55.Моя жизнь. Часть 25. Не очень легкий путь к Богу.

55.МОЯ ЖИЗНЬ. ЧАСТЬ 25. НЕ ОЧЕНЬ ЛЕГКИЙ ПУТЬ К БОГУ.

1991 год… Почему же я назвала его первым началом? ПЕРВЫМ началом разговора с Богом? Длинного, непрерывного, изо дня в день, каждую минуту… более двадцати лет… Видимо потому, что была потрясена столь ярким, однозначным, чрезвычайно истинным и привлекательным проявлением Бога в себе, Верховной Божественной Личности… - в себе… Это было еще без внутреннего диалога, конкретных слов, но на уровне высочайшего, очень глубокого понимания абсолютно всего, что хотел мне сказать Бог.

Оказывается, общение с Богом может благополучно миновать слова и точно входить в человека на уровне чувств, ума, понимания, какого-то внутреннего состояния такой силы, что всей своей сущностью, своим духом сосредотачиваешься на Всевышнем в себе, и все остальное, присутствуя вне тебя, тускнеет, ибо уже перестает существовать само по себе, но неотъемлемо от Бога, в Боге видится и понимается только через Бога и Божью Волю. При этом человек вполне адекватно принимает окружающий мир вне себя и изумляется тому миру, который открылся в нем однажды, и возликовал…

Такой уровень преданные называют самадхи, высочайшим, трансом, высокой ступенью преданных, духовных учителей, служащих Богу великими аскезами, многолетними изучениями Вед, добродетелью, поклонением и служением в храме, жертвоприношениями, посвящением жизни Богу, отрешенным образом жизни, исполнением религиозных принципов, отречением от плодов любой своей деятельности...

Мой же путь к Богу, осознанный, реальный, был недавний, неожиданным, который во мне отозвался мгновенно и радостно, как-будто в себе я узнала Бога, как Высочайшего моего, наиближайшего Покровителя, увидела Его в себе, изумилась такой возможности, потрясенная, осознала, что Бог так связан с каждым, что это бесценный дар, о котором почти никто в себе не знает, так постигала, так мыслила, так входила в великое чувство Божественного присутствия во мне, в нем, в каждом, в материальном мире… Хотя… недоумение сопутствовало и говорило: «Почему Бог избрал меня? В чем причина? Не вижу, не чувствую, не понимаю…».

Всей своей сутью я устремилась к этому Свету, как единственному своему смыслу, направляя себя на Бога, минуя все традиции, с настырностью неискушенного новичка, не отягощенного совершенными духовными знаниями, но ведомого бепричинной самоуверенностью, не пытаясь, однако, никого сюда вовлечь, ни с кем поделиться, но поражаясь тому, что все это автоматически благосклонно и неотвратимо Бог взял на Себя относительно других членов моей семьи, о чем еще будет написано… но прежде всего взялся за меня, преображая мои планы, бытие, саму жизнь, выстраивая во мне две религии. Одну – абсолютно личную, уникальную связь с Богом, сокрытую, тайную, радостную, неопровержимую и другую - выход к преданным, религиозные принципы, постулаты, ритуалы, дабы здесь наполнять меня из уст и знаний других, практикой и сутью Вед, где нутро мое и тело трудились немало, однако этим почему-то немного тяготясь, более желая и предпочитая внутреннюю связь с Богом, этим наслаждаясь и питаясь, и пытаясь умом принять то, что казалось излишним или в тягость.

Выход на Бога в себе хотел этим и ограничиться. Но здесь была и безысходность. Но этого было крайне мало. И Богу предстояло вести меня по Божественной Личной программе, где путь к преданным был также высочайшим источником постижения Бога и никак до поры Богом не отвергался, до той поры, когда работа Бога надо мной стала эксклюзивной, очень… очень… невероятно Милостивой и непостижимой от начала до, возможно, конца…. Хотя мне думается, что она такой была с моего рождения... или раньше… Но, если точно, она такова над каждым... Надо знать каждому и всем, что все пути человеку избирает, уникально подбирает только Сам Бог, и ошибочные, и греховные, и праведные, ибо через все Богу есть, что сказать душе, как и есть, что привнести и чем наградить, и в чем уличить... Каждому только Бог уготавливает все предпосылки, все причины и следствия, которые есть, и предшествующие события, и встречи, и развороты, и вся жизнь, в прошлом, настоящем и в будущем. Никто не может, не в состоянии привнести в свою жизнь от себя, без Бога, ни верующий, ни безбожник. Только Бог ведет и решает, исходя строго из Планов Бога на человека, из кармы, заслуженных последствий благочестивой и греховной деятельности, из качеств человека и общей ступени развития.

Работа Бога над каждым уникальна, индивидуальна, совершенна, где все сходится, все обусловлено событиями и окружением, все имеет место, время, причины, обозначенные до рождения. Все должно иметь и свои последствия, в итоге привносящие, развивающие, дающие новый уровень мышления, все переводит, как бы ни показалось, но вверх, пробуждает, проясняет, направляет. И все люди, окружающие человека, вписываются в Божественный План относительно другого и относительно себя.

Относительно меня события как бы начинали развиваться стремительно, но я начинала ожидать то, что бы прояснило и даже воздало, не зная, что слишком долог и скрупулезен будет Бог, работая надо мной, и все из меня будет созидать с немалой моей болью и слезами, ибо не такое уж я совершенство, но имею, однако, то, что Бог назовет «норма» и что надо будет подогнать до Божественного более-менее подходящего стандарта, о чем Бог на самом деле планировал давно, дав мне родителей, которые своими качествами не замутили особо мое сознание, давая мне свободу движения, где было надо, и, ограничивая, опять же, где было надо, ибо обладали качествами подходящими, которые именно так в свою меру могли извлечь из меня необходимое Богу понимание, чтоб начинать свою практику путешествия по жизни.

Точно так же Бог озаботился моей семьей, дав мне детей, чья карма наилучшим образом состыковывалась с моей, как и карма мужа, каким бы нелегким человеком с человеческой точки зрения он ни казался. Никто в итоге не должен был мне чинить серьезные препятствия на пути к Богу, но текущие житейские проблемы, долги и ответственность – святое дело.

Опекающие меня, Богом приставленные матаджи Светлана и Лидия как бы сопровождали меня повсюду, когда я появлялась в храме на Братском или в Батайске, давая свои неустанные советы, проявляя озабоченность в начале моего пути, располагая к себе и все чаще вопрошая меня, кого я избрала своим духовным учителем.
Духовные учителя, странствующие великие проповедники, ведущие отрешенный образ жизни, полные знаний, в величайшем смирении в своем окружении время от времени приезжали из Америки, великие святые, почтеннейшие люди, являлись к преданным, отрешенные и достойные, излучая воистину непередаваемую милость, собою озаряя и очищая все своим присутствием. Это долгожданное и вожделенное храмовое событие чаще всего приобщалось к великим Ведическим праздникам, когда мужской ашрам буквально преображался этой великой святостью садху, вводя присутствующих преданных в состояние транса, в котором все падали ниц, не смея взглянуть в лицо духовных учителей, олицетворяющих Бога, в великом смирении; и некоторые матаджи, потрясенные, опускались на колени со слезами на глазах, дрожью и слабостью, каждая надеясь, желая коснуться пыли со стоп учителей или вкусить остаток пищи, прасада, что было символом, высшим обещанием благословения в духовном направлении и рассматривалось, как высочайшая Милость Бога Кришны.

Когда приезжали духовные учителя, каждый неофит обращался к своему сердцу, дабы услышать из него высший ответ: этот ли духовный учитель твой, его ли следует принять, тот ли это гуру, который воистину поведет к Богу Кришне, можно ли себя подчинить ему и служить ему так, как будто он и есть Сам Бог Кришна, можно ли лечь у его ног, сочтя это величайшей удачей? И, услышавшие в себе положительный ответ, исходились великой радостью и шли на надаршн, духовное собеседование, которое обычно было после арати, после принятия прасада, чтобы припасть к стопам учителя, назвать себя его учеником и решить для себя свой путь, теперь уже ведущий к Богу через преданное служения, инициализацию, когда учитель берет на себя карму своего ученика, сообщает ему секретную защитную мантру, которая позволяет обращаться к Богу Кришне напрямую, и духовное имя.

Увы, мое сердце молчало. Духовные учителя были скорее явление в моей жизни экзотическое, хотя и высочайшего порядка. Они приезжали в ИСКОН один за другим, в основном из Америки, почтеннейшие святые, перед которыми падали ниц, которым внимали, перед которыми смиренно опускали глаза, каждое слово ловили с жадностью и слезами. И получалось так, что я оказывалась в несвойственной мне, достаточно непривычной внутренней обстановке, раздваиваясь и недоумевая; с одной стороны, я была какая-то уничиженная своим ничтожеством, но, с другой стороны, с равнодушным сердцем, предвзятым умом, не умеющая никак из себя выдать ни слезинки и нормального искреннего почтения, как ни пыталась имитировать состояние преданной. Неутомимо работающий ум, уже припавший к Богу, насладившийся в своей мере религиозным опытом, воодушевленный совершенными духовными знаниями, гармонирующими с моим пониманием, терпел здесь фиаско, ибо все требовало выйти из себя, а я начинала наслаждаться Богом в себе, понимать Бога в себе и ни к кому не могла направить ни чувства, ни усилия, ни желания. Ум отчаянно требовал, трезво понимая религиозные нормы, принять учителя, а сердце ни в какую никому не желало отдавать предпочтения, кроме Бога, не желало никакого посредника.

И все же я ждала в себе отклик, отзыв, хоть что-то, ибо не могла не наслаждаться тем, как великолепны преданные в своей вере, в своем неизменном преданном служении, как прекрасны духовные учителя, когда дают наставления, когда танцуют, когда проявляют милость, когда от них струится чистота святая, которая витает в храме, которая божественна… И если я вижу это, а сердце молчит… то кто же я? там ли я? Как на это смотрит во мне Сам Бог? Или есть что-то во мне греховное, что не дает раскрыться душе, принять всех в сердце радостно и искренне…

Но ум, или разум, наслаждаясь одним, скрупулезно копался в другом. Духовный учитель мог говорить, его переводили, все слушали жадно, боясь пропустить слово, а я отмечала в себе, что, увы, не со всем согласна, не могу принять, не открывает для меня после прочтения Бхагавад-Гиты ничего нового… Ни так… ни так… ни так… Да не так! Если кто-то из преданных или прихожан не приехал в храм, то… не прав учитель - не накажет его Бог Кришна! Да не надо сожалеть об этом или упрекать! Всех ведет Бог, каждого в свое время! Сам Бог неизменно правит временем каждого, выбором каждого, возможностями каждого. На каждого у Бога Свой План… Ведь, это проще простого… Это непременно должен знать гуру, ибо он высочайший чистый преданный, предавшийся Богу и Его деяниям. А потому не берет на себя, не должен брать на себя бичевание, осуждение, неприязнь….

