Великий инквизитор. Вступление. Искушение третье.

ПРЕДИСЛОВИЕ.

Вы видели хоть раз огромный плуг,
Что пласт земли, вывертывая, смело,
Крушит поля, верша за кругом круг,
Приготовляя под посев умело?

Вот так и мы рассказа новину,
К приятию словесно предваряя,
Припомним, как в седую старину,
Обычным было, к горнему внимая,
На землю бренную с неведомых высот
Сводить богов; а, было, и Мадонну
Представить, как Она с Небес грядет,
Молить за нас коленопреклоненно.

В поэме сей с Божественных высот
Сойдет и Он, любя самозабвенно;
Как пастырь средь овец своих пройдет,
В молчании великом и смиренном.

ОЖИДАНИЕ.

Свидетельствующий сие говорит: ей, гряду скоро!
Аминь. Ей, гряди, Господи Иисусе!
(Откровение, гл.22:20)

Так вот! Пятнадцать минуло веков,
С поры, как Он им дал обетованье, —
Гряду! — и сих палящих души слов
Знамением возносится сиянье!
О дне же сем и часе лишь Отец
Небесный разумение имеет;
ОН миру тлена возвестит конец,
И кто перечить Господу посмеет?!

Но с прежним умиленьем человек
Пришествия Христова ожидает,
Пятнадцатый пусть минул нынче век,
Он ждет! И в сердце веру умножает.

И что ж, что нет залогов от Небес,
Пророки смолкли, но в духовной жажде,
Взирая на святой далекий Крест,
Мы молвим: Верь тому, что сердце скажет.

О! Если вера теплится в сердцах…;
Святые, те, что Господа искали,
Не знали недостатка в чудесах
И немощных по вере исцеляли.

И ныне мы читаем в житиях
Святых, что взяли крест, себя отвергнув, —
Небесная Царица в облаках
Являлась им, сходя с Небес на землю.

Но дьявол не дремал и человек
В сомненье лживой хитростью повержен,
И ересь новая свой начинает бег,
Смущая тех, кто в вере был небрежен.

Разносится лукавый шепоток,
Что, мол, звезда — светильнику подобье —
Обрушилась на чистых вод исток,
И горьки стали воды, словно скорби.

Но в верных вера пламенем горит,
И слезы, что из сердца истекают,
Восходят к Небу; и в святой любви,
Страданий крестных жажда возрастает.

И столько в лету канувших веков
В молитвах, в вере, в пламенной надежде
К Нему взывали люди вновь и вновь
Моля сойти — явиться, как и прежде,
Что исполненьем заповеди в том,
Что тот, кто просит — вскорости обрящет,
В безмерном сострадании Своем
Он возжелал сойти с Небес к молящим,

Хоть на мгновенье к люду Своему,
Греховно – смрадному, но любящему детски,
Страдающему в муках по Нему
Решил сойти с Небес Своих отверстых.

То не было сошествие конца
Времен, обещанного людям прежде,
Во славе и сиянии венца
Царя царей — свершения надежды.

Нет, молнии блистающей строка
С востока к западу еще не прочертила!
Другой огонь пылает — на кострах
Еретиков сжигает злая сила.

И вот, в один из тысяч жутких дней,
Как раз в канун великого явленья,
Затмив сиянье тысяч же огней
Взвился безумия костер и ослепленья.

Средь стогнов жарких в южном городке,
В присутствии двора и кардинала,
В «великолепном аутодафе»
Сто человек, как факел, полыхало.

NOTA BENE.

Здесь следует ремарку привнести:
Событий сих реалии не знали;
В раздумьях лишь, в стремлении постичь
Его любовь безмерную…. Едва ли
Глубины Божии достигнуть сможем мы;
Его прощенье, что миры объемлет,
Среди безбожной суеты и тьмы,
Заполонивших горестную землю,
Бальзамом дивным с Галаадских гор
К сожженным душам мягко прикоснется,
И в мертвости сердец (с тех давних пор)
Надежда жизни радостно проснется.

Но нужно нам внимательными быть
Чтоб злые волки в облике овечьем
Нас не смогли с тропинки узкой сбить,
Проложенной к воротам тесным в вечность.

Пророков лживых злые языки
Туманом обволакивают души,
То ересью смердят, то ярлыки
Навешивают; Нам бы их не слушать,
Но, словно змеи, в ямине гнилой
Клубятся, вьются аспидов отродья….
О, близок День! Их Божий гнев святой
Сметет, как грязь смывает в половодье.

Ну что ж, продолжим дальше мы
Неспешное свое повествованье,
Узрим, как средь греховной мрачной тьмы
Его пришествия возносится сиянье.

ПРИШЕСТВИЕ.

…но уничижил Себя Самого, приняв образ раба, сделавшись подобным человекам и по виду став как человек (Филиппийцам, гл.2:7)

Он появился незаметно, вдруг;
И вот, что странно — все Его узнали:
Зияющие раны ног и рук
Непобедимой силой привлекали.

