Песок (часть 9-10)

Девять

Димка-старший умер, когда мне было восемнадцать.
На тот момент я совмещал учебу в университете с работой сборщика компьютеров, чему Димка был очень рад. Я сдержал данное слово.
- Взялся за ум наконец-то, - со светлой печалью говорил он. - Лучше поздно, чем никогда.
Умер он веселым и теплым майским днем, когда я радостный возвращался из учебного заведения, понимая, что в эту сессию сдам автоматом, - и на "отлично". К тому же, я уже пять месяцев не курил. Мне очень хотелось порадовать Димку, человека, который был для меня всем, - родителями, учителем, другом, наставником. К сожалению, понимание того, что для тебя значит человек, часто приходит очень поздно.
Но лучше поздно, чем никогда, так ведь, Димка? - думал я, глотая слезы, стоя над открытым гробом.
- Малой, - кто-то держал меня за плечо сильной рукой. - Если что, все порешаем, обращайся.
Я молчал.
- Димон правильный пацан был, честный. Похороним как надо, не боись, малой. Деньги нужны?
Я молчал. Глотал слезы.
Шока не было. Я почему-то знал, что случится нечто невероятно гадкое и нехорошее, ждал этого. Жизнь шла, и шла неплохо, но по ночам я чуть не выл от накатывающей глухой тоски, пряча лицо в подушку. Чувствовал, - беда где-то рядом. И тому, что она все-таки ворвалась в стройный уклад нашей жизни, не удивился.
Димка, наверное, тоже знал - недавно в его глазах появились какие-то больные желтые искорки, пронизывающие его зеленые глаза безграничной глубиной печали. Появились - да так и остались, пока эти глаза не закрылись навсегда.
- Сердце у него было слабое, - опять тот же голос. Лица не помню, помню мозолистые руки, пальцы в наколках.
Нет, - мысленно прошептал я, - не слабое.
У него просто было сердце.
Вам этого не понять. И потому я никогда не буду к вам обращаться.

***
Я был отчислен за неуспеваемость со второго курса.
Снова стал курить за месяц до этого.

***
Я понял, что мне хочется курить.
Выдыхая дым, я снова поглядел на небо. Откуда столько звезд? Как они смогли прорваться сквозь блокаду тяжелых туч, даже больше - вызвать их паническое бегство, и подарить столько света? Тем ценнее подарок - долгие века они копили свой свет, чтобы потом мы восхищались им.
Хотя... Восхищаться звездами? Мы давно отвыкли от этого.
Мне можно. Я ребенок.
Которому тридцать.
- Ты чего-то спросить хотел, - напомнил мне Димка.
Я избегал смотреть ему в глаза.
Но заговорил.
- Тогда, на пляже... Зачем ты меня в воду погнал? Я чуть не утонул... ну то есть, мог утонуть.
Димка вздохнул, виновато развел руки.
- Я не хотел, Серый. Просто... Я думал, - хорошо бы сейчас было искупаться. Ведь было же лето! - он снова вздохнул. - Я не знал.
- Как там? - вырвалось у меня невольно.
- Там?
Закончить мысль надо. Хоть и больно.
- Там, где ты сейчас, - очень тихо, практически одними губами, сказал я.
Но Димка услышал.
- Где я сейчас... - он задумался. - Там да, там лето.
Не это я имел в виду, задавая вопрос. Но этого ответа мне хватит.
- А как ты сейчас выглядишь? - каждый вопрос похож на хождение по острым иглам. Тяжело, больно, и кажется, что не справишься, потому что слишком много на себя взял. - В смысле, сейчас ты в куртке, в спортивном костюме том злосчастном, под низом еще одни штаны... наверное.
- А как же, - просиял Димка. - Ты ж просил одевать их зимой.
- И шапку просил, - улыбнулся и я.
- Не, шапка - это другое, - улыбка сползла с лица Димки. - Меня когда в интернате били, шапку надевали всегда, на глаза насовывали... Не люблю просто шапок.
У меня заныло сердце. Почему я не знал об этом раньше... Почему не мог помочь, или хотя бы не требовать одевать этот головной, блин, убор каждый день? Что должен был чувствовать Димка каждый раз, когда я просил его об этом?
Ответа на заданный вопрос я уже не ждал. Да и было это уже не важно.
Димка ответил.
- Я, Серый, выгляжу так, как ты меня запомнил. По-другому не знаю, как можно. Не умею.
И не надо, малыш. Только не тем, что я видел перед мостом, только не так.
Неужели я помню тебя и таким?