Да, нельзя, не следует, не по ступени высокого духовного сознания бичевать того, кто не испытывает любви к Богу, кто признался в этом, кто спросил совета, как быть с этим. Бог дает это чувство к Себе Сам, в свое время, это чувство человек сам в себе не может синтезировать, не может в нем себя убедить, не может и постоянно в нем пребывать, ибо эта Божественная энергия очень непроста, тяжеловесна, точно так же, как и испытывать любовь к себе Бога. Эти энергии запоминаются и далее человек к ним возвращается более памятью. Это – не энергии блаженства, но энергии высочайшей ответственности перед Богом, отнюдь не энергии избранности, но потрясения, в котором деятельность живого существа реально тормозится.

Эти энергии я на себе испытывала. Они очень тяжелы, мучительны до слез и рыданий, даже если даны в слабую меру. Бог дает это чувство человеку весьма осторожно и никак не постоянно. Только через практику преданного служения, через личностные отношения, через постижение качеств Бога через свою судьбу, как Личности…

И потом. Все стихи из Святых Писаний, так или иначе, но у гуру, когда он комментирует, сводятся к преданному служению, даже если и слова о преданном служении нет… А другие грани совершенных знаний? Комментарии… Одно и то же разными словами… Без глубины поражающей, без действительно откровений, без глубочайшего ожидаемого смысла, все в общих чертах… Великая внешняя атрибутика на миг поражала взгляд, но душа не насыщалась никак, ничего не могла вынести…

Но когда духовный учитель, отвечая на вопрос преданного, стал поносить наше государство, говорить предвзято… мне стало действительно плохо. Милость, мудрость, все это с цитированием стихов на санскрите… все казалось давало веру, давало Бога, и тем, кому было так надо, брали это в немалом блаженстве, находя в речи духовного учителя кладезь совершенных знаний и ведической мудрости, пополняя свой духовный багаж, но я… Одно слово гуру – и я не могу принять его, не могу увидеть его мудрость, отрешенность, совершенные знания, духовность, характер Божественный… не могу принять его, не готова за ним, так мыслящим, последовать, ибо не согласна то там, то здесь. Мысль сама цепка, навязчива, ничего не пропускает, все буквально просеивает, оставляя крупицы, которые и так доподлинно известны… На самом деле, так Бог работает во мне, не рождая слезы умиления, но критику неустанную, отчего я начинаю бояться саму себя. Да что же я за такое… в который раз… Но идти больше некуда… И не пойду никуда, ибо не знаю такой религии, которая бы во мне так отозвалась, так вошла в меня и дала Бога столь сильно.

Приставленные Богом ко мне матаджи Лидия и Светлана, проявляя ко мне нескрываемый интерес, опекая меня, давая многочисленные советы, будучи достаточно благосклонными, уже не спрашивали, а требовали принятия мной духовного учителя, постоянно ставя меня в известность о прибытии нового гуру, описывая его качества, иногда связывая с ним какие-то мистические истории, склоняя к выбору, что уже упорядочило бы мой путь, дало бы инициацию и непременно духовное имя. Но духовного учителя из Америки я отчаянно себе не желала, внутри себя считая духовного учителя из этой страны неистинным, ни той высоты и духовной силы, чтобы я отозвалась. И действительно, как я ни приглядывалась, как ни ожидала вожделенную встречу с гуру, сердце мое, ум мой протестовали, а глаза и уши находили подтверждение. К тому же, я не представляла себе, что Бога во мне заменит другой. Да ни за что ни к кому в себе не обращусь. Нет никого, кто был мне дороже, значимей, родней. При этой мысли я чувствовала, как комок подходит к горлу, и рвется, вырывается из меня со стоном и слезами рыдание. Я устремляла к Богу глаза и просила, молила, чтобы дал мне ответ, чтобы сделал правильно, чтобы все расставил во мне по своим местам.

Но… медитировать на духовного учителя… Это как? Если его во мне нет? Только Бог. Велика была сила Божественного во мне влияния, которая однозначно утвердила меня в этом почти сразу, минуя годы преданного служения, сделав это понимание во мне базисным, на котором и строились в дальнейшем все Божественные надстройки, как высочайшие откровения, которые я должна была через Святые Писания в дальнейшем и с великой убежденностью доносить людям всем.

В один из дней мне было сказано в храме, что очень скоро приезжает духовный учитель из Индии Гопал Кришна Госвами. Из Индии. Индия – место явления Бога Кришны. Индия – святое для меня государство и все, что с ним связано. Надежда промелькнула во мне, подумалось, что именно его, этого гуру уготовил Бог мне в духовные учителя. Но почему это не дать мне великим внутренним убеждением? Это событие было, оказалось неожиданно желанным, мысль устремилась к нему с величайшей надеждой, но чувства молчали...

Но сколько же нужно было отводить меня от духовных учителей, давая мысль не в их пользу? Бог неустанно работал во мне. Я перестала уметь выбирать, перестала сравнивать вещи, не могла проявить предпочтение, пораженная в себе тем, что мне многое материальное безразлично, а то и духовное, кроме Бога Кришны и Его Мнения в себе, кроме того, что называется нравственностью, обязанностью, долгом.

Сколько раз и в дальнейшем было так, что Бог Говорил, Указывал изнутри мне на итог того или иного события, но все же вел в врата поиска и ошибок, дабы я добывала это Божественное слезами, страданиями, как все, через опыт и Божественные непростые уроки. Я желала пойти против себя, против некоей в себе все опротестовывающей сути, я говорила себе, я убеждала себя, что Бог испытывает меня, а я должна проявить непреклонность, не считать себя избранной, идущей к Богу как-то особо, я молила Бога, чтобы именно этого духовного учителя нечто во мне приняло, признало, преклонило пред ним воистину.

Привыкшая к Мнению Бога в себе, Которое слышала без слов, но достаточно отчетливо, я стала обращаться к Богу Кришне с мольбами и слезами, умоляя не препятствовать Ему во мне, дать, как и всем, духовного учителя, ибо это правильно, все так идут, начиная с великих ачарьев, напомнила Богу, что когда Он воплощался на Земле, то и у него был духовный учитель. Что не дать духовного учителя - не понятно, что пусть не смотрит на мои амбиции или глупость, или понимание неофита, хотя с немалым трудом понимала, что перегнуть мне себя, мой ум, достаточно въедливый, невероятно. Но, ведь, Он – Бог. Ну, что я за такое, что Бог не желает меня приструнить, направить по его, гуру, стопам, следовать ему, духовно расти, не взирая на некий мой через чур избирательный и придирчивый ум.

Дома, став перед изображением Бога Кришны, я взмолилась, чувствуя великое единение с Богом, не раз подтвержденное невероятными, чудными, запоминающимися событиями, когда Бог изнутри мне говорил без слов, но прямо в ум, в сердце, точно. Некое сомнение, однако, погружало в предвещающее отчаяние. Неужели Бог откажет? Неужели я так ничтожна? Неужели не пойду, как все, по стопам избранного духовного учителя?

И разве это правильно, напрямую в себе и вне себя обращаться к Богу, Высочайшей Божественной Личности? Как смею я? Но… с другой стороны… Бог мне отвечает… Бог четко наставляет изнутри, Бог дает Сам ответ… Или как? Или я что-то не понимаю или о себе мыслю не верно... «О, Всевышний, - взмолилась я, став на колени,- будь же Милостив, помоги мне, дай мне этого духовного учителя в сердце, сделай так, чтобы я следовала за ним, ведь, Ты остановил почему-то на нем мою мысль, Ты дал мне понимание, что он не американец и достоин. Ты даешь мне смотреть в эту сторону… Ну, скажи, ответь, умоляю, это – он? его я назову своим духовным наставником? Я смогу с ним заговорить?». Изнутри я четко услышала: «Да». «О, Всевышний, я смогу назвать его своим духовным учителем? А сможешь ли Ты для меня сделать чудо? Сделай так, чтобы… нет… это невероятно… но сделай так, чтобы он заговорил со мной на русском языке…» - моя просьба была столь невежественная, столь дерзкая, столь невозможная, ибо все духовные учителя неизменно прибегали к помощи переводчика, что я сама тотчас усомнилась, как и была поражена собственной дерзостью. Но Бог Кришна мне ответил снова: «Да». «Невероятно, я не верю, такое невозможно… О, Всевышний, о, любимый мой Бог, ну, почему я никого не вижу, кроме Тебя, никого не желаю, кроме Тебя, никому не рада, кроме Тебя… О, Боже, как я смею Тебе это говорить. Но мне так радостно, мне так хорошо говорить и говорить с Тобой. Боже, как мне хорошо с тобой, как радостно, какое внутреннее торжество, я не могу плакать перед ними, но только пред Тобой… Что я могу сделать, о, Всевышний, для Тебя? Ты – сердце мое!».

Такие разговоры с Богом были упоительны, меня тянуло к Богу непрерывно, ибо я слышала ответ, я наконец нашла Того, Кого искала столько лет, я влеклась постоянно, изумляясь в себе такой возможности и не зная еще, что разговор с Богом не столь простая вещь и дана мне отнюдь не случайно и не без глубочайших страданий. Я абсолютно точно в себе знала, что Бог меня слышит, благоволит, Милостив, разрешает выходить на такое личное общение и от меня не требует никаких ритуалов. Я чувствовала, что здесь что-то не то, не так, как у преданных. Но рассказать им, что я Бога очень хорошо в себе понимаю, что смело говорю с Ним… - нет… нет и нет… Однажды за такое откровение меня обругали… ибо не смею, ибо слишком низка, ибо только через путь преданного служения, через духовного учителя, но никак напрямую. А Бог… Он Милостиво входил со мной в диалог без слов. Я Бога видела в себе, в других, в детях моих, в муже, в проявляющихся качествах, в словах и поступках. Я видела по внутренней постоянной подсказке и по напоминанию, как Бог всеми Управляет, как Бог наказывает и проявляет Милость и начинала поражаться тому, что люди претензии предъявляют к друг другу, не видя стоящего за всем Творца и своей личной причины, неотъемлемой, тянущейся из прошлого и неотвратимо настигающей.

