Солёная конфетка.

… и не оставляй жертвы твоей без соли Завета Бога твоего: при всяком приношении твоём приноси соль.
(кн. Левит 2:13).

- Ты вот что, Анна?.. - дед Семён отложил большую портняжную иглу «Цыганку» и посмотрел дочери в глаза, отчего Анна опустила голову, а два братика Костя и Саша притихли… - Ты, значит того… готовься… Готовься, значит, женихов встречать! - вытолкнул из себя дед Семён те самые слова, от которых начинается иная жизнь…
Темно. Степь. Настоящая Заволжская степь, у которой нет конца. Анна бежит…
- Куда, куда?.. - летает немой вопрос косой по следу.
А уже огоньки хутора Александровска скрылись, а уже месяц мечом завис над Анной… Свист, гогот… Рвутся корни привычной жизни…
Месяц нырнул за тучный барьер, как бы стыдясь своего свидетельства о непослушной дочери…
- Какой стыд!? Постыдись бесстыжая людей!..
- Сердцу не прикажешь!.. - оправдывается Анна. - Не люб, не люб!..
Я Гри… гриньку…
- Да он нищий! - твёрдо рявкнул голос из темноты.
- Где благословение отца твоего? - взвизгнул меч-месяц, озарив Закон Буквы Небесной: «Почитай отца твоего и мать твою и будет тебе благо, и будешь долголетен на земле.» - это первая заповедь с обетованием.
- Я люблю его, я люблю Гриньку! Он лучше, он хороший… - Порыв кипятка мыслей шпарил, шпарил её разум…
- Вернись! проклятая, не будет блага…
- Нет… Я люблю его!..
- Дура!..
Меч звёздный рассыпался солью у её ног. Как кобыла обузданная на быстром скаку, она встала. Дышала быстро. Глаза пожирали небесную соль. Встав на колени, она набрала в пригоршни белую сыпь. Соль сияла голубым светом, освещая путь…
* * *
Левый берег реки Волги 1746 года. Экспедиция идёт в глубь. Идёт к Соли…
Царское правительство ждёт результатов:
- Соль ныне дорога, соль ныне солона!
- Искать, искать Соль - Соль Заветную! - сенат рыщет, Дума разлагается. – Соль спасёт! Искать силу…
Курганы Заволжские молчат, хранят тайну ханов… Степь, большая такая, жаркая… Губы трещат, пот выступает солью… Противно пробовать! Одежда вся белая, кругами соляными расползлась по ней солянка. Не тухнет мясо человеческое в сих местах… Солонина!
Чу! Вихорь пронёсся по чистому полю!
Чу! Крикнул орёл в громных облаках!
- Солёная рапа - Эльтон!
Горы белого золота уравнялись на зеркальной поверхности воды. Камнем упала в озеро птица. Обмакнулась. Тяжёлая вода осолила её крылья. Не поднять! Слабая жизнь, ничтожная душа!.. И птица остаётся на веки в Эльтоне.
- Жена Лотова!
- Вот и вспоминайте сию жену! - солнце лучами прожигало сердце экспедиции, печатаясь огоньками в сердцах правых. - Путь солёный! Жертва благоуханная!
* * *
- Какая солёная?! - говорила Анна, пробуя белую сыпь языком. Слюна сыпучая поползла в гортань. - Ой, горько!..
- Горько!.. горько!.. - задребезжали тоненьким смехом звёздочки-колокольчики. - Дзынь… дзынь…
Сладкая улыбка пробежала по лицу Анны Семёна дочки. Дед Семён спит: Анна в белом плывёт по морю светлому, переливается хрусталём серебряным… Такая немощная, тоненькая… Семён улыбается, за руку её держит, а второй машет, как бы зовя невидимого… Костя глаза свои выпучил, копьём простреливает всю степь… Саша, руки распластав, кружится, кружится, да как ввысь взымется… и прямо в облако чистое, а с него крупа небесная сыпется… Вроде, радость-то какая, да колокольчик внутренний говорит:
- Дзынь… дзынь… проснись!
Не хочет дед Семён вставать. Крупа сыпется. По колено, по пояс, вот уж и язык лижет:
- Горько!.. Ой, горькая… Фу!.. солёная…
Хочет вылезти, а в ответ колокольчик:
- Дзынь… дзынь… Не вылезти тебе деда. На веки не разложишься… Хорошо шил, людей портняжеством своим радовал… В Книгу Божию - Памяти попал…
