СЛОВО И ЛИЧНОСТЬ Языческая философия сегодня – на примере философии Ф. Гиренка (обзор)

СЛОВО И ЛИЧНОСТЬ

Языческая философия сегодня – на примере философии Ф. Гиренка (обзор)

Введение
Один из основных вопросов философии ХХ века - это вопрос о человеческом языке, о речи, словах, текстах. Насколько познание и вообще все наше существование, индивидуальное и коллективное, обусловлено структурой языка? Язык – это не только средство, которым мы можем пользоваться как угодно, используя его в каких угодно целях. Язык – сам действующая сила, он оказывает влияние на все наше существование: мы говорим только о том, о чем можно сказать, мы понимаем только то, что можно высказать. А это «можно сказать» от нас не зависит, оно дано нам вместе со структурами языка. Эти же структуры опосредуют наше бытие в мире. Человек во многом существует через слово, словом он обозначает даже то, что нельзя высказать словами, и без этой словесной метки оно перестает для него существовать, перестает быть сферой его существования и действия.
В свете всего выше сказанного становится очевидным, что тема, которую развивает в своей философии Ф. Гиренок – соотношение слова и дословного в человеческом существовании, во-первых, не случайна по отношению к философской традиции, и, во-вторых, к самому человеческому существованию.
Я не считаю его философию христианской или православной, наоборот, она является апологией языческого мироощущения*. Это подлинно языческая философия. И, тем не менее, она представляет большую ценность как раз благодаря этому своему содержанию: отталкиваясь от нее, можно яснее сформулировать христианский взгляд на мир и на человека, чтобы не допустить смешения языческого и христианского, которое часто наблюдается в головах самих христиан.

Клиповое мышление
Содержание философии Гиренка – это противопоставление слова и дословного, мертвого и живого («мертвая дословность – и есть слово»**), симулятивного и подлинного. Это содержание определяет и форму его произведений, в которых речь становится немой речью, а мышление – не понятийным, а клиповым. Ведь с позиций дословного (а философия Гиренка есть его оправдание) невозможно говорить словами, это означало бы предательство дословного. До-словное как такое нельзя высказать словами, его можно только картировать, нарисовать. Но книга состоит из букв, словами рисовать нельзя. Но из этого тупика существует выход. Текст из набора понятий можно превратить в заговор. А заговор и есть немая речь, то есть речь, которая звучит, но не означает. Ее действие – это действие не на смысловом уровне, а на уровне созвучий. Ведь не слово, а ухо лежит в основе этого мира. Тексты Гиренка – это заговоры. «Чаадаев – чад ада», «понятие – это рефлексивная сороконожка, у которой осталась одна ножка», «на существование границы, отделяющей бытовой порядок от хаоса, указывает и чур, то есть пращур, запрещающий что-либо делать чересчур».
Гиренок совершенно верно отмечает, что в современном мире все большую силу набирает клиповое, компьютерное сознание, а слово, или книжная речь, уходит на второй план. Главным становится картинка и звук. Клиповое сознание – это лишь одна из сторон возрождающегося сегодня язычества, язычества на новом уровне, язычества супермаркетов, а не лесных капищ.

