Искушение (Новелла)

Он медленно выплыл из пучины сна. Снилось что-то сумеречное, холодное. Он постарался вспомнить что, но не смог. Лишь в голове осталась тень воспоминания о чём-то липком и противном. Звенел будильник. Уже заканчивал звенеть, и только ещё, так, подрыгивал, с противным резким звоном, как бы задыхаясь в своей яростной ненависти. Ещё пару раз дрыгнулся и затих. Спящая рядом жена, открыла глаза, посмотрела затуманенным взглядом, и, потянув на себя одеяло, перевернулась на другой бок.
В стоящей напротив дивана кроватке, заворочалась дочка, почмокала соской, вздохнула и тихонько выдохнула через нос, не открывая глаз.
Георгий перевёл взгляд на окно. Там всё было по-прежнему. Двор колодец. Выкрашенная жёлтым стена дома с окнами, напротив, и крона развесистого тополя. Начинался ещё один день. День как день.

Он обвёл взглядом комнату: платяной шкаф с зеркалом, трельяж, у противоположной стены. У входа кровать с железными шарами, стопка подушек, покрытых ажурной накидкой. Бабушкина кроватка, - как называла её дочка. В углу, у дверей, большой сундук с бабушкиным приданым.
"Кроватка заправлена, значит, бабушка у же ушла на работу" - подумал Гоша.
Ей было далеко за 70, но она, обладая неуёмное энергией, продолжала трудиться на ниве советской торговли.
Мысли ворочались медленно и неторопливо в ритме шелеста зелёных листьев за окном. Он ещё раз посмотрел за окно. День обещал быть солнечным. Жёлтая стена дома напротив, слепила отражённым солнечным светом, а над крышей, была видна узкая полоска синего неба без всяких признаков облаков.

Встав с дивана, он натянул спортивные штаны и медленно побрёл по узкому, длинному коридору на кухню. В квартире было тихо. Тёща ушла на работу, тесть в соседней комнате отсыпался после вчерашней пьянки. Пришёл он поздно, в состоянии совершенно невменяемом. Такое явление повторялось изо дня в день, из года в год, иногда с перерывами. Тесть, Виктор Александрович мужик был неплохой, но водка, а вернее портвейн и прочие спиртные напитки, крепко держали его в узде, не давая, ни работать, ни отдыхать.
Георгий никогда не позволял себе выпивать с тестем, потому что был строго предупреждён женой ещё в самом начале супружеской жизни, что этим он совершенно и окончательно испортит отношения с её матерью, Татьяной Арсеньевной. Которая считала, что Витя стал жертвой плохой компании, собиравшейся на углу Колокольной и Марата под вывеской "Шампанское и Вина в Розлив".

На кухне он зажёг конфорку и поставил чайник. Потом пошёл в ванную, где пару минут чистил зубы и мыл лицо и руки душистым мылом. Закипел чайник. Он насыпал в чашку растворимого кофе, сахара, налил кипятку и долго помешивал ложечкой коричневую, почти не имеющую запаха жидкость. Мысли его текли медленной, унылой чередой. Жизнь ему не нравилась. Не нравилось постоянное безденежье, не нравились упрёки жены, которая постоянно была недовольна своими нарядами и ставила ему в пример мужей своих подруг, один из которых обслуживал автоматы с газировкой в Апрашке, а другой работал инженером-механиком в Пулково. Георгий был железнодорожником. Он работал в депо, где ремонтировал всякие приспособления, которыми напичканы пассажирские вагоны. Работа была грязная и не денежная. Но ничего другого он не искал, по причине своей инертности. Он жил как - бы во сне. Учиться и повышать свой уровень ему не хотелось, потому что учение он возненавидел ещё в школе. "Надо бы, конечно сменить работу" - порой подумывал он, - "Но в трудовой книжке уже столько написано, что можно экономическую географию СССР изучать". И всё оставалось как есть. А жизнь, всё же, крепко брала за горло. Нужно было снимать дачу на лето для ребёнка, очень необходимо было новое пальто для жены, это он запомнил с прошедшей зимы. Да были бы не лишними и новые брюки для него самого. Да и много всего другого было нужно, без чего трудно обойтись. Но всё это он оставлял на потом, успокаивая себя обычными в таких случаях словам, - да ничего! как-нибудь всё и решится потихонечку.
Неторопливо жуя булку с маслом, он мыслями улетел далеко - далеко, где не было, ни бабки, храпящей в углу на своей кровать с железными шарами, ни тёщи, которая разговаривала с ним подчёркнуто вежливо, но неизменно давала понять, что человек он ей чужой и здесь совершенно случайно. Что это просто ошибка её дочери, которая, естественно, достойна лучшего. Где не было жены, которая не хотела мечтать вместе с ним, а когда видела его на диване с томиком Достоевского, в ужасе хваталась за голову - "Ну всё! опять пьянствовать будет!"
И ведь так оно обычно и происходило. Что-то менялось в нём после книг Фёдора Михайловича. Где-то там, внутри, начинало ныть и болеть. Эти книги бередили его душу. Просыпались извечные вопросы, на которые, он, к сожалению, знал ответы. Но ничего не хотел менять в своей жизни и постоянно гнал от себя мысль, - "А не пора ли правильно выстроить приоритеты?" Эта мысль регулярно всплывала в его сознании, порой доводя его до мрачной меланхолии. Посему, он не был цельной личностью. Зная как надо жить, он жил как не надо. И в этом была его уязвимость. В этом была его личная трагедия.

