Я сидела на скамейке и переписывала рассказ. Матушка присела рядом.
-Что пишешь - спросила она
-Рассказ - ответила я
Матушка улыбнулась
-А стихи пишешь?
-Нет, стихи не пишу
-А я вот любила картины писать, закрою глаза и все помню по памяти, - сказала она радостно и закрыла глаза, - даже лица сейчас помню.
-Так у вас дар как у Айвазовского, - сказала я в восхищении
-Только я замуж вышла, и некогда стало,— продолжала матушка, -я же уборщицей была, все в храме надо было убрать подсвечники вычистить, полы помыть.
-Почему Вы?
-Так не кому было, - просто сказала она, надо было людей покормить, посуду перемыть,
две литургии отстоять, я сейчас вспоминаю, удивляюсь, неужели я тогда могла, она сидела радостная, улыбающаяся, будто не о себе, о ком-то другом говорила. Она была одета в белую вязаную кофту, и нежно голубой платок покрывал светлые волосы, и в тон ему голубые ясные глаза смотрели приветливо.
Мне хотелось услышать о каких то чудесах в жизни жены священника, о благодатных дарах, а она рассказывала о тяжелом труде, о том что семейные хлопоты и заботы о детях не оставляли времени на развитие способности и любви к живописи. Мы сидели на солнцепеке, она в кофте с длинными рукавами.
-жарко?- сочувственно произнесла я
-жарко, но я не могу надеть с коротким рукавом. Батюшка говорит «ну куда ты пойдешь,
Другие скажут, если матушка так пришла, нам тоже можно.
«Всегда на виду» - подумала я
Солнце начало припекать, и мы пересели в тень. И все же я ждала чего - то особенного. Я была уверенна, что жизнь рядом с батюшкой была каждодневным праздником, а она рассказывала как одна мыла в храме четырнадцать окон, как батюшка звал всех к себе домой, угощал и оставлял на ночлег, как младшая дочка Люда лишь говорила «ну что ж, опять мне спать на полу
-трудно Вам, было?- спросила я, понимая, что именно на женщину ложится гостеприимство мужа.
-Нет, тогда не трудно.
К нам подбежала женщина.
-Похвалите, матушка, - попросила она.
По сияющему ее лицу было видно, что она этого заслуживает. Матушкины глаза стали строгими.
-зачем тебе это, нам лучше, когда нас ругают «Блаженны вы, аще будут поносить вас (Мф.5),-сказала она по церковно-славянски.
-Все от Бога, мы иногда чего-то хотим, а получается не по нашему,- продолжала матушка,-
Однажды мы получили новое назначение в Муром, уже два контейнера с вещами отправили, а пришел владыка и сказал «в Киржач», люди у него на коленях стояли, чтобы у них служил этот священник.
-какой священник, - не поняла я, - батюшка наш?
-да, батюшка. И мы поехали в Киржач. Жизнь прошла, будто вчера все было.
-А что-нибудь было интересного, такого…,-не успокаивалась я.
-Да. Змея меня напугала, в Японии мы тогда жили, огромная метра три, вползла на подоконник. Я вообще-то, - она запнулась, – а тут как зарыдаю. Батюшка прибежал, схватил змею и выбросил в окно.
-А где вам больше всего понравилось? - я знала, что батюшка служил в Америке, Японии, во Владимире.
-Дома
-Где? - переспросила я, зная, что она родилась в Вильнюсе.
-В России, здесь.
Она посмотрела на часы.
-двенадцать, ты домой? - спросила она меня
-Да
-А мы еще не скоро освободимся, часа в три (у батюшки было два венчания) - она поправила платок, - ну ничего отдохнем. Сегодня день отдыха, - медленно произнесла она.
Я помнила, что это за день, день гибели их пятого ребенка, мальчика, отрока Виктора, но она ни словом не обмолвилась о внутренней сокровенной скорби. Я поблагодарила ее за беседу.
Мне вдруг стало понятно, что за видимым благополучием, сияющим счастьем и почетом всегда стоит как тень, труд, ежедневный, непрестанный как молитва
15 июля 2005 г.
|
