Докинз как иллюзия, часть 2

5. Догматизм науки и критицизм религии.

Прочитав рассуждения выше, читатель вправе задать вопрос: а может ли наука занять место Бога? Можно ли использовать науку в качестве религии, как это, по нашим утверждениям, делает Ричард Докинз? Ведь наука предполагает доказательства, а религия – веру, и, таким образом, по своей структуре наука просто не может сделаться религией или заменить ее.

Думаю, возражения эти неоправданны. Религия и наука по своей организации не столь уж далеки друг от друга, как принято думать. В частности, это касается догматизма и критицизма, будто бы свойственных религии и науке соответственно.

Одним из общих мест в книге Р, Докинза является как раз противопоставление критицизма науки и догматизма религии. Но так как книга самого Докинза абсолютно некритична, а сам он является ортодоксальным ревнителем "наукобожеской религии", то никакого критического анализа подобного противопоставления от него ждать не приходится.

Любой, кто хоть немного знаком с практикой функционирования научного сообщества и чей разум не затуманен "наукобожием", понимает, что разговоры о "критичности" науки существенно преувеличены. А если сравнивать научное сообщество с религиозным (чтобы не повторять приемов Докинза, оговорюсь, что здесь и далее я подразумеваю под религией христианство), то рассматривать их в рамках антитезы "критицизма-догматизма" простоневозможно.

Разумеется, в разных областях науки постоянно ведутся дискуссии и обсуждаются альтернативные точки зрения на один и тот же предмет. Однако все эти дискуссии протекают в рамках определенной парадигмы, а всё, что расходится с этой парадигмой, игнорируется и безжалостно отбрасывается. Конечно, частное суждение, частный случай приложения парадигмы вполне допустимо критически обсуждать. Но это не значит, что вообще всё содержание науки может быть оспорено. На парадигму ученый замахнуться не смеет: ведь парадигма играет роль структурообразующей функции (прежде всего, в вопросе подготовки научных кадров – научное образование, которое выписывает человеку "лицензию" на право заниматься профессиональной наукой, – всё построено вокруг господствующей парадигмы). Соответственно, ученый, поставивший под сомнение парадигму, тем самым автоматически сам ставит под сомнение свой статус ученого. "Еретик" изгоняется за пределы научного сообщества – а после этого он вам уже никакой не "коллега" и не собрат по научной корпорации и к его голосу можно уже не прислушиваться, как не прислушиваются профессиональные ученые к мнению профанов. Научная парадигма защищает себя не аргументами, а институционально: а разве не это называется догматизмом (решение спорных вопросов с помощью затыкания ртов, а не доводов)?

Конечно, "изгнание еретиков" из научного сообщества обычно не происходит открыто. Обычно не возникает необходимости открыто анафематствовать (хотя и это случается) "неверных". Для этого существуют куда более эффективные методы. Например, не брать статьи ученых с "неправильными" взглядами в ведущие научные журналы, не допускать их до участия в конференциях, урезать финансирование (распределение грантов обычно зависит от той же научной номенклатуры, которая ведает и научным образованием, то есть внушением "правильной" парадигмы).

Конечно, в ответ ученые-"еретики" могут создать свой журнал и проводить свои конференции: но всё научное сообщество будет считать их сектой, а индекс цитируемости их журнала будет близок к нулю. Но, скажете вы, "еретиков" от науки никто не сжигает на кострах. Но ведь сейчас и еретиков от религии никто не сжигает. Всё зависит от эпохи. И, кто знает, существуй наука в Средние века, может быть, ученые боролись бы с оппонентами так же, как боролись с ними религиозные деятели.

Но даже и по прошествии Средних веков замалчивание и шельмование ученых-"еретиков" (попытавшихся поставить под сомнение парадигму) может приводить к трагедиям.

Р. Докинз в своей книге вспоминает о британском математике и кибернетике Алане Тьюринге, который в 1954 году покончил жизнь самоубийством, так как его начали травить (во многом – по религиозным соображением) из-за его гомосексуальной ориентации. Отвратительная история.

