Всем известная английская народная сказка о трех поросятах. О Ниф-нифе, Наф-нафе и Нуф-нуфе. Звучит она примерно так:
В одном большом колхозном свинарнике, раньше были такие производственные объединения – колхозы, они находились в сельской местности и занимались производством сельхозпродукции. Но не это главное. Главное, что там находился огромный длинный темный и мрачный, изнутри, сарай, в котором жили, в большом количестве, поросята. Много разных по возрасту и социальному положению, да-да, и по социальному положению то же разных, и разных по полу, размерам и характерам поросят, хрюшек, хряков, хавроний и еще много-много названий для них. Там же, в этом мрачном месте проживали и известные нам герои, имена которых были такими – Ниф-ниф, Наф-наф и Нуф-нуф. И суть даже не в том, как их звали, а в том, как они жили.
Здоровая толкотня у корыта, когда его наполняло теплое пахучее пойло, с кусочками вкусняшек, за которые стоило попихаться с другими. Ведь если не будешь лезть первым, или хотя бы в первых рядах, то тебе останется только немного жижи на дне и может быть, какой-нибудь кусочек чего-то не очень вкусного. В повседневный рацион входила и приятная драчка за пристойное место ночлега, ни где-то там, у отхожего места, а на помосте, где сухая солома, где мягко и не тянет холодком с разбитого окна, и не давит аммиачный запах в нос.
При наступлении темноты, уткнувшись, друг в дружку и не спя, наши братцы прислушивались к разнообразным звукам, несущимся с разных концов огромного сарая. Где-то в правом углу слышалась глухая возня и изредка раздавались то какое-то тяжелое похрюкивание, то приглушенный визг.
- Опять старый Хряк поперся по чужим хавроньям. Видно кто-то с молодежи ему ребра чешет, - замечает тихонько Ниф-ниф, стараясь уловить в темноте хоть какое-то очертание фигур, замешанных в этом деле. Резкий визг прорывает темноту откуда-то слева.
- Это новая банда молодых кабанят, что теперь всех разгоняет от корыта, - авторитетно шепчет Наф-наф, - нажрутся вкусняшек, и ходят, пристают к хрюшкам. Совсем обнаглели, силы им некуда девать.
В таких приятных разговорах могло пройти и полночи. И жили братцы, потихоньку кабанея, набираясь сил, поглядывая на старых хряков, мечтая стать такими, как они и занять их место. С завистью смотрели и на банду молодых кабанят, что тискались, где хотели и ели в первых рядах. Но не были наши братья такими уж наглыми, не то, что уж совсем были забитые, нет. Просто уровень воспитания говорил им, что совсем уж блатная жизнь не для них, но где-то внутри все равно зудел маленький свербунчик и только страх возможного наказания оставлял этих членов поросячьего общества в рамках возможного приличия.
И так могла пройти вся недлинная жизнь. От поросенка к кабанчику и потом до достойного матерого хряка, этакого порядочного отца многочисленного семейства. Ведь что еще надо в этом грязном сарае: сухой настил с душистой соломой, свое отвоеванное место у кормушки, чтобы никто и не пробовал туда сунуться, добрую толстушку хавронью и кучу поросят. Таких прелестных розовых поросяток, которые будут раскрыв рот слушать по вечерам твои рассказы о подвигах, которые сопровождали тебя в завоеваниях места для жизни. Возможно, что так бы оно все и шло, если бы не одно престранное происшествие, которое произошло однажды вечером.