Глубина дома и бесконечность личности
Дословное – это то, что связано с родом, с бытом. «Явления культуры распознают дословность по меткам. К этим меткам на уровне тела относятся: низ, архаика, почва, примитив, жажда крови, крик, жертва, тайна, дом, быт, повседневность.» А «личность связана со словами».
«В мире две стороны. Внешняя и внутренняя. Внешняя – это только внешность. Что-то поверхностное. Лицо». Внутреннее же – это дословное, родовое, то, что определяется не словом, а бытом, жестом, поступком. Слова – это симуляция, ими можно играть, они меняют свое значение. Где слова – там и условности. Быт же неизменен и безусловен, чайник остается чайником везде – и в России, и в Европе, и в Африке. Дословное – это глубь, выплывая из которой, человек попадает на поверхность, в пленку культуры, в слова, становится посторонним по отношению к роду, из которого выбрался. Что высовывается из рода, из целого, из быта, из дословного – есть личность. Она связана со словами. «Личность как симулятивная структура сознания подавляет в себе дословное». Вот основная мысль Гиренка.
Гиренок смотрит на мир из дома, из глубины дословного. Его раздражает личность, как раздражают домоседа посторонние («ходют тут всякие»). «Для меня личность – это мусорная корзина, в которую сбрасываются словесные отходы культуры и цивилизации. Проблемы антропологии решаются мусоровозом. Сохранение и дление в себе человеческого не связано с личностным актом». Вот подлинно языческая установка. Человеческое не связано с личностью, оно связано с человеческим бытом, а где быт, там и род, там и дом. Человеческое в человеке определяется его жилищем и его родней.
Община есть органичная форма существования языческого общества. «В общине личность не нужна. Здесь она приносится в жертву. Общество реализует право, договор, а община требует братства, то есть соучастия в целом. А там, где целое, там и жертва». В общине – не «личная ответственность, а круговая порука».
Личность, по Гиренку, – это ненужное сцепление слов, шелуха, которая только мешает жизни рода, целого. Целое требует жертвы, крови. На алтарь рода приносятся отдельные люди. Без отрицания отдельных людей нет движения поколений.
Гиренок говорит: «у личности нет внутренних состояний. Нет глубины». Но надо помнить, что все слова Гиренка – это речь дословного, и тем они особенно интересны. В самом деле, с точки зрения рода, в личности нет глубины, ведь глубина есть только в роду, в быту, и человек может приобщиться к ней, только врастая в дословное, а личность вышла из рода, стала посторонней. Как в ней может быть какая-то глубина? Да, в личности нет глубины рода, она не врастает в поколения, за ней не стоят уже предки и сакрализованная повседневность. Но в личности открывается бесконечность, которой нет в дословном, в родовом языческом мире, в доме. «Быт дома накладывает запрет на существование в нем бесконечности. Этим запретом существует традиция. Вернее, традиция и есть этот запрет. Прирученность к привычке. К ритму быта. Вот дом. И у входа в обыкновение дома стоят двое. Гармония и число. Они не пропускают в обозримый дом необозримую бесконечность». «В доме вяжущие связи быта. Они окружают. И у тебя нет никаких перспектив. А вот посторонний. У него соблазняющие перспективы. И бездомное тело».
Всё так. Вылезая на поверхность из норы родового бытия, становясь личностью, человек теряет глубину, отягощенность родовыми связями, бытом. Но это не значит, что бытие личности поверхностно, симулятивно. Ей открываются бесконечные перспективы, легкость бытия, и бездомность, безбытность становятся ее важнейшими преимуществами, в то время как для рода это - ругательные слова. Вспомним евангельские слова: «будьте как птицы небесные, которые не сеют и не жнут». И еще: «негде преклонить голову Сыну Человеческому». Христианство открывает человеку личность, легкость бытия, не отягощенного никакими связями с родом. Христианин – это всегда посторонний. «Вы не от мира сего». Христианин не врастает в этот мир. Он выходит навстречу Богу, открывает Ему двери своего дома, тем самым впуская в него бесконечность.
Всё это выводится из философии Гиренка. И в этой ясности, в ясном разграничении языческого и христианского, которое может быть из нее выведено, заключается ее заслуга.

Слово и личность
В дословном, по отношению к родовому целому, нет личности. «Симуляция упраздняется слиянием говорящего и слушающего в единстве дословного». Единство дословного – это и есть род. В нем невозможен диалог. Отдельные люди, как части родового целого, не могут вступить в непосредственную, личностную, диалогическую связь между собой, иначе целое развалится. Связь между частями осуществляется опосредованно, через целое. Она основана не на любви, а на традиции. А традиция и есть закон, по которому строятся отношения между частями целого. Традиция – это отсыл, отнесение связи вот с этим человеком к целому, к роду. В дословном нет коммуникации, немая речь – это поддержание традиции. В глубине рода все слиты воедино. Там можно обращаться только к роду. В глубине нет лиц, там все срослись в одно тело, в живой комок плоти.
Слово же предполагает отделенность людей друг от друга, предполагает личность. Я же не обращаюсь со словами к своей ноге или руке – они и без всяких слов поймут меня. И если я сросся с другими в одно живое тело – говорить, то есть произносить осмысленные слова, не нужно. Достаточно промычать, пробурчать и тебя почувствуют. Хороший пример «немой речи русского крестьянина» можно взять из романа «Отцы и дети». «А мы могим…тоже, потому значит…какой положон у нас, примерно, придел». Немой речью ничего не говорят, ей отсылают к целому.
А слово – это пространство понимания, им осуществляется связь между свободными личностями. Срастание же бессловесно.