А уж засыпало. Как крыльями дедуля руками замахал. Полетел, а крупа солёная в Слово Божие превращается и тело его здоровит. И вроде, как бы умер, а живой… Конфеты Аннины ест:
- Сладкие какие! Вишь, с недельку набрала, то значит покой тебе, Анна. - Благословляет её, а сам ест, довольствуется, четвёртую развернул - в рот:
- Горько! - аж слеза у дедушки выбежала. - Хлебнёшь, Анка…
Бежит Анка по белой стёжке в Николаевскую Слободку…
- Чума… чум… цкая… - звенит степь перезвоном, огоньками рассыпается, в Красный Звон превращается… Заревом стоит, красным полотнищем машет из-за Волги над Камышом…
- Укроти зверя в тростнике! - полыхает язык огненный в небо.
Бежит Анна. Спит дед Семён. Качает Месяц головой. Крыльями закрывают лица свои звёздочки. Тает Соль Закона - растворяется.
- Гринька! Гринька!..
- Ах ты, бестия! - Григорий Гаврилович соскочил спросонья с сеновала. - Кто тут?
- Это я, Анна, меня отец в замуж!.. а я не хочу… Женись ты на мне… - И девица всей своей страстью упала на грудь, поднимающегося Гриньки…
Небеса задёрнулись завесой тучной. Тьма.
Я по неволе - ужасаюсь
Его печальной пустоты,
Как храм оставленный в пустыне,
Оно забвенью предано,
Без фимиама, без святыни…
В нём всё и дико, и темно!
Лишь ядовитый змей страданья
Ползёт тропой воспоминанья
И на поблёкшие цветы
Рано потерянного счастья
Отраву льёт шипучей пастью
Во мраке скорбной темноты.
Везде печальные гробницы
Надежда и радостей былых,
И редко, редко луч денницы,
Как лепту, бросит свет на них.
- Ах ты, Стерва!.. - дед Семён в скоком поднял туловище с ложа почивального. - Горько!.. горько… - Бормотал он, глядя на пустую кровать Анны.
* * *
- Соль нашли?! - сенат вздохнул. Хищный взор вора заострился. - Где?
- Триста километров от левого берега Матушки реки… - Начальник экспедиции ткнул пальцем в карту, крестами помеченную. - Вот! - Палец жирно облапил точку Эльтон. - Горькая рапа!..
Указ от 9 февраля 1747 года: «Вытребовать людей для перевозки соли с Эльтона в Дмитриевские амбары, что по правую сторону реки Волги».
И потёк люд переселенческий на луговой берег Волги-Кормилицы с Украины, с Центральной России…
Солёный тракт. Путь горький, посыпанный потом людей, и лошадей, и быков. С мая по октябрь фуры делали по 10 - 12 ходок, а фура поднимала 53 пуда соли с бычьим рёвом… Конная - 26,5 пуда.
Заструилась Соль в казну Думы. Поднялся Орёл, крестом меченный:
Власть царска веру охраняет,
Власть царску вера утверждает;
Союзно общество гнетут
Одно сковать рассудок тщится,
Другое волю стерть стремиться;
«На пользу общую», - рекут.
Поднялся. Крестом мечет людей, в жертву намечает…
- Эх!.. Хе-хе-хе… - вздыхает народ разнопёрстый на Заволжской стороне. - Несу крест потом солёным пропитанный, несу на гору Божию… Горько!..
- Сейте, пашите люд добрый! - Дума радуется, Солью Заветной сыпется, ранки заживают. - Вот Вам, Солевозы, Земелька ширинкой 15-ти километровой на луга, пастбища и посевы… Живите, работайте и за Всё благодарите Бога Отца во имя Господа Иисуса Христа… Божий!
- Эх!.. Хе-хе-хе… - вспорхнул пёстрой птахой народ Чумацкой Слободы, да и в Эльтон - бряк, а подняться-то сил нету… - Горько!..
Утёрся ширинкой народ степной. Рот вытер. Сглотнул слюну горькую:
- Эх!.. Хе-хе-хе… - сетует, согбен, унижен вот и вздыхает, глядя на Думу сыпанную Солью НовоЗаветной.
- Радуйтесь небеса, радуйся Земля, радуйся скот, радуйся пташка-дурашка, радуйся Человек, ибо обсыпал себя Солью Завета 988 года Орёл ДумоПоповный… Не сдохнет! Поругание будет вечное… Насмеёшься ты, сын Иван! Аминь. - говорит Закон на скрижале внутренней.
Тяжёлые тучи Российское небо одели;
Порывистый ветер меж сосен угрюмых шумел;
Венчанные пеной, волжские воды кипели;
Дождь лился рекою, и гром полуночный гремел.