К Нему текли, стремились и за Ним
Толпа, идущая, все больше нарастала;
Он молча шел, бесценен и любим,
И лик улыбка тихо озаряла.

Безмерным состраданием Своим,
Любви лучами солнечной сияя,
Потоком силы и огнем святым
Он истекал, людей благословляя.

И стоило кому-то из толпы
Коснуться лишь одежд Его, в мгновенье
Знамением священной чистоты
К больному приходило исцеленье.

Вот, слышит, из толпы слепой старик,
Не знавший света с самого рожденья,
Вскричал: Господь, меня Ты исцели!
Даруй узреть и мне Твое явленье!

И в тот же час, как будто чешуя,
Сошла с очей, и он прозрел; И слезы
Из глаз текут, и падают, молясь
И радуясь; И нежные мимозы
Охапками бросают перед Ним,
И дети вопиют Ему — Осанна!
Да, это ОН! Так дорог и любим,
Никто, как ОН! Единый и желанный.

Никто, как ОН! Остановив Свой шаг
На паперти Севильского собора,
Он видит — детский скорбный катафалк
В мерцанье погребального убора.

Открытый гробик, в нем среди цветов
Дочь знатного в Севилье гражданина;
Равно для смерти на кого покров
Набросить: на раба иль властелина.

Мать безутешна: девочка моя,
Седьмой годок лишь только разменяла;
Заламывая руки и скорбя,
Она в смятенье к Небесам взывала.

Соборный патер, вышедший встречать,
Умершую пред панихидой скорбной,
Недоуменно хмурился, а мать
В слезах вздымала руки к высям Горним.

Вдруг слышит, — Он идет! Пади к Нему,
Моли и Он дитя твое поднимет!
В слезах, не веря счастью своему,
Воскликнула она святое Имя.

— О! Пощади! Коль это Ты, — спаси!
Ты повели, — она воскреснет, верю!
Помилуй! Я прошу, О! Боже сил,
Восстанови, молю, мою потерю!

Процессия, свой скорбный путь прервав,
К ногам, на паперть, гробик опустила;
Чуть слышно шепчет Он, — Талифа, встань!
О, чудо! — села и глаза открыла!

В ее руках букет прекрасных роз,
Белее снега, нежный и душистый!
И изумление ручьем лилось,
И Дух Святой почил на душах чистых.

Смятение в народе, крик затих,
Рыдания и смех, и в то мгновенье
Вдруг, словно леденящий душу вихрь,
Обрушился на хрупкое творенье.

Великий инквизитор — кардинал
Ступил на площадь. Взором обжигая,
На люд, толпящийся, он сумрачно взирал,
И вихорь реял, рясу развевая.

Прямой, высокий, с высохшим челом,
В эскорте мрачной и угрюмой стражи,
Что неотступно следует при нем,
И ожидает, что он им прикажет.

Он видел все: и то, как детский гроб
Повергнут был к ногам в благоговении,
И как мертвенно-бледный детский лоб
Зарделся, вдруг, в мгновенном воскресении.

Но чудо не затронуло его
Мертвенную надменность злого сердца,
И взор, зловеще вспыхнувшим огнем,
Испепелял и старца, и младенца.

И вот такая власть повелевать
Седого кардинал осеняла,
Что перст простер, и молвил тихо, — ВЗЯТЬ!
И вся толпа стояла и молчала.

Так вот! Пятнадцать минуло веков,
Но словно бы и не было столетий,
Вновь схвачен силой грубою и вновь
Влачен безжалостно навстречу смерти.

Проходит инквизитор пред толпой,
Склонившей головы в повиновенье;
Что Бог? И старец властною рукой
Дарует им свое благословенье.

Вздымается утес суровых стен
Тюрьмы, что жгуче ждет в свои объятья,
И казематов мрачных душный тлен;
Вновь пленник — в ожидании Распятья.

Проходит день и снова настает
В смятении бездыханном и томном,
Севильская безудержная ночь,
И воздух пахнет лавром и лимоном.

ДОПРОС.

Средь мрака мертвого дверь отворилась вдруг,
И сам старик — великий инквизитор,
Неся огонь в дрожащих дланях рук,
В темницу входит с полночным визитом.

Вошел и замер, пристально глядит
В лицо Ему, на стол светильник ставит,
И лишь потом, чуть слышно, говорит:
Да…! Это ТЫ. И быстро прибавляет:
Не отвечай, молчи! Что сможешь Ты сказать?
Я слишком хорошо все это знаю,
А Ты не в праве слова прибавлять
К тому, что сказано Тобою ранее.

Зачем же Ты пришел? Чтоб нам мешать?
О! Ты прекрасно все об этом знаешь!
А вот что завтра…, сможешь предсказать?!!
Ты на костре свечою запылаешь.

