Лучше и не спорить

Сквозь полудрему до Лешкиных ушей долетел властный, командный голос матери:
- Вставать. Завтрак на столе. Рубашка на стуле. Портфель там же. Я пошла. Провожать не буду, ты уже большой.
- Хорошо, мамочка.

Лешка отличался покладистостью, как две капли воды был похож на своего отца – такой же светловолосый, спокойный, тихий. Особенно голосом походил, он у них был – как шелест осенней листвы. Тихоня, - так и называли в школе. Он совершенно не переносил насилия.

Физического просто не знал, а моральное давление приводило его в ступор. Поэтому выбрал тактику – никогда не спорить, лучше сразу соглашаться, тогда эмоционально легче. Мать стразу прекращала нравоучения, когда видела полное его подчинение. И матери хорошо, а уж Лешке и того спокойней.

Отец работал инженером-конструктором на заводе, мама - бухгалтером. Ни скандалов, ни перебранок в доме не было. Отец тоже покорялся властному напору жены – так спокойней. Да и предприимчивая жилка у неё была более развита.

-Как скажешь, так и будет, дорогая, - неизменно отвечал жене.
Эта жилка её предприимчивая и добавила решительности в том, чтобы резко изменить весь их жизненный уклад.

Перестал работать завод, отец остался без работы.

В управлении матери стали задерживать зарплату.

Стало туго в семье с деньгами. Рассудив, что мужчина, не приносящий в дом денег – не хозяин, мать отделила его сначала от стола, а после и вообще перегородила дом на две половины, заложив кирпичом дверной проём, выделив отцу комнату и минимизировав его общение с сыном, да и с собой тоже, разведясь с ним.

Отец запил. Тихо, без скандалов и разборок он опускался в омут пьянства. Не так уж и много времени прошло, а уже почти и не узнавали в нем прежнего «Лидкиного мужика».

Сама занялась торговлей на рынке.

Однажды мать огорошила Лешку известием:
- Завтра на неделю еду в Польшу – и торговать и за товаром. Ты уже большой – в холодильник заглянуть сможешь. Получишь двойку – выпорю.

***
Какие там двойки? Лешка даже тройку панически боялся получить, зная, что наказания потом не миновать.

Сосед по парте, увалень, на две головы выше Лешки, уже года два как взял покровительство над ним. Понаблюдав за Лешкой недолго, как-то в конце недели, заявил:

- Завтра в церковь со мной пойдешь.

Сказано это было безапелляционно – попробуй, откажись. Сашкин кулак был почти с голову самого Лешки.

«Ну не убьют же меня в церкви. А Сашка и зашибить может. Кто ж знает, что у этого верующего в голове?»,- поразмыслил Лешка. И согласился.
Лучше и не спорить.

Так и стал ходить покорно каждое воскресенье с Сашкой в молельный дом. Сидел тихо в уголочке. Слушал. Особенно песни нравились. Сашка все время рядом. То поет, то молится, а вот из-под покровительственного взора – не отпускает.

Лешке даже спокойней – никто не смеет обидеть – ни в школе, ни на улице. Еще бы – такой друг. Весомый.

***
Лида в Польше начала познавать азы торговли. Тяжело. Баулы с вещами таскать, научиться, предлагая товар, убеждать – командный тон здесь не пригодился. За день так устала, что единственной мыслью было – скорее бы поесть чего-нибудь и лечь спать. Ан, нет.

Женщины трапезничать не торопились. Собрались вокруг стола. Мария удивила своими словами:
- Ну, сестры, кто вознесет молитву благодарения?

Сама же и молиться начала с молчаливого, доброжелательно согласия других.

Тут только Лида и обратила внимание на свой внешний вид. У неё самой – ярко–красный лак на ногтях, все пальцы унизаны перстнями, а у подруг-товарок – руки чистые. Да и не только руки – и лица без косметики и взгляд открытый. Они все в платочках, а у неё самой во всем доме хусточки* не найдешь. Стыдливо опустила руки под стол.

А еда какой-то иной вкус приобрела. «Благословение Божье», подумалось ей.

Поутру убрала свои украшения подальше – не к месту они здесь. Пыталась губы накрасить у зеркала – и поймала себя на мысли «как кукла накрашенная». Не стала краситься. Товарки только улыбнулись ободряюще. А у Лиды – радость по сердцу разливается. Утренняя молитва растопила окончательно её «командирское сердце». От утра до вечера день проносился стремительно, как полет стрижа. С нетерпением стала ожидать молитв. Что-то таинственное, позабытое приоткрывалось для неё. Вспоминалось детство. Церковь, куда мама водила её в детстве, еще до школы. Обнаженность глаз и души своей вспомнила.

***
Хлопнув калиткой, бросив сумки на крыльце, кинулась на мужнину половину дома:

- Милый, чоловік любий, коханий, - шептала, обнимая ошалевшего, от такого напора любви и ласки, бывшего мужа.
- Лешка, грей воду, папку отмывать будем.
- И как это я могла тебя отринуть, оттолкнуть, прости меня, -захлебывалась слезами, очередной раз, намыливая, грязные, непонятного цвета свалявшиеся волосы бывшего супруга, причитала Лида.

У того вырывался какой то внутренний всхлип с надрывом – накопилось. Жизнь не мила была, а тут радость полной мерой.

- Лешка, ломай проем.
А Лешке и в радость. Ломать, так ломать. Чего спорить?
Батька сидел благоухающий, сытый, разомлевший. И с удивлением наблюдал за переменами в женином характере. С чего бы это? – недоумевал.

- Завтра в церковь пойдем? – спросила Лида.
- Конечно, пойдем, - согласно закивал супруг. Разве ж откажешься после всего этого.
- Всей семьей, - глянула она на Лешку.

А Лешка только улыбнулся – он уже лет шесть как каждое воскресенье туда ходит. Ничего. Нормально. Ему нравится.

***
Первого, кого увидел Лешка в церкви, переступив порог, был Сашка. Вернее его круглые недоуменные глаза, а потом радостные объятия.

- Я ж за тебя все эти годы молился. А сегодня решил,- хватит. Сидишь столбом, толку никакого, чуть ли не зеваешь. А тут милость Божья какая! Не только сам пришел, а еще и вся семья твоя! – дрожащим от слез голосом произнес друг Сашка, ничуть не стесняясь нахлынувших эмоций от благодарности и трепета перед величием и милосердием Божьим.

* платок

Лучше и не споритьПроза

Лучше и не спорить
Проза