшно отдает служением смертоносным буквам, тлетворным запахом законничества. На человека спихивают это бремя, одевают ему на шею, как хомут, очередной долг. Я же думаю, что сущностью любой проповеди должно быть раскрытие того, как подключиться к источнику Божественной любви, как научиться наполнять свой сосуд ею у Бога, что она естественно изливалась на других, «дабы доброе твое было не вынуждено, а добровольно». И вообще, не для того ли оставлены Божественные заповеди, чтобы мы самих себя исследовали и испытывали, в вере ли мы, и Христос ли в нас, как пишет Павел. (2 Кор 13:5). Например, я вижу заповедь, которая гласит: «любите». Это не значит, что я должен мчаться и оказывать любовь тотчас, но проверить свое сердце, любит ли оно, изливает ли оно Божью любовь. Если да, то слава Богу! Если нет, то беги ко Христу! Что-то недолжное произошло с тобой, значит, ты не пребываешь в Нем. Проси, чтобы исполнил тебя, чтобы любовь полилась из тебя. Ведь эта заповедь должна быть записана у тебя в сердце! (Евр. 8:10).
Какая другая может стоять перед проповедником задача, если не указать слушателям, как, действительно, пребывать во Христе, черпать силы у Него, питаться соками той лозы, к которой мы привиты? (Ин. 15)? Как питаться «хлебом, сшедшим с небес»? (Иоан. 6:51), как пить ту воду живую, после которой не будешь жаждать и алкать? (Иоан 6:35) Как достичь того, чтобы уста говорили, а руки делали «от избытка сердца»? Чтобы служение совершалось Его силою, «действующей могущественно» в нас, а не нашей, плотской?
Вообще, если приходить в церковь с такими запросами, желая услышать ответы на такие вопросы, то можно очень сильно разочароваться. Призывы посвятить себя Богу без остатка, делать что-то еще, любить и т.д. сначала приводят в недоумение, а потом сгущают в душе тьму разочарования, после чего так и хочется говорить: ах, не то, все не то. Может быть, для человека горячего, христианина еще с пылу с жару, они, эти призывы, эти бросаемые в толпу лозунги, представляют интерес или являются боевым кличем. Но для меня, уже вкусившего всю сладость законнической жизни, все это не только не представляет интереса, но и прямо угнетает. Я вижу в них призывы как НЕ надо делать.
***