Закончив есть, он убрал посуду, потом подошёл к холодильнику, пошарил рукой в корзине, которая стояла на нём. Рубль там не лежал, зато лежал небольшой пакет, тормозок, - как его называли в депо, - с обедом для него. Одевшись, он положил тормозок в сумку, вскинул её на плечо и побежал вниз по лестнице.
По дороге в депо, которое находилось в 20 минутах быстрой ходьбы от дома, он разглядывал все объявления о приёме на работу, особенно ему нравилось одно, где приглашались специалисты для работы на дамбе, которую постоянно показывали по телевизору, и говорили, что она должна спасти город от наводнений. Читая список требуемых профессий, он примерял их на себя, «Ведь это стоящее дело, защищать людей от стихии!»– думал он
Как правило, ничего не выбрав, он шёл дальше.
Хотя специальностей у него было несколько, и работать он не ленился, быстро до всего доходил, но, освоив новую специальность, тяготился приобретёнными навыками, которые делали сам процесс труда монотонным и скучным. А ему хотелось творчества, хотелось любимой работы, хотелось перемен. Порой ему хотелось улететь далеко-далеко, где живут другие люди. Где под другим небом, другая жизнь, другие отношения между людьми, другие ценности. Но всё оставалось по-прежнему. Никто ни для кого ничего не делал просто так, все искали свою выгоду, старались вытащить из-под носа друг у друга, что плохо лежит, старались использовать тебя по полной программе, ничего не давая взамен. И тогда на память ему приходили слова: "Хорошо там, где нас нету!" Так говорила мама, когда он, мечтая о другой жизни, прикидывал, куда бы лучше уехать из этого маленького затхлого городишка. И вот теперь, когда его мечта осуществилась, он видел, что мама была права.

А утро действительно было прекрасным. Ярко светило солнце, весело чирикали воробьи в густых кронах деревьев, асфальт, умытый поливалками поблёскивал яркими лужицами, принося теплый запах бензина и свежести. Он быстро пролетел Звенигородскую, пересёк Константина Заслонова и вышел проходными дворами на набережную Обводного Канала. Пробежал по мосту, вышел на Боровую, и как всегда, слева, увидел руины церкви из красного выщербленного кирпича, печаль, запустение, но внутри всё кипит. Слышится визг циркулярки, удары молотков, а на стене покосившаяся надпись "Багетная мастерская". Что такое Багет, он не знал, но догадывался, что это что-то деревянное, потому что рядом лежала гора досок, и всё было обсыпано опилками. "Да"! - "Вон как религию развалили" - подумал Гоша.

На работу он успел вовремя. Быстро переоделся, одел пропитанные маслом рукавицы, и упершись ногой в верстак, стал откручивать головку у виброгасителя.

"Привет!" - пришёл бугор Виталька, весь из себя смурной и понурый.

"Привет!" Помолчали. "Ну как ты?" - спросил для приличия Георгий.

"Ой не спрашивай, нууу, дали вчера коксу! Свояк пришёл, добавили с ним, ты же видел вчера, какой я ушёл..... Полбанки раскатали, беленькой, ну и поплыл я. Дааа, - тяжко.... Он взялся за голову, сильно сжал её, страдальчески посмотрел в угол, где лежала куча старой ветоши - "Ты убрал бы это дерьмо!" - сказал, с тусклой злостью.