Спокойно казаки на бреге высоком сидели,
И шум непогоды дремоту на очи навёл.
Бестрепетный вождь их под сенью ветвистыя ели,
Опёршись на саблю, на смелых казаков смотрел.

И злая кручина на сердце героя лежала,
Главу тяготила, горячую кровь волновала.
И ужас невольный дух бодрый вождя оковал.

Вдруг дикие крики… Казацкая кровь заструилась.
Булат Казака засверкал - толпа расступилась -
И кто-то с утёса в кипевшие волны упал.

* * *

- Ну, вот что Анна… - дед Семён строго взглянул на дочь, но как-то не злобно, не мог дед злыднем слыть, не мог душу калечить по своей прихоти… Всю жизнь шил одежды для разного рода душ, всю жизнь угодничал, потому и не мог… - Значит!.. Избрала сама… Не захотела по-моему совету жить?.. Пустилась в раздолье за счастьем?.. Ышь, балыклейка ночная!.. Летает по ночам… Как тебе ятаган хазарский голову не срезал?!. Бегает от куска богатого, от жениха сытного… Дюймовочка Никольская!.. Я тебе не мышь-полёвка - зла не жалаю… Да, что там - дед Семён отвернул лицо в угол, скрадывая слёзы, рукой обтёр ресницы и половинным голосом приговорил. - Перед людьми стыдно… Обещался сватам… Да, что уж там… Избрала?!. Ну и живи, значит!.. Отогрела ласточку, вот и летай с проклятием!.. Отказалась от шубки бархатной - носи обдранки!.. Бог тебе судья…
Посмотрел дед Семён на Николая епископа Мерликийского и Пинарского, мысленно спрашивая: «Что скажешь, Угодник?.. Всё делал, как учили Николаиты Слободские… Вон, вишь, и указания храню!» В руках появился затёртый листок бумаги. Развернул… Руки дрожат, как в лихоманке… Слёзы капают на листок – слёзы горькие солёные обволакивают слова писанные:
«Мысленно перекреститься, мысленно крест и сказать мысленно: «Николай Угодничек иди впереди, я за Тобой повсюду. Помоги мне… Дай удачу!»
Через порог правой ногой переступить».
Други, други! Не корите
Вы укорами меня!
Потерпите, подождите
Воскресительного дня.
Он проглянет - вновь проснётся
Сердце в сладкой тишине,
Встрепенётся, разовьётся
Вольной пташкой в вышине.
* * *
Указом императрицы в 1772 году пригласили в степное Заволжье немецких колонистов из Германии, открыли шире двери беженцам из Казани и Астрахани. И пошёл грабёж… Разграбили 11400 десятин земли, да так, что к концу XVIII века в Астраханской губернии Николаевская волость была самым крупным поставщиком зерна.
Татарский квартал только и успевал обжигать горшки под семена, да строить амбары…
Татарские горшечники и лесозаготовщики солями не занимались… Горько и потно сие дело… Они, значит, у берега Волги жили, занимались упаковкой Российских сырьевых товаров.
Русский путешественник И. И. Лепёхин, побывавший в те времена в Нижнем Поволжье, отчитывается:
«Слобода Николаевская, построенная против самого Дмитриевска, уже показала нам преддверие к соляным степным местам».
* * *
- Правое плечо вперёд… Марш!.. Прямо!.. Рядовой Хомутецкий, с правой ноги ступать надо. Правой… правой… раз… два… три… Рота!… Стой! Раз!… два!
Анна милая, прости:
Нам велят в поход идти.
Позабыли немцы раны.
Зашумели басурманы.
Надо дерзких приунять,
В чистом поле погулять.
Изготовлен конь мой ратный,
Закалён мой меч булатный,
И заточено моё.
Неизменное копьё.
С быстротою хищной птицы.
Полечу я до границы;
Чёрным усом поведу
Басурманам на беду;
Свистну посвистом казацким
Пред отрядом цареградским
И неверного пашу
На аркане задушу.
«Знай, немецкий забияка,
Николаевского казака!
И не суйся в спор потом
С нашим батюшкой царём».
И, потешившись с врагами,
С заслужёнными крестами
Ворочусь я домой.
Вечно, Анна, жить с тобой.
Наступил 1941 год. Красное зарево пожара дошло до Сталинграда. Немецкие колонисты, помня указ своей Романовской императрицы, шли к дверям соляных приисков. Степь горела. Волга кровавилась. Камышин открыл «Дмитриевские амбары» для раненых. Под Сталинградом ломили фашистский корень зла, который своими щупальцами в образе разведчиков-десантников, шарил по Заволжской степи.