Тесно и неудобно становится тому, что растет и зреет во мне. Рамки церковного учения, которое практикует наша церковь, уже начинают давить и врезаться в душу. Начинаю прощупывать нить величайшей трагедии, в которой оказалась наша церковь. Теперь, с позиции моего обновленного взгляда на христианскую жизнь, все старое, с чем я мирно уживался раньше, теперь страшно режет слух. Заметил несколько раз принуждение, когда против воли человека его склоняют что-то делать. Потом – в проповедях – нажимы, запреты, угрозы. Один брат особо усердствовал, давая увещевания насчет одежды, приводя стихи из Ветхого Завета. Пришлось подходить и показывать 7 главу Римлянам, где говорится, что мы умерли для закона, потому и освободились от него. Зачем нас опять «оживлять», чтобы подвести под его осуждение?
Законничество, мертвящее законничество кругом меня, нажим и заставление вести благочестивый образ жизни, служить Богу, делать добрые дела.
Складывается такое впечатление: у христианина должен быть внутри мощный мотор, жизнь Христа, который бы и влек его к выполнению заповедей, слова Божьего, а поскольку он почему-то не работает и заповеди, долженствующие быть записанными на скрижалях его сердца, почему-то стерлись, на человека извне начинают надавливать, раз нет внутреннего магнита, притягивающего к благочестивой, святой жизни. Когда человек не идет сам, его тянут за руку. Вот отсюда и духовная мертвость и засушливость, ибо Божье дело хотят заставить делаться человеческими силами, взывая к человеческой воле и ответственности и даже играя на страхе: вот предстанете перед Богом и будете отвечать, у, грешники! Опять не то, все не то! Где же пребывание во Христе? Где тогда Сам Христос, сказавший, что без Него мы ничего не сможем? Человека ставят лицом к лицу с законом, долгом выполнять его, а Христос остается где-то на заднем плане, забытый и ненужный, единственная роль которого состоит в спускании к нам с неба бесчисленных заповедей и постановлении.
Но это же кошмар! Настоящий процесс истинной христианской жизни другой: пребывая во Христе и черпая источники из Него, человек естественно, без принуждения потянется к выполнению воли Божьей. И все это он будет делать из любви, из благодарности, из признательности, но никак не по долгу. Следовательно, задача проповедников не в том, чтобы приказывать людям что-то делать, а чтобы оживлять в людях любовь к Богу, которая естественным ходом расположит их сердца к угождению Ему и соблюдению Его Слова. «Если любите Меня, соблюдете Мое Слово». Без любви величайшие подвиги в христианстве – ничто, по слову Павла.
Я вспоминаю разговор бывших заключенных, ныне братьев во Христе, обновленных, переплавленных Его благодатью в новых людей, свидетелем которого я стал по чистой случайности. В их словах чувствовалась огромная любовь к Иисусу, восхищение Им, радость о Нем. Сделанное Им для них, совершенное преображение и обновление было таким реальным и ощутимым в их жизни, что у них не хватало слов благодарности. Живой Христос, реально, активно действующий в их жизни – вот каким был предмет их беседы. Такое сердце, преисполненное Христом, подумалось мне, не будет иметь необходимость в принуждении к благочестию, но само, естественно, как льются реки через край, будет «источником воды живой». Основная задача христианина – это привести себя к такому состоянию – любованию и восхищению Иисусом, которое рождается от близкого, сокровенного общения с Ним.
Однако вместо живого, воскресшего Христа, полного милосердия и кротости, изобилующего милостью и благостью, нам подсовывают закон и дела, букву, которая убивает. Отсюда и идет нежелание жить христианской жизнью. С этим и борются наши проповедники и молодежные руководители, однако они борются тем средством, которое и является источником беды – законом. Получается порочный круг.

***

До (ныне действующего) пастора нашей церкви дошли слухи о моем «либерализме». Поэтому он захотел со мной поговорить. «Я слышал, ты против закона и выступаешь за благодать, - начал он беседу, - а я – за закон. Иначе наступает анархия. Одна благодать расхолаживает, люди начинают жить по принципу: что хочу, то ворочу. Нет четких инструкций, указаний, нет и исполнения. Людям дали свободу, а они не спешат делать дело Божие, что тогда? Я тоже много проповедовал о любви, благодати и свободе, а после, увидев, как верующие безответственно относятся к служению, к посещению церкви, мне хочется проповедовать закон, мне хочется без конца напоминать им, что их обязанностью является слушаться Бога, а не жить, как вздумается ».
В чем-то его можно понять. Он тоже ищет пути и способы, как изменить людей к лучшему, как возгреть в христианах дух служения, и ему показалось, что «либерализм», что всякие разглагольствования о любви и благодати на практике, в реальной жизни не работают. Поэтому нужно несколько ожесточить призывы, подмешать к ним законничества, долга, усилить в человеке ответственность за совершаемое им христианское хождение. Тут появляюсь я и начинаю в корне рушить его деятельность, мешать своими речами о недопустимости закона.
Тогда я мало что мог ответить. Сказал только, что есть сфера, куда мы не имеем право залазить, область, где человек принимает лично решения между им и Богом, где мы можем только посоветовать, указать, но ни в коем случае не давить и не приказывать. Бог уважает свободу человека, ведь не создал же Он нас роботами, с вложенной в нас программой добрых дел, поклонением и служением Ему, значит, Ему нужен наш выбор, наше решение, мотивированное Его любовью. Конечно, жизнь благодати не означает вседозволенность. Всякая свобода несет в себе идею ответственности за распоряжение этой свободой. Но ответственность эта должна быть прочувствована, выстрадана, а не навязана сверху.
Что сказал бы я теперь? Ответил бы словами Петра: «Возрастайте в благодати и познании Господа нашего и Спасителя Иисуса». (2 Пет. 3:17) Вот и весь ответ. В нем – все