***
...он ведь сейчас встанет, доктор?..

***
О Боже. А ведь - помню.
Прости, малыш. Но я не смогу забыть. Не смогу.
- У тебя ж день рождения сегодня, а так глупо все получилось, - грустно сказал Димка. - Я вообще хотел не так, хотел просто... ну как раньше. Чтобы и лето, и пляж...
Лицо его было очень печальным.
- Но не получилось, - он шмыгнул носом.
Я обнял его и закрыл глаза, этим освободив слезы.
И передо мной все было как раньше.
Никого не пущу в эти воспоминания. Они только мои, и они все, что у меня осталось. Мое время - песок, и он неслышно утекает сквозь узкое отверстие жизни, сдерживаемый - пусть ненадолго - только пальцами одиннадцатилетнего ребенка, сумевшего изменить мою жизнь.
Пусть ненадолго. Но сумевшего.
И сейчас я стою, а сквозь мои пальцы мягко, тепло и безвозвратно струится песок моих воспоминаний. Не уходи, - прошу я Димку. Куда? - весело удивляется он, но в голосе его звучат слезы. Я всегда с тобой, - говорит он, - пока ты меня помнишь. Песок легок и приятен на ощупь, он шелковой тканью гладит мои руки, рисует в душе красочные замечательные картины.
Спасибо, Димка.
Все у тебя получилось.
- Правда? - счастливый Димкин голос.
- Правда, - говорю я.
Сквозь пальцы настойчиво, но все так же мягко и ненавязчиво течет песок. Песчинки капают хрустальными снежинками, растворяясь в воздухе и рассыпаясь нежным звоном. Наверное, все вокруг блестит и сияет от растворившихся песчинок, которые вернули мне меня.
Узнав меня.
Лето. Димка. Я. И песок.
Остров по-отечески глядит на нас, - я чувствую это. От этого взгляда не хочется прятаться, таиться, наоборот - мне нравится, что остров на нас смотрит. Здесь кончилась моя жизнь, здесь же сейчас и закончится мое существование.
Умру? Нет, почему. Зачем же. Просто снова начнется жизнь.
Жаль, что мне для того, чтобы воскреснуть, понадобилось семь лет.
- Все, Серый, - грустно говорит Димка. - Мне пора.
Жаль, что Димке для этого придется уйти.
Я отпускаю его, отстраняюсь, смахиваю с глаз слезы.
Мы снова на пляже. Заря уже предупредительно тронула край неба, оставив розовый след своего прикосновения, прикрыв алой тканью облаков торопливо гаснущие звезды.
Димка отстраняется, улыбается мне и прощально машет рукой. И тут же закрывает ладонями лицо и медленно идет навстречу солнцу. Изредка оборачивается, утирает носик рукавом, останавливаясь на мгновение, но потом снова продолжает свой путь к уже показавшемуся из воды светилу. Ярко-алая дорожка, расстелившаяся на воде, - путь, по которому может пройти только Димка.
А я останусь.
Сейчас разорвется от светлой боли сердце, и тогда я смогу побежать вслед за Димкой, проводить его... и все равно расстанусь с ним навсегда. Потому что только дети после смерти попадают прямо на небо.
Я ребенок. Но мне туда ход заказан.
Наверное, я очень сильно вырос за эту ночь.
Ладонью с силой вытер слезы, моргнул. И не заметил, как Димка исчез.
Прощай, - сказал я.
Прощай, - ответил мне Димка, который навсегда со мной в моей памяти. Это очень больно, - когда прощаются те, кто обречен остаться с тобой навсегда.
Прощаю, - шепотом волн отозвался остров.
Я упал на колени и беззвучно зарыдал.