Горько и Сольно было. Свежую соль сыпали на раны Земли, на раны защитников Земли Заветной, Земли Свободной, Земли Русской…
Гринька… Простите!… Григорий Гаврилович Хомутецкий из под града Сталинграда доставлен на излечение в госпиталь Камышина.
Анна Семёновна не могла пропустить сего случая и, понуждаемая матерью Григория Гавриловича бабушкой Аграфеной, переправилась на правый берег реки Волги в Дмитриевские амбары, то бишь в Камышинский госпиталь, по старому соляному речному тракту…
Встреча была, как первая!..
… чудным зданьем
Здесь возвышался жизни храм
И сладких чувств благоуханьем
Курился сердца фимиам.
Надежды чистого елея
Лампада дней была полна,
И всё отрадней, всё свежее
Горела счастием она.
* * *
Вслед за строительством в 1747 году соляных амбаров на луговой стороне Волги против Дмитриевска появился хутор Дмитриевск. Однажды казаки…
- Ох, уж эти казаки! - вздохнула Земля Русская. - Бравые ребятушки, молодцы чубатые, языки ядрёные, руки хлебопашные, ноги камнестолпные!.. Где ни поселится казак, там целый хутор; где ни пройдёт, там уж целый град стоит; о чём ни подумает, то уже в пазухе… Орлом смотрит, конём мчится, змеем манит, тигром дерёт, да и по-львиному корону держит!
… купались на озёрах Заволжских да в камышовых зарослях нашли икону Николая Угодника…
И вышла дочь фараонова на реку мыться; а прислужницы её ходили по берегу реки. Она увидела корзинку среди тростника-камыша и послала рабыню свою взять её. Открыла и увидела младенца; и вот, дитя плачет в корзинке; и сжалилась над ним дочь фараонова и сказа-а…
- Ах ты, хазар-ханаан! Ах ты, хазар-бес! Опять прыгаешь из книги в книгу, скачешь по строкам?.. Видать, киевский князь Олег Рюрикович, не до конца добил вас, хазаров-бесов?!.
- Нас, хазаров-бесов, много было… Мы по всему низовью Волги и Дона жили… Пришёл Русский солдат - Дружинник Олегович и разорил наше ханство Хазарское, а как в 988 году Солонулась Русь в Завете с Господом Богом Иисусом Христом, так совсем распались… Остался я один…
- Будешь служить мне, хазар-бесович? по доброму!
Чертёнок подпрыгнул от радости, почуя кусок Живаго хлеба и глоток Свежей воды, мяукнул… Хвостом пол утёр, а рыльцем к ноге моей прижался, ласково так…
- Ладно, ладно!.. Вы, хазары-бесовичи, как кошки, пока брюхо голодно трётесь. Ну, смотри Хазар-Сатанович! начнёшь козни строить в миг в котёл кипящий попадёшь и на кресте будешь болтаться чучелом вороньим!
- Мяу, мя…
- Ну, пошёл прочь на место своё, зубоскал окаянный!.. Продолжать надо… Вот тебе хлеба и воды… Ешь!
… казаки, значит, вытащили из Камышей Моисея… Простите меня товарищи братья и сёстры!.. вытащили из Камышей образ Николая Угодника. В честь его хуторяне и назвали свой Храм Николаевский. По-имени Храма потом получило название и селение: Слобода Николаевская.
Указом уже Президиума Верховного Совета Р.С.Ф.С.Р. (Российская Советская Федеративная Союзная Республика) от 29 июня 1967 года рабочий посёлок Николаевский преобразован в город Николаевск с главной улицей - Октябрьская:
Вдоль по улице широкой
Молодой казак идёт;
Ох, идёт казак, идёт,
Песню с посвистом поёт.
Тук! Тук! Тук! С десяти рук
Приударим, братцы, вдруг.
Соловьём слова раскатит,
Дробью речь он поведёт;
Ох, речь дробью поведёт,
Словно мёду поднесёт.
Тук! Тук! и пр.
Полюби, душа Анюша
Ты лихого молодца;
Ох, лихого молодца
Что в Никольске Казака
Тук! Тук! и пр.
Как полюбишь, разголубишь,
Словно царством подаришь;
Ох, уж царством подаришь;
Енералом учинишь.
Тук! Тук! и пр…
Да умело завладели агротехникой возделывания озимых и яровых пшениц на поливе и получают высокие урожаи земледельцы Совхоза «Великий Октябрь» Николаевского района.
