Наша машина остановилась у огромного синего железного забора. Наконец-то мы доехали до места назначения. Нас пятеро. Мы не спеша выходим из машины и разминаемся после длительной поездки. Я осматриваюсь по сторонам. Сердце тревожно ноет. Смотрю на высоченные стены, покрашенные в грязно-белый цвет, колючую металлическую проволоку, скрученную кругами, протянутую по всему забору. Уныло осматриваю заграждения, вышки, полицейских и вооруженных военных…
Мне не по себе. У входа на территорию хмурый полицейский, с выдающимся круглым животиком, внимательно, с пристрастием изучает разрешающие документы. Мохнатые черные брови слегка двигаются то вверх, то вниз над узкими, колючими глазками-угольками. Он оглядывает нас всех поочередно с ног до головы с нескрываемой неприязнью. Разворачивается и молча уходит с нашими бумагами.
«Зачем я здесь?» – грустно думаю я, глядя ему вслед.
Проходит около часа. Дует пронизывающий ветер. Мы постоянно передвигаемся с места на место, пытаясь уклониться от тени и поймать слабые лучи восходящего осеннего солнца. Время от времени у входа появляются разные полицейские и явно с любопытством рассматривают нашу компанию. Стрелка часов словно прилипла к циферблату. Проходит час… За ним – второй...
«Пустят или не пустят?» – в атмосфере повис немой вопрос.
Время теряет смысл. Спустя два с половиной часа появляется долгожданный полицейский с нашими бумагами и, глядя куда-то в сторону, молча, неохотно раскрывает перед нами двери проходной.
«Надо же, пропустили», – без особого энтузиазма думаю я. Проходим через проходную. Очередная проверка документов. Наталкиваюсь на пристальный, неодобрительный взгляд человека в военной форме, сидящего за стеклянной перегородкой:
– Кто такие? – требовательно спрашивает он.
Кто-то из наших отвечает нарочито весело:
– Мы музыканты из Алматы...
– Зачем приехали сюда? – тон сугубо официальный, веселию здесь нет места.
– Как зачем? С концертом! – отвечают ребята, показывая на аппаратуру.
Движением руки и кивком головы в нужном направлении мне приказывают пройти в небольшую комнатку. Уходя, я растерянно оглядываюсь и вижу, как обыскивают одного из ребят. Делаю шаг вперед в мрачную каморку, где меня молча, подозрительно рассматривает, а затем тщательно обыскивает грузная, угрюмая женщина в полицейской форме. Процедура доведена до автоматизма, ее руки равнодушно и беззастенчиво скользят вдоль моего тела.
«Спасибо, хоть женщина», – раздраженно думаю я.
Спрашиваю:
– Трудно здесь работать?
– Конечно, трудно, – отвечает она, не задумываясь.
«Зачем я здесь?» – снова и снова задаю себе вопрос и начинаю злиться. Никто из знакомых и дорогих мне людей, насколько мне известно, здесь сегодня не находится. Мне ни к чему проходить эту унизительную процедуру обыска. На душе гадко. Глупая все же была затея... Кто добровольно приходит в зону, да еще и мужскую?!
Обыск закончен. Я судорожно поправляю волосы и одежду, лицо пылает от негодования – горячая кровь дает о себе знать.
И вот, наконец, перед нами медленно раскрываются очередные, уже последние, двери, отделяющие нас от нашей цели. Мы выходим и идем по асфальтированной дорожке, все дальше и дальше от свободы. Безукоризненная чистота и пронзительная тишина. Я ощущаю тревожную тяжесть в груди. Ноги ватные. Все происходит словно в замедленном, как во сне, действии. Вскоре мы оказываемся на плацу. Осматриваюсь: вокруг множество мужчин в одинаковых черных спецовках и кепках. Маленькими стайками они сидят, стоят или двигаются туда-сюда по территории. Создается впечатление непрестанного движения и занятости... Я стараюсь ни с кем не встречаться глазами, и все же постоянно ловлю на себе взгляды: удивленные, любопытные, насмешливые, настороженные, тяжелые, колючие, растерянные, грустные… Куда от них спрятаться?
Ребята заносят аппаратуру, устанавливают и подключают... Работают деловито и спокойно. Я нервничаю, словно перед экзаменом. Уже много лет я пишу и пою свои песни, но концерт в мужской зоне – совершенно новое переживание. Мне помогает немного расслабиться спокойствие и уверенность моего уравновешенного, крупногабаритного мужа. Время от времени он бросает на меня озабоченный, испытывающий взгляд: «Ты в порядке?». Я выдавливаю жалкую улыбку: «Да, все прекрасно!»