"Ладно, уберу! А ты шёл бы в Вагон-Ресторан, поправился!"

"Неа! Щас на планёрку идти, потом! А ты будешь?"

"Нет!" Георгий посмотрел в сторону - "Денег нету!"

"Ну, займи у Егоровны!"

"Неа, - не хочу! Я и так ей уже должен будь здоров! С чего отдавать? Прошлый раз чистыми 150 поучил! Не буду!"

"Ну, как хочешь!" Ушёл, хлопнув дверью.

Через пару минут пришёл Аркадий Петрович, старый алкоголик, которого уже отовсюду выгнали, "А раньше был при делах...." - как сам он говаривал - "Занимал ответственные должности, был в партии, был на хорошем счету у руководства. Но всё пошло прахом, семья, работа, партия и ещё одна женщина в Ростове на Дону...."

"Дай закурить!" - Георгий, молча полез в карман куртки, достал сигарету с фильтром - Аркадий Петрович сморщился - "Как ты такую дрянь куришь? Тряпками воняет! Вон, беломорину закуришь - это да! Сразу м?зги прочищает!"

Гоша сузил глаза - "не хочешь - не надо!" и сделал движение рукой с сигаретой обратно в карман -

"Нет, нет, давай, ты чего ?!! Обиделся?

Георгий покачал головой. Снова склонился над верстаком, а Аркадий Петрович, вальяжно развалившись на стуле, достал спички, трясущимися руками чиркнул, закурил, и стал делиться вчерашним. Где пили, сколько, и с кем.

"Нууу.. Развязал Петрович!" - Гоша искоса посмотрел на него. Все признаки были налицо.

Иногда, бывало, Петрович задвигал неделями, и тогда являлся с бегающими слезящимися глазками, валялся в ногах у начальства, клялся, что последний раз, но всё повторялось по той же схеме.

Вот и сейчас, он суетливо закрутился на стуле - "Слышь, Гоша! У тебя ничего нет?"

"Нет!" - Георгий даже не взглянул на него. Товарищ Кусиков созрел.... Завтра, точно в загул!

"Ну ладно, пойду к Егоровне"

Георгий молча пожал плечами.

"А ты что? - уже спрашивал у ней?

"Да нет. Ни к чему."

"Ты что, завязал?"

"А я и не развязывал!"

"Ну ладно, лааадно, вспомни как ты перед выходными нажрался? Даже в калитку попасть не мог!" - Петрович засмеялся кашляющим смехом, закашлялся, достал платок, вытер слёзы, поднялся, бросил окурок в ведро, отряхнул робу и пошёл к двери, - "Ты, если что, скажи что я в медсанчасть, давление! - Понял?"

"Ладно, кивнул Георгий!" - Он уже не видел и не слышал Петровича, в мыслях он уже улетел далеко-далеко в те края, где нет грязных, воняющих дымом и краской депо, где нет достаючих алкашей, - и начальства, вечно надушенного, накрахмаленного, и злобного. Где нет обязанности, ходить каждый день на работу и отдавать все деньги жене, а потом унижаться и выпрашивать рубль, чтобы скинуться на троих.
Последнее время его одолевала идея фикс, - заиметь моторную лодку, а ещё лучше, катер. Идя на работу и с работы он видел мужиков, на Обводном, которые возились со своими моторками, благо, что сделали новую набережную со спусками, с причальными кольцами в граните, так что народ, особенно летней порой, постоянно то уплывал, то приплывал к своим тихим пристаням.
Георгий видел себя далеко в море за штурвалом и никого рядом, только он, волны, и ветер. И так долго, долго, очень долго, так чтобы забыть обо всём и чтобы, когда обратно, чтобы всё прошло и всё наладилось.

День прошёл как обычно. Петрович конечно к вечеру нажрался, лез обниматься, требовал, чтобы Гоша выпил...
Виталька опохмелился, развеселился, травил анекдоты, работал за троих, потом даже пригласил Гошу выпить пива на Воронежской, у бани. Гоша отнекивался, мол - пиво без водки - деньги на ветер! "Ну как хочешь!" - холодно сказал Виталька - "Была бы честь предложена!"

