Урок прощения

Цыганский табор медленно шел по вечерней степи. Жаркое солнце катилось к закату, меняя яркие краски на пастельные тона. Старые кибитки раскачивались в такт льющихся песен. Кони то замедляли шаг, то ускоряли, игриво потряхивая гривами. Рядом с запряженными кобылицами бегали молодые жеребята. Весело резвясь, они отбегали чуть в сторону от неторопливого табора, догоняя друг друга. А потом, как будто вспомнив что-то, наперегонки неслись назад и тыкались мордами матерям под брюхо. На красивых жеребцах от кибитки к кибитке медленно разъезжали горделивые мужчины. Трое ромал с гитарами в руках шли за кибитками, играя одну цыганскую песню за другой. Молодые цыганки весело кружили вокруг них своими пестрыми юбками. Юная Марица, которой едва исполнилось пятнадцать лет, с бубном в руке бойко выплясывала, поднимая босыми ногами пыль на дороге.
Бабушка Замбила, старейшина рода рувони*, сидела, свесив ноги, сзади своей кибитки. Сколько ей было лет на самом деле, никто не знал. Но зато последний малец в таборе относился к ней с большим уважением, и даже барон всегда прислушивался к её советам, ссылаясь на её житейскую мудрость.
Теплый степной ветер развевал седые пряди, выбившиеся из-под выгоревшего платка. Загорелое морщинистое лицо не выражало никаких эмоций. Замбила курила трубку, смачно затягиваясь, прищурив правый глаз. Её не волновало всеобщее таборское веселье. Спокойный глубокий взгляд был направлен в далекое прошлое…
Старая цыганка размышляла о своей жизни. Так уж сложилась судьба, что ей пришлось похоронить мужа и единственную дочь, не уберегла она и внучку. Все, что удерживало её на земле, это – Марица. Сколько раз Замбила предсказывала людям судьбу по картам или раскрывала тайны прошлого и будущего, рассматривая линии ладони, а вот своих родных уберечь не смогла. Но сейчас ей не нужно было раскидывать карты, чтобы сказать, что дни её странствия на земле сочтены. Замбила была готова расстаться с этой долгой тяжелой жизнью, но тайна, которую она хранила последние годы, не давала ей сделать это. Она всегда знала, что придется раскрыть свою тайну, но не знала когда… А сейчас, когда цыганское колесо повернуло на дороги прошлого, Замбила поняла – время пришло. Всего один привал отделял её от места, где произошла эта страшная трагедия, когда судьба-злодейка, вывернувшись, очередной раз нанесла ей удар в самое сердце. Да, этого удара она бы не пережила, если бы…
- Эй, ромалы, останавливаемся на ночлег! – раздался звонкий голос главы табора, Зобара. Только он и Замбила знали всю правду, что произошло пятнадцать лет назад в небольшом городе, к окраинам которого подходил табор. Многие цыгане тоже догадывались о случившемся, некоторые строили свои версии, но говорить открыто об этом боялись. Личная жизнь по неписанному цыганскому закону была неприкосновенна, поэтому никто не имел права совать нос в чужую семью.
Кибитки, слегка повернув вправо, сделали большой круг на краю степи. Солнце уже зашло за лес, последние лучи отражались в вечернем небе красно-желтыми полосами.
Жизнь в таборе закипела: мужчины разводили огонь, кормили лошадей, женщины готовили ужин, занимались детьми. Неугомонная молодежь уже сходила за водой к роднику и, развалившись на сене у телеги, хохоча, считала первые звезды, загорающиеся на ночном небе.
- Бабуля, я тебе родниковой воды принесла, - сказала Марица, откидывая полог кибитки.
- Спасибо, мой ангел. Давай я расчешу тебе волосы…