***
Ночь матом кроет небо, закрыт тоннель прощенья,
За нами - войско веры, чужого очищенья,
Отринутого счастья, и хмурых одиночек.
Я снова в твоей власти...
...что ты мне напророчил?
Так страшно верить в чудо,
Страшнее лишь смеяться
Над плачущим Иудой, продавшим свое счастье.
А сколько их, успевших
Продать чужую веру,
В чужую лужу севших,
Успевших что-то сделать?..
Отколотые ставни на землю устремятся,

***
... а он еще недавно мог радостно смеяться...

***
Подумать только, - ветер
Принес чужие песни. Открой, скажи, ну где ты?
Тебе ведь все известно!
Отдай земле все соки! Я дам тебе всевластье!
Но нет - в тебе истоки
Отринутого счастья...
Навечно скован болью,
А ветер лишь смеется.
И смех великой кровью
И болью обернется...
...и больше не вернется, хотя так просто верить...
Погаснет наше солнце,
Придет чужая темень,
Придет другое время,
Наступит новый статус,
И наше поколенье разучится смеяться...

Ноль

Открыл на солнце пятна, а сам уже с луною
Ночую по вокзалам, и снова сам с собою
В беседе с ночью лунной. А ты? А ты с весною.
И только я, безумный, с луною небо крою...
Не ведая пощады, разрежу ночь лучами,
Я вновь увидел солнце...
Прощай?
Прощай.
Прощаю...

***
Я медленно шел по пешеходному мосту, засунув руки в карманы. Утро всегда пронизывает своим рассветным холодом, напоминает, что вот он - новый день, что хватит спать. На небе - неразбериха. Ночь еще не успела сдать свои дела, и торопливо приводит их в порядок перед лицом рассвета, - гасит звезды, светлит небосвод, прикрывшись еще яркой, негаснущей луной. Спешит.
Новый день неумолимо наступает.
Я оглянулся на Храм.
Прости, Боже. Зря я так... Верю, конечно же.
Об одном только прошу - сделай так, чтобы Димке там было хорошо. И одному, и другому. Да и вообще, - сделай так, чтобы всем, кто уже там, было хорошо.
Нет, чтобы было хорошо здесь - просить не буду. Это ведь наша забота. Наше дело.
Я вздохнул. Достал пачку, которую мне вручил Ярослав...
Ярослав.
Я остановился, как вкопанный, ругая себя последними словами.
Нет, ну какой же я идиот. Видал кретинов, но чтоб таких...
В четыре часа ночи отправить мальчишку с сотней гривен на руках, - доедешь, дескать, без проблем. Да с ним что угодно могли сделать, завезти куда угодно! Черт, ну здорово... Проявил, понимаешь, человеколюбие, от которого сейчас уже, может быть... да что угодно может быть.
Чехарда обрывочных мыслей в голове заставила ускорить шаг. Я почти побежал по мосту.
Очень хотелось бы знать, - сколько сейчас времени?
И я побежал.