Я была удивлена и тому, что преданные, зная точно, Кто за всем стоит, в жизни, в быту даже духовном, забывали об этом, внутренне не ссылались на это, не практиковали эти знания, жили в них, но без них, через них не пропуская события в своей жизни на уровне постоянного мышления и понимания. Но… и так мыслить, как я, в храме невероятно, невозможно, да и Бог всем не позволит. Так можно мыслить и видеть в уединении. А здесь… надо проигнорировать, что в других все только от Бога, что Бог Управляет каждым, а, напротив, следовало именно выходить непосредственно преданным на других, им проповедовать, их учить, их наставлять, не ссылаясь на Бога в каждом, не стремясь в таких вопросах предаваться Богу, т.е. не складывая руки и так служа Всевышнему средствами материальных воздействий во славу Божью. Ибо Бог и творит через других.

Я, мысля своим пониманием, была поражена, почему для уборки территории в храме или около храма подвигают прихожан уговорами, списками, контролируя, напоминая. Ведь, мне было так ясно, что изнутри Бог каждому дает время, желание, само понимание религиозного долга. Зачем же их так материально вести. Но Бог, на самом деле, был прав в них, в старших преданных, следящих за порядком в храме и на близлежащей территории. Не каждый в себе слышит Бога, не каждый обладает необходимыми качествами; но материальные связи и ответственности, которые во многих еще сильны и действенней, ведут надежней прихожан, которые в сути своей больше подвластны материальным отношениям и легче отзываются через материальные инструменты, нежели через голос Бога в себе; и так Бог добивается куда больше. Все в Боге совершенно.

Я склонна была думать, что чем-то в своем ясном видении и понимании Бога и Его Воли я выше, но с таким пониманием среди преданных делать нечего, но возможен некий путь индивидуальный. Что, собственно, и произошло со мной. И в этом пути я смотрела на себя, как на недоразумение, не могла оценить, хорошо это или нет. Но, ведь, я прекрасно слышала Бога в себе чуть ли ни в начале пути, я знала ответы, знала тему предстоящего разговора или духовного обсуждения, я ничем не могла быть удивлена, все мне изнутри энергетически Говорил Бог, стоило мне задать вопрос в себе.

А преданные на лекциях обговаривали и такой вариант, вариант четкой связи с Богом в себе, но относили его к чистым преданным, к садху, высочайшим Святым личностям, достигшим такой уровень многолетней практикой йоги, многими аскезами и пр. Когда же я пыталась говорить или наставлять кого-либо или высказывать свое достаточно своеобразное мнение среди матаджей по ряду духовных вопросов, то это рассматривалось, как имитация и вводило в сомнение, хотя и выделяло меня, заставляло присматриваться с недоверием, да и отмахиваться от такой новоявленной садху, что называется, без году неделя…

Для меня это состояние непохожести было и мучительным и вводило в недоумение относительно себя в который раз, ибо это был мой бич, тянувшийся с моего рождения, где я постоянно была под сомнением в своей правоте, хотя и не видела изъянов в своих суждениях и поражалась своей беспричинной, вечной и четкой уверенности, что, однако, многими называлось умом и интеллектом, а иногда и самомнением. Я всегда выделялась, везде, начиная с детского сада, ничего плохого не делая, выделялась незаинтересованностью в других, не многословием, непричастностью, никогда не ища общения, не дорожа мнениями, не желая выглядеть лучше… и так школа, университет, работа. В крайнем случае Бог давал несколько друзей, которые меня выбирали сами, сами и отпускали или отводила судьба, давая мне свою роль некоей наставницы, к которой тянулись по всяким жизненным вопросам и желали и вновь желали слушать меня…

Но среди преданных… Мое наставничество было каким-то неформальным, неузаконенным… и снова привлекательным…. Но Тунга Падра ревниво следила за умами матаджей и не особо собиралась передавать бразды духовного правления некоей сомнительной личности, которую желала вывести на чистую воду и тоже об этом молила Бога, показать мое истинное лицо. Но как ее обеспокоенный ум ни старался, как скрупулезно меня ни обдумывал и ни просматривал, но вновь устремлялась ко мне душой и сажала по правую от себя руку.

Было тяжело, ибо я могла говорить о Боге и только. Но праджалпа, обычные материальные разговоры, которые и не избежишь даже в храме, замыкали меня в себе, вводили в уныние, печалили, но я как-то применялась, становилась слушающей, поддакивающей, сторонней, но не вовлеченной никак, не заинтересованной никак, если не о Боге. Но и о Боге говорить… И здесь невозможно постоянно, но по делу, по случаю, через Бога объясняя…

Я не могла ездить с преданными на природу, фотографироваться и даже смеяться, ничего за пределами храма… Все чуть в сторону - не то, не то, не то… Только в самой себе была чистая благость, в себе невозможно было отклониться от моих духовных пониманий и переживаний, от строгости в вере, принципов. Мой внутренний мир одухотворял мое ближайшее окружение, привносил в него смысл, давал силы и смысл самой жизни.

Моим величайшим убежищем была моя семья, мое единственное собственное и отнюдь не простое пристанище за многие годы жизни, маленькое и неотъемлемое счастье в этом мире, конкретная работа, дети, и Бог. Непременно мама и Лена, но тогда, когда нас объединяли Божественные великолепные разговоры, разговоры трех по сути многострадальных женщин, которые здесь начинали светиться, припав к этому источнику великой благости и единения душ. Но это было не часто и отнюдь не сразу, когда я познала Бога в себе. Иное… иное тоже было, но было автоматически и порою мучительно… Но все было терпимо, с пониманием, с чувством долга или автоматически.

Мой внутренний мир только в Боге находил величайшее утешение, радость, наслаждение. Здесь пока для родных мне людей был завес, который время от времени приоткрывался, мое нечто личное, великое и неделимое, нуждающееся в том, чтобы как-то в этом разобраться и выйти на тот уровень, который сделает все понятным внутри и потому доступным и другим. Пока… я болела, искала, ждала. Но никто и не знал, не подмечал, не стремился вторгнуться в это мое святая святых… Но принять духовного учителя… Даже из Индии… Это что значит? Мысленно обращаться к нему, только к нему и не сметь никогда прямо к Богу… Но… Как это? Никогда… Преданные никогда не практикуют обращение непосредственно к Богу Кришне, желая себе продвижения, но только к духовному учителю, понимая так, что любой духовный учитель ко всему и мистик, а потому именно сам Волею Бога выходит на связь с Богом и передает Богу и связывает с Богом и просит у Бога, и ведет к Богу, и отвечает перед Богом. А потому на надаршн многие шли, надеясь, что учитель уже до приезда слышал, знает, ответит, в курсе, что учитель есть тот, кто доподлинно знает уникальный путь к Богу каждого, знает возможности каждого, за каждого в ответе перед Богом, также есть величайший мистик, чуть ли ни Бог, приписывая ему отнюдь не свойственное.

Это понимание преданных, которое доносилось до меня, меня поражало, казалось высочайшей наивностью полагать, что Бог позволит такое сотрудничество, такую себе подмену. Да никогда, но Сам, в каждом, изначально… Бог – мысль, Бог – ум, Бог – память, Бог – жизнь в каждом… Почему преданные даже высочайшего порядка, духовные учителя игнорировали учение Бхагавад-Гиты, слова Самого Бога? Откуда такое вопиющее невежество? Никогда не следует принимать духовного учителя за Бога. Величайшее оскорбление Бога Кришны, непозволительное. Я буквально слышала Мнение Бога в себе, я пыталась донести это до преданных и не только это, я не понимала, что за пелена невежества на глазах многих и многих. Как с этим пониманием служить чисто? Как с этим пониманием проповедовать?

Бог дал мне невесть каким образом, но глубочайшее и незыблемое понимание, что никто, но только Он, Один Управляет в каждом, ни духовные учителя, ни сущности, ни инопланетяне, ни полубоги, ни само живое существо. Но живое существо и Бог в каждом теле. Двое. И нет другого управляющего, сколько-нибудь равного Богу и не будет. Нет и посредника. Иначе – оскорбление, невежество, низкая ступень духовного развития. Это невозможно, чтоб так поголовно это не понимать или не принимать. К тому же, учителя сплошь и рядом мыслят ошибочно, внедряя свое понимание надолго в предавшихся им учениках, которые несут эти искореженные знания, как высшую истину, и передают по ученической парампаре.

Теперь в вопросе о духовном учителе, чтобы принять его, во мне присутствовало и «да» и «нет». Я начинала в себе метаться, ибо знала, что «нет» у Бога окончательное, а «да» у Бога означало попытаться пройти этот путь поиска духовного учителя и посмотреть, что из этого получится, а получалось – в итоге непосредственно уткнуться в Божественное уже сказанное «нет».

Я начинала плакать перед изображением Бога, моля убрать «нет» и дать окончательное «да», ибо я должна, не смотря ни на что, идти, как все, без льгот, но по стопам духовного учителя и следовать его наставлениям, однажды получить инициацию, а потом еще и еще… как все... и хватит смысла до конца жизни. Ну, пусть этот Гопал Кришна Госвами станет моим учителем, ну, пусть я буду так считать и отвечать всем спрашивающим. С этим пониманием, с этой просьбой к Богу и в больших сомнениях в назначенный день приезда духовного учителя я и направилась в Койсюк (Батайск), едва удерживая в памяти то, что Бог пообещал, что духовный учитель действительно заговорит со мной на русском языке. Понятно, что здесь я Богу не поверила, ибо он, этот учитель, даже с руководителями храма говорил через переводчика и никого не отличал, тем более так, да и нужен был какой-то повод. Ну, какой повод может быть уготован Богом для меня, великого, по сути, невежества, с которым Бог на связи такого рода видимо без каких-либо причин и по величайшей Своей Милости, которая же когда-нибудь закончится или как? Ну, к чему-то же это приведет?