В 1928 году самоубийством покончил жизнь австрийский биолог Пауль Каммерер. Он попытался на примере жабы-повитухи обосновать справедливость ламаркизма, то есть наследования благоприобретенных признаков. Тем самым он попробовал поставить под сомнение дарвинистскую парадигму, лежащую в основании биологии, согласно которой эволюция протекает путем естественного отбора случайных изменений, а не путем возникновения признаков, появляющихся вследствие приспособления организма к окружающей среде. Коллеги начали травить Каммерера и в итоге обвинили его в фальсификации данных…

Забавно, но сам Докинз является ортодоксальным неодарвинистом и ярым сторонником синтетической теории эволюции (эволюция идет только путем отбора случайных мутаций, считает он). Так что рассуждения о "критичности" и догматизме в его устах выглядят весьма забавно.

Вы можете сколько угодно быть критичным, например, по отношению к вопросу, от кого произошла та или иная группа живых организмов. Но вот когда речь идет о самой неодарвинистской парадигме, о своем критицизме лучше забудьте. Иначе с вами может случиться то же, что с Паулем Краммерером. Ну, или как минимум, ваш неуместный "критицизм" существенно затормозит вашу научную карьеру и осложнит получение грантов.

Так что не стоит думать, что ученые – это такие вот "свободные умы", бескорыстные искатели истины, открытые любой критике. Они, как и все остальные люди, тоже включены в институциональные отношения, зачастую не менее жесткие, чем отношения в рамках Церкви. И вопрос истины в науке зависит от вопроса административного (властного) и финансового не меньше, чем в остальных видах человеческой деятельности. Это не повод обвинять в чем-либо ученых: все мы люди. Просто не надо делать из ученых ангелов.

Опять же, представления о догматизме религии в современном обществе столь же превратны, как и представления о критицизме науки. Богословские споры по частным вопросам веры в любой христианской конфессии происходят не реже, чем споры в тех или иных областях науки. Среди клира и профессоров богословия можно встретить самые различные, часто противоположные мнения (в православии это касается, например, учения о таинствах, экклесиологии, толкования каких-то моментов богослужения и пр.) Разумеется, при этом все православные христиане придерживаются догматических постановлений семи Вселенских Соборов. И если ты ставишь под вопрос божественность Иисуса Христа в том виде, в каком она понимается Вселенскими Соборами, тебе уже не место в рядах православного клира. Но ведь и среди ученых могут быть разнообразные мнения по частным вопросам, но в признании парадигмы они едины. Догматы христианства – просто парадигма христианского сознания. Не признавая этой парадигмы, нельзя быть христианином, как, не признавая теории эволюции, нельзя быть биологом.

Так что в отношении парадигмы и религия и наука догматичны, а в отношении выводов из нее и приложения ее к частным проблемам – критичны.

В конечном счете, вопрос о критичности той или иной сферы человеческого знания зависит от того, насколько быстро обсуждение спорных вопросов перетекает из обмена аргументами в обмен мерами организационного давления (когда оппонента извергают из сана, не дают ему кафедры (епископской или университетской), урезают финансирование). Безусловно, в разных странах, в разные годы и в разных религиозных конфессиях (или областях науки) аргументы и институции соотносятся по-разному. Так что вопрос о критицизме не может быть решен "вообще": в каждом конкретном случае требуется особое рассмотрение. И где-то научное сообщество, безусловно, окажется критичнее, чем сообщество религиозное, а где-то, напротив, спорные вопросы в религиозном сообществе будут решаться более цивилизованными методами, чем в научном.

Но, может быть, наука критична потому, что в ней вопросы, решаются доказательствами, а в религии – верой? Этим доводом через каждую страницу пользуется Докинз в своей книге, как всегда даже не попытавшись его обосновать, в то время как этот тезис не выдерживает никакой критики. Чтобы убедиться в его ошибочности, стоит заглянуть в любое святоотеческое сочинения, посвященное догматике: все оно буквально пронизано аргументами в пользу отстаиваемой точки зрения и доводами против тех, кто придерживается иных взглядов. В религии есть своя система аргументации, доказательств и опровержений. Конечно, она не совпадает с научной, но это не значит, что ее нет вовсе и что спор в религиозной сфере сразу упирается в веру (голословное "я считаю так, потому что это так").