Все ушли. Он лениво подмёл пол, собрал инструмент, разбросанный по верстаку, сложил в шкафчик. Огляделся вокруг, не забыл ли чего и медленно побрёл в раздевалку. В раздевалке долго мыл руки вонючим хозяйственным мылом, потом лицо, потом шею, потом до пояса. Долго растирался серым вафельным полотенцем, глядя в грязное выщербленное зеркало. Оттуда, из зеркала, на него глядело лицо парня лет 25-ти, чуть тронутое загаром, худое, вытянутое с зеленоватыми глазами, тонким носом и короткой русой стрижкой, чуб набок. В общем, самая заурядная и ординарная личность....
Наконец он вышел из депо на улицу, солнце припекало, машины мчались, судорожно воняя дымом. Он медленно шёл по Боровой, теперь уже, по нечётной стороне. Привычно миновал какое-то закрытое учреждение, без вывески, всё из стекла и бетона, потом поликлинику, вот уже справа развалины храма, деревце, склонённое на сторону, прямо на крыше, или вернее на том, что раньше было крышей, стая чаек вокруг мусорника, шум, гам, хлопанье крыльев, резкие крики....
"Вот тебе и гордые белые птицы!" - подумал он - "Падаль всякую жрут из мусорника!" "Им бы носиться в пенных волнах, бросаясь в глубину и с торжеством взлетая в синеву с трепещущей серебряной рыбкой в клюве!"

Георгий любил читать книги, и может от того, мысли его, частенько приобретали эдакий книжный, надуманный строй. Изящно выстраиваясь и теснясь в каком-то показном великолепии, чего в жизни, как правило, уж точно, не случалось. В жизни всё было гораздо сложнее. Удручающе противоречиво и непонятно. Непонятно для чего, люди говорили одно, делали другое, а думали третье. В жизни всё было не так как в книгах. Было не понятно, для чего люди лгут себе и другим. Они легко обманывают самих себя, думая о себе лучше, чем оно есть на самом деле, и потом стараются убедить в этом других. Но это сложно сделать, натура, она ведь, так и прёт наружу. Поэтому они не могут обмануть других, и тут начинается конфликт, что порой выражается в извечном пьяном вопросе: "Ты меня уважаешь?" И даже когда хотят сделать что-то хорошее для других, делают, как правило, гадость. Потому что делают это по-своему, как им нравится, а другим хочется по-другому..... хочется своего счастья.....чтобы было по ихнему!

Он пересёк трамвайную линию и вышел на Боровой мост. Пройдя по мосту, он свернул налево. Там, дальше, на другой стороне канала был спуск, где обычно вечером собирались на рыбалку владельцы моторных лодок, и где можно было внимательно рассмотреть эти лодки. Он медленно шёл по гранитной набережной, справа от которой у кромки дороги росли пирамидальные тополя. Ему нравились эти деревья, они напоминали ему о родине, которая осталась далеко на юге.... там, в далеком прошлом..... там, где всегда было тепло и уютно, где росли пирамидальные тополя, где рядом была мама, где всё было просто и понятно.
Здесь его мучили долгие, холодные и ветреные зимы. А особенно ненавистны были затяжные и слякотные вёсны, когда на календаре была весна, а на дворе стужа и слякоть. Поначалу часто болел, потом привык, болеть перестал, но так и не полюбил эту северную неброскую красоту. Умом понимал, что красиво, а сердцем был холоден.
Очень хотелось вернуться на родину, но он знал - это невозможно. Там теперь всё было по-другому, не так как раньше. Всё, что он любил, осталось в прошлом. Георгий постепенно привык к жизни в этом красивом, большом, неуютном северном городе. И вот теперь у него жена, ребёнок, работа, очередь на квартиру и лет через 30 пенсия. Дальше он думать не хотел, да и какая радость думать о старости?

Незаметно для себя он остановился у перил набережной, опёрся локтями и, свесив голову, бездумно глядел, как мутная вода медленно и плавно текла, закручивалась и струилась в мутных водоворотах, с разноцветными разводами бензина и прочей гадости, которую нёс в Финский Залив Обводный Канал. Он долгим затуманенным взглядом смотрел и смотрел на это верчение и течение городских отбросов в виде реки и вдруг, внезапно, пришло сравнение - это же его жизнь! Да! - это его жизнь! Такая же зловонная и лживая, несущая в себе сточные воды зависти, ненависти, подлости, низости и обмана. В водоворотах несбывшихся надежд, кружились его мечты о лучшей жизни для себя и для своей семьи. Река его жизни, поначалу чистая и светлая, в верхнем течении, становилась всё более грязной и зловонной, вбирая в себя сточные воды фабричных окраин и городских канализаций.
Да! Именно таким, чистым, и незамутнённым был источник жизни простого и наивного мальчика, которого домашние звали Жорик, но медленно струясь между зловонными берегами, она постепенно впитала в себя стоки из этой клоаки, называемой жизнью, и превратилась в мутный, и дурно пахнущий, Обводный Канал.

