Иосиф медленно подошел к шатру своего отца, Иакова. Слуга, стоявший у входа, тепло поприветствовал его и тут же побежал в шатер, одновременно знаками приглашая его войти. Уже начинало темнеть, однако внутри горела всего одна лампада. Иаков отдыхал после недавней трапезы. Он полулежал на своем излюбленном ложе, и золотой кубок стоял перед ним. При виде Иосифа его взгляд вспыхнул каким-то странным, загадочным светом, и тотчас эта вспышка импульсом передалась на все его лицо и величественное тело. Он мгновенно сел и, протянув вперед руки, произнес:
– Сын мой! Вот он, мой любимый сын!!!... Ну, подойди, расскажи... Все ли в порядке у тебя? Доволен ли? Сядь тут, со мной рядом. Я уже успел соскучиться по тебе. Эшбан, лучшего вина моему Иосифу! Скажи, сынок, не голоден ли ты?
При этих словах он попытался всмотреться в лицо сына, однако разглядеть его отчетливо мешал полумрак.
– Зажгите свет!
Были зажжены лампады с ароматными маслами, и принесено вино.
– Отец... – наконец еле слышно промолвил Иосиф. И звук его голоса тут же потонул в мягких драпировках шатра, растворяясь в их затейливых узорах...
Только тут Иаков смог заметить, что какая-то глубокая печаль овладела его сыном.
– Все эти дни я только о том и помышлял, как сяду вновь рядом с тобой, отец... Увижу твое понимающее лицо, обращенное ко мне с вниманием. Почувствую твою чуткую заботу и уют твоего шатра. Обниму тебя!
Голос Иосифа прервался, слезы душили его. Он порывисто прижался к отцу.
– Я не могу так больше... Я старался внушить себе, что все в порядке, что с прошествием времени все станет на свои места. Но нет! Не становится. Наоборот, с каждым разом все хуже, все сложнее. Отец, я очень стараюсь быть добросовестным и исполнительным... Но не в этом дело! – Юноша на мгновение замолчал, как бы желая высказать что-то важное и размышляя, нужно ли это делать. Он знал, что среди братьев слыл доносчиком. И что с того? Невозможно было не поделиться с отцом тем, что камнем лежало на душе. – Они меня ни во что не ставят! Не принимают всерьез! Просто не терпят! Однако не в этом проблема. Если бы я имел побольше желания войти в их круг, думаю, я бы смог это сделать... Но они такие... Мне неинтересно слушать их разговоры, а иногда даже просто неприятно. При всей любви к моим братьям мне не нравится находиться в их обществе!
– Значит, они опять взялись за старое, – сокрушенно произнес Иаков. – Нет мне опоры в детях!
– На прошлой неделе ночью я снова увидел Рувима и Иссахара, возвращающихся с этой оргии в роще... Они попытались заставить меня поверить, что я видел их во сне. Представляешь?
Возбужденный, Иосиф пересказал Иакову все то, чему он был свидетелем за последние дни. Когда он закончил изливать душу тому единственному, который, по его мнению, способен был понять, уже наступила глубокая ночь. Тем не менее он уже не ощущал прежней усталости. Его дух, воодушевленный беседой с отцом, снова желал бодрствовать. Вся его фигура, еще совсем недавно обмякшая и поникшая, вновь напоминала зеленеющую ветвь.
Иаков, хотя и не разделял всех чувств Иосифа, был счастлив, по крайней мере, снова видеть своего любимого сына активным и жизнерадостным.
– Я рад, что ты не такой, как они, – вздохнул Иаков. – Но в кого пошли остальные??! Мой Рувим, Иуда, Симеон... Он снова вздохнул, но на этот раз так глубоко и тяжко, будто этот вздох был последним в его жизни. – Ну, да ладно. Я должен это уладить. Иначе я не отец! Снова поговорю с ними, буду увещевать и назидать, как в недалекие времена их детства. Буду умолять... А что делать? Да, да, я надеюсь, что они одумаются... – Он помолчал. Один лишь ты, мой Иосиф, как самоцвет в дорогой оправе среди грубых, неотесанных камней, которые, возможно, и имеют большую цену, однако, чтобы обнаружить это, их необходимо долго обрабатывать и отшлифовывать. Да и тогда еще неизвестно, что выйдет. Ты же сверкаешь сам по себе, как редкий самородок. – Вдруг он замолчал, будто вспомнив что-то. – Подожди... Смотри, что у меня есть для тебя... – Иаков встал и подошел к месту, где хранилась его одежда. Затем он загадочно взглянул на Иосифа. Его красивые, крупные черты лица преобразились. – А сейчас ты будешь удивлен. Правда, я хотел подарить это тебе немного попозже. Но сделаю это сейчас, раз уж все так вышло.