***
Время - уже не песок. Оно уже не обволакивает густым и жестким коконом, не заключает в клетку собственной жизни мое сознание, не бередит вялой тревогой мою душу. Теперь время - набирающий скорость пассажирский поезд, на который я безнадежно опаздываю, потому что нужно бежать, спешить, а я задавлен грузом чемоданов, наполненных моими собственными воспоминаниями, а брошу их - тогда какой смысл мне куда-то ехать?
Шлагбаум опущен. Зачем, для чего? Только чтоб меня задержать?
Я перепрыгиваю его, спотыкаюсь, едва не падаю. При этом замечаю, что очень тяжело дышу и бежать дальше просто не смогу. Тем более - куда? Я, конечно, помню, где он живет, но это практически другой конец города. Денег у меня нет, банкоматов поблизости тоже не видно.
Черт, что ж за одышка такая жестокая? Надо срочно бросать курить...
В панике я, остановившись, оглядываюсь по сторонам, мой мозг лихорадочно просчитывает варианты. Все они либо фантастичны, либо глупы до безобразия, каждый из них - темный коридор; короткий ли, длинный ли, но неизменно заканчивающийся тупиком. Я не вижу выхода.
Безысходность и стыд.
Может быть, это одно и то же?
Черт, что ж такое... Почему я всегда делаю выводы когда уже поздно, когда от моих выводов уже ничего не зависит? А главное - до чего мы дожили, если всерьез боимся того, что мальчишку уничтожат за несчастную "сотню"? Да, мой страх более чем оправдан, и конечно же - не в деньгах дело.
Потому и спрашиваю сам себя - до чего мы дожили?
Около меня останавливается машина. Вишневая "девятка". Откуда она выехала, я не успел заметить.
Дверь открылась.
- Малой, ты?
Да, я малой, я дурак, я поэт - я кто угодно, только ребята, прошу вас, поскорее.
- Не знаю, - ляпнул я в ответ. - Может, и малой. Подвезите, пацаны, срочно надо.
Водитель, открывший дверь. Полноватый, короткая стрижка, спортивный костюм. Кроме него в машине я успеваю заметить еще двоих.
- Точно, - улыбается водитель, - Димона малой. А вырос же как...
Я краем сознания вспоминаю, - да, это старые друзья старшего Димки, водителя помню, его руки в наколках. И похоже, что это их "девятку" я видел ночью. Но для меня сейчас это совершенно не важно. Есть только цель.
Паника? Нет. Безысходность и стыд. Но к черту стыд, когда найден выход.
- Подвезите, - почему-то робко прошу я снова.
- Садись, - водитель кивает на переднее пассажирское сиденье.
Оббегая машину и открывая двери, я успеваю услышать из салона тихое:
- Говорил вам, как будто Димон на Монастырку звал...
- Закрой рот, - спокойно посоветовал водитель.
Димон звал... Не важно. Все это сейчас не важно.
- Куда?
Я называю место.
- В такую рань в такую срань, - удивляется водитель. - Ладно, поехали...
Машина срывается с места. Я закрываю глаза.
И только сейчас накатывает на меня беспредельная тоска от перспективы встречи с родителями Ярослава.

***
Машина уже уехала. А я все стоял под домом и курил, стараясь унять взбудораженные нервы, успокаивая бешено стучащее сердце. Получалось плохо. Несколько раз глубоко вздохнул, путая пар изо рта с выдыхаемым мною дымом, выбросил окурок. Снова вдох-выдох.
Перед смертью не надышишься?
Медленно, словно приговоренный, я пошел вперед.
Не отрывая взгляда от вороны, усевшейся на ветке растущего рядом дерева.
- И ты здесь? - спросил я ворону.
Она не ответила, сорвалась с ветки и улетела.
Я и не ждал ответа.
Не до того.

***
Почему, несмотря на то, что иду я очень медленно, мне кажется, что я куда-то спешу? Что-то словно гонит меня вперед, требуя быстрее дойти, скорее покончить со всем этим и начать заново. Разобраться с недоделанными моментами на работе, бросить курить, снова начать отжиматься от пола, поменять наконец-то старые краны на кухне, выбросить весь тот мусор, что пылится на душе и в квартире, может быть даже ремонт сделать, музыку послушать, в кино сходить. Жить.
Так значит, я тороплюсь жить?
Квартира номер семнадцать.
Жму кнопку звонка. Перебужу сейчас всех, - запоздалая мысль.
Дверь открывается.
Если честно, - мне сейчас очень страшно и стыдно, как будто я в голом виде иду по оживленному проспекту. А больше всего стыдно из-за того, что никто, кроме меня, в этом не виноват.
- Вам кого? - мужской голос.
- Привет, Олег, - просто говорю я, разглядывая пол лестничной клетки.
Всем своим естеством почувствовал - он меня узнал. И потому просто жду. Все, будь что будет, - так бросается в окно живущий на шестом этаже, квартиру которого охватил пожар, отрезавший все остальные пути и уже подбирающийся к человеку своими равнодушными и всеуничтожающими огненными пальцами.
Будь что будет.
- Дядь Сережа? - это Ярослав. Он рядом с отцом.
Я бросаю на него взгляд, подмигиваю с грустной улыбкой.
- Я.
- А я... я щас!
Он бросается куда-то в глубину квартиры.
- Простите, что так рано, - я наконец-то нахожу в себе силы посмотреть Олегу в глаза. Хочу добавить, что должен был убедиться в том, что Ярослав добрался, хочу извиниться за то, что сделал семь лет назад, но не говорю ничего.
Напоровшись, как ныряльщик на сваю, на грустный и глубокий взгляд Олега.
- Тут курить можно?
- Дай сигарету, - говорит он, сделав шаг за порог и закрывая дверь.