***
Письмо Другу
Приветствую тебя, дорогой брат, Марк. Спасибо за твое ободрение. Ты действительно понимаешь, что подобные проблемы являются настоящим бременем для одного и готов подставить свое плечо.
Я много размышлял о той ситуации, в которой оказался. Знаешь, я ведь стал христианином еще до то того, как начал посещать церковь. У меня сложились определенные представления о христианстве еще до церкви. Но когда я пришел в церковь, то увидел другой образ христианина. Раньше я думал, что когда человек становится ближе к Богу, то он начинает преображаться в тот же образ. В Библии есть некоторые отрывки, которые, кажется, об этом и говорят. Например, 2 Коринфянам 3:18: «Мы же все открытым лицем, как в зеркале, взирая на славу Господню, преображаемся в тот же образ от славы в славу, как от Господня Духа». Чем больше мы взираем на Господа, тем более похожими мы становимся на Него. Поэтому, как мне думалось, главное внимание должно быть сконцентрировано на Боге. Потому что в таком случае человек и начинает изменяться, преображаются и его ум и душа. После этого начинает меняться образ его поведения, мышления, да и весь образ его жизни. Поэтому мне казалось, что основная задача проповедника и пастора – говорить людям о Боге, о Его качествах, о Его атрибутах, нравственных и не нравственных (под не нравственными я имею в виду всезнание, всемогущество, вездесущность и т.д.) Созерцание Господа, считал я, - это прямой путь к изменению поведения человека, изменению образа его жизни и мышления. После такое благодатной перемены человек сам возжелает делать другим добро, служить Господу, любить ближнего и т.д. Библия, на мой взгляд, опять-таки подтверждает эту мысль: Филимону 1:14 «чтобы доброе дело твое было не вынужденно, а добровольно». 2 Коринфянам 9:7 «Каждый уделяй по расположению сердца, не с огорчением и не с принуждением; ибо доброхотно дающего любит Бог». Поэтому, думал я, духовная жизнь – естественна в своих проявлениях. Это не то, что насильно навязывается человеку и под принуждением удерживается в нем, нет, духовная жизнь – это естественное проявление измененной и преображенной сущности человека. «Кто во Христе, тот новое творение; древнее прошло, теперь все новое» (2 Коринфянам 5:17)
Но когда я пришел в церковь, то увидел иной подход к освящению. Наши проповедники очень много времени проводили, разъясняя наши обязанности, подробно останавливались на том, что нам, как верующим в Бога, подобает делать. Я понял, к чему они нас склоняли: человеку нужно прикладывать усилие, напрягаться, выбиваться из сил, чтобы хоть как-то подтянуться к высоким требованиям Божьим. Духовная жизнь, как они представляли ее нам, уже не была свободным и непринуждаемым выражением новой природы, вместо этого она выглядела как сознательные усилия, попытки достичь Божьих мерок праведности.
То же можно сказать и о неблаговидных поступках и грехах. Я думал, что после того, как христианин понимает, какую беду, горе и боль приносит грех, он оставит его. Но опять-таки, оставит естественно, не под принуждением, а с помощью Божьей. Грехи должны отвалиться от человека, как засохшая глина. Однако от проповедников я услышал, что человек опять-таки должен применять сознательные усилия, чтобы избегать различных грехов.
Постепенно я начал замечать, что у меня совсем другой образ Бога, чем у руководства нашей церкви. Для них, самым важным были и остаются дела, святая жизнь, усилия, направленные на ее достижение. Для меня этим главным элементом христианства были личные отношения со Христом, было возрастать в познании Его. Конечно, я не могу отрицать некоторую роль личных усилий и стремлений человека в христианской жизни, поскольку Библия содержит множество повелений и указаний на этот счет. Но важно не забывать, что мы не одиноки в праведных потугах, Бог не возложил на нас одних такую обязанность. Важно помнить, что «мы- соработники у Бога» (1 Коринфянам 3:9). Библия так же много говорит о том, как Бог ценит взаимоотношения с нами. В послании к Римлянам Павел на протяжении 11 – ти глав объясняет, в каком состоянии мы находились до принятия Христа и как Бог примирил нас с Собой, что Он сделал для нас