С этими словами он развернул перед изумленным Иосифом великолепную тунику, сплетенную причудливым орнаментом из разноцветных нитей.
– Снимай свои безликие одежды и надевай это... Хочу, чтобы ты выделялся, чтобы все знали, что ты приобрел благоволение в моих очах.
Иосиф с радостью повиновался. Как красив он был в этом новом одеянии! Какую удивительную изящность приобрела его осанка!
– Ни одному из моих братьев ты никогда не дарил ничего подобного! Не знаю, как благодарить тебя.
– Твоя благодарность заключена в тебе, сын мой. Будь таким, какой ты есть. Ничего больше мне от тебя не нужно.
Иосиф улыбнулся отцу той открытой и искренней улыбкой, что присуща людям лишь в юности, когда еще не давят ни груз лет, ни тяжесть вины.
– Только как же я в этом буду пасти?
Туника была длинной, достигая самых щиколоток, а ее рукава прикрывали локти. Эта одежда не могла служить для работы.
Отец и сын посмотрели друг на друга. Немного погодя Иаков промолвил:
– А зачем тебе пасти? Ты уже научился. И хватит на этом. С завтрашнего дня я беру тебя в свои личные помощники. Будешь при мне, перенимая мой опыт в ведении хозяйства. И туника тебе для этого в самый раз!
Выходя из шатра Иакова, Иосиф заметил метнувшуюся в сторону тень. Он на мгновение задержался, прислушиваясь... Ни шороха, ни движения. «Должно быть, птица какая-то. Или просто показалось. Я чересчур возбужден...»
Этой же ночью Симеон проводил время в уединении. Это было против его обыкновения, но иногда ему этого хотелось. Из всех братьев он был больше всего похож на отца внешне. У него был такой же породистый нос и глаза, также посаженные немного ближе, чем у остальных, и массивный подбородок. Однако его жестокость и хладнокровие с одной стороны, а также вспыльчивость и развязность с другой (те качества, которые никогда не были присущи Иакову), славились между всеми. Лишь в такие тихие минуты, когда Симеон направлял свой немигающий взгляд прямо перед собой, размеренно потягивая вино... некая добродетель, запрятанная так глубоко, что сам он вряд ли подозревал о ее существовании, поднимала голову и взывала в надежде быть услышанной.
Внезапно его молчаливое самосозерцание было прервано.
– И ты еще можешь так спокойно сидеть, когда наследство уплывает у тебя из-под носа??!
Вечная подруга Симеона, его родная сестра Дина, стоя перед ним, метала в него молнии своими горящими глазами. Одна из молний, похоже, достигла цели, и Симеон, сильно вздрогнув, произнес:
– Что ты имеешь в виду?
– То, что твой братец скоро завладеет всем!
– Кто??? – рявкнул, наконец разбуженный, Симеон.
– Ха! Догадаться нетрудно, кто обласкан отцом больше всех.
– Ах, это ты про Иосифа... – облегченно вздохнул Симеон. – Этот сосунок мешает только, путаясь под ногами. Что в нем есть? Неужели ты воспринимаешь его серьезно?
– Он путается не только под твоими ногами, но постоянно крутится вокруг отца. Первенец его любимой женушки! Ты уже забыл, как и за что ругал тебя отец в прошлом году? Откуда, думаешь, он узнал?
– Нет, я не забыл. Мне тогда здорово досталось. И все же не думаю, что Иосиф настолько опасен.
– Не думаешь?...
Дина змеей соскользнула к ногам Симеона, зашептав:
– Только что я была свидетельницей того, о чем ты даже не догадываешься. Иосиф не так прост, как ты думаешь. Только что он вышел от отца в новой, разноцветной тунике и, кроме того, с повышением... С завтрашнего дня он – правая рука отца, чтобы управлять нами! Теперь ты понимаешь, чем тут пахнет?
– Пожалуй, скоро запахнет жареным.