Ужин закончился тихо. Небольшая драка, возникшая в районе третьей кормушки, может не браться в расчет. Как обычно, в такое тихое и умиротворенное время, когда отправляться на покой еще вроде рано, а дома, то есть в том месте, где твой настил, делать вроде, как и нечего, наступал момент всеобщего променада. Молодые ядреные ка-банчики и хрюшки, задорно виляя хвостиками и радостно повизгивая, дефилировали туда-сюда вдоль оградки, внизу которой были вставлены кормушки, в это время уже опустевшие, поэтому и не привлекавшие ничьего внимания. А кто-то умудрялся, найдя лаз в оградке, прошмыгнуть и на другую сторону большого сарая. Там тоже находились точно такие же поросята и свинки. Отцы семейств, матерые хряки, не отходя далеко от своих помостов, разваливались поудобней, кося глазом на молодежь, чтобы кто, ненароком, не влез в их владения. Всеобщая идиллия, так благотворно действовавшая на Ниф-нифа, лишь изредка прерывалась басистым хрюком какого-нибудь хряка, который от избытка чувств и чрезмерного возлияния похлебки, решался вдруг спеть непристойную песню, хотя иногда это были и пристойные звуки. Где-то могли возникнуть негромкие семейные ссоры, правда, быстро затихающие под воздействием бдительной общественность. Молодежь, правда, могла слишком бурно выражать свои чувства. Но именно эта атмосфера и нравилась Ниф-нифу, который уютно устроился на своем помосте, чуть-чуть сверху, подпихнув под себя немножко побольше соломки. Со своего возвышения он видел Наф-нафа, который поборов врожденную робость и интеллигентность, пристроился к косяку молодых кабанчиков. И, застенчиво, все-таки, помахивая хвостиком, хотел попасться на глаза вон той очаровательной хрюшечке. Чуть ухмыляясь, Ниф-ниф, где-то в глубине своей поросячьей внутренности, одобрял выбор братца, и даже был как бы горд за его смелость.
И вдруг это все прекратилось, или ушло на второй план. Там, вдалеке, в самом начале сарая, там, где находилась большая дверь, раздались выкрики, послышались буйные речи, и, что очень странно, там замелькал свет. Вскочив от любопытства на своем возвышении, Ниф-ниф старался вытянувшись увидеть, что же там происходит. Гул вместе со светом подкатывался все ближе и ближе и вот, наконец-то, он увидел того, кто взбаламутил весь хлев. Это был молодой здоровый хрюн, этакий молодец-удалец, весь какой-то лоснящийся или блестящий, трудно было определить с первого взгляда, тем более что свет от фонаря, который хрюн держал в лапе, с непревыку резал Ниф-нифу глаза. И тут до ушей поросенка долетел отрывок речи, которую произносил, неизвестно откуда взявшийся глашатай. Ниф-ниф не понимал всех слов, которые провозглашал этот чужой свин. Он именно провозглашал. Его речь была эмоциональной, какой-то напористой, и даже можно сказать, что Ниф-ниф слышал как бы призыв к чему-то. Этот хрюн говорил о какой-то свободе выбора, а бойне, на которую рано или поздно направляются все свиньи. Возможно, что в речах о бойне и была доля правды. Ниф-ниф знал, что многие старшие свиньи время от времени уходили за большие двери и больше никогда не возвращались в хлев. Но об этом не говорили, это было как табу. Впервые он слышал, что-бы кто-то из свиней так прямо и открыто говорил о том, что ждет каждого за этой большой дверью. А еще это свин призывал идти за ним. Он говорил, что там, где он живет, нет сарая, загонов и вот таких кормушек. Что каждая свинья может иметь свое место, и там кто-то будет заботиться о ней. Там не отталкивают от корыта, ведь там у каждого свое корыто. Там, там, там. Его речь, как волна, завлекала Ниф-нифа за собой и несла туда, в мир его ночных грез. Эта речь откликалась в самом его естестве, и сам того не замечая, Ниф-ниф все ближе и ближе подходил к этому такому необычному собрату. Только не надо думать, что Ниф-ниф никогда не слышал хороших речей. Конечно слышал, да и сам мог рассказать за жизнь. Он даже мог ввернуть какое-нибудь словечко в разговор старых хряков, когда они, набрав вкусняшек из корыта и собравшись в кружок, обсуждали дела какого-то завфермой. Но слова этого хрюна не располагали к дискуссии или язвительному замечанию, когда можно показать свою сообразительность и чувство юмора, его слова влекли к какому-то действию.
