Отец фараону. Роман. Глава 23. Те, что делят людей на сорта

Те, что делят людей на сорта... По каким признакам причисляют они тех или других к тому или иному сорту? По внешности? По талантам? По уму? Увы! Для них все это не имеет ни малейшего значения. Но лишь деньги и власть. Только золото, серебро и положение в обществе. Оттуда выходят первосортные негодяи, которым нет дела ни до кого, кроме их самих. Которые делят людей на сорта... Которые вполне уверены в том, что «второсортным» полагается это и это, и не более того, и к которым они относятся порой жестоко, а порой снисходительно или даже заботливо, не меняя однако своего отношения к ним.

Вы, делящие людей на сорта! Задумайтесь однажды, что ни один из называемых вами «второсортными», как бы низко не опустился, не считает себя таковым, часто с грустью или с негодованием сравнивая вас с какой-нибудь сельской скотиной.

– Он меня обесчестил! Изнасиловал! Унизил! Бегите все скорее сюда!

Эти крики Иосиф услышал, еще сбегая по лестнице. В ужасе он вспомнил, что оставил свою одежду наверху, и остался почти голым. Но делать было нечего. Вихрем сбежав вниз, он выбежал во двор, где через широко открытые ставни во всю мощь разносилось:

– Обесчещена, опозорена! Все сюда!!!

Эти возгласы, как и полуобнаженный вид управляющего не остались незамеченными.

Уже находясь в своей комнате, Иосиф продолжал слышать шум и суматоху снаружи, и ему казалось, что небо вот-вот обрушится на его бренное существо.

«О, Господи, что же теперь будет? Неужели уже ничего, ничего нельзя изменить? Я только совершил ошибку или... согрешил? Согрешил, что общался с ней, что пытался дружить, старался помочь, и в конце-концов клюнул на ее ловкую приманку? Моя неискушенность меня погубила, погубила!!! Что же теперь будет? Наверное, и Ты, Господи, уже больше не захочешь меня слушать, раз я так низко пал! Пал!!! Я допустил, что она прикоснулась ко мне, поцеловала меня! Я должен был держаться от нее подальше, но я не разгадал ее змеиной хитрости, вернее, ее гнилое нутро было налицо с самого начала, но я никак не мог предположить, что она дойдет до такого... до такого безрассудства! И вот я пропал... я оклеветан... по ее прихоти и по своей собственной беспечности! Теперь получай по заслугам!»

Иосиф сидел, опершись локтями на колени, со сцепленными и крепко сжатыми пальцами рук, низко опустив голову. Громкий, разноголосый шум, продолжавший доноситься снаружи, рассказывал ему трагическую историю этого дня. Он запомнит его на всю оставшуюся жизнь... Иосиф живо представлял сцену, разворачивающуюся сейчас в господском доме:

– Посмотрите, Потифар привел к нам еврея* ругаться над нами! **– истошные визги сопровождались потрясыванием разорванных шмоток, одной из которых была туника Иосифа, а остальные – женские тряпки, разорванные на скорую руку. – Вот, полюбуйтесь на это! Он пришел ко мне, чтобы лечь со мною, но я закричала громким голосом; и он, услышав, что я подняла вопль и закричала, оставил у меня одежду свою и побежал и выбежал вон.***

Скоро за ним придут. Не сейчас. Сначала пошлют за Потифаром. Тот прилетит на крыльях ветра. И тогда... Тогда раздастся стук в дверь. Он прозвучит, как приговор.

Опозорен, оклеветан, оплеван! Худшее – впереди.
«Удивительно, что мои испытания с каждым разом все возрастают: сначала я лишился свободы и должен был приспосабливаться к жалкой участи раба; потом меня чуть не искалечили, а теперь мне угрожает смерть – позорная казнь.»

Иосиф уже настолько сгустил краски в своих переживаниях, что даже утомился. Похоже, что продолжать «сгущать» уже не было смысла. Он уже насквозь пропитался стыдом, позором и обреченностью. Хуже этого уже нет ничего. Тем не менее пока он жив... Тут мысли Иосифа приняли иное направление. Он расслабился и вспомнил, сколько раз в его еще такой короткой жизни его судьба висела на волоске, и всегда происходило нечто, что круто меняло ход событий. Правда, иногда помощи приходилось ждать довольно долго, но, пусть даже в самый последний момент, она все-таки приходила!