Отделенность от других есть непременное условие того, что эти другие будут ценны для меня сами по себе, как такие, а не как средство для меня самого, для сохранения той целостности, в которую я вместе с ними включен. Если и я, и другие люди являются частями какого-то «организма», то, чтобы этот «организм» не умер, и я, как его часть, не умер бы вместе с ним, я, конечно, буду заинтересован и в существовании других частей, без которых «организм» бы погиб. Однако эта заинтересованность есть лишь опосредованный эгоизм, а не любовь: я в конечном итоге заинтересован в других не ради них самих, а ради самого себя же. Другие есть средства для поддержания «организма», «организм» есть средство для поддержания моего существования. «Организм» здесь выступает лишь как оптимальная форма удовлетворения эгоизма всех.
Чтобы возможна была искренняя, непосредственная связь между людьми, не должно быть какого-то общего начала над ними, от которого бы они зависели в своем существовании. А разделенность уже требует слова, как средства коммуникации между независимыми личностями, немая речь возможна только в «организме». Да, необходима утрата непосредственности (наива, примитива) родовой, «организменной» жизни, чтобы понадобилось слово. Но что в этом плохого?

«У тела дословности нет лица».
А что же остается у тела, когда у него нет лица? Говорить стыдно…Надо полагать, что у тела дословности, помимо всего прочего, есть большое и упитанное брюшко. Ведь «повседневность непрерывно возобновляет потребность в состоянии сытости».
Но тела, у которого нет лица, быть не может. Тогда это уже не тело, а обрубок. Но есть тела, у которых лицо-то есть, но оно перестало быть лицом. А стало просто фасадом, вывеской, оно уже ничего не выражает, не живет. Тело с таким лицом называется трупом. А если оно живое – то растением, чурбаном, деревяшкой. Мычит такое тело в летаргическом сне. И это мычание и есть немая речь.
Человек дословного становится деревом. Он бессловесен. Не случайно так часто у Гиренка повторяются слова «врастает, прорастает». А у живого, сознательного человека есть слово. Дерево тоже живое, но оно живет растительной жизнью. Человек должен все время доказывать не только лишь, что он – не штифтик, но и то, что он – не овощ. Первое он доказывает своим капризом, второе – своим словом.
Вот я страдаю. Я мычу, корчась от боли, стенаю. Это – немая речь. И я не лучше дерева, которое зарастает рану, истекает смолой. А если у меня – слово, я могу и обругать свою боль, и посмеяться над ней. Слово громом гремит во вселенной. Я могу молиться, я могу проклинать. Слово не встраивается в природный мир звуков - рева, карканья, стонов. Слово не вырывается, а произносится. Я имею власть над своим словом. Если у меня есть слово – ни мир, ни род больше не могут на меня претендовать. Я могу все назвать, все обозначить. А то, что можно назвать, уже не страшно. А там, где нет страха, может быть любовь. Или хотя бы понимание.

*- «Дом как выражение тихой повседневности быта образует пространство невербальных очевидностей. Обыкновение. Невербальная очевидность обыкновения делает мир обозримым. Обитаемым. Ведь обживать можно обозримый мир, то есть построенный на визуальных и слуховых метафорах. Не слово, а ухо лежит в основе этого мира. Или глаз. Вот мир. А вот мое тело. И мир подобен моему телу».
Этими словами очень четко и абсолютно верно обозначено языческое миросозерцание.
** - Все цитаты по книге Гиренок Ф. Пато-логия русского ума. Картография дословности. – М.: «Аграф», 1998. – 416 с.

СЛОВО И ЛИЧНОСТЬ Языческая философия сегодня – на примере философии Ф. Гиренка (обзор)Теология

СЛОВО И ЛИЧНОСТЬ Языческая философия сегодня – на примере философии Ф. Гиренка (обзор)

СЛОВО И ЛИЧНОСТЬ Языческая философия сегодня – на примере философии Ф. Гиренка (обзор)
Теология