Как злейшего из всех еретиков
А Ты ли, или лишь Его подобие…,
Я осужу Тебя и куча свежих дров
Тебе составит новое надгробие.

А тот народ, что ноги целовал
Тебе и громко воспевал осанну,
Все бросятся гурьбой: и стар, и мал,
И угли подгребать к кострищу станут.

Ты это знаешь, вижу, и молчишь,
Нет трепета в глазах Твоих и страха.
Лишь поведу рукой, и Ты сгоришь,
И сможешь ли воскреснуть вновь из праха?

NOTA BENE.

— Нет, я не понимаю, это что
Фантазия иль, может быть, ошибка,
Безумное, быть может, qui pro quo? 2 —
Спросил Алеша с искренней улыбкой?

[ 2 — «одно вместо другого», путаница, недоразумение (лат.).]

— Оно и правда, старцу скоро век,
Как не сойти с ума в своей идее?
Мог просто бредить старый человек,
Не различать реальность и виденье.

Не все ли нам равно, что qui pro quo,
Что глупая фантазия без края?
Он век молчал и вот, перед Христом,
Свои уста впервые отверзает.

Разгоряченный аутодафе,
Что в сотню душ, пылающих свечами,
В Пришельце собеседника себе
Увидел он, незрячими очами.

— А пленник что же, смотрит и молчит,
Глядит и все, не говоря ни слова?
— Да, это так, в том тайный смысл сокрыт
Иезуитов древних богословов:
— Ты все сказал, и более не смей
Добавить к словесам, что были прежде,
И не являйся до исхода дней;
И не мешай нам жить в такой надежде —
Вся власть у папы — предана Тобой,
Вершитель судеб – Твой наместник в Риме.
А Свой безвестный скорбный путь земной
Ты завершил тогда, в Иерусалиме.

ТОГО ЛИ ТЫ ЖЕЛАЛ…?

Молчание клонящейся скалой
Нависло над унылой скорбной кельей,
И кардинал, качая головой,
Вновь изливал вопросов душных зелье.

Имеешь ли Ты право возвестить
Нам хоть одну из тайн о горнем мире,
В котором лишь Тебе дано царить,
Что скажешь нам о нем, в какой стихире?

Нет! Не посмеешь…, заповеди вспять
Ты обратить завета не имеешь, —
Что прежде сказано, к тому не прибавлять, —
Ты не погубишь то, что Сам лелеешь!

Познайте истину, — Ты нас учил тогда, —
И вы увидите, что в Истине свобода.
Так что ж, теперь свободу навсегда
Отнимешь Ты у Своего народа?

Ведь все, что вновь Ты людям возвестишь
То посягнет на их свободу веры,
Поскольку чудом явится для них,
А Ты свободы им желал безмерно.

И вот, увидел Ты Своих людей, —
Старик промолвил с вдумчивой усмешкой, —
То дело стоило нам многих дней,
Но мы закончили его неспешно.

Достало нам пятнадцати веков,
Да, столько мучались мы с этою свободой…,
И вот, завершено! И всех оков
Верней — людская грешная природа.

Ты смотришь кротким взглядом дивных глаз,
Не удостоишь и негодованья,
Так знай теперь, что именно сейчас
Свободу обрели Твои созданья.

И нам свою свободу принесли,
Сложив к ногам безропотно, с угодой.
И этого всего добились мы!
……………………………………………………………………………………
Того ли Ты желал, такой свободы?!

NOTA BENE

— Я вновь не понимаю, ты прости,
Мне смысл поймать, никак не удается,
Зачем старик все это говорит,
Он что, иронизирует, смеется?

— Нимало! Но в заслугу ставит он,
Себе и тем, кто рядом подвизался, —
Свободу, мол, поставили на кон,
И опыт наш удачным оказался.

Мы ведаем, что только лишь теперь,
Помыслить нам становится возможно
О счастии для множества людей,
Утраченном, о! так неосторожно.

Устроен человек бунтовщиком,
Но сможет ли он счастлив быть, бунтуя?
А ведь Тебя предупреждали в том,
ЧТО Ты отверг, свободу торжествуя.

О, нет! Ты недостатка не имел
Ни в указаньях, ни в предупрежденьях,
Как ни верти, Ты Сам не захотел
Стяжать тот путь единственный — спасенья.

Широкую стезю Ты не избрал,
Которой было можно все устроить,
И должного Ты людям не воздал,
Чем мы смогли бы души успокоить.

Но, к счастью, уходя Ты предал Сам,
Великое то дело в наши руки,
И право утвердил, и дал Ты нам:
И связывать, и посылать на муки.

А ныне, уж не думаешь ли вспять
Вернуться и востребовать то право?
Так что же Ты пришел, чтоб нам мешать
Вершить свой суд великий и кровавый?!

— А что же значит то, что не имел
Он недостатка ни в предупрежденьях,
Ни в указаньях, и не захотел
Им следовать — отвергнул без сомненья?