и кем мы теперь являемся для Него. Только после этого он дает определенные наставления, основанные на нашем новом статусе. Нечто подобное наблюдается в послании к Ефесянам. Три главы Павел отводит на объяснение нашего нового положения перед Богом, нашего призвания в Нем. Четвертую главу он начинает так: «умоляю вас поступать достойно звания, в которое вы призваны». Но не наоборот. Мне кажется, в нашей церкви порядок немного смещен. То, что должно бы стоять сзади, как последствие, как результат, (я имею в виду дела и святую жизнь) идет на первое место. То, что должно бы стоять на первом месте и питать эту святую жизнь (наш статус, наше положение во Христе, наши отношения с Богом) стоят на… Кстати сказать, первого как будто и нет. Почти всегда, приходя в церковь, я слышу одно и то же, чего я должен, а чего не должен делать. Иногда крамольная мысль приходит ко мне в голову: может быть, наши проповедники никогда и не встречали Бога, никогда не пережили эту волнующую, личную встречу с Ним? Ведь все, что им известно, так это то, что мы должны жить по Его воле, служить Ему, даже не зная Его. Мне страшно от этой мысли.
Бог в их проповедях – довольно-таки деспотичная личность, которая принуждает людей работать на Себя. Мы только и слышим о Его воле, о Его извечном желании, чтобы мы чего-нибудь для Него поделали. Но такой Бог вовсе не заинтересован в нас самих, в том, чтобы строить с нами какие-то отношения.
Недавно я размышлял над притчей о блудном сыне. Не знаю, согласишься ли ты с моим пониманием ее, но я все же поделюсь с тобой им. Когда блудный сын пришел к отцу, он первым делом хотел сказать: «отче! я согрешил против неба и пред тобою и уже недостоин называться сыном твоим; прими меня в число наемников твоих». (Луки 15:19) Сын был очень низкого о себе мнения и посчитал себя недостойным восстановления сыновства, он был готов стать слугою отца. Он отец даже не дал ему окончить заготовленную фразу, так как он желал иметь не еще одного слугу, а сына. В нашей церкви ситуация с точностью наоборот: я хочу быть сыном Бога, а меня хотят сделать Его слугой.
Теперь ты можешь немного увидеть мое положение в церкви. Что-то нужно менять, или церковь или убеждения.
Прости, Марк, что я трачу твое драгоценное время на мои длинные письма, но подобные мысли без конца наполняют мой разум и очень актуальны для меня.
В твоем письме ты спрашивал меня о «зрелых» членах церкви. Все дело в том, что почти все «зрелые» христиане покинули нашу церковь. Я имею в виду тех, с кем я мог искренне поговорить о духовной жизни, о борьбе, победах и поражениях, о новых переживаниях, кто мог меня выслушать, понять, поделиться своим собственных духовным опытом и дать добрый совет. Большинство их из них разъехались по другим городам, некоторые – ушли в другие церкви. До этого посещение церкви было радостным и захватывающим для меня: мы много общались, молились, изучали Слово. После таких встреч я получал большое ободрение для продолжения духовной жизни, слышал свежие рассуждения, заряжался силой и вдохновлялся. Я чувствовал, что меня любят и обо мне заботятся. Но когда почти все они разъехались, после посещений церкви я стал чувствовать пустоту. Если раньше я уходил наполненный радостью, вдохновленный, получивший заряд силы от общения, от новых откровений из Слова, то теперь после «разгромных» проповедей, после того, как Бога опять представили с кафедры как некоего тирана, постоянно от нас чего-то требующего, я чувствую огорчение, разочарование. Хочется кричать: все не то, все не так, как вы говорите! Мой опыт богопознания совершенно не совпадает с тем, что я слышу с кафедры. Поэтому, как ты сам видишь, я теперь не стремлюсь туда. Какая горькая ирония! То, что раньше так восхищало и радовало, что таило в себе прелесть открытия чего-то нового, свежего, оригинального, что сулило тепло от искреннего, сокровенного общения, от дружеских отношений и простой любви, в которой каждый из нас так нуждается, теперь превратилось во что-то ужасно скучное, во что-то ненавистное и постылое, что вызывает горечь и душевную боль.
Искренне твой, Денис

ЗаконничествоКрик души

Законничество

Законничество
Крик души