Это был каждодневный ритуал, который доставлял неописуемое блаженство обеим.
Старыми морщинистыми руками Замбила перебирала русые локоны Марицы. Деревянный гребень скользил по золотистым волосам. Девушка без умолку щебетала, рассказывая бабушке о «приключениях» за день, затем они вместе шли к костру ужинать.
Марица была необычным ребенком. Своей светлой кожей, голубыми глазами и русыми волосами она с детства выделялась на фоне смуглых цыган. Не зная отца и матери, она росла под присмотром старенькой бабушки, с которой они были большими подругами.
«Ты мой ангел, посланный мне небесами», - часто говорила Замбила, поглаживая внучку по золотым кудрям.
Когда Марице было лет пять, дети стали дразнить её «подкидышем» и «сиротой». Услышав это, Замбила запереживала, что девочка начнет задавать вопросы об отце с матерью. Но вместо этого, она как-то подбежала к Замбиле и спросила:
- Бабуля, ангелы живут на небе?
- Да, - ответила бабушка.
- А их Бог сотворил? – не унималась девочка.
- Правильно.
- Значит, и меня Бог сотворил, и никакая я не сирота, - обрадовалась Марица.
Подбежав к шушукающей детворе, она залезла на телегу, поставила руки в боки и закричала на весь табор: «Никакая я не сирота! Моего папу зовут ДэвЭл!** А кто еще обзываться будет, тот у меня получит…»
Взрослые разразились громким смехом, дети недоуменно переглянулись. С тех пор никто больше не дразнил Марицу, и она никогда не задавала вопросов о своих родителях. Но рано или поздно этот вопрос должен был всплыть снова. Замбила это знала и уже была готова на него ответить.

Когда с ужином было покончено, и маленькие дети засыпали на коленях матерей под тихий перебор гитарных струн, Марица положила голову на колени бабушки и попросила: «Расскажи нам какую-нибудь сказку».
Дети часто просили взрослых рассказать сказку или историю. В них отражалась вся цыганская жизнь: воровство невест, торговля конями, гадание людям, праздники и многое другое. У каждого рассказчика была какая-то своя, любимая история, которую он, смакуя, чуть изменяя и добавляя, пересказывал с особым удовольствием. Она была как бы лицом рассказчика, частью его души. Каждый раз истории обрастали новыми подробностями, окрашивались новыми красками, в зависимости от настроения рассказчика.
Бабушка Замбила любила рассказывать о ДэвЭле – Боге, сотворившем небо и землю, о том, как Он делил землю между народами, и что при этом досталось цыганам.
Лица ромалов были обращены к Замбиле, ожидая очередную историю.
Старушка набила табак в трубку, раскурила её и, глубоко затянувшись едким дымом, тихо сказала: «Сегодня я не буду рассказывать вам сказку, я расскажу быль, то, что было на самом деле…со мной».
Издав последний аккорд, стихла гитара, в глазах слушателей отразилось любопытство. «Интересно, правда, о себе говорить будет или опять небылицу придумает?» - спрашивали себя многие.

Замбила глубоко вздохнула и начала нелегкий рассказ:
«Вы, конечно, знаете, что я рано овдовела. Моего мужа помнят, разве что единицы. От него у меня была единственная дочь, которая умерла при родах, оставив мне замечательную внучку. Такая долгожданная, она пришла в этот мир дорогой ценой. Я назвала её Радой. Она, действительно, была для меня большой радостью. Вы не дадите мне соврать, потому что многие её прекрасно помнят. Красавица, умница, а какие одежды шила – залюбуешься. Был у неё молочный брат – Арсен. Зарина, его мать, обоих детей выкормила».
Старушка посмотрела в сторону, кивающей головой, Зарины. «Правду говоришь, - подтвердила цыганка. – До двух лет грудь сосали. А друзьями какими были, родные так не дружат…»
«Да и мы с Зариной уже о родстве подумывали, когда мою девочку Рамир посватал, - продолжила Замбила. – Жених он был видный, да и старый барон за него слово замолвил, вот я Радочку замуж-то и отдала. Только очень уж Рамир горяч был. Сколько раз Рада из-за его ревности плакала… А когда она забеременела, он, вроде, попритих, но глаз с нее не спускал. А уж если Арсена с ней рядом увидит, так глаза сразу кровью наливались. Пару раз они даже дрались, но вы же знаете, что небольшие ссоры в таборе не редкость…