— Вот в этом-то, как раз, и состоит
То главное, что в сердце кардинала
Неугасимым пламенем горит,
И высказаться в чем пора настала.

ТРИ ВОПРОСА.

В пустыне знойной был Ты сорок дней,
Не ел, не пил — постился и молился,
И вот в бегущих сполохах огней
Великий, дерзкий дух Тебе явился.

Тот страшный дух, — речь продолжал старик, —
Небытия и дух уничтоженья,
Как писано в скрижалях древних Книг,
Подверг Тебя великим искушеньям.

Но истинно ли то, что «искушал»
Тебя злой дух, и так ли это было?
Я мыслю — он вопросы задавал
Невиданной вовек волшебной силы.

И можно ли сказать, хоть что-нибудь,
Что истиннее было? В трех вопросах
Он возвестил к свободе верный путь,
Но Ты отверг его изысканно и просто.

А между тем, коль было на земле
Совершено неслыханное чудо
Оно, как хитрый первозданный змей,
В день искушений крадучись, подспудно
Приблизилось. И вещий тайный смысл
В них заключался. Верю, без сомненья —
Он на страницах древних мудрых книг
Означен тем великим «искушеньем».

Коль было бы возможно помышлять,
Так, лишь для пробы или для примера,
Что три вопроса духа потерять
Смогли, утратить в веке том неверном;

Из книг изглажены, и в памяти людской
Не сохранились — канули в забвенье,
И как тут быть, как смыслы тайны той
Восстановить грядущим поколеньям?

Чтоб их придумать вновь и сочинить,
Внести в страницы книг и в память сердца
Довольно ль будет к делу пригласить
Мыслителей, поэтов и священство?

Как смогут все ученые земли,
Философы, владыки отовсюду
Ту сложную задачу разрешить
И возродить утраченное чудо?

Придумайте и сочините вновь
Лишь три вопроса, — скажем, — но такие,
Чтоб в них свое вместилище нашло
Событие явления Мессии.

Чтоб, сверх того, в трех фразах, в трех словах,
История творения явилась,
И будущность великая в веках
В вопросах этих в блеске отразилась.

Возможно ли? И думаешь ли Ты,
Что вся премудрость мира и вселенной
Смогла, соединившись, превзойти
Великий смысл вопросов тех нетленных?

И страшных трех вопросов глубина,
Уму непостижимая доныне,
Могучим духом нам возвещена
В колеблющемся мареве пустыни.

Уж по одним вопросам этим и
По чуду их внезапного явленья,
Нам ясно — человекам не могли
Принадлежать они. Вне всякого сомненья
Сомкнулись с вековечным мы умом,
С умом непостижимым, абсолютным;
И в трех вопросах тех слились в одно —
И прошлое, и будущность. Как будто
Три образа, как некий эпилог,
Вселенских вековых противоречий
Нам явлены, и выведен итог
Неразрешимый судеб человечьих.

Тогда еще так ясно не могли
Мы осознать величие открытий —
Грядущее в неведомой дали
Сокрыто неизвестностью событий.
Но вот когда пятнадцати веков
Промчались мимо версты, дни и ночи,
Мы видим в ярких отблесках костров
Свидетельства исполненных пророчеств.

И столь непостижима полнота
Исполненного, что ни малой йоты
Добавить мы не можем и отнять
Не вправе от него, своей охотой.

ИСКУШЕНИЕ ПЕРВОЕ. ХЛЕБЫ.

1.
Реши же Сам, кто прав был: Ты иль тот,
Который вопрошал Тебя в пустыне?
И был вопрос, как путь на эшафот,
Звенящий в душах наших и доныне.

Вот смысл его: «Ты жаждешь в мир идти
С обетом странным призрачной свободы,
И Ты не хочешь даже допустить
Сколь непонятна суть ее народам.

Бесчинные мятежники — просты
И немощны — не смогут и осмыслить,
Страшась и трепеща от высоты,
Себя к святому племени причислить.

И не было на свете ничего,
Для общества людей невыносимей,
Чем начертать бестрепетной рукой
На знамени своем Свободы имя.

2.
А видишь ли Ты камни в сей нагой
Пустыне, раскаленной? Сделай чудо —
Их в хлебы преврати и за Тобой
Как стадо потекут потоки люда.

Они в восторге будут восхвалять
Тебя за все, что только ни предпримешь,
Хотя и вечно будут трепетать,
Что Ты хлебы Свои от них отнимешь».

3.
И человека Ты не восхотел
Лишить свободы. Уговоры духа
Отвергнул: неприемлемый удел,
Что послушанию цена — краюха.

Предвосхищая искус, наперед
Ты возразил, что не единым хлебом
Жив человек, но, словом тем живет,
Что от Отца к нему приходит с Неба.

Все так, но одного Ты не учел:
Что дух земли во имя хлебной корки
Восстанет на Тебя и победит,
И человек стяжает жребий горький.

