-Вот! Вот здесь вся моя душа!- почти выкрикнул дрожащим голосом Глеб и прокопчённым сигаретным тлением пальцем показал на початую бутылку водки.- Сдохну, сгнию без неё... Убью за неё.
Два его собутыльника с опаской посмотрели на разбушевавшегося товарища: белая горячка была частым гостем в их кругах и неутомимо шла в ногу с мордобоем. Пьяные и сверкающие безумной энергией глаза Глеба смотрели поверх их голов так, словно там, в лабиринтах частных гаражей пытались отыскать некую и очень важную для него мысль.
-Ты, Глеб, это – закуси,- осторожно предложил один из его дружков, хозяин гаража у ворот которого они пили, и придвинул к нему ломтик хлеба с кусочком дешёвой колбасы.
Глеб схватил закуску, бросил её в свой большой рот и нервно перетёр крепкими зубами.
-Устал я с ней... В печёнке она у меня уже сидит,- зло прокомментировал он свои мысли.- Изнутри душит!
Дружки знали, что Глеб ругает не водку, которая изо дня в день, из месяца в месяц разъедала его печень и душу, а ставшую ему ненавистной собственную дочь.
-Растил, кормил дуру, а она мне про мою же собственную душу нравоучения впихивать,- продолжал изливать пьяный отец свою прорвавшуюся наружу уже не в первый раз злобную желчь на близкого человека.- Мозг весь проела своей Библией. Задолбала!
Глеб никогда не врал, но наговаривая сейчас на дочь сильно приувеличивал – та, после его нескольких скандалов и угроз выкинуть её на улицу притихла и только усерднее старалась ему угодить: вовремя постирать, сготовить поесть, прибраться. Мучило же его то, что его единственный ребёнок, его любимая и ненаглядная дочь стала больно уж верующей, набожной сверх меры, а ведь у него кроме неё, после смерти жены, никого больше не было.
-Злой этот их там Бог, если Он и есть,- сделал своё заключение Глеб.- Сперва жену мою забрал, а теперь и душу дочери. Мою душу Он не получит! Никогда! Я сам ей хозяин... Наливай!
Распив вторую бутылку водки Глеб почувствовал некоторое внутреннее облегчение, что всегда заставляло его верить в выпивку, как в исцеляющий душу эликсир. Потребность которого с каждым разом увеличивала свой объём.
-Не-е, мои, хоть и лоботрясы, но в полном душевном порядке и головы свои всякой тарабарщиной не забивают,- похвастался хозяин гаража, дорезая хвостик колбасы.- И у Митьки тоже. Скажи, Митяй!
Их третий товарищ утвердительно кивнул заросшей нечёсанными волосами головой, стараясь не свалиться с неудобного ящика на котором сидел. Его худое, измождённое алкоголем и болезненно переносящее признаки трезвости тело каждый раз скрючивалось на глазах с каждой рюмкой водки или стаканом вина. Вот и сейчас он уже был похож на червя насаженного на крючок.
И хозяин гаража и Митяй ни как не переживали о том, что утверждали: их дети не напрягали своё сознание мыслями ни о Боге, ни о душе, и с удовольствием выпивали весёлыми компаниями или в этом же гараже, или ещё где либо. Дочери обоих уже создали перенявшие родительскую ругань семьи, а кто-то из сыновей успел вовремя бросить надоевшую жену и детей. Их взрослые чада жили нормальной и понятной окружающим жизнью.
-Но ведь всё у вас, как у людей!- продолжал сокрушаться о своей злой доле Глеб.- А у меня – заноза в печёнке!..
Дочь подло портила ему, Глебу, ЕГО жизнь! Её, какое-то праведно-молчаливое неодобрение пьянок и распутных женщин, пугающая покорность, тихие молитвы, чтение Библии, церквь и новые друзья-верующие – вся её эта новая, другая жизнь делали невыносимым его существование! Одно её присутствие где-то рядом терзало его душу, корёбило обуглившееся наростающей ненавистью сердце! О, боже! – зачем ему такое наказание, зачем появились эти сектанты в её жизни, которых он уже не раз пытался поставить на место! Ведь она была нормальным ребёнком; нормальной, привлекательной и умной девушкой; полноценным человеком... Со смерти жены, оставаясь всё реже и реже трезвым, он не узнавал больше в ней свою прекрасную и ненаглядную дочь... И почти забыл себя.
Его терпению пришёл конец, когда она осторожно поделилась с ним своей радостной новостью о том, что у неё появился молодой человек и они хотят пожениться. Женихом был один из сектантов. Глеб пришёл в такую неуправляемую ярость, что вмешиваться пришлось даже соседям; он выгнал её из дома, даже не дав собрать вещи и запретив ей показываться ему на глаза...
Боль своего безрассудного и ужасного поступка он глушил всё тем же лекарством – водкой. Ни кто больше не мешал ему упиваться до беспамятства, не отпугивал своим присутствием легкодоступных женщин и непросыхающих в похмельях дружков, ни кто теперь не стоял на его пути жизни...
В больницу он попал в тяжёлом состоянии, проведя до этого ночь в переполненном местном вытрезвителе на холодном кафельном полу, в закисших лужах блевотин. Утром его, высохшего и пожелтевшего, всё ни как не могли добудиться, пока не пришёл врач и не определил печёночную кому.
Умирать всегда страшно. Без света в тоннеле, без надежды. Душа разрывается в муках давно запоздавшей веры безразлично отбрасывающей все земные, суетные устремления, и всё равно её будет очень мало, что бы достичь своего Создателя. Так захочется любить восхищаясь совершенной Любовью и ликовать в Её присутствии, но Она будет далеко! – от бездны ненависти и зла покрытой покрывалом вечного страха!
Душу умирающего Глеба коснулась вечность в которую он никогда не верил. Там, за дверью больничной палаты, за стенами больницы, за шумными дорогами, за городом, за облаками покрывшими горизонт, за бесконечной Вселенной царит вечность. Чудо вырвало Глеба из рук смерти и дало ещё один шанс выбрать будущее для своей души.
-Папка, я здесь, рядом!- Дочь сидела рядом с его кроватью и гладила его волосы.
-Прости меня.., Света,- с трудом выдавил он из себя то, что не устанно повторял ещё в бреду, вырвавшись из комы.
-Я всегда тебя любила, папка!- Дочь сияла от счастья не пытаясь удержать и слёз.- Никогда не переставала.
Невидимые нити связывали воедино в его душе то, что он ещё раньше слышал от дочери о самом важном на Земле – о Боге и Его делах. Теперь он не боялся думать об этом, не гнал от себя веры в спасение своей души. Ему была оказана милость Бога и он ещё не был ввергнут в бездну мучений сотворённую своими же грехами. Глеб, пришедший в себя после многих дней комы и беспамятства плакал вместе с дочерью, которая так бережно хранила и одаривала его светом божественной любви в то время, когда он не хотел верить и гнал от себя всё доброе.
-Светик, я... всё понял.- Отец взял в свои слабые руки ласковые руки дочери.- Понял самое важное... Спасибо, что молилась за меня...
Дорогие читатели! Не скупитесь на ваши отзывы,
замечания, рецензии, пожелания авторам. И не забудьте дать
оценку произведению, которое вы прочитали - это помогает авторам
совершенствовать свои творческие способности