«Велика верность Твоя, мой Господь! Прости меня, если я невольно согрешил и спровоцировал эту величайшую для меня проблему. Только Ты один знаешь, как вывести меня из этой ситуации. Предаю себя в Твои святые руки.»

Страх, душивший Иосифа, отступил. Его сменил мир и покой. Он объял трепещущего юношу, окутал мягким облаком и проник вовнутрь, вызвав ощущение блаженной сладости. Иосиф прислушался. Количество голосов снаружи увеличилось. Был слышен плач. «Буду делать то, что скажет Господь, пусть мне осталось жить сто лет или всего один день!»

Очень близко раздались голоса, и в дверь постучали. Уже было успокоившийся Иосиф вскочил на ноги и испуганно прижался к стене. Он не смог преодолеть барьер внезапности, и чисто человеческие страхи вновь взяли над ним верх. «Спасенья нет! Идут, зовут!» – был его немой крик.

Постучали вторично.

«Я, Господь, держу тебя за правую руку твою, говорю тебе: не бойся, Я помогаю тебе.»****Откуда, из каких далей и с каких высот пришли эти вечные слова? Иосиф протянул вперед правую руку и почувствовал в ней мягкое тепло.

– Открывайте, господин! Дело неотложное!

– Сейчас, сейчас...

– Скорее, господин!

– Ну, что там у вас стряслось?

Царедворец Потифар совсем недавно удалился в свои апартаменты. У него болела голова от царских забот и тревог, и он нуждался в передышке. Но покой ему только снился. Быстрым и нервным шагом он подошел к двери.

– Ваша нерадивость переходит всякие границы! Какой от вас прок? Вы знаете только есть, спать и беспокоить меня понапрасну! Какой от вас прок, – бормотал он себе под нос, – если вы без меня ничего не можете?

Однако же всего через несколько мгновений царедворец уже мчался по дворцовым коридорам со свистящим в ушах ветром.

Когда Иосиф, преодолев свои страхи, приоткрыл дверь, то мертвенная бледность Фаруха пояснила ему все лучше всяких слов. Из-за спины помощника выглядывали несколько верных слуг.

– Иосиф, – пролепетал Фарух дребезжащим голосом. – Иосиф, ты находишься в... – он оглянулся по сторонам. – Тебе лучше попытаться, ты понимаешь? Здесь многие на твоей стороне... Верят тебе, а не ей... Понимаешь?... – с этими словами старик бросился на шею юноше и разразился рыданиями. – Торопись, – уже послали за Потифаром. Беги же, не медли! – забыв про осторожность, воскликнул Фарух и тут же испуганно прикрыл себе рот ладонью.

Иосиф молча кивнул, чтобы не вступать в ненужный спор и, закрыв за собой дверь, предпочел остаться ожидать своей участи.

– Как ты могла! Как ты посмела! Фирца! Я верил в тебя, хотя всегда подозревал, что под личиной прекрасной бабочки скрывается гнилое нутро таракана! Вот оно и вылезло наружу, на всеобщее обозрение! Полюбуйтесь! Я многое считал предрассудками, на слишком многое закрывал глаза! Слепец! Нет, ты не таракан, ты – змея! Самая опасная на свете, самая вредная... К сожалению, я не очень разбираюсь в змеях... В их породах... И поэтому так горько ошибся...

Потифар «разряжался» долго. Он не кричал, зато бурно и непрерывно жестикулировал, взмахивал руками, вычерчивая в воздухе фигуры самого фантастического содержания, дергал плечами, рискуя получить вывих, а лицо... Ни одна его черточка не находилась на своем привычном месте, перемещаясь вольно и независимо, искажая тем самым приятный облик Потифара. Распаляясь все сильнее, царедворец уверенно поднимался к вершине скандала. Фирца, обильно поливаемая щедрой бранью мужа, стояла, молча глядя в пол.

– Решиться оклеветать Иосифа! Что задумала! Оболгать, запятнать, очернить... Невообразимо! Возмутительно! – уже весь багровый, все больше «расходился» Потифар.