Пойдет смиренно на поклон к нему
И, восклицая, голос свой подъемлет:
Подобен зверю кто-нибудь тому?
Он свел для нас огонь с небес на землю.

4.
Но, знаешь ли, о том, — пройдут века,
И человек своей премудростью, наукой
Провозгласит, мол, в мире нет греха,
Лишь голод преступлению порукой.

Ты накорми, и спрашивай потом
С нас добродетели, — вот что они напишут
На злополучном знамени своем,
Которым и разрушат Храм Твой вышний.

5.
Затем на месте храма Твоего
Воздвигнется стена ужасной башни —
Греховный, как и прежде, Вавилон
Поднять из тлена человек возжаждет.

И вновь он не достроит ничего,
Так что ж с того? Но на тысячелетье
Ты сократить страдания его
Имел возможность, обретя бессмертье.

Имел возможность, но не захотел,
Воздвиг свободы призрачную башню,
А человек безбожия удел
Вновь в суетной греховности обрящет.

И к нам придет, и принесет к ногам
Плоды страданий и недоуменье, —
Ужель в действительности сотворил Ты Сам
Такое вот бесславное спасенье?

6.
Отыщут в катакомбах нас они,
Скрывающихся, в муках и гонимых,
Возопиют с моленьем, — Накорми!!!!
И от посул, отказываясь мнимых,
Мол, те, кто обещал для нас свести
С Небес огонь, то нам его не дали,
Свернут за нами с Твоего пути,
Не получив того, что ожидали.

И вот, тогда достроим башню им,
Отринутую в вековом забвенье,
Ведь кто накормит, тот и победил
В борьбе за души новых поколений.

Но их насытить сможем только мы,
Коль имя мы Твое к сему призвали,
И мы солжем среди греховной тьмы,
Что именем Твоим мы их питали.

7.
Без нас они не смогут, как ни тщись,
Ни накормить себя, ни разутешить;
Взывай ли к небесам или молись,
Но мук голодных, словом не уменьшить.

Коль никакой науке не дано
Насытить тьмы всего двумя хлебами,
То выбрать им останется одно:
Свободу положить к ногам пред нами.

И отступить, и, голову склонив,
Просить, потупясь, — Нас поработите,
Не погнушайтесь к сирым снизойти,
И свежим хлебом вволю накормите.

8.
В конце концов, поймут, что вдоволь быть
Свободе с хлебом невообразимо,
Не смогут люди, верно разделить
Их меж собою в розни нетерпимой.

И также убедятся: никогда
Свободными не быть им — все порочны,
Бунтовщики, ничтожны; в том беда,
Что малосильны — верою непрочны.

9.
Ты обещал, — даруешь хлеб с Небес
Тому, кто сам себя отвергнуть сможет,
И за Тобой, неся тяжелый крест,
Пойдет и грех молитвою низложит.

Возможно ли сравнить Твой хлеб с земным,
В глазах неблагодарного народа,
Что похотью и алчностью томим —
Растленного и немощного рода??

Что ж, за Тобою тысячи пойдут,
Десятки тысяч, может быть, и боле
Из тех, что хлеб небесный предпочтут
В Твоей святой и всемогущей воле.

Но что содеется, что станется, скажи
С десятками и тьмами миллионов
Из тех существ, которым миражи
Небес не осознать; К кому с поклоном
Они придут в греховности своей?
И, внемля голосу страстей, в угоду
Тому, кто их поработил, сдадут
Святую, но голодную свободу

10.
Или Тебе так дороги они,
Немногие, но исполины в вере,
Что лишь для них в оставшиеся дни
Ты чудеса Свои творить намерен?

А тех, несметно многих, как песок,
Бунтующих, но преданно влюбленных,
Отвергнешь Ты за ветхий их порок,
И вознесешь лишь сильных и смиренных?

11.
Но нет, постой, нам ценны и они —
Греховные и слабые созданья,
Они порочны и бунтовщики
Но обретут однажды послушанье.

На нас дивиться будут и богов
Увидят в нас — мол, словно им в угоду,
Господствуем мы и без скорбных слов
Выносим эту жуткую свободу.

И повлекут покорно крест скорбей,
И гнет, и страх, и нашу тиранию;
О! как ужасно станет для людей
Свободу водрузить себе на выю.
12.
Мы скажем, что послушны лишь Тебе,
И во Твое господствуем мы имя,
Мы им солжем, ну, а Тебя к себе
Не пустим боле никогда отныне.

В обмане этом будем мы страдать,
И мучаться греховным осознаньем,
Что вновь и вновь приходится нам лгать
И прибегать к лукавым обещаньям.

13.
Так вот, что значил первый тот вопрос,
Поставленный Тебе, как искушенье,
Но Ты отверг его и не донес
До нас его сокрытое значенье.

А между тем, в вопросе дивном том
Заложен смысл великий сотворень,
Приняв «хлебы», Ты разрешил бы в нем
Больного человечества сомненья.