Тук! Тук! и пр…
* * *
- Трах - бах!.. Вить - вить!.. Тр - тр!.. Тра - та - та!.. - звучит музыка по фронту Российскому.
- У - у!.. Ау - у!.. Ай - у!.. - горланят волки по Николаевской Слободе.
Воет ветер, плачут ели,
Вьются зимние метели;
Бесконечной пеленой
Виснет хмара над страной.
Ни ответа ни привета -
Глянет месяц из-за хмары
Словно в повязи венца
Лик холодный мертвеца.
Лишь порою, глыба света
Дивной радуги игрой
Вспыхнет тихо за горой.
И вспыхивают, попыхивая цигаркой немецкой, колонисты в белых маскировочных халатах. Идут по сугробам соляным, брови и усы в соли, потеют от дыхания…
Дых волчий смраден,
Пробежка легка.
Жуть-то какая!
Жуть и тоска.
… Соль растаивает, образовывая белые сосульки… Соляной десант в Никольской Слободе. Идут волки-беляки по Заволжской Земле, и скажи сейчас Григорию Гавриловичу, что у него за спиной, покуды он линию фронта Российского держит, немецкие колонисты в гости к нему домой ходят… Не поверил бы!
И вот по ночам,
Нюхом сыскав
Свою мерзкую пищу,
Грызет мертвецов
На сельском кладбище.
Оборотень!
Оборотень!
Волки-беляки есть хотят. Видят избушку русскую… Не постучались… Автомат вперёд… Дверь ногой…
- Яйко, сало, хлеб! Шнель! (что значит: «Быстро давай!») - Автоматом вожак пугал, глазами по чугункам стрелял, зубами клацал, грозу напускал…
Анна Семёновна не поймёт: «Как это среди белой ночи немецкие колонисты в Никольской Слободке объявились?..» От неожиданности и страх потеряла…
Рая Григорьевна… Четвёртая!.. перестала пестать молоко с правой груди Анны Семёновны, повернула вопрошающе лицо райское к Промысловикам немецким, к соленым столпам Лотовым с автоматами басурманскими… Устремила взгляд в очи волчьи, забурлила в ней кровь Божия, засверкали молнии очередями пулемётными, орошая слезами соляными подол матери Русской:
- А-а-а-а-а!..
Петух прокричит,
Займётся денница,
Волк в человека
Вновь обратится.
А трое сидят: Шура, Валя, Зина за печкой русско-заветной… Не видать, не слыхать… За Раю Григорьевну спрятались!
Все эти страсти
Сном он считал,
Но вкус мертвечины
Во рту ощущал.
Оборотень!
Оборотень!
Главный Волк-промысловик спешился, увидав слёзы детские, стены голые, чугунки пустые, жито тощее… Смутился!..
- Шнель! Шнель… - толкает в спину стаю свою к выходу. Да и сам поскорей норовит уйти…
Враги умолкли – слава Богу,..
Остановился… Пошарил рукой в сумке патронной… Развернулся автоматом в Анну Семёновну… Вой… Ветер… Смерть в окно заглянула… Пот соляной паринами лоб покрыл,..
В окна и стены
Буран бил…
… на подол капают, со слезами детскими смешиваются… Засолонило все очи материны… Темнота-то какая?!...
Мать смотрит на сына,
И чудится ей
Зловещий знак
В очертанье бровей
Оборотень!
Оборотень!
… Жуть могилой пахнула!.. Враз превратилась в белую Анна жена Григория, солью покрылася… В Соль Заветную!.. Чисто-русскую!..
Замерла и Раюша, дочь Григория; на руку фрицывскую смотрит… Кулаком летит та рука на подол матери… Ещё крепче, стиснула титьку мамкину Раиса Григорьевна!.. Страх-то какой! Жуть и тоска…
- Бах! Хрум… хрум…
Ужас!.. Смертушка гробная языком косым лизнула по грудям матери, по глазам дочери… Темнота… Тишина… Хрустканье соли снежной слышится…
Николай епископ Мерликийский и Пинарский Слободу свою освятил, глаза матери открыл…
Глядит Анна Семёновна на дверь хлопнувшую по косякам кровяным, на следы сапожные от соли таенные… Божиим Духом пахнуло на дитяти дрожащее!
На подоле Мамином!.. На подоле мокром от слёз солёно-русских лежит конфетка сладкая, буквами католическими писанная: «Mаine Deutschland», что… а это уже каждый знает… по православному значит… по Славному!
- Моя Германия! Горько!
… друзья ушли - счастливый путь.
Осталась жизнь, но понемногу
И с ней управлюсь как-нибудь.