Однажды, когда до родов оставалось пару недель, мы остановились на поляне, недалеко от реки, возле небольшого городка. Рада пошла на речку помыться, постирать кое-что, а через какое-то время ко мне Зобар подбежал, бледный весь. Говорит: «Видел, как Рамир с кинжалом в руке к речке побежал…»
«Так и было», - кивнул Зобар. Огоньки костра, танцуя, отражались в смоляных глазах молодого барона. Перед ним ясно всплыл этот страшный день из недалекого прошлого. «Так и было, - еще раз повторил он. – Я как раз к табору подходил, как Рамир на меня из-за шатра выскочил с кинжалом в руке. Глаза горят, лицо от злости черное. Кто-то ему сказал, что Арсен вместе с Радой на речку пошел. Я его остановить попытался, да где там… Кричит: «Если он с ней, убью, будет знать, как вокруг чужих кобылиц крутиться!» Но, видно, на его пути Рада встала. Как уж там вышло, мы не знаем, только когда мы с Замбилой к реке подбежали, Арсен был мертв, а Рада истекала кровью…»
«Бедная моя девочка, - вздохнула Замбила. - Она была еще жива и всё просила, чтобы спасли её ребенка. Тут цыганскими заговорами не обойтись, срочно была нужна помощь врача. Неподалеку, на пригорке, стояла небольшая церквушка, туда-то мы с Зобаром и повезли Раду на телеге. Пока доехали, она сознание потеряла. Молодой священник помог её в дом перенести, а сам с Зобаром в город за врачом поехал. Мы дома с его женой остались. Так она мне свою малышку в руки дала, а сама на колени встала и молилась за мою Радочку, чтобы Бог спас её и ребенка.
Когда доктора привезли, Зобар в табор вернулся, посмотреть как там дела. Я же всю ночь проплакала, а батюшка всё молился, да мне говорил, чтобы я у Бога милости просила. Да только не было у меня сил молиться, страх потерять мою девочку, сковал сердце. До утра доктор боролся за жизнь Рады, а женщина ему помогала. Но, когда первые лучи солнца осветили комнату, врач вышел и сказал, что внученька моя умерла, а ребенок так и не родился.

Над табор нависла тишина. Было только слышно, как фыркают кони, да стрекочут сверчки. Марица отодвинулась от бабушки и смотрела на неё глазами полными слез. Повертев в руках потухшую трубку, Замбила продолжила: «Я не могу вам передать, какой болью и злостью наполнилось мое сердце. Я хотела только одного – собственными руками порешить убийцу внучки. А утром приехал Зобар и сказал, что Рамир сбежал, испугавшись расплаты. Старый барон послал на его поиски, но он, как в воду канул. Так о нем никто и не слышал ничего за все эти годы. Но тогда я хотела во что бы то не стало найти его и воткнуть нож прямо в сердце. Если бы не наш обычай оставаться родственникам возле умершего до самых похорон, я бы его из под земли достала. А так я осталась возле своей мертвой Радочки. А священник меня утешал как мог, и все просил Рамира простить, говорил, что с этой ношей я жить не смогу… Ох, и разозлилась я тогда на него. Кричу: «О каком прощении ты говоришь? Он единственный смысл жизни у меня отнял! У тебя вот и жена есть, и ребенок недавно родился, а я всех похоронила. Ты не знаешь, что такое терять любимых, вот так и рассуждаешь, а если бы тебе кто подобное сделал, по-другому бы запел…» А он мне спокойно так говорит: «Правда Ваша, Бог к нам с женой милостив. Но Он не посылает человеку испытаний больше, чем тот вынести сможет…»
Вот тогда-то ко мне в голову и пришла эта страшная мысль – украсть их малютку. Я хотела, чтобы они тоже испытали ту боль, что и я, чтобы знали, как нелегко простить, когда у тебя забирают самое дорогое…
В общем, я тогда Зобара уговорила в таборе сказать, что ребенок выжил. Он, видя мое безутешное горе, обещал мне помочь, и клятву дал молчать о случившемся. Сегодня я его от этой клятвы освобождаю… А тогда мы с ним Раду на телеге в гробу, усыпанном цветами, в табор привезли. От такого горя никто ничего не заметил… Раду с Арсеном на холме возле реки похоронили. А на могильный крест я то полотенце повязала, что приготовила Радочкиного младенца принять». ***