Сам того не замечая, Ниф-ниф последовал за этим розовощеким свином, и, незаметно для самого себя, вдруг, оказался за большими воротами, которые перекрывали главный проход. Оказавшись во дворе, а надо сказать, что до этого он тут никогда не был, Ниф-ниф ощутил, в сумерках уходящего дня, бескрайность и огромность окружающего его мира. В ноздри лез лишенный запахов испражнений свежий душистый сладко пахнущий ветерок. От избытка свежести лапки Ниф-нифа стали подкашиваться и трястись, отказываясь передвигаться. Хотелось упасть здесь, на черной жирной земле, и, распластавшись, отдаться безотчетному чувству свободы. Ноги сами сбавили ход и, предательски прогибаясь, готовы были положить размякшее тело на землю. Мысли путались и не хотели собираться воедино. Ниф-ниф понял – свобода.
Призывный клич хрюна, вытащивший Ниф-нифа из хлева, раздавался где-то впереди, там же маячил его фонарь. «Странно, почему они уходят куда-то? Ведь вот она свобода» - подумал Ниф-ниф, плавно сбавляя ход. Знакомый силуэт протопал рядом. «О, тихоня Нуф-нуф кажись».
- Не тормози, вперед, к реке, там свобода, - неслось с того места, где мелькал фонарь. И в этот момент Нуф-нуф почувствовал, что сзади еще кто-то бежит. И этот «кто-то» совсем не поросенок. Его поступь была тяжела, шаги бухали так, что, казалось, трясется земля. Откуда-то сверху раскатами разлился трудно-понятный рев:
- Стой, скотина.
Страх стеганул Ниф-нифа вперед. Как будто невидимый наездник вскочил ему на спину и вонзил шпоры прямо под ребра. Стелясь над землей, Ниф-ниф, рассекая воздух, несся вперед, туда, где слышалось:
- В воду, в воду, на ту сторону.
Не различая границы воды и суши, Ниф-ниф, со всего маху, врезался в воду. Волна брызг, поднятая разгоряченным телом, накрыла всего с пятачком. «А ведь я не умею плавать» - подумал Ниф-ниф, уходя в глубину, но, отчаянно работая короткими ножками, он выскочил на поверхность и хватанул ноздрями мокрого речного воздуха. Однако, скорее всего от всего пережитого, Ниф-ниф начал терять силы. Какой-то цветной калейдоскопный водоворот, полный ярких цветных звездочек, стал затягивать его, плавно кружа, вниз. Ниф-ниф перестал сопротивляться и, закрыв глаза, с головой окунулся в этот водоворот, уходя куда-то все дальше и дальше от реальности этого бытия.
В следующее мгновение, а может это только показалось, что одно мгновение, он, почувствовав под собой твердую опору, открыл глаза. Небольшая группа зверушек стояла на пологом песчаном берегу. Глядя на них, могло показаться, что все они, еще не совсем веря в такую перемену, озираясь, искали свой, такой привычный и дорогой сердцу, хлев. Но вокруг расстилался лишь светлый чистый песчаный пляж, да там, за водной преградой, в сумраке какого-то то ли тумана, то ли мрака, виднелись расплывчатые очертания противоположного берега с чуть угадывающимися на нем постройками. Сколько Ниф-ниф ни напрягал глаза, ничего так и не смог рассмотреть в этой дымке. Отвернувшись от реки, он стал разглядывать тот берег, на котором он находился.
Начинаясь прямо от песчаного берега, вглубь уходила дорога. Было видно, как она поднималась на небольшую возвышенность, на которой с трудом, но можно было разглядеть, из-за значительного расстояния, какие-то постройки. Город, или лучше сказать поселение, сколько хватало взора, расстилалось по всему склону холма и уходило вдаль, скрываясь, скорее всего, и на другой его стороне. Казалось, что весь холм покрыт каким-то разноцветным одеялом, сшитым их множества всевозможным лоскутков. Мягкий непонятный свет покрывал все вокруг. Казалось, что сам воздух светиться, наполняясь чудесным сиянием. Все выглядело настолько отличительно от того мира, к которому привыкли глаза Ниф-нифа, что ему вдруг показалось, что это сон. Что стоит только тряхнуть головой и чудное видение необычайного города пропадет, и он снова окажется в знакомом грязном сарае.