Надеюсь на благополучный исход событий, глядя на улыбающееся лицо стоящего рядом высокого, седого человека, руки которого сплошь покрыты синими наколками, оттеняющими рукава белоснежной наглаженной рубашки. Он тюремный капеллан, а в прошлом провел в местах лишения свободы больше 25-ти лет. Именно он привел нас сюда. Судя по всему, он здесь как рыба в воде. По-свойски переговаривается с заключенными, приветливо пожимает руки направо и налево, вежливо и дружелюбно шутит с полицейскими и военными.
Насколько возможно пытаюсь расслабиться и собраться с мыслями. Настраиваю гитару и не поднимаю глаз, чтобы не думать о растущей вокруг толпе людей. Спецовки и кепки густым черным облаком окружают меня с трех сторон, а за спиной – белая стена какого-то подсобного помещения. Я стою к ней почти вплотную. Здесь, под небольшим выступающим карнизом, единственный пятачок, где можно спрятаться от нещадно палящего полуденного солнца. Во рту пересохло от волнения и страха, но отступать некуда – позади стена... Вопрос «зачем я здесь» больше не актуален. Я здесь и надо начинать петь. Люди садятся полукругом на корточки, прямо на плацу, на солнцепеке, другие стоят вокруг них, а чуть подальше стоят военные и полицейские. Вокруг меня собралось человек триста, чуть дальше, ближе к зданию, в метрах тридцати от меня, сидят еще человек двести. Из окон второго этажа выглядывают те, кому не хватило энтузиазма спуститься. Еще человек пятьдесят.
Я откашливаюсь, говорю в микрофон: раз-два, раз, два, три… Краем глаза вижу, как из-за спин появляется и медленно пробирается поближе к «сцене» седобородый старик, в черной тюбетейке, еле волоча ноги. Он стелет себе небольшой коврик и ложится на него на бок. Он явно болен. На вид ему далеко за 70. Мне показалось, что ему осталось быть с нами совсем недолго. Сердце тоскливо защемило. Быстро отвожу взгляд и смотрю дальше и выше, за спины людей, на двухэтажное белое здание.
Здесь, в лагере строгого режима, отбывают срок около 2000 человек. Здание забито битком, кроватей для всех не хватает, и поэтому спать людям приходится в две смены... Некоторые проводят здесь порой по полжизни, без любви и без тепла. В этом месте люди расплачиваются драгоценными годами своей жизни за совершенные преступления, ошибки и грехи. За свои или чужие преступления… Сроки для меня ужасающие – 7, 10, 12, 19 лет, 24 года... Молодой, рыжий парень, лет 23, успел сказать мне, что сидит уже больше 6 лет, начиная с малолетки.
И я неуклюже, пытаясь ободрить его, говорю:
– Наверное, скоро выйдешь?
– Еще 12 лет осталось..., – голос дрогнул, в глазах слезы.
Я ошеломленно молчу, что тут скажешь? Ловлю себя на холодящей мысли: «Это что же надо было сделать, чтобы тебе столько дали...» Невольно вырвался вопрос:
– За что сидишь?
– Да ни за что! – последовал обычный для этого места ответ.
По настоящему бессмысленным мне кажется то, что это место не может ни изменить человека в лучшую сторону, ни тем более исправить того, что он сделал. Иначе история не повторялась бы снова и снова: сел-вышел-сел-вышел и снова сел... Я заглядываю в глаза этим людям, и становится так грустно, что хочется убежать, как можно дальше, как можно скорее забыть о существовании этого печального и безнадежного места. Но что-то держит меня. Возможно, я не могу уйти потому, что понимаю: я здесь добровольный посетитель, а не вынужденный обитатель, лишь по одной причине – чудо. Если бы не чудо, я сама, в лучшем случае, была бы в подобном месте, а в худшем – на одном из городских кладбищ, уже много лет назад.
Все готово – аппаратура подключена. Меня слегка потряхивает от волнения.
– Здравствуйте, – тихо начинаю я. – Меня зовут Мадлен, я бывшая наркоманка. Приехала к вам из Алматы. Хочу спеть вам свои песни, быть может, кого-нибудь они коснутся, кому-нибудь помогут, кому-нибудь дадут надежду…
Я уверенно перебираю струны гитары и начинаю петь.
Мне больше не страшно:
Когда ты ни во что не веришь,
Разбиты вдребезги мечты,
Перед тобой закрыты двери,
А за спиной горят мосты...
Когда никто тебя не слышит,
Ты одинок среди толпы...
Я пою свои песни и рассказываю о своей жизни. И люди слушают очень внимательно и серьезно, в напряженной тишине. Слушают не только мой голос, но сердце. Здесь не солжешь. Эти люди видят тебя насквозь.
Они внимательно слушают мою откровенную повесть о том, как однажды и я была узницей…
Дорогие читатели! Не скупитесь на ваши отзывы,
замечания, рецензии, пожелания авторам. И не забудьте дать
оценку произведению, которое вы прочитали - это помогает авторам
совершенствовать свои творческие способности