Еще раз пережив случившееся, тихо завыла мать Арсена, Зобар нервно сжимал плетку, а взгляд Марицы наполнился страхом от услышанного. Она уже догадалась о том, что скажет дальше Замбила, и злость вместе с негодованием наполнили её сердце.
Старая цыганка перевела дыхание. Решение раскрыть свою тайну далось ей нелегко, и сейчас ничто не могло её остановить. Замбила знала, что в таборе ходили разные слухи по поводу этой истории. Сначала говорили, что Рада изменяла мужу с Арсеном, потом, когда Марица подросла и стала выделяться на общем фоне, поговаривали, что ребенок Рады от барина, на чьей земле зимовал табор, и что часто приходил к цыганскому костру послушать песни. В общем, разговоры были разные, и Замбила решила раскрыть все карты, чтобы никто не мог порочить имя её любимой внучки. К тому же все эти годы ей не давала покоя мысль о том, какую боль причинила она родителям Марицы, да и для этой девочки была приготовлена другая судьба, которую она не вправе была менять.
Переведя взгляд на Зобара, Замбила продолжила: «В ночь после похорон табор тронулся в путь. А мы с Зобаром направились к церквушке. Дождавшись предрассветного часа, Зобар бесшумно прокрался в дом и вынес оттуда спящего младенца. Вот так и появилась у меня Марица, которую я очень полюбила. Если бы не она, мне бы не пережить такое горе. Но эта девочка стала для меня ангелом, посланным в утешение».
Замбила протянула руку, чтобы погладить Марицу по голове. Но девушка отклонилась, подскочила на ноги и, подхватив длинную юбку, скрылась в темноте…

До утра искали её цыгане по степи и в близлежащем лесу, но поиски ничего не дали. Старая Замбила сидела возле давно потухшего костра. По впалым, высушенным ветром щекам стекали горькие слезы. Она не обращала на них внимание, но молодые цыганки толкали друг друга в бок и, показывая на Замбилу удивленно говорили: «Смотри, старая Замбила плачет… А мы думали, что ветер странствий за долгие годы иссушил все её слезы».
Когда ранним утром вместе с бароном вернулись последние мужчины, отправившиеся на поиск Марицы, старая цыганка встала и, глядя Зобару в глаза, тихо сказала: «Она никогда меня не простит, и никогда сюда не вернется. Я бы тоже так сделала…» Потом Замбила взяла в своей кибитке какой-то узелок и, не простившись, ушла в направлении города…

