Феликс явился домой под утро.
Наташа не спала. Сначала она в панике металась по комнатам, не зная, что предпринять, затем заставила себя усесться в кресло и просто дожидаться исхода ночи. Если бы Феликс нашёлся, об этом сразу бы растрезвонили. В который раз женщина ощущала себя беспомощной курицей, высидевшей птицу другой породы. Она не сможет вечно удерживать Феликса, как бы ей этого ни хотелось.
Но всё-таки где он и что с ним случилось?
Феликс всегда был настолько послушен, что это вызывало изумление. Он беспрекословно выполнял всё, что бы она ни потребовала. Ни разу она не слышала от него: «не хочу» или «не буду», как обычно протестуют все маленькие дети, сын никогда не устраивал сцен, не закатывал истерик, но напротив, старался придерживаться всех её запретов.
И понимать и разговаривать он умел всегда, с самого рождения, что сначала Наташу пугало, но не слишком, так как сама она была единственным ребёнком в семье. Другие дети в сравнении с Феликсом казались ей маленькими монстрами. Даже «я сам» он говорил как-то мягко, словно спрашивая её при этом: «а можно?» И если она говорила «нет», то дальше он не настаивал. Её «нет» для Феликса означало именно «нет» и на «да» он его не стремился исправить.
Этот неожиданный сегодняшний уход Феликса из квартиры был Наташе совершенно непонятен. Ей не верилось, что он мог так с ней поступить: уйти и не сказать куда именно. Глупо обращаться в полицию или бегать по больницам: если бы он там оказался, её отыскали бы сами. При внешнем уродстве Феликса и его невероятном кровяном давлении, а также отличающихся по всем параметрам от человеческих анализов ей не составило труда оформить на него инвалидность. Наташа удивлялась тому, как вообще смогла его выносить, иначе, как чудом, этого было не объяснить. Женщина всерьёз собиралась всю свою жизнь прятать сына, и вот сегодня её усилия пошли насмарку.
Дверь оказалась не заперта, и Феликс, не разуваясь, молча вошёл в комнату и присел на диван напротив матери.
– Что же ты делаешь? – вырвалось у неё.
– Прости.
– Где ты был?
– У моря.
– Зачем?
Феликс уставился себе под ноги.
– Знаешь, накануне своего четырнадцатилетия мне вдруг захотелось переосмыслить свою жизнь, в квартире стало тесно, вот я и ушёл.
– Не лги, – прервала его Наташа. – Что случилось, Феликс?
– Зачем ты согласилась меня родить? – устремив на неё взгляд прозрачных хрустальных глаз, спросил он.
Она растерялась.
– Феликс.
– Да?
– Иди спать.
Женщина ощутила, как вмиг ослабели у неё руки-ноги, и если б она не сидела в кресле, то точно упала бы на пол.
Феликс молча ушёл в свою комнату. Там горел свет. Юноша скинул кроссовки возле кровати и, не раздеваясь, улегся на неё с подаренной книгой. На гладкой чёрной коже золотое тиснение: Библия. Едва он раскрыл книгу, как в дверь постучала мать, Феликс сунул Библию под подушку.
– Войди.
Он удивился бледности материнского лица, и от этого особенно тёмным карим глазам. Наташа осторожно, словно боялась его спугнуть, присела на край кровати.
– Почему ты меня так спросил, Феликс?
Он молча смотрел на мать, раскаиваясь, что огорчил её, растревожил, и примирительно сказал:
– Оставим это, мама. Прости, что ушёл из дома, не предупредив тебя.
– Не в этом дело, сын, – сведя брови, сказала Наташа. Ему показалось, что она приняла какое-то решение, и не собирается отступать. – Что тебе известно? Говори.
– Всё.
– Всё? – она растерянно, даже как-то затравленно поглядела на него, но взяла себя в руки и спросила: – Что ты под этим подразумеваешь?
– Мам, я прочёл твои записи, которые ты прячешь под кроватью, – прямо сказал Феликс, и Наташа побледнела ещё сильнее, так, что он даже испугался.
– Как ты мог? Это… непорядочно.
– Знаю. Я сам не понимаю, как это вышло. Я только взглянул, а потом просто не смог остановиться. Я прочёл всё.
Наташа встала с кровати и, пошатываясь, вышла из комнаты. Феликс остался лежать, несмотря на сильное желание последовать за ней. Ещё одно чувство вдруг шевельнулось в нём, чужое и злорадное: так, мол, тебе и надо. Мне было плохо, теперь твоя очередь.
Феликс достал из-под подушки Библию, приготовился читать, но не смог. Острая жалость пронзила грудь точно цыганская игла, и юноша выбежал следом за матерью. Он нашёл её в кухне. Наташа судорожно глотала из кружки воду.
– Прости меня, – уже в третий раз попросил её Феликс.
Мать вдруг заплакала. Феликс никогда не видел её плачущей, тем более вот так, навзрыд, как маленькая несчастная девочка.
– Что ты, мама? – он неуклюже приобнял её. – Не надо. Пожалуйста. Перестань.
– Я не мама тебе, ты знаешь, – всхлипнула она. – Прости меня, Феликс. И меня, и Ковровина… мы не знали, что так получится… После этого взрыва на Таймыре, я точно сошла с ума. А потом эти спецслужбы. Они не выпускали меня из городка, я боялась, что беременность моя обнаружится, они догадаются, возьмут анализы… поэтому я сбежала в самый дальний конец страны.
Она снова разрыдалась.
– Всё нормально, мам. Раз я знаю правду, то буду впредь осторожней. И ещё… я не сержусь на тебя, поверь.
Феликс неловко поцеловал её в щёку.
– Тебе больше не нужно лгать, и наши отношения станут крепче.
– Ты, в самом деле, простил меня, что я согласилась… воспроизвести тебя?
– Да, – выдержав её взгляд, ответил Феликс. – Хотя сначала рассердился, даже очень.
Она улыбнулась сквозь слёзы.
– Ты лучше человеческих детей, сынок.
***
Наташа заснула перед самым рассветом. Она пребывала в блаженном состоянии безмятежности. Куда-то исчезли последние годы, страдания, связанные с Ковровиным и Феликсом, и женщина окунулась в безоблачную юность и детство, и лишь погружаясь в туманную пелену сна, успела подумать о сыне и о том, что он забрал её душевную боль, как не раз это делал с болью физической.
Дорогие читатели! Не скупитесь на ваши отзывы,
замечания, рецензии, пожелания авторам. И не забудьте дать
оценку произведению, которое вы прочитали - это помогает авторам
совершенствовать свои творческие способности