Одна из основных форм аргументации в христианстве – доводы от св. Писания и св. Предания. Разумеется, любой подобный довод не бесспорен, потому что на любую цитату можно привести контрцитату. Когда мы имеет дело с огромным массивом информации, любые наши доказательства предполагают определенный механизм ее фильтрации: из имеющихся фактов мы выбираем только те, которые считаем наиболее значимыми, другие же игнорируем как второстепенные.В этом смысле практика религиозная и научная аргументация схожи. Ученый из всего массива фактов обращает внимание лишь на определенные из них и строит на их основании некоторые теории (скажем, в области сравнительной морфологии из сотен особенностей строения тела выбирается лишь несколько и на их основании строится филогенетический ряд). Богослов тоже вынужден из массива библейского и святоотеческого текста выбирать самое важное.

Можно возразить: если ученый строит свои доказательства на объективных фактах, то богословы – на каких-то непонятных текстах, которые они принимают за Божественное Откровение. Разумеется, занятия богословием предполагают веру в то, что св. Писание – это Откровение и потому годится для доказательств. Но ведь и занятия наукой тоже основаны на целом ряде допущений, требующих веры (одно из них, а именно неизменность природных законов, предполагаемую в экспериментальной практике, мы рассмотрим ниже). Если Библию можно считать всего лишь человеческой выдумкой и потому не имеющей значения, то ведь и все те чувственные факты, с которыми имеет дело, можно интерпретировать как игру нашего собственного сознания или как продукт, впрыскиваемый в наш мозг некоей матрицей, в которую мы встроены – и на этом основании махнуть на них рукой.

Р. Докинз приводит душещипательную историю о профессоре, который всю жизнь отрицал существование аппарата Гольджи(это такая клеточная органелла), а потом, когда ему привели соответствующие доказательства, на старости лет торжественно признал свою неправоту. Но сколько было таких профессоров, которые так и не признали правоты своих оппонентов, несмотря на все аргументы? И сколько было примеров, когда еретики, покоренные аргументами ревнителей "правой веры", раскаивались и отреклись от своих былых убеждений?..

Так что религия и наука примерно в равной степени предполагают как веру, так и систему аргументации. Встает вопрос: а не является ли в таком случае и то, и другое своеобразного рода игрой: когда задано некое широкое множество А (в нашем случае наблюдений и библейских цитат), из которого путем оговоренных процедур надо получить более узкое множество В (научных теорий или религиозных догматов), где парадигма – это частично как раз процедура отбора (хотя процедуры не сводятся только к парадигме), частично – базовый уровень множества В? И, следовательно, задав множество А и процедуры оперирования с ним неким произвольным образом, можно придумать еще сотни "игр", подобных религии и науке? На это нечего возразить. Возможно, в будущем такие "игры" придут на смену "играм" нынешним. Вопрос в том, сколько людей согласиться "играть" в ту или иную "игру". А это уже зависит от личной веры каждого, истории и организации социума в целом.

Чтобы у читателя не сложилось ощущения, что между наукой и религий практически никакой разницы нет, стоит сказать и об их существенных отличиях. В частности, в науке (вернее, в разных ее областях) периодически имеет место такое явление, как смена парадигмы, или "научная революция". Как уже было сказано, сама парадигма агрессивно защищается от критики, так что обычно смена парадигмы инициируется "людьми со стороны": или учеными из смежных областей, или молодыми учеными, еще не успевшими прочно врасти в институциональные отношения, или философами.

То, что в науке время от времени происходят подобные революции, можно судить хотя бы по отношению ученых к трудам своих предшественников. Скажем, много ли современных химиков читало труды Георга Шталя, основателя флогистонной теории? И других химиков XVII, XVIII и XIX столетий? Чтобы быть нормальным ученым, достаточно освоить современные учебники в данной области и следить за научной периодикой. Те же ученые, которые работали не при нынешней парадигме, изложенной в учебниках, а при старой, просто не принимаются во внимание, как и те, кто пытается критиковать парадигму в настоящее время (см. выше).

Напротив, сложно представить христианского богослова или священника, который бы читал только учебники по богословию и выписывает "Богословский вестник", а в сочинения Святых Отцов (хоть им и много сотен лет) не заглядывал. Так что "революции" в религии куда более редкие явления, чем в науке.