Георгий, вдруг, отчаянно, до боли в сердце осознал что, в его жизни больше уже ничего хорошего не будет. Не будет моторной лодки, не будет шикарной шубы для жены, не будет хорошей, благоустроенной дачи для ребёнка на лето. Не будет катера, яхты, виллы, машины. В общем, не будет денег, на которые можно купить много нужных и полезных вещей. Не будет в жизни ничего значительного и важного. Не будет интересного занятия, которое захватит его полностью, даст радость творчества, гордость и счастье от признания его таланта. Не будет известности и почёта. Он не состоялся до сих пор, и уже никогда не состоится как личность.
Он вдруг как бы проснулся, и это было сродни его сегодняшнему утреннему, мутному пробуждению, скорее как бы всплытию из тёмных глубин.
Он понял, что его ждёт. Грязная тяжёлая работа, частые запои, развал семьи и ранняя смерть от цирроза печени, или алкогольного отравления. Лет в 45.
Он чуть не завыл от накатившего на него отчаяния - Ну почему! Ну почему мне ничего!!! Почему всё кому-то......!!!

Внезапно он услышал голос, не голос даже, а мысль, но как бы со стороны. Как бы кто-то через него самого говорил к нему, едва шелестящим в глубинах сознания голосом: "Но ты можешь всё это иметь, и не только это, а вообще всё, - всё что захочешь!"

Георгий посмотрел в сторону моста, где вода маслянисто искрясь, перекатывалась через опоры. Ему показалось, голос шёл оттуда, из сумеречной зеленоватой тени под мостом, откуда текла вода. Голос как бы струился оттуда, но в то же время был внутри него. Он не удивился и не насторожился, но в нем, как бы открылась какая-то дверь, и в то же время как бы закрылись глаза, он перестал реагировать на происходящее вокруг. Всё исчезло. Внезапно он ощутил себя в каком-то бесконечном пространстве. И из слепящей чёрной дали снова пришёл уже знакомый голос и пришли ощущения. Мгновенно его сознание заполнилось образами, картинами, красками и звуками. Это была жизнь, кипящая, яркая, манящая, пьянящая радостью и весельем. Вокруг него мелькали лица, страны, города, улыбки, подобострастные взгляды, крепкие пожатия рук, звонкие бокалы полные золотистого вина. Роскошные виды дворцовых интерьеров сменялись потрясающими картинами тропической природы охватывающими как вкрапления жемчужные виллы, увитые плюющем под сенью пальм.
Он увидел себя на широкой трассе, увитой цветами, в чёрном смокинге и с сигарой в руке, беседующим с роскошной женщиной, одетой в длинное вечернее платье. На шее у неё сверкали бриллианты. Они так сверкали, что он понял, это настоящая леди и настоящие бриллианты. В следующее мгновение он шёл вдоль почётного караула, по расстеленному на земле красному ковру. Сверкало солнце на штыках ружей, гремел оркестр, колыхался лес рук с букетами цветов, предназначенными для него. Ему было привычно и комфортно находиться в центре внимания огромной толпы. Он был властителем судеб! Благосклонно улыбнувшись встречающим его высокопоставленным особам, он царственным жестом поприветствовал толпу и в ответ услышал восхищённый рёв множества голосов. Это всё было так ярко и вызывающе реально, что он на мгновение открыл глаза. Мутная зеленовато-коричневая вода канала грозно закручивалась в гигантскую воронку, на дне которой была бездна! Он судорожно вцепился в перила. Контраст был настолько силен, что у него машинально закрылись глаза, и он снова услышал этот беззвучный, бесцветный и равнодушный голос:

"У тебя будет яхта, если хочешь, много яхт, а также особняков, машин и многого другого!" - сказал голос - "ты сможешь жить в той стране, в которой пожелаешь! У тебя никогда не будет проблем ни с деньгами, ни со всем прочим!"

"- Но как! Как это всё будет? Когда? Почему? " - мысленно прокричал он - "и почему я"? Не зная, но уже догадываясь, с кем имеет дело, спросил: "Чего ты хочешь от меня"?