Храм был готов к приезду духовного учителя. Такие дни были особенно торжественными, храм был переполнен преданными и прихожанами, матаджи сновали туда и сюда, в ярких сари, с тилаками на лбу, уставшие бессонной и ни одной ночью, готовя из лепестков роз гирлянды, которые смиренно предлагались духовному учителю. Прабху готовили прасад, готовили храм и место отдыха, предназначенное для учителя, как и комнату для надаршана. Приезд духовного учителя всегда было событием долгожданным, впечатляющим, обнадеживающим. Ученики вожделели видеть и говорить со своим духовным наставникам, другие решали для себя вопрос насущный, долгожданный, неминуемый: их ли это учитель? Можно ли будет припасть к его лотосным стопам и последовать за ним? Матаджи Лидия и Светлана, видя, что я склоняюсь именно к Гопал Кришна Госвами, уже суетились вокруг меня, благословляя в столь важном деле, давая свои многочисленные советы и наставления.

Учитель приехал утром, в сопровождении нескольких вайшнавов. Разукрашенные ворота во двор храма распахнулись настежь, и он вошел, окруженный свитой, в неописуемом великолепии чистоты и святости, в смирении, в великолепных желтых одеждах, в гирляндах из благоухающих свежайших лепестков роз, непременно с посохом – признаком великой святости и отрешенности.

Прабху в желтых дхоти, яркие матаджи в сари и гости храма, прихожане пали ниц, не дыша, не смея поднять глаза, но так, чтобы можно было пройти… Великолепное, Божественное, чистейшее зрелище… Свершилось. Я увидела того, кого готова была назвать своим духовным учителем, не взирая на Божьи в себе слова, которые и теперь не изменились, твердя во мне: «Нет», «нет и нет» и слабое «да»…». И это «да» влекло сильнее, чем «нет». Ну, не мог быть ко мне Бог немилосерден, ибо и самому падшему человеку Бог не отказывает в духовном учителе, если тот обращается к Богу с такой просьбой. Ну, неужели я столь непривлекательна, столь ничтожна и греховна, что Бог не хочет дать… Как мне понимать Бога? Увы, я еще не знала, что очень и очень много раз, до конца своей жизни я не смогу точно знать Волю Бога, и Его «да» и «нет», всегда столь сомневающие, что душа плачет от такой Божественной неопределенности, но, настолько сильны, что их не понять и не преодолеть, хотя в итоге все получается только так, как Говорит Бог, если он говорит, находит нужным сказать. Но усомнить – это извечно Божественный План на живое существо, дабы не привыкало брать, но привыкало достигать, решительно и активно действуя и разбивая себе лоб и все же приходя к тому, что прозвучало изначально. Все для развития.

И только время спустя начинаешь понимать, почему именно «нет», когда видится сплошное «да» и почему «да», когда видится категоричное нет. Бог Непостижим. Я шла, готова была идти на это самое «да» и, казалось, что все, абсолютно все благоприятствует этому «да», обозримо мной. Ведь, я почувствовала чистоту, почувствовала величие, почувствовала, что вот она, я, здесь, и какие, откуда могут быть препятствия, что может меня удержать от надаршена, если и матаджи благословляют мой выбор, мое предварительное решение. Ну, что же может пойти не так? Что? Во всей суете, я все же находилась под наблюдением Лидии, которая внезапно подошла ко мне уже в комнате, предшествующей храмовой, и… я не ожидала, обувью, достаточно стоптанными тапками постучала меня по голове. В удивлении я посмотрела на нее. А она, улыбаясь, пояснила, что это высочайшее мне благословение, о котором мечтают многие, ибо эта обувь – обувь духовного учителя и теперь на мне пыль с его стоп… Пораженная, обомлевшая таким, я поняла лишь одно, что Сам Бог подвел ее и благословил меня способом удивительным, признанным, неожиданным, истинным. Неисповедимы пути Бога. Непредсказуемы Его дела. Некий внутренний гимн пронесся во мне торжественно, давая чувство необратимой, фатальной избранности на фоне своей незначимости, ибо, видя все, участвуя во всем, считала себя ничтожнейшей, невидной никем, абсолютно неуместной, которой здесь нет и не должно быть место… Но наравне с этим я чувствовала, что есть и другое восприятие, то, которое в себе я считала неподобающим, ибо все мерила, сопоставляла, оценивала неустанно своим умом, отнюдь не смиренным, но никак не желающим очаровываться и изничтожать себя. Мой ум пристально смотрел, созерцал, обдумывал и надумывал личность высокую и недосягаемую. Ум радовался и печалился, ум принимал и отвергал, ум имел свое суждение, ум давал себе на это право и плохо склонялся перед чистым преданным, ибо улавливал несовершенство суждения и сникал...

Лекция Гопал Кришны Госвами, однако, потрясла меня каким-то внутренним родством, тем, что было присуще мне, но это и отталкивало. Он излагал комментарии к стихам Шримад-Бхагаватам по плану, достаточно четкому, подчеркнутому, что было всегда присуще мне, что бы я ни делала. Что бы ни собиралась излагать, делать, говорить – план обдумывался, писался, был моей необходимостью, моими руками, глазами… и пунктуально исполнялся, не минуя ни одного пункта. Только с планом я убирала квартиру с скрупулезной точностью следования ему, только с планом я шла на урок, только с планом проводила родительские собрания, только с планом писала свой роман, только с планом относилась и к своей жизни.

Единственно, что я не планировала – это мужа, семью. Но дети… было неукоснительным пунктом плана, а как… это я уже предоставляла судьбе, а она решала этот вопрос, отнюдь не спрашивая у меня разрешения, и порою достаточно стремительно и неотступно, с элементами понуждения.

План духовного учителя, как он его придерживался в изложении, хорошо передавался переводчиком буквально по пунктам, внимание всех заостряя на особо значимых духовных моментах и откровениях. Но мне казалось, что при изложении именно таких знаний, такого порядка, когда устами человека Говорит Бог доподлинно, когда Бог подает память, последовательность изложения, когда Сам дает внимать другим и в каждом изнутри объясняет суть, тогда материальная скрупулезность не нужна, ибо Бог ведет мысль изнутри по Своему Божественному Плану и совсем не обязательно так, как человек все может запланировать, ибо он изначально не совершенен, даже духовный учитель.

Вопросы задавались преданными по ходу лекции и с такой же тщательностью, по пунктам, получали ответ. Это была суть учителя, его аккуратность, его незыблемость, его служение Богу. Но хотелось некоторой стихийности, неожиданности суждений, некоторых вещей, которые бы были даны Богом и принимались как немалое откровение, потрясающее, которое не прописано в книге, но дано в новом ракурсе, с новым подходом. Домашние заготовки Гопал Кришны Госвами – тормозили радостность восприятия, хотя и рождали к нему почтение, как к человеку ответственному, знающему, что и когда сказать, в какой мере, старающемуся, разумному.

Сидя на своем коврике, я внимала прилежно или была вся внимание, ибо это был для меня час решающий, я должна была сердцем его избрать, почувствовать, к нему расположиться, чтобы пойти на надаршин и попросить его стать моим духовным учителем, полагаясь на его милость и Волю Бога и не видя, как и где, откуда мог быть отказ, хотя на сердце было отнюдь не спокойно, ибо жизнь уже успела приучить меня к неожиданностям и подвохам, не оканчивающимся для меня плачевно, но вводя в недоумение по поводу себя непременно.

Однако, у меня был и вопрос к духовному учителю достаточно серьезного и непреодолимого на мой взгляд порядка, вопрос, который, как мне понималось, был насущный, крушил мой духовный путь, требующий строгости в ряде важнейших вопросов касательно религиозных принципов, вопрос не зависящий от меня, вопрос болезненный, ноющий, ежедневный. Дело было в следующем, для меня достаточно принципиальном: каждый, желающий служить Богу Кришне, непременно обязан выполнять четыре регулирующих принципа, без которых говорить о чистом преданном служении невозможно. Это: отказ от алкоголя, любых спиртных и одурманивающих напитков и средств, и курения; далее – отказ от азартных игр; непременно отказ от мяса, рыбы, яиц, кофе, чая; и четвертое – занятие сексом возможно только для зачатия ребенка и не чаще одного раза в месяц. Это, последнее – стало для меня бичом, условием, которое не зависело от меня в моем положении. Этот вопрос стал величайшим, неожиданным камнем преткновения во мне, величайшей непредвиденной, существенной и непреодолимой, насколько мне виделось, помехой на пути к тому, что я считала всем своим смыслом жизни, тем, к чему я шла, что стало от меня и моего понимания неотъемлемо, что дало мне радость и цель жизни, дало ощущение в себе Бога, вывело на удивительную связь со Всевышним, что я не могла ни на что променять, это стало неотъемлемо от меня и моего мыслительного процесса, как и дел моих, великим моим утешением, тем, чего мне не хватало. А не хватало мне истинного убежища, высочайшего, милостивого, лучшего наставника… В душе прочно поселилось глубинное одиночество, не свергаемое с пьедестала, и душа жаждала высокого гения души, мастера души, того, кто все понимает, перед лицом кого я всегда, к кому обращаться могла бы всегда радостно и легко, кого еще рисовал во мне детский разум, представляя себе, что я обозрима некоему высшему существу, доподлинно меня знающему, ведущему меня и не позволяющему поступать не так, мыслить не так, видеть не так…, ибо душа истомилась, изболелась, истосковалась по великой справедливости, чистоте…

Мне необходимо было, жизненно важно было получить ответ на этот крайне насущный для меня вопрос, как бы он ни казался щепетильным, очень сокровенным, достаточно личным. С этим вопросом я не могла, не желала к кому-либо обратиться еще, зная, что на него ответить не просто, или ответят не так, ибо мне уже не раз преданные отвечали не так, больно ударяя по самому дорогому во мне. Я ожидала надаршин, чтобы спросить учителя лично, поднять этот важнейший для себя вопрос, как бы это ни показалось, не думая о приличии, о том, что скажут другие. Это был мой день. Я его ждала. С этим вопросом я неоднократно в слезах и мольбах обращалась к Богу. Но то, что отвечал Бог, меня не удовлетворяло, ибо Он указывал на время, на необходимость ожидания и говорил то, что было понятно, но не казалось исчерпывающим, не решало вопрос теперь и сейчас. И я вновь и вновь шла к Богу и просила указать мне на того, кто даст исчерпывающий ответ, но такой, чтобы и семья сохранилась, чтобы и я могла считать себя полноценной преданной.