Хотя стоит вспомнить: "революции" в богословии, после которых с негодованием отбрасывались какие-то из ранее распространенных мнений (как в науке были отброшены теории флогистона и теплорода, например), в первые века существования христианства происходили весьма часто. А наука существует меньше пяти столетий, так что не удивительно, что на первых порах ее трясет так же, как трясло в свое время христианство. Возможно, пройдет время, и в науке "революции" будут столь же редки, как и в современном христианстве. Скажем, сложно представить, что в астрономии когда-либо произойдет революция, подобная коперниковской, как сейчас сложно представить, чтобы в рамках христианства появилось более революционное понятие, чем когда-то потрясшее христианский мир "единосущие".

После каждой новой "догматической революции" от христианства откалывалась очередная группа несогласных (таких, как монофизиты или несториане, до сих пор существующие на Востоке). В то время как ученые, не согласные с новой научной революцией, обычно просто вымирают, по словам Макса Планка. Вы уже не встретите среди ученых сторонников флогистона. Возможно, это отличие связано с различиями в организации церковных и научных институтов.В науке широкий разброс мнений и тем более существование нескольких альтернативных парадигм свидетельствует о ее незрелости и снижает эффективность деятельности ученых (так как они вместо того, чтобы специализироваться по частным вопросам и углубляться в них, вынуждены тратить время на полемику на общие темы). В церковной среде просто другие соображения относительно эффективности, вот и всё различие (хотя в современной физике, например, тоже параллельно существуют сторонники альтернативных подходов, и пока неочевидно, придут ли они когда-либо они к общему знаменателю, или будут существовать "в расколе", как православные и католики, например).

Всё это сказано вовсе не с целью как-то "очернить" науку ее сближением с религией и оправдать религию ее сближением с наукой. Если вы так считаете, то, значит, скорее всего, зря потратили время на чтение этой статьи и до сих пор остаетесь радостным замочком, готовым впустить в себя ключик Р. Докинза и ему подобных пропагандистов "наукобожия", согласно которым наука обладает монополией на истину и является критерием для оценивания всего остального.

Не стоит поддаваться пропагандистам ни от науки, ни от религии. Надо трезво постараться проанализировать и то, и другое, отбросив внушенные (школой, СМИ) предрассудки.

6. Неполный нигилизм и рецидивы фанатизма.

Ричард Докинз, поместивший науку на место Бога, проделал операцию, которая неоднократно совершалась на протяжении Нового времени. Хайдеггер называет подобный образ действий "неполным нигилизмом". "Неполный нигилизм хотя и заменяет прежние ценности иными, но по-прежнему ставит их на старое место". На место Бога помещали народ (российские народовольцы в 70-е годы XIX века), пролетариат: "Вот он – Спаситель, земли властелин, Владыка сил титанических", писал о пролетариате поэт Владимир Кириллов в начале 20-х годов. На новый объект поклонения распространялись те же атрибуты, которые распространялись на Бога. И ради новых "богов" убивали и взрывали не меньше, чем ради старых. Р. Докинз, рассуждая о смертниках, устроивших взрывы в лондонской подземке, утверждает, что только религиозный фанатизм может довести благовоспитанного молодого человека до того, чтобы взорвать себя вместе с десятками неповинных людей. А что, разве народовольцы и анархисты не кидали бомбы? Разве революционеры не отправляли на тот свет "враждебные классовые элементы"? И все эти бомбометатели и революционеры были тоже неплохими молодыми людьми. Вот только к предмету своих утверждений они относились совершенно некритично и рассуждали с позиций абсолютной истины, как рассуждает Р. Докинз, свято уверенный, что он может судить "с точки зрения" науки всё и вся (не может быть Непорочного Зачатия, и ведьма не может летать, и святые не могут являться в видениях – ведь это противоречит "научной картине мира"). Но как же, удивится Докинз, не судить – ведь наука – это истина. Также удивился бы и исламский террорист – ведь святость джихада – это истина, как же не взрывать? И революционер тоже удивился бы – ведь учение о коммунизме – это истина – как же не стрелять в жандарма?..

Р. Докинз думает, что мир, в котором не будет религии, станет прекрасен. В нем не будет костров инквизиции и крестовых походов. Но люди, которые просто заменили Бога чем-то другим (коммунизмом, наукой), от этого не сделались менее воинственными и нетерпимыми, чем религиозные фанатики.