Видение не пропадало, город все так же продолжал находиться на склоне холма, а по дороге, ведущей к нему, уже шли переправившиеся вместе с Ниф-нифом. «Что это я стою, надо, наверное, вместе держаться», - подумалось Ниф-нифу, и поспешил вслед за остальными, стараясь догнать уходящих. Чуть дальше того места, где произошла высадка, дорога разделялась, и множество ответвлений, улочек и переулков отходило от главного пути в разные стороны. Многие из идущих спереди сворачивали в эти ответвления, кому как вздумается. Ниф-нифу казалось, что их надо остановить, собрать всех вместе, и он метался с одного направления на другое, пока не понял, что стоит один, около первого застроенного участка. Какая-то робость наполнила его сердечко. Хотелось, чтобы хоть кто-нибудь был бы рядом, он чувствовал себя неуютно в одиночестве. Пока он соображал, как же ему быть и что предпринять дальше, куда идти, в какую сторону, он понял, как-то внутри понял, что к нему кто-то подошел. Этот «кто-то» был не враг, он явно был добрым и отзывчивым. Ниф-ниф понимал, что «он» стоит рядом с ним, но никого не видел. Набравшись смелости, Ниф-ниф выдавил из себя:
- Ты кто?
- Я помощник тебе, - он явно слышал этот ответ, но мог поклясться, что это произошло без участия ушей. «Странно я как-то стал слышать», - не успел подумать Ниф-ниф, как уловил следующую фразу.
- Пойдем, я покажу тебе город и отвечу на твои вопросы.
Они шли по улице и Ниф-ниф, широко раскрыв глаза, глядел во все стороны, стараясь ничего не пропустить. А здесь было на что посмотреть. Странности архитектуры были на каждом шагу. Казалось, что этот город строился такими строителями, которые совсем не заботились о, каком бы то ни было, общем плане застройки. Некоторые участки были просто огромны, большие многоэтажные здания, которые лучше назвать дворцами, возвышались за живыми изгородями. Во многих зданиях сновали толпы людей, а где-то было тихо-тихо, и лишь невзрачные личности, как будто стараясь остаться незамеченными, просачивались в такие дома. А какое буйство стилей и фантазий архитектуры, какое разнообразие красок. Дома маленькие и большие, с оградами и без, светлые и не очень. Они прошли уже довольное расстояние. Ниф-ниф остановился.
- А как мне можно здесь поселиться? - ему так хотелось здесь остаться.
- Ты вправе выбирать любой свободный участок, любого размера и формы. Ты можешь строить дом, который нравиться тебе. Ты можешь собирать шумные компании, а можешь жить тихо. Если нужна помощь или ты не будешь знать, как что-то сделать, зови и я приду помочь. - Эти слова так приятно ласкали, казалось, самое сердце Ниф-нифа. Он давно мечтал о своем доме, о соседях, которые будут ходить в гости и еще о очень многом, что было только мечтами в том сарае, где он жил до этого. Но один вопрос крутился у него на языке, вопрос вроде был непутевый, такие хорошим хозяевам не задают, мы же помним, что Ниф-ниф, все-таки, был воспитанным поросенком, но так хотелось спросить.
- Послушайте, один вопрос, мне даже неловко спрашивать, - это само выпалилось и Ниф-ниф даже застеснялся.
- Спрашивай.
- Вот мы шли, и в некоторых местах я видел недостроенные дома и как будто заброшенные участки. А где хозяева?
Собеседник, помолчав, ответил.
- Посмотри туда, - он повернулся назад, к реке, от которой они пришли, - Все здешние жители пришли когда-то оттуда, из-за реки. И кто-то так обрадовался здешней жизни, что решил перетащить и других сюда. Они возвращались на вашу сторону, чтобы рассказать о здешнем городе. Многие не вернулись. А некоторым просто некогда было строить дом для себя, они были заняты другими, как им казалось, более важными делами. Человек всегда возвращается туда, где его дом, - он вздохнул и Ниф-ниф почувствовал, как он ласково смотрит на него.
- У тебя, мой маленький друг, есть выбор, где будет твой дом.
Они стояли и смотрели на темнеющую вдалеке реку. Ниф-ниф и не заметил, когда остался один. «Где будет твой дом. Твой дом», - тихо тикало у него в голове.
P.S. Можно было бы продолжать эту сказку и дальше, но мне кажется, что историю о трех поросятах и их строительстве знают все, а эту можно остановить здесь. Каждый может ее закончить сам.
|
