Из круга в круг, или Нить неизбывная. Обрывок двадцатый
…..это Понт Эвксинский плескал волнами вечности в раскрытую арку окна, в мансарду, омывал нас утренней свежестью.
Только море было видно из окна. И небо в тучах. И мансарда плыла в утро, в день. Как «Арго».
Костя Ксениади стоял у таганка и варил кофе. Он был хозяином нашего прибежища, он был кормчий. Мы все хотели кофе и смотрели на Костю.
Плечистый и горбоносый – он глянул в окно и сообщил:
– Скоро заштормит.
– К вечеру? – Ян раскладывал на столе закусь. Вокруг бутылки трёхзвёздочного. – Нас не снесёт?
Костя поставил вместительную джезву на стол.
– Не знаю, к вечеру или к полуночи, будут у нас к тому времени внуки или только дети, но скоро. Все мы доживём. И многих снесёт. И удержатся только те, кто будут друг за друга держаться. Понимаете? Друг за друга, не товарищ за товарища, не жена за мужа, не муж за юбку.
Ян разлил коньяк по ёмкостям, поднял свою, поддержал Константина:
– За дружбу! – И опростал стопку.
– Коньяк надо пить медленно. – Константин поднёс янтарную влагу к окну. – Как дерево листом свет пьёт. И отвечает цветом.
Мы все смотрели на Константина в раме окна. Поразительно точно он себя изображал. Он б ы л, он е с т ь. Такой, каким я его видел в ту тревожную одесскую осень и теперь вижу, – кряжистый, темноволосый, с киммерийским загаром лица и глазами, как угорские сливы, широко посаженными и проникновенными. Руки у него были небольшие, но как бы резцом обработанные.
В Одессу он приехал из Мариуполя, тогдашнего Жданова. Директор санатория принял его в штат, подыскав какую-то ставку в сто рублей, выделил каморку для столярной мастерской и мансарду для быта. В Одессе для приезжего молодого человека это было не мало – как раз столько, чтоб не пристать к бичам и не стать дистрофиком. И он, чтобы изредка позволять себе кофе по двадцать рублей за килограмм, рисовал пером постояльцев санатория на фоне моря – по пять рублей с курортника.
Но Константин Ксениади был художник. Божьей милостью. Цвет чувствовал пальцами и что бы ни писал – маслом или акварелью, – так выписывал, что вещь не была похожа сама на себя, но образ её порождал неожиданно новое чувство вещи, как бы им созданной. Им, Константином, сыном Василия Ксениади. Бывшим рыбаком и сыном рыбака. Украинским греком. Художником.
Его кофе тоже был неповторим. И таким остался. Всякий раз, когда я склоняюсь над сёрбанкой* из кислой капусты, чувство отвращения перемещает память в далёкую тесную мансарду, на вертящийся стульчик у низкого стола, в круг друзей – в тот воздух, в дыхание моря, где нам дышалось так просто, так упоительно, что никуда не хотелось уходить. Мы пили по глотку коньяка и по чашке кофе, и ещё по чашке кофе, и беседа не спеша текла между киммерийскими берегами и губительными для рек сточными водами нашего века, между великим переселением народов и миграцией бичей из портовых городов на корейские (в Украине) плантации лука. Мыслями нашими затопило времена и пространства от великого Тамерлана до могучего Сталина, от Парфенона и олимпийского факела до факела сгорающего над Одессой попутного газа.
– Вот так размах! Необъятное умещается в тесной обители отшельника.
Чем-то он был похож на почившего в Бозе Владимира Кононовича – Константин Ксениади. СтАтью? Густыми, с отливом бровями?
Да, конечно. Но прежде – неуёмно горящими глазами. И я заговорил:
– Хотите чего-нибудь попроще, понаглядней? Я вам о человеке расскажу. Об одном. Помню его, сколько себя. Он за один день мог с подсобником крышу на хате поставить: кроквы укрепить, доски нашить, рубероидом укрыть и шифером. Мог взвалить на плечо восьмиметровое бревно и нести. Один. Не так, как Ильич на субботнике: со своими сорока соратниками…
Компания – весь круг – сплочённо хохотала. Лена – едва не закашлялась от смеха, ногтями впилась мне в ногу. Я воспринял это как стимул.
– Да-да. – Я продолжал с видимой серьёзностью: – Григорий Иванович, тот самый Котовский, ну, который бритоголовый и восьмипудовый, наградил этого плотника двумя мешками реквизированного буржуйского сахара. Одним – за то, что с двумя сотоварищами под деникинским обстрелом навёл переправу через Буг. А другим – за твёрдость убеждений: взяв под уздцы кобылу, которая испугалась классового врага, плотник доставил её вместе с легендарным комбригом на правый берег…
И второй фрагмент рассказа компания прокомментировала единодушным смехом. Ленка опять ущипнула меня. Любя.
– Этот человек, – (у меня от воспоминания дух зашибло), – он мой покойный дед. Он возвращался однажды поздно вечером домой. А мне захотелось испугать его. Я спрятался за забором. И, как только дед открыл калитку, я ухнул.
Ох!.. Он слегка кинул рукой наотмашь – я влепился в каменный забор, метров за пять от калитки. После этого, конечно, отреагировал воплем. Дед не рассердился, подошёл ко мне, вытер сопли, сказал тихо и сокрушённо: «Якый же ты дурень! Я ж миг тэбэ вбыты». А сказав, понял, что да, могло так получиться, и – испугался: даже мысль о том, что он мог кого-то убить, была ему страшна.
Хотя… он бунтарь был. По самой природе. Такой он был, каким у нас в отечестве всегда был и остаётся человек дельный, что-то созидающий: дом, хлеб или хотя бы детскую люльку. Протест невидим, сидит до поры глубоко, но прочно – ввиду несоответствия дела положению человека. В дедушке протест проснулся очень рано. Точнее, его разбудили. Или породили. В тысяча девятьсот пятом году.
Годом раньше прадед (уже перед самой своей смертью) отдал его, младшего из сыновей, двенадцатилетнего, в бурсу – такую же, как у Помяловского**. Через год дедушка, юнец в ту пору, вместе с другими бурсаками поднял там революцию.
Причиной стал учитель закона Божьего. Окончив семинарию, пОстриг не принял, а записался в активисты «Союза русского народа». И на занятиях вбивал премудрость в головы мальчишек. Подзатыльниками и затрещинами. А, бывало, ввинчивал в висок: возьмёт в щепоть волосы бурсака и крутит, и крутит. Ни один ученик не избежал этих уроков. Потому что………………….
…………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………
=====
*похлёбкой (укр.)
**Читайте «Очерки бурсы» Н. Помяловского.
Дорогие читатели! Не скупитесь на ваши отзывы,
замечания, рецензии, пожелания авторам. И не забудьте дать
оценку произведению, которое вы прочитали - это помогает авторам
совершенствовать свои творческие способности