Утренняя служба уже закончилась, и матушка Александра занялась домашними хлопотами. Собрав яйца из теплых гнезд, она вышла из курятника. По середине их небольшого двора стояла старая цыганка. Александра сначала подумала, что та пришла за милостыней, но потом, когда женщины встретились взглядом, ей все стало ясно… Этой минуты она ждала многие годы.
Корзинка выскользнула из рук. Перешагнув разбитые яйца, не отводя взгляда от потухших старческих глаз, медленно, как бы боясь спугнуть видение, матушка подошла к цыганке. Взяв её за руку, вдруг ставшим хриплым голосом, тихо спросила: «Скажите только одно – наша девочка жива?»
Замбила молча кивнула, а затем, напрягшись, как струна, приготовившись к скандалу, громко ответила: «Жива. Я вчера ей все рассказала…»
Но вместо скандала, Александра поцеловала ей руки и промолвила: «Спасибо за хорошие новости. Пойдемте, мы должны рассказать мужу это радостное известие…»
Отец Алексий после нескольких коротких вопросов усадил Замбилу за стол и велел жене накормить гостью. Прежде чем приступить к еде, Замбила положила на стол небольшой узелок, который сжимала в руках все это время: «Вот, я сохранила это, потому что знала, что когда-то мне придется рассказать правду». Дрожащими руками Александра развязала узел и достала пожелтевшие от времени батистовые пеленки, которые когда-то вышивала для своего ребенка. Прижав их к губам, она вдыхала их запах, стараясь уловить, не сохранили ли они сладкий младенческий аромат. Слезы, наконец-то, вырвались из её груди…
«Полноте, матушка, полноте, - утешал её муж, сам еле сдерживая ком в горле. – Теперь уж точно плакать не стоит, теперь радоваться нужно…»
После небольшой трапезы он попросил цыганку рассказать о жизни дочери как можно подробнее, ему было интересно знать все, что случилось с ней за эти долгие годы.
«А какие у нее волосы? А глаза? А она часто болела?» - вставляла вопросы в рассказ Замбилы Александра, прижимая к сердцу детскую распашонку. Несколько часов пролетели незаметно. Замбила говорила и говорила, не понимая, откуда у этих людей столько теплоты к ней. Она ожидала чего угодно: скандал, драку, полицию, но только не теплого приема, как дорогого гостя.
Когда отец Алексий стал готовиться к вечерней службе, радуясь, что сегодня обрадует прихожан хорошей новостью, Замбила спросила: «Вы что, действительно, не сердитесь на меня за то, что я сделала, ведь я принесла вам столько горя и слез?»
«Помните, я просил Вас простить убийцу Вашей внучки? – спросил батюшка. – Когда Вы украли нашу девочку, я сразу вспомнил то, чему учил Вас. Конечно же, мы обращались в полицию и пытались сами найти Ваш табор, но когда мы поняли, что это бесполезно, нам осталось только уповать на Господа. И Он утешил нас, дал нам силы простить и веру, что наша дочка к нам обязательно вернется. Мы каждый день молились за Вас и нашу девочку. Мы просили для вас Божьей защиты, и чтобы наш ребенок рос, познавая Его любовь. Мы знали, что она в безопасности… Спасибо, что все это время Вы заботились о ней».
«Простите, простите меня Христа ради, - взмолила цыганка, припав к ризе священника. – Я ведь не привела к вам вашу девочку…»
Отец Алексий поднял старую женщину и, держа её за руку, сказал: «Бог привел к нам Вас, приведет и нашу дочь».
«Спасибо, что простили меня», - Замбила концом платка вытерла навернувшиеся слезы.
«Мы простили Вас от всего сердца, а, скажите, простили ли Вы убийцу своей внучки?» - спросил священник.
Замбила опустила взгляд и честно призналась: «До сегодняшнего дня я не знала, что такое «прощение», но вы дали мне хороший урок. Я прощаю Рамира и жалею, что не сделала этого раньше… Все эти годы злая горечь заставляла меня прокручивать в памяти события тех дней. Это причиняло мне страшную боль. Как жаль, что я не послушала Вас сразу…»
В этот момент в дверь робко постучали.
«Алеша, наша девочка вернулась!» - крикнула Александра, открыв входную дверь.
Старая цыганка наблюдала, как дом молниеносно наполнился радостной кутерьмой - криком, слезами, смехом и суетой. Она стояла в углу комнаты и, казалось, про нее все забыли.
Отец с матерью целовали и обнимали растерянную Марицу. Они задавали ей вопросы и, не услышав ответа, задавали новые. «Пойдем, дорогая, я покажу тебе твою комнату», - ворковала мать вокруг своей девочки. Открыв дверь, они вместе с отцом зашли в небольшую, но уютную комнатку. На аккуратно заправленной кровати сидела тряпочная кукла, на столике у окна стояла ваза со свежими цветами. «Мы ждали тебя каждый день, все эти годы, - сказал отец, прижимая к себе дочь. – Слава Всевышнему, Он ответил на наши молитвы…»
За всей этой радостью никто и не заметил, как Замбила тихо вышла из дома и скрылась в вечернем тумане.