Ты б смог ответить вековой тоске —
И человечества, и человека:
Пред кем ему склониться, и пред кем
Отныне преклоняться и до века?!

14.
Заботы нет мучительнее, чем
Свободным оставаясь, с вожделеньем
Искать — скорей склониться перед кем,
Оставив навсегда свои сомненья.

Он ищет поклонения объект
Настолько верный, явный и бесспорный,
Чтоб все народы, весь греховный свет
Пред ним склонили головы покорно.

15.
Забота жалких сих созданий в том
И состоит, чтоб отыскать такое,
Пред чем уверовали бы все кругом
И преклонились, как пред аналоем.

16.
Потребность люда в общности такой
Была известна от начала века,
Единства ради кровь текла рекой:
Шел человек с мечом на человека.

Они себе, воздвигнув божество,
Грозя, взывали, — К нам на поклоненье
Придите все, а за своих богов
Вы обретете смерть, а не спасенье!

17.
Так будет до скончания миров,
Да и когда исчезнут в мире боги,
Греховный люд по-прежнему готов
Пасть идолу бездушному под ноги.

Ты знал всегда, и Ты не мог не знать
Той тайны человеческой природы,
Но знамя верное не захотел принять
Во имя этой призрачной свободы.

Во имя хлеба было знамя то,
Земного, верного и, без сомненья,
Все человечество безудержно к Тебе
Стремилось бы, бесспорно, в поклоненье.

То знамя абсолютное Тебе
Мудрейшим духом предавалось в руки,
Но хлеб земной и славу Ты отверг,
Чем и обрек людей своих на муки.

Искушение второе. ВЕРЗИСЬ ВНИЗ…

1.
Рожденный быть свободным человек
К страстям своим в оковы попадает
В скорбях влачит оковы те весь век,
Но сбросить их — о том и не мечтает.

Так вот взгляни, что дальше сделал Ты,
И все, опять, во имя той свободы;
Скажу Тебе, — нет большей маяты,
У нищего греховного народа,
Чем отыскать, кому бы передать
Скорей тот дар, с которым он родился,
И тот свободой сможет обладать,
Кто совесть успокоить сподобился.

2.
С хлебами мудрый дух давал Тебе
Резоном явным вышитое знамя:
Пред хлебом преклонится человек,
Как преклонялся древними веками.

Но коль найдется кто-то, кто бы смог
Взять власть над совестью его, случится,
Что бросит хлеб и, не жалея ног,
Стремглав за обольстителем помчится.

Ты прав, когда в пустыне изрекал,
Что живы будем не единым хлебом,
И хлеб Небесный всем нам предлагал,
Тот хлеб, что миру грешному неведом.

3.
Велика тайна бытия — не в том, чтоб жить,
Но для чего. Так вот, без представленья,
Что должен в жизни каждый совершить
И в чем ему дано предназначенье,
Не согласится бренный человек
Влачить стопы свои по поколеньям,
Скорее истребит себя навек,
Чем жить, в неведенье оставшись, и в сомненьях.

И пусть вокруг все будет — сплошь хлебы,
Без смысла жизнь ужасна и отвратна;
Но Ты, нет, чтоб свободы сжечь столбы,
Ты увеличил им ее тысячекратно.

4.
Забыл ли Ты, — покой, иль даже смерть,
Всегда дороже были и милее,
Чем выбор сделать правильный суметь —
Добро иль зло, — стремясь к заветной цели?!

Нет обольстительнее в мире ничего
Для человека — совести свободность,
Однако и мучительней всего,
Отсюда и тоска, и безысходность!

Ты не дал грешным людям тех основ,
Для совести навек успокоенья;
Гадательность, туманность зыбких снов,
А ведь Ты мог! Ты ЭТО мог устроить.

Но бремя, не по силам для людей,
Ты водрузил на немощные плечи;
И это Тот, кто из любви Своей
Пошел на Крест за жизни человечьи?!

5.
Нет, чтоб людской свободой овладеть,
Ты лишь ее умножил, и мученьем
Навек обременил. И не стерпеть,
Не вынести такое искушенье!

Ты возжелал от них такой любви,
Чтобы всегда, не ведая покою,
Они вовек и от краев земли
Текли к Тебе, прельщенные Тобою.

6.
И вместо твердого закона древних лет
Свободным сердцем человек решить обязан,
Что есть добро, и что есть зло, и что есть свет,
И осознать, что больше он не связан.

Не связан…; но, имея пред собой,
Один Твой лик звездою путеводной
Отринет он великий образ Твой,
Обремененный выбором свободным.

7.
Они воскликнут, — Правда не в Тебе! —
Несносно ввергнуть род людской в смятенье,
Оставив средь метаний и скорбей,
Проблем, что не имеют разрешенья.

Соделав то, Ты Сам и положил
Разбитию Обители начало;
И впредь, кого бы Ты ни обвинил,
Не будет в этом истины нимало!