Сознание вновь рванулось за порог реального мира и там, из сияющей, чёрной космической дали, пришёл ответ:

"Тебе просто придётся кое через что перешагнуть!"

Через что? - машинально спросил он.

Чернота перестала быть сверкающей, она как - бы сгустилась, обступила его, и он увидел, что вокруг появились звёзды - миллиарды, триллионы звёзд, целые звёздные скопления, галактики....
У него от ужаса перехватило дыхание, падение прекратилось, и он вдруг понял, как громаден мир, как велика вселенная, и как мала и ничтожна планета, на которой он родился. Он внезапно понял как мелочно и не важно, то, что там, на этой планете, происходит. Он с пронзительной ясностью понял, насколько ничтожен он сам и как ничтожны все его планы, мечты и желания.

Звёзды ярко, не мигая, горели на абсолютно чёрном небосводе, чёрный бархат неба, усыпанный яркими бриллиантами звёзд, был вверху, внизу и вокруг. Всё застыло и как - бы прислушивалось. Тот же самый спокойный и бесстрастный голос произнёс:

"Люди ограничили себя бесполезными и нелепыми законами во всех сферах жизни, потому что они слабы, ничтожны и ограниченны. Они с завистью и подозрением смотрят друг на друга. Они ненавидят и боятся друг друга. Вот почему люди окружили себя множеством писаных и неписаных законов, за которыми надеются сохранить то, что им удается отнять друг у друга.
Если ты согласишься, я дам тебе силу покорять их и властвовать над ними. Ты станешь дерзким и смелым. Ты сам будешь устанавливать правила игры. И тогда ты получишь все, о чём мечтаешь, что только пожелаешь. Ты получишь это на правах победителя".

Георгий вдруг ощутил себя центром вселенной. Всё вокруг как бы застыло в ожидании его ответа. Даже свет громадного колеса галактики прямо перед ним, у его ног, стал тусклым и слегка пульсирующим, словно это бился пульс времени, миллиарды лет, ожидавший его слов.

Медленно, медленно струилось время, медленно, медленно текли мысли. Его сознание медленно возвращалось к нему. Снова медленно текла вода, струилась и ворочалась в гранитных берегах, здесь тоже всё как бы притихло в ожидании его ответа.
В голове было пусто. Никаких мыслей и желаний. Потом из глубин памяти пришло воспоминание. Вспомнилась декабрьская ночь двухлетней давности. Лютая стужа, ветер вдоль пустынных улиц, неровный свет тусклых фонарей. В тот вечер у жены начались схватки. Он выбежал на улицу, долго ловил такси, потом на такси отвёз её в роддом. Потом долго ехал обратно в насквозь промёрзшем трамвае. Потом долго отогревался на кухне горячим чаем, а тёща всё расспрашивала подробности - как там, да что там? Он терпеливо рассказывал ей всё по порядку. Потом по второму, а потом и по третьему кругу. Потом Татьяна Арсеньевна пошла в комнату, где предалась своему любимому занятию, щёлкать семечки, сидя у телевизора.
А он продолжал сидеть за столом, бездумно уставившись в промёрзшее окно, где в проталину были видны голые, озябшие ветви тополя, которые покачиваясь на ветру, как бы просились погреться в тёплый уют кухни.
Так прошло много времени. Он несколько раз ходил к соседям по площадке, извиняясь, просил позволения позвонить в родильный дом. Звонил. На том конце провода каждый раз усталый и равнодушный голос говорил: "Нет, не родила ещё!" В очередной раз, вернувшись от соседей, он уже было собирался идти смотреть телевизор вместе с тёщей, как вдруг услышал, не голос, нет, услышал внутри себя, как бы, чьи-то мысли -

"А ведь она сейчас умирает!" -

Он сразу понял о ком идёт речь.
"Что ж, каждому отведено своё время" - подумал он - "Не она первая, не она последняя умирает при родах".

"Да, это так", - медленно и печально потекли мысли, но уже не его, а того неизвестного, чьё присутствие его почему-то нисколько не удивляло и с которым, он уже, можно сказать, вступил в разговор.

С замиранием сердца подумал, - "А ведь я теперь, вполне могу вступить в повторный брак." Впрочем, лучше, вообще никуда не вступать. Оно так спокойнее. Проблем меньше! "
Эти мысли поразили его своей практичностью и обыденностью. "Как всё просто" - подумал Гоша.

"Да! Но ты можешь ей помочь!" - пришла мысль со стороны.