Я желала живое, истинное и авторитетное слово, все разрубающее и одним мгновением ставящее все на свои места. И Бог дал мне желание начать двигаться в этом направлении, дал желание обратиться к тому, кто как бы мог ответить. Но… мог ли на самом деле? Вообще, такие вопросы Бог с каждым решает строго индивидуально, как и со мной, и на том уровне, на котором я была связана с Богом и получала информацию; все объяснить мне по пунктам было непросто, а потому ответ шел из меня одним неизменным «помогу».... Я должна была посмотреть, как Бог поведет меня далее, что предпримет Лично Сам Божественными усилиями, меняя вокруг меня события, расставляя всех так, как надо.

Вообще, Бог говорил: «Помогу», - но путь помощи был сокрыт, не ясен, сомнителен. Мне крайне не хотелось ждать, как и в дальнейшем по жизни. Я устремлялась что-то предпринимать и набивала часто шишки, но Волею Бога, ибо так Он меня всегда подталкивал к тому единственному ответу и пониманию, которое и было предназначено, и это требовало время и время, мысли и раздумий, поисков и практики, как и постоянных духовных усилий. Ничего без этого Бог не давал, хотя очерчивал во мне итог, как Божественную Волю, Божественными средствами постоянно.

По окончании лекции началось принятие прасада. Это было уже часов четыре дня. В шесть вечера ожидался надаршн, который особенно с нетерпением ожидали ученики Гопал Кришны Госвами, каждый имея свои просьбы и вопросы, а также те, кто только желали получить благословение на то, чтобы назвать себя учениками духовного учителя. После прасада ко мне устремилась Лидия, предлагая, буквально всовывая в меня остатки прасада, остатки пищи, которую ел духовный учитель. Вкушать остатки еды учителя считалось и считается великой удачей, как и факт отряхивания на голову пыли с его обуви. Остатки пищи гуру, которые преданные расхватывали всегда, мне достались Волею Бога неожиданно, стараниями опекающей меня матаджи Лидии, как благословение. Однако, я, повинуясь настойчивым требованиям матаджи, проглотила этот прасад без интереса, с легким чувством брезгливости, невесть откуда взявшимся во мне, пораженная в себе своей неблагодарностью и сочтя это чувство за плохое предзнаименование для себя.

Через некоторое время многие преданные, ученики и те, кто решил припасть к стопам Гопал Кришны Госвами, уже томились перед комнатой, предназначенной для встречи с духовным учителем. Я стояла поодаль, приобадриваемая матаджами, чувствуя легкий озноб от нервного напряжения, почти слабость, и тщетно пыталась понять Волю Бога в себе в этом направлении, но понимала, что здесь что-то не так, ибо Бог не давал мне особо сильного желания, но и не уводил меня, но тягостно удерживал у дверей среди других томящихся и взволнованных преданных. Во мне не было торжественности, уверенности, желания в полной мере, не было и чувства необходимости говорить с тем, кого ум настойчиво прочил мне в мои духовные учителя, а разум скептически уклонялся от окончательного решения, ибо никак не мог уловить окончательную во мне Волю Бога, с одной стороны склоняющего меня на этот шаг, а с другой – держа в сомнении и чувстве недосказанности и понимания, что нет, не так, не мне так... Но тогда – как? Или… Бог, что, меня изгоняет? За что? Я почти сникала внутри себя, чувствовала, что прямо сейчас не получу ответ на вопрос, но и миновать этот путь – невозможно.

В назначенный час преданные с почтением, низко склоняясь вошли в комнату, с трогательной робостью уселись на ковриках полукругом. Я нерешительно приостановилась у порога и… ноги повернули назад. Не тут-то было. Более меня дожидаясь этой моей встречи с духовным учителем, Лидия буквально втолкнула меня назад, обещая, что будет ждать, и дверь за мной плотно закрылась.

С удивлением и робостью я оглядела сидящих преданных. О, как я их всех хорошо знала, свыклась с их образами, как я всех их почитала, трепетала буквально перед их желтыми одеждами и стопами ног, которые и видела во время раздачи прасада. И они, оказывается, были учениками того, кого, кажется, избирала я.

Матаджей было немного. Одна из них – молоденькая, упитанная, просто красивая матаджа в великолепном сари, с тилакой на лбу, живущая в храме у Тунги Падры, обаятельная, старательная… - сидела слева от меня и была хорошо мне знакома. Она великолепно танцевала традиционные индийские танцы, участвовала в спектаклях, воспевающих деяния Бога Кришны, которые ставили вайшнавы, и также имела желание стать ученицей Гопал Кришны Госвами, как и имела к нему свои животрепещущие вопросы касательно увлечений, боясь, что, танцуя, более удовлетворяет своим чувствам, что может помешать преданному служению.

Приветствовав всех и получив ответные почтительные поклоны, учитель стал говорить с каждым посредством переводчика, милостиво обводя всех взглядом и, не смотря на достаточно напряженный день, стараясь угодить своим ученикам, прилежно внимая им и наставляя подробно и тщательно, создавая понимание, что о каждом знает доподлинно и готов помочь.

И снова ситуация была для меня в двух вариантах. С одной стороны, я чувствовала себя крайне неуютно, приниженно, неуместной, ненужной, непривлекательной, тупой, той которая зашла сюда случайно, которую впору выгнать, указать на дверь, которой и не место среди избранных, достойных, чистых, знающих… И с другой стороны, я как бы изнутри, из этой безобразной оболочки взирала на происходящее без уничижения, но пропуская все происходящее через мыслящий, предвзятый, все видящий, все оценивающий ум, как бы зная о себе, что я – избранная здесь, я – здесь главная, я в особых отношениях с Богом, я слышу Бога, я знаю Его Мнение… И здесь же… я – никто…

По своему принципу и пунктуальности учитель шаг за шагом переходил в разговоре от одного ученика к другому, вел обстоятельный диалог, отвечал на назревшие вопросы, был предельно тщателен и благостен. Переводчик переводил непрерывно и так, что казалось, диалог идет напрямую, легко, точно, вызывая и смех, и улыбки, и почтительные поклоны, и серьезные многословные вопросы и ответы. Наконец, очередь дошла до матаджи Веры. Она, с почтением склонившись, стала объяснять учителю суть своих проблем, мило улыбаясь, обаятельная в своих вопросах, смиренная, вопрошающая постоянно, удивительно нежное, прекрасное очаровательное существо. Гопал Кришна Госвами говорил с ней долго, заинтересовано, задавая многочисленные вопросы, обстоятельно отвечая и наставляя. Наконец, его взгляд без интереса остановился на мне. Перед ним была худая, почти сорокалетняя, неинтересная женщина, более, чем скромно одетая, которая пыталась как-то донести, что ей надо. Воистину, язык плохо слушался, речь была более чем несвязной. Как могла, я объяснила Гопал Кришна Госвами, что желала бы получить его благословение, чтобы принять его, как своего духовного учителя, что есть у меня и камень преткновения, вопрос, который невозможно разрешить никак, вопрос, связанный с тем, что я никак не могу, не в силах, желая служить Богу Кришне, не могу выполнять все четыре принципа, а именно - что делать мне с материальным мужем, который, увы, не может и не желает заниматься сексом один раз в месяц…

Да, я шла напролом, ибо мне было крайне важно, просто жизненно необходимо получить высшие наставления, лучший совет, как быть, как мне поступить… Вопрос оказался не столь простым. В комнате воцарилась глубокая тишина. Прабху смотрели на меня в недоумении, ибо, как я могла духовного учителя вопрошать о таком… Переводчик как-то заерзал, пытаясь в более-менее подходящей форме донести суть проблемы. Осознав, в чем дело, гуру указал мне на дверь, а сам перешел к другому преданному, а мне было объяснено, что Гопал Кришна Госвами не находит возможным об этом говорить при всех, но после того, как надаршн закончится, т.е. мне предлагалось выйти за дверь и ожидать, когда кончится надаршн. И все тут. И снова Бог приставил меня к двери, приставил надолго, да так, что ноги словно приросли к полу, а внутри – стена запрета уйти.

И снова все ни как у всех. На вопрос Лидии я ответила, что со мной духовный учитель желает поговорить лично, и осталась ждать, томясь своим положением, уже ни на что не надеясь, но и не смея уйти, уехать домой, ибо некоторая сила, на самом деле мне хорошо понятная, уже держала меня прочно под дверьми и обещая и не обещая. Эту силу в себе я знала. Это был Бог. Воистину. Во многих событиях в жизни я сталкивалась с этим явлением в себе и в других, когда некая сила, изнутри, буквально удерживает тебя, или влечет, помимо ума и разума, помимо воли и желания, зная лучше меня, что мне надо. Этому чувству в себе невозможно сопротивляться, если оно заговорило, если оно практически работает над тобой, вводя в отношения, ведя туда, куда разум не желает и не видит смысла.

Я стояла, как приросшая, и мучительно ожидала итог, говоря Богу в себе, что, вот, я опять отличилась или судьба вновь выделила меня и почему-то хочет довести до конца этот путь, что-то мне сказать. Но что? Чем это может быть полезно для меня? Время шло медленно. Семь, восемь… девять, десять, пол одиннадцатого… Уже все матаджи поразъехались, там и здесь сновали прабху, утомленные днем и готовясь к отдыху, было темно, прохладно, пустынно на душе, множество неявных предчувствий и возрастающее беспокойство. В такой поздний час уехать из Батайска в Ростов было проблематично… не ближний свет. А у меня в кармане денег почти нет. Ну, разве что на автобус рейсовый. Но… его можно и не дождаться. И что тогда? И зачем я здесь так долго? И никто не вспомнил за все время обо мне… И о чем так долго они говорят? Почему учитель так проигнорировал меня?

Я пыталась обратить свой взгляд к Богу, чувствуя в себе какую-то непрошенную обиду, недоумение и понимание, что я не одна, с Богом и что Бог Кришна что-то сегодня мне хочет сказать, хотя хорошего уже не ждалось, а беспокойство от приближающейся ночи росло... Да. Что-то во мне не ладилось. Бог – молчал, посылая изнутри слабо мерцающую надежду. Я должна была что-то увидеть сама, что-то понять… как там дети? Уложила ли Светлана Ольгу спать? Накормила ли? Что там делает Саша?... Дверь открылась. Один за другим стали выходить прабху, все мимо меня… Я неуверенно протиснулась снова в комнату, поражаясь тому, что ноги нагло сами вели меня, не спрашивая моего желания… А взгляд вопрошающе устремлялся к духовному учителю.