8.
Но то ль, скажи, предложено Тебе?
Три силы есть и лишь они способны
Бунтарский род преодолеть в борьбе,
Пленить их совесть способом удобным.
Для счастья их…. Известны силы те —
Они сильней могущественной смерти:
То чудо, тайна и авторитет;
Но Ты отвергнул то, другое, третье….

9.
Когда же страшный и премудрый дух
У Храма на крыло Тебя восставил,
То молвил он, величествен и сух:
— Что ж, вверзись вниз, коль верно Бога славил!
Ведь сказано, — Подхватят! Понесут!
О камень не преткнешься Ты ногою!
Ты отказался …. Устоял и тут….
Не бросился о землю головою!

О, да! Конечно, здесь ты поступил
Великолепно, что достойно Бога!
Но это племя — люди, что без сил,
Они-то боги ли? О них судить ли строго?!

О, да! Ты понял, — сделав только шаг,
Ты Бога искусишь и разобьешься,
Спасением, что мыслилось в веках,
Заплатишь Ты и верою преткнешься.

А умный дух, что злобно искушал,
Тебя в пустыне знойной и голодной,
Возрадовался бы, возликовал,
Навек покончив с верою свободной.

10.
Но, — повторяю, — много ли таких,
Как Ты? Неужто, в самом деле
Настолько Ты готов поверить в них,
Что часть они возьмут в Твоем уделе?

Что им возможно будет устоять
Пред искушеньем, что Тебе лишь в силу
Преодолеть? И станут отвергать
Все чудеса над кромкою могилы?

И в страшные моменты жизней их —
В терзаньях от мучительных вопросов —
Они высот достигнут неземных
Уподобляясь мужеством колоссам.

О да, Ты знал, что славный подвиг Твой
В веках пребудет, в книгах сохранится,
До глуби времени свершенное Тобой
Из памяти людской не испарится.

Надеялся, что, следуя Тебе,
Всяк человек отвергнуть сможет чудо,
Колени преклонит, в святой мольбе;
И за Тобой последует повсюду.

Искушение третье. ПОСЛЕДНИЙ ДАР.

Опять берет Его диавол на весьма высокую гору и показывает Ему все царства мира и славу их, и говорит Ему:
- все это дам Тебе, если, пав, поклонишься мне.
Тогда Иисус говорит ему: отойди от Меня, сатана, ибо написано: Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи (Матфея, гл.4:8-10)

1.
Дыханием прерывистым смердя,
Старик хрипел с порочностью Иуды,
— Ты ожидал — не бросим мы Тебя;
Что Бога изберем, оставив чудо?

2.
Не-еет…. Ты не знал…,
греховный человек,
Отвергнув чудо — вмиг отвергнет Бога!
Стремлением к чудесному низверг
Он Твой Престол;
Такого ль эпилога Ты ожидал?
Не-еет…, слабый человек
Не сможет без чудес; Себе в утеху
Создаст для поклонения объект,
Божественность Твою, предав со смехом.

3.
Хотя б сто раз он был бунтовщиком,
Еретиком, безбожником, иудой, —
Знахарством облечется, колдовством
В безудержном стремлении за чудом.

4.
— Сойди с Креста, — Тебе кричали мы,
— Спаси Себя! И мы в Тебя поверим!
Но нас, вопящих средь греховной тьмы,
Оставил Ты, в сомненьях и неверье.

5.
Ты ждал от нас пылающей любви,
Любви святой, не купленной деньгами;
Ты верил, — мы свободны, не рабы,
Хотя и рождены бунтовщиками.

6.
Озрись! Пятнадцать минуло веков,
Кого же Ты вознес до Поднебесья?
НАПРАСНО Ты пролил Святую Кровь,
ТЫ предрешил явленье мракобесья!

7.
Как дорого творенье для Тебя!
Но Ты не уберег Свое созданье, —
Любя его, как самого Себя,
Перетрудил, как скот, без состраданья.

8.
Но, слушай же, — О! Если бы любовь
Твоя была к нему немногим меньше;
Ты меньше бы и требовал с него,
И ноша на плечах была бы легче!

9.
Что в том, что люд примкнул к бунтовщикам?
Восстал он против нас, и тем гордится;
Подобно неразумным школярам,
Учителя изгнавшим, не стыдится.

10.
Да только вот, всему придет конец,
Что ждет их? Высока цена отмщенья
За свергнутый Божественный венец,
За пролитую кровь и прегрешенья!

11.
Вдруг озарит убогие умы
Лишенные любви и состраданья:
Простая мысль, — А в чем виновны мы?
Мы — созданные слабыми созданья?
12.
И дети будут глупо вопиять,
И обливаться глупыми слезами,
— Ты без сомнения пришел нас осмеять,
Чтоб ввергнуть в бунт, а после — в наказанье.

13.
В отчаянье они произрекут
Незнамое до селе богохульство,
И на себя – несчастных навлекут
Расплату нехитро и безыскусно.