– Смотри же, дорогой мой брат, не упусти свой шанс. Я помогаю тебе, чем могу, но я всего лишь женщина. У меня – мудрость, у тебя сила. Я не забыла, что ты был первым, кто вызвался защитить мою честь, поруганную этим гордецом Сихемом, сыном Еммора Евеянина, князя земли Сихемской. Хотя тогда я была еще слишком молода и глупа, чтобы оценить ту великую услугу, что ты оказал мне... Ведь ты и Левий, благодаря своей виртуозной изобретальности, уничтожили весь Сихем ради меня! А выживших мы до сих пор имеем рабами. Ты с головы до ног осыпал меня золотом моего насильника. Я же тебе отплатила, устранив с твоего пути незадачливого Рувима. Он, глупец, все еще лелеет мысль о своем первородстве. Как он бывает смешон, не правда ли? Ты, Симеон, второй сын, должен быть наследником всего. Только нужно немного потрудиться для этого.
– Что же нам делать?
Вместо ответа Дина впилась в брата своими змеиными глазами, как бы гипнотизируя его. Глаза у нее были черные, но белки казались зеленоватыми из-за особого, сероватого цвета ее кожи.
– Ты меня понял. Думай.
А человек, представляющий из себя такую опасность, ни о чем не подозревая, наслаждался своим маленьким счастьем. В уединении своего шатра, на краю стана, Иосиф мечтал о тихой и счастливой жизни под отеческим крылом, о вразумившихся братьях, о тех больших возможностях, которые будет иметь их семья в будущем: об умножении скота и расширении торговых связей с окрестными народами по продаже кож, мяса и молока, о покупке новых земель и их засеве под пшеницу, ячмень, о посадке плодовых деревьев...
И сейчас, уносясь мысленно в это недалекое будущее, он как будто видел все наяву, радуясь их скорому процветанию.
Да, конечно, он чуть не забыл о выделке шерсти и льна, и производстве предметов домашнего обихода: подушек, покрывал, ковров, а также красивой одежды... «Тогда уже не будет необходимости покупать эту чудную одежду у чужестранных купцов. Мы могли бы делать ее сами!» Он посмотрел на тунику, которая была на нем. «Вот бы увидеть сейчас свое отражение в полный рост...» Перед ним лежало тусклое бронзовое зеркальце, величиной с половину ладони. «Говорят, что большие зеркала делают в Египте...»
Внезапно ему стало холодно, и он встал, чтобы укрыться пледом из овечьей шерсти. Ночная прохлада спустилась уже давно, но он, разгоряченный своими мыслями, почувствовал ее только теперь.
Если бы Иосиф имел в тот момент столь желанное им большое зеркало, он смог бы увидеть себя таким, каким видели его окружающие. Он был похож на свою мать, красавицу Рахиль, умершую при родах Вениамина несколько лет назад. Своему старшему сыну она передала благородную внешность и чуткую, нежную душу. Стан Иосифа был высоким и стройным, а кожа более светлой, чем у остальных членов семьи. Каштановые волнистые волосы спадали ниже плеч. Тонкий нос с легкой горбинкой и деликатные губы над небольшим подбородком говорили о его мягкосердечности. Но главным были его глаза. Их цвет было трудно определить, так как оттенок менялся в зависимости от эмоций и освещения. Большие и лучистые, глаза Иосифа в своей неподдельной откровенности не умели лицемерить и лгать. Когда он был чем-то удивлен или опечален, его брови поднимались «домиком» и это придавало его лицу наивное выражение. Таким он и был, наивным и непосредственным, как только что родившееся дитя. И хотя отец, в своей безмерной любви непрестанно баловал сына, Иосиф не вырос испорченным. Однако и нельзя было сказать, что чрезмерное внимание и потакание любому его желанию шло ему на пользу. Он был еще слишком молод, чтобы проявить себя, чтобы выявить все свои наклонности.
Татьяна Осокина,
Буэнос-Айрес, Аргентина
Как велика любовь Господня!
Как высока и глубока!
Со всеми нами Он сегодня!
Простерта вновь Его рука! e-mail автора:tatosso@gmail.com
Прочитано 3727 раз. Голосов 2. Средняя оценка: 3
Дорогие читатели! Не скупитесь на ваши отзывы,
замечания, рецензии, пожелания авторам. И не забудьте дать
оценку произведению, которое вы прочитали - это помогает авторам
совершенствовать свои творческие способности
Очень хороший стих!
Если Света Бабак малчыт, то значит стих хороший вдвойне! Комментарий автора: Большое спасибо, Михаил! Рада, что Вам нравится. Благословений Вам!
Теология : От поста к молитве - Николай Погребняк Предлагаю вашему вниманию главу из книги \"О чём спорят христиане\" о посте и молитве: как сердечная молитва возвращается в жизнь верующих вместо верховенства постничества, как самоцели.