И вновь, такая наглая, предстала молча перед учителем, все еще ожидая, почти требуя ответа своим молчаливым присутствием и здесь укором. Гопал Кришна Госвами, взглянув на меня, что-то сказал на английском рядом стоящему прабху. Тот, смиренно поднеся руки ко лбу со сложенными ладонями, с легким поклоном сказал, что учитель забыл обо мне, и с этими словами вышел, оставив нас стоящими друг против друга. «Это переводчик – кто-то пояснил мне, - он ушел…». Увы. Как всегда. Теперь мне никто и ничего не сможет объяснить. Но, о, чудо. Я не ожидала. Не ожидал никто. Гопал Кришна Госвами вдруг неожиданно обратился ко мне на ломанном русском языке… Далее, я его уже не слышала. Я была потрясена, как и стоявшие рядом преданные. Учитель стал говорить на моем родном языке, как и обещал Бог Кришна. Невероятно. Ответ исчерпывающий или отчасти я не получила, не прозвучал. Были попытки что-то пояснить… Но не было переводчика. Бог увел.

Потрясенная, я уходила, уходила в ночь, одна, по безлюдной тропинке, тянущейся вдоль темных домов, сопровождаемая лаем собак, ночным ветром, шла, умываясь слезами, всхлипывая, опечаленная, готовая рыдать в голос, что была так жестоко проигнорирована, хотя понимала, что забыл обо мне учитель по Воле Бога, ибо и не он и не ему меня вести и наставлять. Но… тогда… кто? Это начинало пониматься с тоской, с болью, отчаяньем, с пониманием своей какой-то неприкаянности, какой-то странной во всем отаукивающейся избранности; чувства во мне давили комком в горле и отдавались невысказанной обидой к учителю и вопросом к Богу... Я шла, думая о том, как теперь я доберусь до дома. Преданные легко выпроводили меня за ворота, не беспокоясь, не парясь, куда в ночи пойдет одинокая женщина, и почему-то от этого было больно. Почти черная в ночи остановка не была освещена и краешком ну какого бы то ни было фонаря, тусклый свет отдаленных домов едва освещал дорогу… Что теперь? Но… и снова чудо. Откуда-то неожиданно из темноты подрулил пустой автобус, притормозил. Это был не рейсовый автобус, но шел на Ростов. Водитель приветливо сообщил, что поедет через Северный микрорайон. Я благословила судьбу. Так устроил Бог, зная, когда я пойду, зная, что мне негде в Батайске заночевать, охраняя меня. Автобус довез прямо до дома, своим фактом обогрев, дав легкую улыбку устам и благодарность Всевышнему, дав трогательное чувство защищенности при всех моих может быть надуманных бедах.

Водитель не взял за проезд, а я уставшая, измученная переживаниями, каким-то внутренним надрывом, было благодарна Богу за то, что не оставил, что проявил Милость неожиданную, что казалось просто чудом, но все еще была полна слез в себе, за столь неожиданный поворот дела, пытая себя, что же делать, моля Бога разъяснить, больная, от несовершенства духовного учителя, который позволил мне уйти в ночь, не беря на себя Божее. Не посчитал нужным спросить. Эта поездка в поисках своего духовного учителя еще долго отдавалась во мне болью. Я подходила к изображению Бога Кришны, когда оставалась одна, и изливала Ему эту боль, взывая, моля о разъяснении.

На следующий же день я стояла перед изображением Бога Кришны, умываясь в слезах и молясь. «О, Всевышний, будь Милостив, помоги, научи, подскажи. Я знаю, что именно Твоей Волей и Планом я пошла в Батайский храм, желая припасть к стопам духовного учителя. Я знаю, что к Тебе невозможно, нельзя идти или обращаться напрямую. Что же я сделала не так? О, Всевышний! Уже в который раз ты выделяешь меня из всех и в ту и в другую сторону. А я хочу идти, как все, идти к Тебе. Мое сердце разрывается от боли, от непонятного надо мной. Я маюсь, я в постоянных раздумьях. Мне больше некуда идти, не к кому склонить свою голову. Я благодарна Тебе за детей, за маму, за мужа, за Лену, за все, что ты делаешь для меня. Но кроме материальных связей и отношений, долгов и забот душе крайне необходимо прибежище, Тот, к Кому я могла бы прийти всегда, в любое время суток. Ты дал мне этот ответ, Ты заговорил со мной моим глубочайшим пониманием, я легко в себе считываю Твое Высочайшее Мнение. Высочайший, Великолепный, Лучший, я не могу без Тебя. Но пути Бога неисповедимы, и невозможно душе понять сразу, что хочет ей сказать Бог. Он ведет так, чтобы она до этого дошла своим опытом, своими усилиями, своими молитвами и аскезами. О, Всевышний, я недоумеваю от Твоей Милости. Ты дал мне понимание, сказал своими средствами, что духовный учитель со мной заговорит на русском языке. Я думала, что это плод моей фантазии, что ты не обязан выполнять мою просьбу, но чудо свершилось и не первый раз. Точно также ты по просьбе моей мне дал купить ведический молитвослов, Сам повел на рынок, подвел к рядам с ветошью, Сам вручил через невежественную старую женщину, не знающую, что за бесценный дар в ее руках, Ты точно назвал мне день и час и привел ее и меня в одно место…

О, Всевышний, ты также Милостив, когда даешь абсолютное понимание, что хочет сказать тот или иной учитель или преданный, опережая его слова, наставляя меня изнутри Лично и позволяя мне критически относиться к многим высказываниям великих твоих детей, что преданные сочли бы за великое кощунство и глубочайшее невежество, как и оскорбление. Не вводя меня в курс вайшнавского этикета, ты на правах неофита вводишь меня в те врата, куда боятся заглянуть, радеющие о свое духовном развитии.

О, Всевышний, что за отношения у меня с Тобой? Как я смею идти против уставов Вед? Но я смею… И вопрошаю Тебя… Почему духовные учителя столь несовершенны? Почему они, преданно служа Тебе, поносят наше государство? Почему Шрила Прабхупада, высочайший и признанный преданный, позволяет себе столь греховные высказывания? Почему у него на руке золотой перстень? Почему Гопал Кришна Госвами был оскорблен, когда его назвали «свами» и тотчас поправил говорящего на «госвами»? Ведь, и это привязанность к почету, славе и преклонению? Почему он так долго, так любезно, так милостиво говорил с красивой и яркой матаджей? Почему благоволил ей, так был чуток к ее вопросам, и милостивая улыбка не сходила с его лица; почему он проявил пристрастие, взирая на тело и возраст, а меня отправил за дверь? Мне это не показалось. А относительно меня – лицо стало безразличным, взгляд скользнул и оставил. Неужели у Тебя столь несовершенны те, кого ты избрал проводником к Себе? Но…что такого сказала я? Я задала вопрос, который непременно важнейший для многих матаджей и прабху, а для меня – путь долгой мысли и бессонных ночей, вопрос животрепещущий, вопрос главный на сегодняшний день и непреодолимый. К кому теперь мне обратиться? Стоило ли меня отсылать, но не лучше было бы в определенных границах объяснить, не взирая на мою внешность и убогость, как и непривлекательность. Разве в сердце своем он не услышал Бога и Мнение Бога, равно относящегося ко всем? О, Всевышний… И еще. Разве он не мог побеспокоиться о том, как же я доберусь домой в ночи, далеко от города? Разве люди, обладающие такими качествами, достойны быть духовными учителями? Где твои лучшие сыны, воистину? О, Всевышний! О, Высшая Милость, помоги, разъясни, дай мне путь, дай мне понимание. Может быть, все это несмирение? Может учитель положился на Тебя и Твое присутствие и Милость? А сам? Где его качества? Помоги, о, Высочайший, мой дорогой Бог, Ты - моя жизнь, мой смысл. Ну, некуда мне идти, не к кому обращаться. Я всю жизнь среди людей очень одинока. Я никому и ни за что Тебя не отдам. У меня нет и не может быть другого причала…» - изможденная, вся в слезах я опустилась на колени и стояла, поникнув головой, желая ответ.

Могла ли я знать, что Сам Бог, давая логическое завершение произошедшему, воздвиг во мне эти вопросы с тем, чтобы впоследствии очень долго начинать мне разъяснять Лично вещи, отнюдь не лежащие на поверхности, объяснять многие годы, вносить, ввинчивать в меня Знания Совершенные, показывая материальный мир, как он есть, проявляя Свое Божественное Мнение постоянно, на каждом шагу, но никогда не давая ответы однозначные и тотчас, а требуя, чтобы я их постигала изнутри, усваивала через плоть и кровь, через мучительные и долгие процессы мышления, через практику материальной и духовной жизни, постижение за одно и качеств Бога, как Высочайшей Личности, качеств изумительных, качеств, которые, как бы ни прославлялись преданными, никогда не постигнутых ни одним, если с ним не начал говорить Бог. Но говорить с Богом – больно, невероятно трудно, невероятно прекрасно, настолько лично, настолько близко, что никакими словами не передать.

Я стояла на коленях перед Богом, чувствуя, что что-то начинает во мне происходить. Я оказалась в такой Власти Бога, что вся замерла, вслушиваясь, вглядываясь в то, что во мне происходит. Тело стало неподвижно, я не могла, именно не могла пошевелить и пальцем. Медленно, не сводя глаз с Божественного образа, с усилиями я встала с колен, подчиняясь не своей, а Его Воле, и начала понимать, что нахожусь в состоянии полного погружения в Бога.

Сильнейшие энергии заходили в верхней части моей головы волнами, нежными и убаюкивающими, неотступными и сильными. Мгновение… - и в глазах я начинаю испытывать нежнейшее пульсирующее движение этих волн, ласкающих глаза и преображающих все вне, словно что-то из меня пытается через глаза выйти наружу.