Потом он вдруг одним прыжком подскочил к жене и затряс ее так, словно она была плодовым деревом, после чего в исступлении кинул ее со всего размаху на диван. Не удовлетворившись, однако, этим насильственным актом, царедворец метнул в жену снятой с ноги сандалией, от которой она ловко уклонилась. Тут он начал бить самого себя в грудь и, чуть не плача, обессиленный, бросился в кресло.

– Если бы ты сказала, что виновата, если бы ты признала свою вину... – после небольшой передышки, неожиданно жалобно заговорил Потифар.

– Да, я виновата, – спокойно, почти кротко, ответила Фирца. – Я виновата, что вышла за тебя замуж и стала косвенной причиной того, что твой любимец свалился со своего пьедестала, – она вздохнула. – Я сожалею, что красива... Если бы я могла выбрать для себя внешность, то выбрала бы что-нибудь попроще, позауряднее... Но что поделаешь теперь? Я стала для него невольным соблазном. Прости меня, дорогой, прости.

Потифар слегка опешил, а Фирца подошла ближе и стала перед мужем на колени, глядя ему в глаза.

– В твоей внешности ты не виновата, – все еще сурово, но уже несколько рассеянно, промолвил он. – И нечего просить у меня за это прощения.

– Ну, как же... Ведь именно это стало причиной...

– Молчи... Молчи, несчастная, – уже намного мягче добавил он. – Но... как же теперь мне поступить с Иосифом?...

Было не совсем понятно, спросил ли он об этом самого себя или жену, только Фирца, спустя мгновение, с грустью произнесла:

– Прими от меня мои соболезнования, дорогой.

– Что? – Потифар подскочил в кресле. – Ты хочешь, чтобы его казнили??! Но ведь он же еще совсем малыш! И к тому же не забывай, что ты тоже виновата!

– Моя красота... За что мне такое наказание? За что мне нет покоя в жизни? – продолжая стоять на коленях, Фирца положила свои ладони на колени мужу.

Потифар заметно смягчился.

– Ладно, не убивайся так. Не твоя вина, что ты родилась красивой. А Иосифа, как это ни горько, придется изолировать.

– В каком смысле?

– В прямом. Я отправлю его в дворцовую тюрьму.

– Ему там, под твоим присмотром, житься будет довольно сладко, – слегка обиженным тоном, поглаживая колени Потифара, заявила Фирца. – Так он никогда не исправится, не отучится от дурного.

– Не отучится, говоришь? Ну, что ж... Я позабочусь, чтобы ему там было совсем не сладко.

– Спасибо, дорогой.

– Ну, ты, давай, не очень... С тебя вину никто не снимал.

– Согласна. И какое же я понесу наказание?

Фирца произнесла это ласково-преласково, по-кошачьи прильнув к коленям мужа.

– Наказание твое... – начал Потифар как можно более строго. – Наказание твое... – Тут он встретился взглядом с женой, такой обворожительной и манящей, и одновременно такой кроткой и податливой, что голова царедворца пошла кругом.

– Твое наказание – это я, – на одном выдохе прошипел Потифар и съехал на пол, увлекая жену в оглушительную пропасть животной страсти.

Иосиф был еще больше обескуражен и сбит с толку, когда, грубо сломав запор, к нему ворвались четыре человека и набросились на него так, как если бы намеревались обезвредить одного из самых опаснейших преступников. После нескольких увесистых ударов, уложивших беднягу на пол, «четверка» связала ему за спиной руки, натянула темную повязку на глаза, повязав при этом другую между рядами зубов так, чтобы бывший управляющий не смог и пикнуть, и потащила его в неизвестном направлении. В своих самых смелых ожиданиях Иосиф не предполагал такого обращения. Потифар даже не удосужился вызвать его, расспросить, как было дело... Может, нужно было бежать?

Жалкая участь раба. Жалкая участь всех оболганных и униженных, придавленных нуждой и несправедливостью. Иосиф ясно слышал в себе придушенные крики обреченных, являющихся, как и он сам, игрушками в чужих руках.

* Еврей – пришелец, чужеземец.

** Бытие 39:14.

*** Бытие 39:15.

**** Исаия 41:13.

Отец фараону. Роман. Глава 23. Те, что делят людей на сортаПроза

Отец фараону. Роман. Глава 23. Те, что делят людей на сорта

Отец фараону. Роман. Глава 23. Те, что делят людей на сорта
Проза