***
Мы стоим между этажами, как зависшие между прошлым и будущим кристаллики песочных часов.
Самое главное, я точно знаю - надо поговорить. Но молчу. Это как шахматы, - я рассматриваю все ходы, анализирую и отбрасываю их, потому что ни к чему хорошему они не приведут, только к потере фигур и времени. Времени терять совсем не хочется, оно снова течет песком, но этот песок отныне - лично мой, суверенный и неделимый, и каждая ушедшая песчинка болью отзывается в моей душе.
Надо поговорить. О многом... и ни о чем.
Тишина гулко подчеркивает уходящее время.
- Ты на сына не сердись, - слова как возмутители спокойствия, словно кто-то захрапел в театре на премьере.
- Да я и не сержусь, - отвечает мне Олег.
Неужели и моя фраза звучала настолько идиотски?
Это не важно. Ход сделан, молчание уничтожено. Нужно идти до конца, или признавать мат.
- Ты прости меня, - говорю я и закрываю глаза, рукой потирая лоб. - Как идиот себя вел... как полный идиот...
Нет, как идиот веду себя сейчас. Не то нужно говорить, не так...
А что? А как? Я не знаю.
- Да ну, я понимаю.
Воздух пронизан напряжением, как электричеством.
- Ладно, пойду, - я выбрасываю сигарету в открытую форточку лестничного окна, решаюсь поднять взгляд, чтобы тут же его отвести.
- Спасибо.
- Не за что, - вздыхаю я.
Все равно - оправлять тринадцатилетнего пацана в ночь одного без присмотра было опрометчивым и идиотским решением. Так что действительно не за что.
- Ты знаешь, - помолчав, говорит Олег, - я теперь только пешком хожу. Нет, ты не подумай, не затем это говорю, чтобы... ну ты понял... просто, хочу, чтобы знал. У меня тот... случай на совести, и мне это зачтется, я знаю. Главное, ты пойми.
- И ты пойми, - тут же отзываюсь я на эту сумбурную исповедь, которая прорвалась сквозь оборону неловкости. - Мне действительно стыдно. Я урод, наверное...
- А я тогда кто?
Я не нашелся с ответом.
- Береги сына, - только и говорю.
Замечаю, что он протягивает мне сто гривен. Я решительно отказываюсь.
- Бери, - говорит он, - таксист с него денег не взял. Выслушал, говорит, дома отдашь. Подумал, видимо, что он эту "сотню"...
Олег не закончил фразу. И так было понятно. Я смотрю ему в лицо, и с непонятным облегчением отмечаю, что никаких видимых следов та драка не оставила. Только толку-то с того...
Я взял деньги. Неразменный пятак какой-то... А может, она просто таксистам в руки не дается?
- Не держи зла, хорошо? - попросил я.
- Не буду, - кажется, на его лице промелькнула неуловимая улыбка, - потому что не за что.
Я кивнул.
- Спасибо.
И пошел к выходу.
- Сергей! - слабым эхом отразился от стен подъезда голос Олега.
- Да? - остановился я.
- Мы тут с женой Яську крестить собрались...
- Я только "за", - совершенно честно ответил я.
Он неловко улыбнулся.
- Крестным будешь?
Я улыбнулся в ответ, покачал головой.
- Что, никого достойнее не нашел?
- Я-то причем, - ответил Олег, пожав плечами - в точь-точь как Ярослав. - Яська потребовал. Дай свой телефон, что ли...
Потирая лоб, я диктую номер, не прекращая улыбаться. Невероятно? Да. Жизнь только и состоит из череды невероятностей и неправдоподобных происшествий. Этому я и улыбаюсь.
А еще тому, что нет больше ни безысходности, ни стыда.
Как будто кто-то снял камень с души, и теперь...