Все те же волны преображали глаза, делая взгляд беспристрастным, не видящим и не избирающим конкретно, но в великом единении, одним целым, все до такой степени, что глаза перестали моргать абсолютно и легко, не отрываясь от изображения Бога, отдавали себя этим чувствам, этому состоянию великого транса, и я стояла вся замерев, глубоко сосредоточенная в себе и в том, что происходит во мне, недоумевая, не понимая, Милость ли это или Божественный Гнев. И… почему я и со мной… Но на гнев это не походило. А Милость… За что… В какое-то мгновение все чуть покачнулось, как бы поплыло.. и вдруг комната наполнилась серебристым, дребезжащим и ровным сиянием, исходящим от изображения Бога Кришны. Все вкруг меня приняло неведомый для меня ранее цвет, сияние… Сияние серебра, сияние неземное, чистое и дребезжащее, невесомое, ровное и легкое… Осветившее, озарившее комнату…

После этого со всех изображений Бога, куда бы я ни шла, также от икон христианских, от Святых Писаний я начинала видеть этот свет, который начинал лучиться так, что я вся замирала и молила Бога убрать, ибо не достойна созерцать такое великолепие. Но никогда Бог не отбирал Свои дары, но напоминал и давал Сам, давал неожиданно, отвлекая от всех дел и вводя вновь и вновь в состояние неземное. Но и это было не все.

Бог, еще не говоря со мной четко словами, уже начинал работать надо мной, уводя всех, заигрывая детей, всегда обставляя меня ситуациями, где никто не мог понять мое состояние, мои переживания, а Саша был наделен величайшей рассеянностью, не замечая никаких во мне особых перемен.

Однажды, когда я стояла перед изображением Бога, которыми была обклеена вся зала, так вот, однажды в меня вошло понимание странное, которое я готова была тотчас отвести от себя. Но надо сказать, когда Бог желал работать надо мной, невозможно было уклониться, невозможно было уйти. Эти первые шаги были наиболее трудными, ибо что-то делалось с волей, что-то выходило за рамки нормального самочувствования. Так вот, однажды вошло понимание, повторенное вновь и снова. Я должна была встать перед изображением Бога. Я это сделала. Далее Мне было дано в понимание, что сейчас должно происходить нечто. И действительно, я увидела, как постепенно мои руки стали подниматься, опускаться, вырисовывать в воздухе движения, простые и замысловатые. Я не управляла собой. Мной управляли. Четко и ясно пришло понимание, что человеком, его телом, его умом, его памятью, любым его движением Управляет Бог, всегда. Бог показывал это вновь и вновь, и, показывая одно, давал, вводил в меня другое – что это именно Он, и никто другой, нет никого другого, кто бы смог войти в живое существо и сколько-нибудь им управлять. Это тайная и извечная прерогатива только Бога, всегда.

Если я шла, то Бог показывал, что Управляет моими ногами, может ускорить шаг, может замедлить, может поменять направление движения… Так я входила в Бога изнутри и на практике… через тело и чувства. Это было начало, дающее мне великий опыт, что в каждом Бог, что Бог Управляет Своим творением, что Бог всех ведет, всех развивает Лично. Ни раз в жизни я убеждалась, что непостижимы пути Бога в плане развития живых существ. Давая одно, как цель человеку, Бог дает другое, что не укладывается в понимание человека, а врастает в него, становится неотъемлемым приобретением, его личным достоянием, его вымученным открытием, его незыблемой сутью. Так Бог работает над получением всех опытов и знаний, как материальных, так и духовных; и мало кто может понять, что, в сути, у Бога нет и не может воистину быть четкого разграничения между материей и духом, ибо все, что дает Бог, как бы материальным ни казалось, есть духовное, работает на духовное в итоге развитие, есть путь к Богу.

Все с Богом поднимаются по ступеням духовного развития. То, как дает Бог знания, последовательность Божественных уроков – абсолютны, но не безболезненны, ибо Богу нужен не только тот, кто обладает на данный период определенными подходящими качествами, но и тот, кто правильно понимает практику, кто правильно все в себе преломляет, чтобы знания и опыт, как и качества, ввинтились, вросли, что возможно не без страданий, которые переводят из греховных врат в Божественные.

Но эта практика во мне должна была длиться теперь до конца моей жизни с неимоверными порою для меня страданиями, почти Божественными пытками, перекрывающими все привычное и естественное для души, зачеркивающими многие материальные устои.

Все будет описано. Как будет описано и то, как Бог решил те задачи, которые поставил передо мной перед поездкой в храм на встречу с моим предполагаемым духовным наставником и с которыми я желала обратиться к духовному учителю, не зная, не ведая, что, как Бог эти вопросы поставил и будет ставить, так и будет разрешать Лично Сам средствами долгими и уникальными, по сути, непостижимыми, взяв на себя роль духовного учителя и выкристаллизовывая из меня ответ незыблемый и не один, в должном порядке расставляя во мне через опыт, практику и повороты судьбы, череду совершенных духовных знаний, из которых в свое время уже легко произрастут те Святые Писания, которые донесут эти знания до всех, сделав их, объявив единицей лучшего современного религиозного мышления.

И это понимание стало входить в меня настойчиво, как я не пыталась это чувство в себе проигнорировать, опасаясь, что что-то не так поняла для себя и моля Бога о Милости, ибо такое посмела понять и помыслить. Но со временем Бог стал этот вопрос относительно мужа решать Сам, не греховно с моей стороны, ибо не моими усилиями и волей, и не только этот вопрос, о чем будет написано позже. А я буду до конца и в малейшем ведома Богом и пройду все тернии падая и вставая, буду битая и избитая, буду изгоняема и буду восхваляема, не погрязая в меркантильности ума, не делая и шага без Бога, без его Личного мне наставления, без Его защиты, без Плана на меня, но никогда не теряя себя и свое незыблемое от Бога благоприятствующее моему пути окружение.

Воистину, пути Бога неисповедимы. Труд Бога над каждым человеком – великая тайна, непредсказуем, совершенен. Средства Бога – уникальны, требующие терпение, неожиданность, спонтанность и даже, а я бы сказала, во главе угла ставят невежество души, не знающей, что, куда, как и чем отзовется, однако, планирующей свой путь с Богом в своих рамках на высоте своих ступеней интеллекта, знания и развития и идущая, порою, не в те врата Волею Владыки и порою достаточно успешно проигрывая здесь отведенные роли как бы мимоходом, а в итоге вынося то единственное, что ей на этом этапе и предназначалось, а все ее знания и несовершенный опыт служили иллюзии, убаюкивали и незримо помогали Богу ее вести в данном направлении.

Для Бога также крайне существенно окружение ведомой души, его установка, ибо и с этих позиций, через опять же невежественных и неправых в своих амбициях людей Бог, умело расставляя игроков в извечной духовной игре, называемой материальными игрищами, доносит то, что есть Божее, конечное, то требование, которое должно быть маяком, как бы душа ни упиралась, но усвоить эти истины будет обязана, по крайней мере знать, что так и другие приемлют, так согласны, на такой расклад в ней. А если окружение и само не добрало качеств, то Бог своими силами бросает в гущу общественного разноголосья и разногласий, вычленяет для души то, что ей единственно на ее ступени впору, и осмысливает с ней, как это приложить к своей ситуации и вырулить на тот уровень, на самом деле более высокую ступень развития личного, где все будут удовлетворены, и она впишется все же в материальный мир. Если же и это в виду материальной, телесной, умственной слабости не возможно, Бог дает силы из других источников. Ну, как все это объяснить душе, все ее варианты пути, все непредвиденности, повороты и изгибы? Поэтому очень часто надо ее вести в мраке ее судьбы, наощупь и постепенно решать ее вопросы, которые фактически не ее, а Бога, ибо Он точно знает, что и зачем, и с какими последствиями.

Вот в таком примерно состоянии оказалась и я, требующая того, чтобы меня вели; сама, бросаясь то в одном, то в другом направлении, не могла вычленить для себя однозначно свой путь, не могла понять, что от меня требуется, чувствуя, что судьба все же и в немалой степени ко мне предвзята, что-то хочет сказать и, наконец, подвела к Тому, Кто эти вопросы решает, и вручила мое сознание Богу и приставила к Богу.

Я на самом деле начинала метаться, начинала искать ответы по мере того, как их передо мною начинал ставить изнутри Бог, ибо они уже были не Земного, не понятного человеку порядка, они требовали аудиенции с Всевышним, толкали буквально в эту дверь ту, что была фактически крайне невежественна, хотя и имела некоторый потенциал, но столь скрытый, что только мог чувствоваться на уровне глубокого подсознания, но и его было достаточно для дерзости, для того, чтобы говорить и вопрошать, надеясь, уповая на Милость.

Бог дал такое состояние. На самом деле такое поведение было нормой, непременным, ибо не только Бог в Своей задаче должен был проявить Себя во мне, но и я к Богу, процесс начинался от Бога, но становился обоюдным, на самом деле очень непростым, на будущее изматывающим, выбивающим из привычной материальной колеи, бьющим так, что я умывалась слезами днями напролет, уходила в глубокое забвение. Но все это Бог обставлял великолепно, постоянно обновляя чувства и понимания, что только теперь мне видится, как высочайшее и неуклонное претворение Плана Бога на очень, очень не готовое живое существо, как будто Бог запланировал, что вот из этой, худшей из худших что-то смастерит более-менее путевое. Бог неустанно говорил со мной символами, чудесами самых разных порядков. Как-то в магазине, где я интересовалась мистической литературой, пытаясь хоть отсюда понять, что начинает происходить со мной, я стояла у прилавка и глазами водила по полкам книг, по названию пытаясь определить, что бы мне могло подойти. В этот момент, без какого-то с моей стороны особого проявления, подошел продавец и буквально в руки дал книжицу в мягком переплете. Я прочитала название. Название меня поразило: «Как лягушка превращается в Ивана Царевича». Я положила эту книгу на прилавок и тотчас вышла, недоумевая, что хотел Бог этим сказать. То, что я лягушка – без сомнения. Но… Иван царевич… К чему меня ведет Бог? Какую мысль он дал продавцу и тот поспешил так странно проявить себя? Почему из многих толпившихся покупателей, он избрал меня? Воистину. Неисповедимы пути и Планы Бога, велика Его власть, непредсказуема Милость…

Бог как бы, отвечая на мои вопросы и не отвечая, ибо они еще чувствовались смутно, начинал перестраивать мою жизнь, как бы незаметно, плавно, но и с элементами жесткости и однозначности, но вырывая меня из материальных связей и отношений реальных, сложившихся; и это в моем сознании было подобно сплошным неудачам, причем какого-то внутреннего порядка, где все вне были не участники, не вовлекались, не обозревали… но в то же время и обозревали и были именно участниками… Но… это пока, щадяще… очень неуклонно, отсеивая все ненужное и оставляя главное. Хотя… это ненужное было для меня еще животрепещущим.