"Чем же это я могу ей помочь?" - спросил Георгий, уже напрямую обращаясь к тому, кто вступил с ним в контакт.

"Ты знаешь, что есть Бог. Ты можешь помолиться Ему, и твоя жена останется жить."

Георгий вырос в христианской семье и с детства привык во всех затруднительных моментах обращаться к Богу с простой детской верой. Но, получив, то о чём просил, тут же, забывал о Нём. Он принимал от Создателя все блага как само собой разумеющееся, положенное ему по праву рождения, и никогда не сомневался в том, слышит его Бог, или нет.

"Ну и что ж, что знаю?" - удивился он - "Да, я знаю, что Бог есть, но я очень далёк от Него, я с Ним давно уже не общаюсь!" - возразил Гоша -
"Да даже если я сейчас и стану молиться, Он не услышит меня, потому что я грешник. Я пьянствую, курю, жене изменяю...."

"Проси, Бог слышит тебя!" - зазвучала в его естестве, тихая и какая-то мягкая и умиротворяющая мысль. Она вдруг пришла к нему как тихое, ласковое веяние тёплого ветерка и успокоила душу.

"Но я не хочу!" - вдруг злобно и отчаянно закричало его сознание - "Пусть всё будет, так как должно быть! Я не желаю вмешиваться в её судьбу! Пусть всё будет, так как ей предназначено!" - мысли отчаянно метались в его голове - "В конце концов, я хочу быть свободным!"

"Но как ты будешь с этим жить?" - еле слышно донёсся до него, тихий и скорбный, почти исчезающий голос.....

И тотчас в его сердце ворвался ад. Его совесть, вдруг, не заговорила, а завопила! Она как - бы проснулась от долгого сна, открыла глаза и закричала ему в лицо - "Убийца!" Он ужаснулся самого себя. Он впервые увидел не мягкого и покладистого Гошу, а злобного и отвратительного монстра в человеческом обличье. Он как бы прозрел, он увидел себя как бы со стороны, глазами кого-то другого, и увиденное потрясло его. Он вдруг ясно осознал, что всей вечности не хватит, чтобы рассчитаться за этот грех, за это убийство, за эту протянутую из пропасти руку, молящую о помощи, которую он оттолкнул. Он понял, что никогда не простит себя за то, что ничего не сделал, чтобы спасти женщину, которая рожает в этот миг его ребёнка.

Сидя за кухонным столом, он закрыл лицо руками и тихо прошептал: "Господи, спаси её и ребёнка, я прошу Тебя, услышь меня, хоть я и не достоин того!"
Больше он не говорил ничего. Ему больше нечего было сказать Тому, Кто, больше него самого любил его жену.

Медленно текло время. Ничего не происходило. Он отрешенно смотрел в окно, за которым была стужа и ночь. Он ждал, он точно знал, что сейчас всё сорвалось с мест и события развиваются с бешеной скоростью.
Хлопнула дверь. Он оглянулся, в кухню вошла Татьяна Арсеньевна с бумажным пакетом в руках. Высыпав шелуху от семечек в помойное ведро под раковиной, она спросила: "В чём дело, Георгий? Ты чего сидишь? Иди позвони!» -
«Да неудобно, я уже пять раз звонил?" –
"И ничего?" –
"Ничего!"

"Нееет, милые мои, так нельзя!" - всплеснув руками, вдруг скороговоркой запричитала она - "Я вот сейчас возьму и позвоню Тане Батлер!"

Таня Батлер была её школьной подругой и работала на руководящей должности в здравоохранении. Татьяна Арсеньевна быстренько накинула кофту и пошла к соседям. Вернувшись через несколько минут, сказала: "Я позвонила Тане, она обещала навести там порядок!" Потом она уселась за стол в кухне и стала ждать звонка от Тани.
Спать им в ту ночь почти не пришлось. Только под утро, пришло известие, что жене сделали кесарево сечение, что операция прошла успешно, и ребёнка удалось откачать.

Медленно, медленно в мыслях он возвращался из прошлого. Воды канала как бы застыли, листья деревьев на противоположном берегу не шелохнутся в ожидании ответа, он поднял глаза и сквозь неподвижные кроны деревьев увидел синее, синее небо. Он неотрывно смотрел в небо и ждал. Он ждал, что скажет Небо! И услышал тот же тихий голос внутри себя - "Попирая Мои Законы, сможешь ли ты устоять передо Мной в день суда? Сотни тысяч людей, которых ты погубишь на пути к власти, придут на суд и будут свидетельствовать против тебя! Их кровь, вылитая к подножью жертвенника, она будет вопиять ко Мне об отмщении. Ярость Моя возгорится против тебя, и это пламя будет жечь тебя вечно!"