Зобар не стал расспрашивать Замбилу о всех подробностях. Проходя в свою кибитку, она только сказала, что Марица нашлась и сейчас вместе со своими родителями. Но когда старая цыганка на следующее утро не вышла к завтраку, барон решил сам пойти поговорить с ней. Расшнуровав полог кибитки он увидел лежащую на ярком коврике Замбилу.
- Заходи, Зобар, мне нужно с тобой поговорить, - тихо сказала цыганка. – Дни моего странствия по грешной земле закончились. Больше мне не подняться, я это знаю… Прошу тебя, барон, чтобы меня похоронили рядом с моей внучкой, с моей Радой, - это последняя моя просьба.
Зобар не стал отговаривать Замбилу от мрачных мыслей, потому что тоже чувствовал, что настал её час.
- Знаешь, - продолжила цыганка, - я сегодня ночью впервые искренне молилась Богу. Сколько раз я рассказывала вам о Нем сказки, но теперь я точно знаю, что Он есть и слышит, о чем Его просят.
- А о чем ты просила Его? - спросил Зобар.
- Я просила о том, чтобы Марица простила меня, чтобы бедная девочка не несла этот тяжкий груз обиды всю жизнь, как я…
В этот момент веселая суета наполнила табор. Барон выпрыгнул из кибитки, и широкая улыбка озарила смуглое лицо. «А вот и твоя красавица с родителями идет, - кивнул он Замбиле, а затем крикнул на весь табор, - Эй, чавалы, сегодня табор гуляет, у нас большой праздник!»

Целый день в таборе было праздничное веселье. Цыганки надели свои лучшие наряды и украшения. Песни и вино лились рекой… На шум праздника подошла группка любопытных горожан. Не скрывали своего любопытства и родители Марицы. Им было интересно всё: и быт, и традиции, и люди… Они ходили по табору, разговаривая с людьми, слушая истории из детства своей дочери. Все цыгане старались подойти и рассказать им что-то «особенное», хотя для отца и матери «особенным» было абсолютно всё. Бабушку Замбилу расположили под большим шатром. Она лежала на подушках и смотрела, как, словно бабочка, порхала по табору «её» девочка. Прощаясь со своим детством, она подбегала к каждому, даря прощальные улыбки и поцелуи.
Детвора бегала за ней стайкой, не скрывая своих слез. Им жаль было расставаться со своей «сестрой» и они не понимали, почему Марица не может жить в таборе вместе с откуда-то взявшимися родителями. Трудно было скрыть печаль расставания и взрослым. Но, не смотря на это, табор праздновал воссоединение семьи.

«Ты все равно всегда будешь для меня самой любимой бабушкой, - целуя Замбилу, сказала Марица, очередной раз подбегая к старой цыганке. – И как ты только могла подумать, что я буду держать на тебя обиду? Сначала я, конечно, вспылила, а потом мне стало тебя жаль. Но и родителей мне тоже жалко… Знаешь, я уже с ними обо всем договорилась: ты будешь жить с нами. Отец поставит в моей комнате еще одну кровать, для тебя, чтобы ты всегда была рядом…»
«Я буду рядом, милая, всегда рядом», - гладя белокурые локоны, отвечала Замбила.

Позже, когда непослушные искры от большого костра с треском поднимались в ночное небо, Марица пела и плясала с бубном для своих родных. Родителям она показывала то, чему научилась у цыган, а цыганам отдавала должное за их заботу.
А когда пришел час прощаться, девушка заглянула в шатер и увидела, что Замбила спит, улыбаясь во сне. Не став её будить, Марица с родителями отправились домой. Табор стал утихать, усталость брала своё. И никто не заметил, что старая цыганка погрузилась в свой последний сон… Укладываясь спать никто не знал, что следующий день на смену празднику встречи принесет горечь расставания.
Жизнь шла своим чередом…

* - цыганское «рув» – волк
** - ДэвЭл – Бог
*** - цыганский обычай – на могильный крест повязывать полотенце

Урок прощенияПроза

Урок прощения
Проза