В мультсериале "Южный парк" (который в России требовали запретить пятидесятники, тоже, кстати, уверенные, что обладают абсолютной истиной) есть две замечательные серии, посвященные Ричарду Докинзу. Там показано будущее человечества, в котором идет жестокая война между "Обществом атеистов" и "Лигой атеистов" за то, чей атеизм более чист и научен и кто вернее следует пророку-основателю Ричарду Докинзу. И этот прогноз вполне вероятен. Вполне возможно, что люди лет через сто начнут убивать друг друга во имя науки и атеизма. Ведь дело не в упразднении религии, а в терпимости или нетерпимости.

Угрозу свободному обществу сейчас представляет не только религиозные фундаменталисты, но и фундаменталисты от науки. Если секуляризация общественных институтов уже во многом проведена и Церковь отделена от государства, то пора начинать аналогичный процесс и применительно к науке. Для общества будет полезно, если рухнет неоспоримая власть научных экспертов, к мнению которых прибегают как к последней инстанции ("ученые доказали, что") подобно тому как рухнула безоговорочная власть религиозных лидеров.

7. Полный нигилизм как навык терпимости.

Если предположить, что религиозный фанатизм вызван тем, что Бог просто занимал "неправильное место" в нашем сознании, то с религиозным фанатизмом надо бороться, не водружая на это место новые объекты поклонения, а упразднив само место. Это Хайдеггер называет полным нигилизмом. Думаю, старое место – это понятие об "абсолютной общеобязательной истине". Когда на это место водружали Библию, начинали силой утверждать христианство в качестве таковой истины. Когда на место абсолютной истины водружали коммунизм, силой заставляли признавать коммунизм. Теперь на место истины возводят науку… И уже скоро могут запылать костры, на которых будут поджаривать всех, "противящихся науке". Как же, если истина общеобязательна, то надо помочь тем, для кого-то она почему-то еще не сделалась "очевидной". "Моя страстность возрастает еще больше при мысли о том, как много теряют эти несчастные фундаменталисты и их последователи" – пишет Р. Докинз о тех, кто не желает признавать научных достижений. А как же "возрастала страстность" католиков, когда те думали, как много теряют эти несчастные протестанты. И католики всеми силами старались помочь "несчастным" (вплоть до сжигания их на костре, если те упорствовали в своем неприятии истины).

Нетерпимость начинается именно с того, что ретивые ортодоксы (от науки ли от христианства ли) начинают волноваться за тех "несчастных", которые не исповедуют какой-то "очевидной" "истины".

Терпимость предполагает не вытеснение Бога наукой, а уничтожение того ментального места, попадая в которое, фактически любая установка немедленно проваливается в пучину насилия и нетерпимости. И это место – "абсолютная истина".

Надо понять, что навык терпимости предполагает совсем не только определенную этику поведения. Он предполагает новый взгляд на природу истины. Как писал Лев Шестов, беды и войны людям несет не разнообразие мнений, а стремление к истине, единой и общеобязательной для всех. Разнообразие мнений базируется на разнообразии предпосылок. Доказательства тоже базируются на предпосылках. Соответственно, никакой единой системы доказательств, которая могла бы нам открыть "единую" и "объективную для всех" истину, не существует. А где кончаются доказательства, там начинается насилие и пропаганда.

Один из гостей, профессор-атеист, приглашенный на презентацию книги Р. Докинза, стал возмущаться тем, что Докинза обвинили во вторичности. "Об этом надо говорить столько раз, пока это не станет очевидным", – сказал профессор. То есть, если во второй, в третий, в сотый раз повторить волшебные заклинания о всемогуществе науки, о Боге, которому наука не соизволила предоставить билетик в трамвай бытия – возможно, в это и поверят. "Единая истина" обыкновенно насаждается именно таким путем.

