Из круга в круг, или Нить неизбывная. Обрывки одиннадцатый, двенадцатый и тринадцатый
.....................................................................................................................................
Всё от Бога.
Так бабка ответила, Матрёна Ивановна. Мы только что освятили пасхальные дары в церкви над Калигулом и шли домой в предвкушении разговения.
– А этот мой галстук... пионерский, – я потрогал узелок, – он тоже от Бога?
– От Бога, онучок, от Бога... Но Богу не угоден.
– Так зачем же я ношу его?
– Для людей. Воны думають, шо вумные, та не всё понимають.
– Я вот сниму его, чтоб они поняли...
– Ничого воны не поймуть, онучок, пока Бога не узнають.
– Так снять или носить?
– Носы, онучок, носы. Богу – Божэ, а людям – людськэ.
– А Бог не обидится?
Бабуся вздохнула:
– А ты стань на колина, та й попросы, шоб Вин простыв. Вин теплячий, Вин хрест перетерпив и твий галстук стерпыть.
Дома, в кухне, уже топилась плита, и вся семья: дед и бабка, батько и мама, да две тётки – согласно чину занимали места за просторным дубовым столом, чтобы совершить разговение. Желудок звал меня туда же, но я побежал в холодную светлицу к покуту (это опять по-украински: в горницу, в красный угол) и упал на колени перед образом. Галстук сжимал горло, как петля. Я расплакался.
– Прости меня, Бог. Но что я могу сделать? Если сниму его, мне по поведению тройку поставят и похвальную грамоту не дадут. А я так хочу быть лучше всех...
С иконы, покрытой вышитым рушником, Младенец, сидя на руках у Матери, смотрел куда-то вдаль. Мимо меня.
– Скажи хоть слово. Одно.
И я услышал. Голос из кухни, голос батька, звал меня к столу.
Нет, не на пир. К семейному, родовому пиршеству. Батькин голос и зов плоти подняли меня с колен, и я ..........................................................
.......................................................................................................
........ закрыл за собой дверь школы и понял, что я гений.
Юный гений. Всего лишь. Всего лишь юный.
Аттестат зрелости – всего лишь фикция. Печать судьбы, удостоверяющая подлинность, – это, конечно, диплом. И я уехал в Одессу.
На вокзале никто не провожал меня. Последнюю надежду – в первый и последний раз выданные батьком две сторублёвки – я спрятал глубоко-глубоко, во внутренний карман пиджака, – и зашил. Утверждённый таким образом в своих юношеских посягательствах, сел в поезд...
В Одессе, уже через месяц, мытарства натолкнули меня лбом на реальность, не податливую, как памятник вождя революции на Куликовом поле. Из этого столкновения получился один только вывод: надежда – всегда последняя. Молодой организм и юная душа хотели жить, а жизнь так просто не давалась в руки. Одна надежда умирала в суровой прозе жизни, но поэтическая душа тут же рождала другую и направляла её к рукам. И они работали. Не то, чтобы весь мир обнимали, но лопату держали крепко.
Нищенской стипендии не хватало на прозаическую пищу – от старославянских юсов* и аориста**, от латинского plusquamperfectum‘a*** приходилось уезжать на товарную станцию разгружать вагоны с углём. Или: за 3 руб. 50 коп. в день, переполняясь немым юмором, изображать атакующего солдата революции, с трёхлинейкой наперевес.
Это вам не па-де-де танцевать. В толпе студентов из разных мест города, одетых в длиннополые николаевские шинели, очертя голову, бежал я, обливаясь потом, к пирсу, к пароходу, готовому отплыть в Стамбул. Новое время стремительно наступало на отголоски царского режима, чтобы остаться несколькими кадрами в ленте и покрыться пылью на полке какого-нибудь полузабытого киноархива.
После съёмок, скинув шинели и гимнастёрки, мы бежали на пляж. Там нашёл я свою погибель. Её звали Елена. У неё была высокая грудь и длинные ноги. Очень странно: плавала она неважно. За длинные тёмные волосы...........
...........................................................
.............................................................................................................................
она сидела на камне, дрожала и благодарила меня за то, что вырвал её из пучины (она выдохнула это слово перед поцелуем), за то, что она не стала русалкой. В тот же вечер, пока она дрожала, мы успели дойти до старинного особняка её родителей. Когда она зажгла ночник над постелью, наступила ночь, и распущенные волосы сделались пепельными…
За окном ревело море, беспорядочной дробью бил по стёклам дождь. Вспышка молнии разодрала сумеречный воздух спальни. Лена вскрикнула. Гром, небывалый, осенний, покатился куда-то в море, успокаивался, утихал…
Перед утром она сказала мне:
– Мы квиты, милый. – И в придачу поцеловала в щеку.
Сквозь шторы пробивался в спальню рассвет. Я был ещё (или уже?) не настолько мужественным, чтобы просто встать и просто уйти.
– Ты жалеешь? – спросил я её.
– Конечно, нет. – Она засмеялась. – Охота удалась. Всё получилось. У тебя и у меня. Как было задумано.
– Если получилось, тогда… тогда почему же?..
– Ты гордый. Нам будет плохо: я не смогу быть при тебе. С тобой женщине хорошо один раз… И родители не согласятся. Они стерпят бедняка, но не того, кто выше их.
Она попала в самое сердце. Я задохнулся. И молчал.
– Впрочем, пока вернутся старики… – Она потянулась, подняла руки, умопомрачительно выгнулась: – Охота ведь не всегда бывает удачной…
Мы стали встречаться. Днём я ходил на шабашку – асфальтировал дорожки в порту, а вечером Элен (так её звали родители, и она пожелала, чтоб и я также) дезодорантом изгоняла из меня плебейский дух и между фужером абсента и клубникой со сливками……………………………………
.................................................................................................................................
=====
* Юс малый, Юс большой – буквы старославянского языка
**грамматический вид, передающий законченное в прошлом действие.
***букв.: «больше, чем совершённое»; форма глагола в латинском языке, выражающая время, предшествующее прошедшему.
Дорогие читатели! Не скупитесь на ваши отзывы,
замечания, рецензии, пожелания авторам. И не забудьте дать
оценку произведению, которое вы прочитали - это помогает авторам
совершенствовать свои творческие способности
