О дружбе, звериной и человеческой.

«Сказал я в сердце своём о сынах человеческих, чтобы испытал их Бог, и чтобы они видели, что они сами по себе животные;
Потому что участь сынов человеческих и участь животных – участь одна: как те умирают, так и эти, и одно дыхание у всех, и нет у человека преимущества перед скотом, потому что всё – суета!» (Еккл. 3:18,19).

- А ты послушай. Слышишь меня? Слышишь, тварь? А? Ну вот.
Я тогда только из армии пришёл. Мать ещё жива была. Не знаю почему, но только сейчас вспомнил эту историю.
У матери какой только живности во дворе не было: куры, гуси, корова, овечки. Собака была – кобель беспородный, огромный, добрый.
Кошка жила – ну то и дело на сносях, кошка – кошка и есть. Я бы сам сроду внимания не обратил, мне мать сказала:
«Ты глянь на них, я давно наблюдаю и умиляюсь, неужто такое может быть?»
Я посмотрел и вижу: гуляют в стороне от другой живности пёс, кошка и цыплёнок. Гуляют, явно чувствуя себя одной компанией. Мать говорит:
«Как они на вашу компанию смахивают – тебя, Машку и Петьку! Ты – здоровяк, Машка - красавица и Петька - худенький, в очках.»
Помнишь, Петь? А? Не плачь, сучонок, не разжалобишь.
Ну так вот. Неразлучны они были. В смысле – пёс, кошка и цыплёнок.
И гуляли вместе, и играли, и спали рядышком. Пёс вплотную с кошкой, а меж ними – цыплёнок. А кончилась их дружба вот как. Сейчас доскажу, выпью только…
Налив себе по рубчик в гранёный стакан крепчайшего самогона, выпил, не морщась, без закуски. Закурил.
- Ну вот. Играли они как-то раз. Ну какие у них игры? Бегали, прыгали, кувыркались, кусали друг друга понарошку. Пёс и кошка кувыркались, а цыплёнок бегал вокруг них и пищал, радостно наверное.
И однажды в игре пёс, в азарте, силы не рассчитал и чуть сильнее прикусил кошку-то. Или какой важный орган у неё прикусил. Короче – насмерть.
Сидит и смотрит на неё тупо. И цыплёнок замер, как статуя. Постоял вот так, потом развернулся кругом, как солдат, и топ-топ в курятник. Забился в угол и умер. А пёс сидит у кошки и никого не подпускает. Мать хочет подойти, а он бросается. Отойдёт – тот воет. Было похоже, что тронулся он.
Я тогда прыткий был на всякие решения. Схватил ружьё. Это-это, что рядом со мной сейчас. От отца покойного осталось. Схватил, значит, зарядил, выбежал во двор и застрелил пса-то. Э-эх, не могу… Выпить надо…
Повторив процедуру, вытер глаза, сморкнулся на пол и продолжил:
-Вот. Убил – и убил. Но суть в чём?
Дружба-то какая! Животные, звери ведь по сути, а дружба? Жить друг без дружки не смогли. Жить… А ты жить хочешь, а, сволочь мерзкая?
Мычишь, тварь, ну мычи…
Вдруг он обернулся и посмотрел в угол. Там стоял и работал, чудом сохранившийся в этом запойном содоме, телевизор. Голос диктора:
«Эти кадры облетели весь мир, не оставив равнодушными миллионы людей во всём мире». Показали собаку, которая рискуя жизнью, стаскивала как могла с оживлённой автострады другую собаку, сбитую машиной. Гребла её на себя лапами, старалась быстрее спасти. Машины равнодушно проносились мимо.
-Нет, ты глянь, а! Вот ведь! Так о чём я?
Ты ведь другом моим был. У меня друзей было – Машка да ты, Петя- петушок, цыплёнок жареный. Машка мне в любви клялась, а, как только меня в армию загребли, за тебя, дохляка бракованного, замуж вышла.
Ладно, утёрся я. А после дембеля все эти годы драл её, сучку. А ты всё ходил с ветвистыми рогами до небес и ни сном, ни духом. А давеча, как прознал, так не долго ёрзая, побежал сдавать участковому, что я с кладбища цветной металл тырю. Ну кто ты после этого, иуда искариотный?
Машку, за то, что тебе покаялась, хотел ухайдакать, да не успел. Слиняла куда-то. Не нашёл. Да и хрен с ней. А ты, дружочек, держи ответ…
Он встал, подошёл к тщедушному человеку, стоящему на табуретке, и пинком выбил её у того из под ног. Тот повис на проволоке, прикрученной к крюку, на котором когда-то висела люстра. Изо рта выпал кляп, скрученный из грязной тряпки, с ног слетели ботинки.
Снова налив полный стакан, он посмотрел безумными глазами в угол, где висела икона, недавно пропитая…
-Ну, за дружбу!
Выпил. Взял ружьё, упёр прикладом в пол, навалился грудью на ствол и полкой надавил на спусковой крючок…
Ружьё щёлкнуло, не выстрелив. В этот момент рухнул на пол Петя – не выдержал крючок из-под люстры. Проволока спружинила и ослабила хватку.
После жуткого надрывного кашля, раздышался, сидя по-турецки на полу.
Напротив него в такой же позе сидел его друг и улыбался. Петя тоже заулыбался.
Распахнулась входная дверь от пинка. В ней показалась женщина, как говорят – со следами былой красоты.
-Вот вы где. А я у подружки зависла. Да, по вам соскучившись, слиняла.
Вина прихватила. А вы чего лыбитесь-то, как придурки? А чё волосы-то в белом у обоих. Где лазили, на мельнице что ли? Ой, ой, кино про «ментов»
началось. Вставайте, орлы! Хряпнем по стакашку да кино поглядим…
По телевизору показывают сцену: в дверях квартиры, где убиты муж с женой и их собака, стоит участковый и говорит: «Вот ведь людей убили, а жалко почему-то только собаку…»
И почему?

О дружбе, звериной и человеческой.Проза

О дружбе, звериной и человеческой.

О дружбе, звериной и человеческой.
Проза