Очень тяжело, когда тебя вырывают из быта, в нем оставляя, вырывают из того, что для других узаконено, требуя терпения, терпения и терпения, которое во мне в силу стараний моего отца, судьбы и мужа, было уже не малым; чувства не были избалованными, и многие Уроки Бога, тяжеловесные и неминуемые, воспринимались уже привычно, без истерики и визга, с некоей покорностью и толикой надежды, с толикой сопротивления, с толикой и понимания.

Эта великая начинающаяся в жизни перетасовка начиналась во мне и вне меня, во всем, словно корежились рельсы, ломались шпалы…
Воистину, Бог начинал из далекого далека, подбирая мне в этой жизни родственников, наиболее подходящих, чтобы всем хорошим и плохим в себе способствовали цели и Плану Бога на меня, чтобы, избивая, не сгибали и не гнули в свою сторону, чтобы, требуя, уравновешивали самонадеянность характера и вечное чувство независимости и предоставленности самой себе; Бог, однако, при всем хранил святая святых – семью, давая в ней неисчерпаемые долги, обязанности и ответственности и попуская там, где было во благо делу. Только теперь, обозревая труды Бога над собой, я вижу, как все было Божественно продумано, как все на самом деле опережало мои чаянья и в будущем все решалось, все сводилось к благоприятному, как бы ни казалось, что все крушится, что и почвы нет под ногами.

Это постоянное состояние подвешенности было самое оно, чтобы поневоле вручать себя Богу, выбившись в своих битвах, трезвея в них и воочию видя, что все в итоге расставляется по местам, лучшим образом и так, что все бури проходили более в моей ищущей и плачущей душе, а на поверхности я мало чем отличалась от других, и они не торопились подставлять особо руки, ибо все выглядело достаточно нормально.

Бог, прежде всего, дал мне очень, очень не простого отца, дал через него необходимую закваску так, что после него все остальные характеры казались, ну, просто ангельскими, ибо переплюнуть по деспотизму отца, как и по его уму и разносторонности, было невероятно. Я и сама за всю свою жизнь не встречала более сильной, более неуклонной и аскетической натуры и незаметно для себя Волею Бога вобрала многое или напомнила себе многое, что было не чуждо из прошлых рождений.

Отец был из прошлых рождений со мной связан сильнейшими узами, а потому Бог давал ему ко мне самое пристрастное отношение. Он был моим отцом, отцом той, которая в одной из прошлых жизней, будучи его также дочерью, наплевала на его богатства и ушла служить Ленину, партии, стала революционеркой и сидела по тюрьмам, откуда, будучи достаточно богатым, он, как мог, выручал меня, накопляя к этой душе столько боли, что Бог дал ему излить ее в следующем моем рождении и заодно с пользой для дела Бога в отношении моего становления. Обида на меня осталась в нем и на следующее рождение, всплыла Волею Бога великом моим долгом перед ним и великим его ко мне упреком и требованием все же следовать его наукам, его воле, его на меня родительскому пожеланию, которое в этой жизни свелось к высшему образованию и где я, опять же, не раз подвела его высочайшие надежды и навлекла на себя его гнев и в этом рождении, но на самом деле и не обязана была брать так, как виделось ему, но так, как было более необходимо для Божественного дела. Он при всем том, отец, никак не мог сделать мне что-либо худое, ибо не носил в себе по карме такое чувство и предвзятость, но ломал меня дай боже.

Мать моя также была предусмотрена Богом и абсолютно мне подходила и кармически и по качествам. Любя меня на самом деле, она не умела это чувство навязывать и через него не передала мне свои качества, но полностью выполняла свой долг так, как это было необходимо, не опекая, не давя, доверяя во всем, не гнобя хозяйством.

Моя мама в прошлом рождении была моей свекровью, а потому ко мне, как к душе, в себе питала некое не очень понятное чувство, ибо в прошлом рождении натерпелась немало, поднимая моих детей, когда я занималась революционной деятельностью да сидела по тюрьмам. И она была от меня неотъемлема по карме и перед ней я была в кармическом долгу. Она обладала тем ко мне отношением и теми качествами, которые, любя меня, были, держали ее на расстоянии от меня, не добивали советами, ибо я в ее глазах была очень твердым орешком, и она ко мне относилась предупредительно, давала советы очень осторожно, считая, что я все понимаю сама и доверяя.

Великим моим от Бога даром были и есть мои дети. О них и еще не раз разговор будет особый, ибо они те личности, которые тщательнейшим образом были подобраны Богом и с такой кармой, чтобы я, изводясь сердцем о них, не извелась. Эти личности Бог мне не представляет, как связанные со мной какими-то узами из прошлых рождений. Я только знаю, что старшая родилась у меня через девять месяцев после смерти отца мужа, Анасима, которого я никогда не видела. Когда Бог со мной заговорил, Он сказал, что Света – и есть умерший Анисим, о котором я достаточно подробно уже писала, но, к слову сказать, это был человек, проживший очень и очень непростую жизнь, сирота, знавший нищету, голод, бездомье. Отец десяти детей, он всю жизнь мытарился, не чая, как их прокормить, не имея возможности устроиться на работу, ибо жили в Кировской области в одной из деревушек, а именно, Пикшинерь, Кильмезского района, и приходилось выискивать заработки в Ростовской области. Битый жизнью, он пил, пил много, пил от беспросветности, бил жену Екатерину, как мог в строгости воспитывал детей и ушел в страданиях рано, сорока восьми лет от роду… Кто бы знал. Он ушел из жизни, чтобы тотчас войти в семя старшего своего сына, Александра, и через него родиться у меня, как мой первый ребенок, дочь Светлана.

Многие и многие страдания Анисима Богом переплавились в те качества в новом рождении, за которые я благодарна Богу, ибо моя дочь Светлана чрезвычайно трудолюбива, порядочна, терпелива, смиренна, отзывчива… Это надо понимать и в отношении любого, терпящего бедствия в многострадальной лодке жизни, кого готовы перечеркнуть, назвать отщепенцами, пьяницами, и того хуже. Труд Бога велик, плоды прекрасны. Такая дочь мне и была нужна, хоть и также не с простым характером, несколько вспыльчивым. Новая жизнь раскрыла ее по новому, дала ее же трудами то, к чему тщетно стремилась в прошлом рождении, сделала все понимающей, ответственной, умеющей терпеть любые невзгоды и готовой идти дальше с Богом в себе, с уважением к людям.

Прекрасным человеком оказалась и моя младшая дочь Ольга, также подготовленная Богом к рождению у меня очень, очень непростой жизнью, кармически заслужившая многие блага, но, опять же своим трудом. Очень непросто, но и ей шаг за шагом Бог стал открывать двери, дав ей настойчивость, цель, терпение, аскетизм, мудрость. Кто же была она в прошлом рождении? И об этом я уже писала. Она в своем прошлом рождении была в теле Ивана Малюты, имела великие планы на жизнь, но увы, жизнь ее оборвалась, когда ей (ему) было двадцать лет. В прошлой жизни эта душа была рождена в теле Ивана Малюты, родившегося 27 ноября 1964 года. В апреле 1983 года Иван Малюта по личной инициативе был призван для прохождения воинской службы в Афганистан (сын инвалидов первой группы, глухонемых людей, он мог отказаться от службы), видя в этом смысл жизни. Иван Малюта погиб 8 апреля 1984 года при выполнении боевого задания.

Об этом писали в газете:

«…Ваня и Эльдар, обеспечивая прикрытие, оказались отрезанными от основных сил. Завязалась перестрелка. Десантники, хладнокровно отстреливаясь, перебегали от одного укрытия к другому. Меняли позиции, не давая душманам возможности пристреляться или зайти в тыл.
Сколько это длилось? Пять, десять минут? А может быть, больше? Они не замечали времени, но твердо верили, что в беде их не оставят, и потому понимали лишь одно: надо беречь патроны.
Десантники не выпускали оружие из рук до тех пор, пока не опустел последний магазин. Оглянувшись назад, они увидели бездонную пропасть каменного каньона. Отступать было некуда.
Подпустив поближе душманов, Иван Малюта и Эльдар Асанов подорвали себя гранатами...». Иван Малюта был награжден орденом Красной Звезды (посмертно).

Иван Малюта – из прошлой жизни, в следующей жизни родился 22 июня (дата, символизирующая войну) 1988 года моей дочерью Ольгой, о чем мне было сказано Богом, воистину.

Она (он, Иван Малюта) в прошлой жизни погибла геройски и была посмертно награждена орденом Красной Звезды за проявленный героизм. Карма таких людей дает им от Бога право идти и достигать ту цель, те планы, которым не суждено было свершиться в прошлом по ряду обстоятельств. Именно такая карма дочерей, не гарантируя легкость пути, гарантировала и гарантирует Божью поддержку в многих планах, которым Бог дает осуществляться теперь (и я этому свидетель), но не просто, очень не просто, с многими преодолениями и препятствиями. Эти дети хранимы Богом, и я, как мать, это вижу.

Это и придает мне силы работать, сотрудничать с Богом, ибо я точно знаю, что им отведен не малый срок жизни, что вынесут из нее многие качества через все стороны жизни, знаю и то, что они меня в свой час похоронят, и я с миром уйду, ибо их карма прекрасна.

Однако, им, моим детям, предстояло быть ближе всех ко мне в труднейшие периоды работы Бога надо мной, и моя карма их тоже учила не просто, давая уроки бедности, уча претерпевать, уча понимать, подводя к Богу, давая им непростые, совершенные знания, духовные, правильное поэтому понимание и восприятие жизни. Но все вокруг меня, самые близкие люди были расставлены Богом по своим местам тщательно, как и супруг, о котором я много вопрошала Бога и не знала, что и его участь Богом решается относительно меня тщательнейшим образом; и ответ на мой вопрос основной постепенно, но будет выкристаллизовываться лучшим образом и так, что никто не будет обижен, никто не будет проигнорирован, убран с моего пути, как помеха, но все пойдет и неожиданно и естественно, и с болью и без, но положение мое разрулится, включая и мою работу учителя, на которую Бог уже посмотрел серьезно и не без результата для меня. Но об этом, как и обо всем, в подробностях в следующий раз.

55.Моя жизнь. Часть 25. Не очень легкий путь к Богу.Проза

55.Моя жизнь. Часть 25. Не очень легкий путь к Богу.

55.Моя жизнь. Часть 25. Не очень легкий путь к Богу.
Проза