Чтобы быть терпимым, надо понять: нет истины, есть интерпретации. Как соотносятся религия и наука? Этот вопрос некорректен, так как нет "религии вообще" ("науки вообще" тоже нет, мы говорим в данном случае лишь о математическом естествознании Нового времени). Языческое мировоззрение скорее исключает науку, так как предлагает целостную картину мировоззрения, альтернативную научной, и построенную по другим принципам. Христианство же скорее параллельно науке, так как устройство мира и вопросы космогонии для христианина достаточно безразличны. Хотя, стоит отметить, что космологические взгляды многих Отцов Церкви несовместимы с представлениями современных ученых. Святые Отцы писали тогда, когда не было науки, и просто брали те ответы, какие предоставляла им тогдашняя мысль (главным образом Аристотель). Впрочем, они не только брали, но и развивали эти представления, чтобы встроить их в христианскую систему ценностей. Сколь бы ни зависели Святые Отцы от Аристотеля в своих взглядах на устройство космоса, всё равно они существенно отличались от него даже и в этом. Возможно, что сейчас христианам целесообразно взять ответы, которые дает современная наука (тем более что наука сформировалась в христианской цивилизации, в то время как Аристотель – фигура дохристианская). Но в любом случае из этого не стоит делать вывода о существовании единой истины о мире и о том, что, дескать, часть этой истины исследует наука, часть постигает христианство, и в этом смысле они будто бы параллельны. Нет, скорее следует говорить о системе интерпретаций, о перекрывании / неперекрывании / параллелизме предпосылок, о пересечениях смыслов… Христианство и наука не делят истину, ибо ее не существует. Они выясняют вопрос исключительно о собственных мировоззренческих предпосылках.

Докинз пишет: "Невозможно верить или не верить во что-то по выбору. Я, по крайней мере, не могу верить только потому, что я так решил". Этим он фактически расписывается в том, что не желает полагаться на свою свободу. Он не хочет выбирать и решать по собственному усмотрению. Но это только лишь означает, что за него решают другие. Это они внушают (внушили) ему, как смотреть на мир, какие предпосылки надо выбирать.

Судьба Ричарда Докинза незавидна. Свободный человек сам решает, как ему видеть мир и на какую систему аргументации ориентироваться. Терпимость же означает, что люди признают друг за другом право на обладание истиной. Докинз несвободен – и потому нетерпим. Он отказывает аборигенам, сторонникам буквального прочтения Библии и многим другим в праве на истину.

Это происходит только потому, что Докинз, как мы уже говорили, является адептом весьма фанатичной религии – религии "науки". Действительно, многие религии (хотя "научная религия" особенно славится этим) предполагают представление о тотальной, объективной, общеобязательной истине. Пожалуй, только христианство строится на другом подходе к истине, а именно на словах Иисуса: "Я есмь путь, и истина, и жизнь" (Ин.14:6). Истина для христиан – это вовсе не чуждая и холодная "реальность", которую надобно разыскивать и ощупывать ("открывать"), вроде того, как ощупывают слепцы слона в известной притче. Истина – это сам Христос, живая Богочеловеческая Личность. Личность нельзя "открыть", если она не откроется сама. Нельзя Личность сделать общеобязательной, всем навязать и доказать ее. Напротив, чтобы вступить в отношения со Христом (а это и означает "знать истину", вступить в отношения с истиной), нужен индивидуальный свободный выбор. Христос – истина не в принудительно-общеобязательном порядке, а в порядке того выбора, который может сделать (а может и не сделать) каждый в своем сердце.

Для христианина только Христос – истина, а всё остальное (весь мир) – лишь интерпретации. Может быть, именно это основание для терпимости? Впрочем, если это и так, то это не служит "доказательством" в пользу христианства (или, напротив, его опровержением), тем более что сами христиане часто помещали Бога на неподобающее Ему место, на место "объективной истины".

Нельзя позволять другим решать за себя. В конечном счете, можно решить даже в пользу "научной" религии. Но при этом надо отдавать себе отчет, что это был именно наш выбор и наша истина, а не истина "вообще". А для этого нужно перестать слушать различных пропагандистов, которые пытаются затащить в наше сознание некое "решение" помимо нашей воли.

Думаю, умение выбирать и навык рассмотрения предпосылок собственного мировоззрения – вот единственно адекватная позиция, которую любой здравомыслящий человек, вне зависимости от своих религиозных убеждений или отсутствия оных, должен противопоставлять Ричарду Докинзу и ему подобным пропагандистам, претендующим говорить от имени науки, религии, морали.

Докинз как иллюзия, часть 2Теология

Докинз как иллюзия, часть 2
Теология