Затишье душу мне тревожит,
Пою, чтоб слышать звук живой,
А под него ещё, быть может,
Проснётся кто-нибудь другой.
Аминь.
24 декабря 2002 г.

Материалы (источники информации) использованные в данной работе:
1. Нижне-Волжское книжное издательство:
«Николаевск / города нашей области» - 1978 год: Поляков М. Т.;
2. Издательство МКП «Такт»:
стихотворения: «Желание» - 1835 год, октябрь;
«Храм сердца» - 1846 год;
«Други, други!..»
«Песня Казака» - начало 1830-х годов;
«Зимний вечер» - 1839 год;
«Враги умолкли…» - 1860 год;
«Песня старика Луки». (драматической повести «Фома-кузнец») – 1835 год;
- сонет: «Смерть Ермака» - 1830 год - Пётр Павлович Ершов - издание1991 года;
3. Издательство «Политической литературы»,1978 год:
- «Николин день» - Григорий Алексеевич Суглобов;
- «Спасы» - 1977 год - Александр Александрович Осипов;
- «А. Н. Радищев. Избранные философские и общественно-политические произведения» - 1952 год - страница 479;
4. Издательство «Правда», 1986 год:
- «Воздушный корабль» (литературные баллады) составители А. Г. Мурик, А. В. Парина: «Оборотень» - пер. Сивле;
5. Издательство «Художественная литература»:
- «Дюймовочка» - Ганс Христиан Андерсен (перевод А. Ганзен);
- «Огниво» - Ганс Христиан Андерсен (перевод А. Ганзен).

Солёная конфетка.Для детей

Солёная конфетка.
Для детей