Гоша совершенно не испугался и не удивился. Он ждал этого голоса и услышал, то, что ожидал услышать. Он повернул голову влево, посмотрел под мост в зеленоватый сумрак, туда, где затаился мрак и ответил - "Нет! Мне ничего не нужно от тебя!"
Сумрачное облако заклубилось, поплыло клочьями сизого тумана над водой и растворилось бесследно. Внезапно он услышал шум воды, рев двигателей, проносящихся по набережной автомобилей, треск заводящихся моторок, услышал шелест тополей и почувствовал на своём лице веяние тихого ласкового ветерка.

Даже не взглянув в сторону моторных лодок, он лёгкой, пружинистой походкой двинулся в сторону перекрёстка. Спокойно подождал зелёного света, перешёл на другую сторону, вошёл в проходной двор и вдруг, судорожно схватился за арку ворот, в глазах у него потемнело. Стучало в висках и бухало в сердце. Тряслись руки и ноги. Его тошнило. От ужаса перекосило рот, а все тело покрылось испариной. Хотелось присесть, ноги отказывались держать. Мимо прошла женщина с собакой на поводке, резанула колючим взглядом, но ничего не сказала. Глаза застилал пот. Он судорожно сдернул с плеча спортивную сумку, а когда она упала на асфальт, тут же плюхнулся на неё как подкошенный. Обхватив трясущимися руками колени, сидя, он сжался в комок чтобы не разорвалось сердце от того первобытного ужаса, который вдруг пришел к нему от осознания реальности того, что только что с ним произошло.

Когда отпустило, он осторожно поднялся и пошел, медленно, не торопясь. Он шел вдоль улиц навстречу спешащим людям и видел в их лицах какое-то детское ожидание праздника и того хорошего и доброго, что всегда приходит вместе с ним.
Раньше он никогда не замечал этого выражения у них в глазах. Это явилось для него откровением. Он вдруг понял, что хотя все эти дяди и тети выросли, все же, они, в сущности, дети. Мелочные, эгоистичные, завистливые, злые, обременённые дурными привычками и пороками. С рождения вынужденные жить со всем этим.
Они обижают и больно ранят друг друга. Они ненавидят и мстят друг другу. Но могут и утешить и пожалеть, отдать последнее и даже отдать жизнь, для других. Они обречены каждый день, с утра до вечера выбирать между добром и злом и часто, очень часто они выбирают зло, к сожалению. От того весь мир наполнен страданием и болью. Кажется, что вот уже нет надежды на будущее, и впереди только мрак, и тьма забвения, но наступает утро, вновь встает солнце и льет свои лучи на злых и добрых, на богатых и бедных, на верующих и неверующих. У людей появляется надежда на милосердие Бога и на абсолютную справедливость, которую Он проявит к ним в день суда. Надежда, что Он рассудит их и скажет, кто был прав, а кто виноват. Утешит обиженных и накажет обидчиков. Что освободит всех от их дурных привычек и сделает зависимых свободными.

Гоша шел, сам не зная куда. Мысли, медленно и неторопливо струились в его сознании, даря ощущение своей причастности к тому великому и прекрасному, что происходит в этом мире и называется жизнью. Он вдруг почувствовал, как прекрасно жить, радуясь сегодняшнему дню и надеясь, что завтра обязательно наступит. Он вдруг понял, как прекрасно иметь чистое сердце и спокойную совесть, дающую возможность созерцать без спешки медленное течение времени, плавно перетекающее в вечность. Как прекрасно, заглянув в мыслях за порог вечности, не трястись от ужаса, а с тихой радостью узреть порог родного дома, где тебя давно уже ждут, где тебе рады.

Войдя в сквер, он присел на свободный край скамейки. Положив ногу на ногу, посмотрел на голубей, клюющих крошки, потом на свой правый ботинок, лопнувший сверху по шву. Перевёл взгляд на зеленые кустики травы, окаймляющие посыпанную дорожку, на окрашенные солнцем стены домов вокруг сквера, на синее небо над головой, на зелёные кроны каштанов и почувствовал, что все у него в жизни будет хорошо.

Искушение (Новелла)Проза

Искушение (Новелла)
Проза