***
...стало значительно легче.
Немного больнее, чем обычно, но - легче. Больно, словно заключенному, которого минуту назад выпустили из тюрьмы. Все, срок окончен, но за спиной - привычный уклад, свои правила, к которым привык. А впереди, хоть и свобода, нужная, но непонятная, слишком горячая на ощупь. Слишком хорошо, чтобы отказаться, слишком страшно, чтобы взять. Но, превозмогая страх, берешь - и как будто уже легче, и не так и больно. Просто... привыкнуть, наверное, нужно.
Новая жизнь. Неплохой подарок на тридцатилетие.
Хотя тридцатилетним я себя не ощущаю. Хорошо сохранился, значит.
Я пошел вперед, медленно зашагал по улице. Воздух вдруг оказался сладким и веселым, словно пропитанным весной. Черт знает, что за климат у нас здесь, - вчера зима, сегодня уже дышится по-весеннему, - но мне нравится.
Я поймал себя на том, что улыбаюсь.
Рука в кармане натолкнулась на вырезку из газеты. Ну нафиг, - подумал я, решительно смял ее пальцами, добив окончательно, затем достал из кармана и бросил, размахнувшись, на проезжую часть. Она тут же погибла под колесами проезжающего мимо автомобиля.
В новую жизнь не нужно тащить с собой из прошлой жизни ненужный балласт. Только самое необходимое.
Судя по солнцу, сейчас около шести утра.
А я, прикрыв глаза, неспешно двигаюсь по тротуару, наслаждаясь запахом весны. Спать не хочется совсем. Как будто бы и не было бессонной ночи.
- Я вас знаю, - вдруг слышу я голос рядом.
Девушка.
- В газете видели? - с улыбкой спрашиваю я. Она кивает. - Просил же, чтоб не фотографировали.
Она улыбается в ответ. Мы всегда стараемся улыбнуться в ответ, потому что нам так редко улыбаются. И своей улыбкой мы хотим согреть чужую, чтобы этим хоть ненадолго продлить ей жизнь.
- Глупо получилось, - замечаю я. - Да и не стоило это целой газетной полосы. Писать им, что ли, не о чем больше... А как вас зовут?
- Ольга, - говорит она.
Откуда-то я знал это. Образ?
- Как вам повезло, Оля...
- Это почему же? - кокетливо спрашивает она. Женщины...
- Потому что сегодня начало весны, - я как никогда серьезен, - и плевать на календарь.
Почему-то она рассмеялась, а вместе с ней рассмеялся и я.
Все-таки я ребенок. И мне положено смеяться, когда хочется, и плакать, когда нужно.
А самое главное, - я хочу и буду радоваться весне.
Своей новой весне, сейчас уносящей мой номер телефона в своем электронном телефонном справочнике. Глупость какая-то, - говорила она, записывая последовательность цифр, но улыбка ее жила и цвела радугой посреди просыпающегося города. А я подумал - урожайное утро на раздачу номеров.

***
Я остановил такси и, забираясь вовнутрь, поймал себя на мысли - ну хоть этому таксисту достанется та самая злосчастная "сотня"?

***
Она обязательно позвонит, я это знаю. И если честно, жду этого. Забытое ощущение - чего-то ждать, на что-то надеяться, кому-то счастливо улыбаться...
Почему мы так редко улыбаемся друг другу?..
Не потому ли, что редко улыбаются нам? Наверное.
Но ведь - если мы сами не будем дарить улыбки другим, откуда они у них возьмутся?
- Влюбился, что ли? - поинтересовался таксист. - Весь счастливый такой.
- Не знаю, - подумав, ответил я. - Просто... жить нравится.
- А кому не нравится, - мудро заметил водитель. - Куда?
Я открыл рот, чтобы назвать адрес, но вспомнил о деньгах.
- Секунду, - сказал я, - сейчас деньги проверю.

***
Что может быть лучше, чем пройтись пешком замечательным воскресным утром?

Аарон К. МакДауэлл (с)

Февраль-март 2007.

Песок (часть 9-10)Проза

Песок (часть 9-10)
Проза