14.
Смятенье и несчастье — вот удел
Того, кто наделен Твоей природой,
И за кого Ты столько претерпел,
Чтоб одарить Спасеньем и свободой.

И взглянул я, и вот, Агнец стоит на горе Сионе, и с Ним сто сорок четыре тысячи, у которых имя Отца Его написано на челах.
И услышал я голос с неба, как шум от множества вод и как звук сильного грома; и услышал голос как бы гуслистов, играющих на гуслях своих.
Они поют как бы новую песнь пред престолом и пред четырьмя животными и старцами; и никто не мог научиться сей песни, кроме сих ста сорока четырех тысяч, искупленных от земли.
Это те, которые не осквернились с женами, ибо они девственники; это те, которые следуют за Агнцем, куда бы Он ни пошел. Они искуплены из людей, как первенцу Богу и Агнцу, и в устах их нет лукавства; они непорочны пред престолом Божиим.
(Откр.14:1-5)
15.
Но вспомни! Твой возлюбленный Пророк
В видении святой горы Сиона
Нам воскресенье первое предрек,
Лишь избранных. Достойны быть у трона
Не все! Двенадцать лишь колен; Из них
К престолу вышли по двенадцать тысяч,
Лишь их встречал Божественный Жених,
Вручив одежды славы и величья.

16.
Твой Крест они с достоинством несли
Десятки лет сквозь мертвую пустыню,
Акриды и коренья пища их,
На их челе Твое сияет Имя!

17.
Но сколько их? Ничтожное число!
И не людей – богов! А остальные?
В чем их вина, что так не повезло?
Что плоть слаба и души не стальные?!

18.
Неужто же и впрямь Ты приходил
Лишь к избранным Своим? Коль так – тут тайна!
Ты тайну эту нам не разъяснил;
Смолчал.
Намеренно или случайно?
Что ж нам? Мы вправе проповедь сменить?
И, поступясь любовью и свободой,
Слепому послушанию учить –
Таинственности некоей в угоду.

19.
Так мы и сделали!
Исправив подвиг Твой,
Создав его на тайне и на чуде,
Мы радость дали людям и покой,
Сняв с них Твой дар – мучителен и труден.

20.
Правы ль мы были, так уча, скажи?!
Смиренно осознав его бессилье,
Мы ношу человечеству смогли
Вмиг облегчить: Природе слабосильной
Дозволено немного согрешить,
Чего греха таить, мы все – не боги,
Но разве меньше стали мы любить
Овец, ушедших от Твоей дороги?!

21.
К чему Ты нам теперь пришел мешать?
Что Ты молчишь, смотря проникновенно
Глазами кроткими?
И нет нужды скрывать, –
Я не люблю Тебя! Хоть знаю, несомненно,
С Кем говорю; но что же Ты молчишь?
Так рассердись! Ты даже не сумеешь….
Я вовсе не хочу Твоей любви,
Перечить нам сегодня Ты не смеешь.

22.
То, что имею я сказать, Тебе,
Увы, но так – давно уже известно.
В глазах Твоих я вижу, как в воде,
В зеркальном отражении чудесном
Всю тайну нашу до мельчайших йот;
Но, вижу, хочешь Ты ее услышать
Из уст моих; Так слушай, – Ты не тот,
С кем мы, – вот смысл той тайны высший!
Мы не с Тобой!
Мы с ним уже давно,
И нету тайны боле сокровенной,
Восемь веков мы с ним лишь заодно
Едины с ним во всей Твоей вселенной!

23.
Мы с ним! Уж восемь минуло веков,
И дар последний тот, что Ты отвергнул:
Великий Рим – юдоль земных богов,
Мы взяли от него!
О, да, немилосердно
Меч кесаря в тот день отринул Ты,
Хотя он предлагал все царствия земные
Предать Тебе, но с горней высоты
Ты не сошел;
Что ж, мы пути иные
Избрали.
Знаем – пусть мы и себя
Едиными царями объявили,
Сердцами обожженными скорбя, –
Мы дело то еще не завершили.

24.
Кто виноват? О, кто виновен в том,
Что дело наше лишь едва в начале;
Что долго нам страдания путем
Еще идти…; В мученьях и печали
Нам долго ждать свершения надежд,
Что мы, однажды кесарями станем;
И вот тогда, стяжав златой венец,
Помыслим мы о счастии во стане.

25.
А между тем, Ты мог еще тогда,
Приняв совет – тот третий дар от духа,
И, взявши меч, нам кесарем восстать –
Благая весть, приятная для слуха!

И Ты тогда восполнил бы нам все,
Что ищут люди в этом мире бренном:
Объект для поклоненья своего,
Единства средь бескрайней ойкумены.

Великий инквизитор. Вступление. Искушение третье.Поэзия

Великий инквизитор. Вступление. Искушение третье.

Великий инквизитор. Вступление. Искушение третье.
Поэзия