Сулахат

Она лежала перед нами во всей красоте своей. Голова ее была покрыта вьющимися волосами, грудь была маленькой, а живот был немного приподнятый, ноги, согнутые в коленях, кончающимися острыми ступнями.
Лежала она в долине Алибек и имя ее было – Сулахат. Местные жители называют ее – Спящей Красавицей. Она была не высокой – всего лишь три с половиной километра да в длину, примерно столько же. За день пройдем – так говорили многие из нашей группы. Гора, как гора. Бывали и по круче. Я был другого мнения. Что- то мне подсказывало, что за один день, не пройдем мы ее. Хотя ребята в группе были сильные, профессионалы и вершина эта для них была очередной прогулкой. Для меня – она была седьмая в моей жизни. Но я всегда придерживался железного принципа – лучше быть последним, среди первых, чем первым, среди последних. Так я оказался в этой группе мастеров – альпинистов. Они были немногословны, и не один из них, не возразил против меня – слабака. И в связку дали мне напарника сильного, с пятилетним стажем, за что я был им благодарен.
Подойдя ко мне, он сказал:
– Я слышал, ты хороший скалолаз, несмотря на твои поврежденные пальцы на левой руке, но запомни, что скалолаз – это только часть альпиниста.
- Да, – ответил я.
- Как ты повредил свои пальцы?
- Долгая история, – пробормотал я.
- Сейчас привал. На вершину пойдем на рассвете. Время есть.
- Мне было 18 лет, – начал я свой рассказ. Да и произошло это в день моего рождения- восемнадцатого Августа.
- День летчиков? – Перебил он меня.
- Что-то вроде того, – продолжал я, – работал на одном заводе в Москве. Так, разнорабочим. А в этот день, мастер послал меня работать на прессе. Показав, что и как, он быстренько смылся, оставив меня один на один с этим станком, только показав, как включать пресс. Это был простой рычаг, как маленькая ручка, – перекинул направо – пресс опускается, влево – поднимается. Проще простого. Только размер надо было соблюдать. На прессе была, как бы линейка, скорее отметка, с правой стороны. Приложил к отметке деталь правой рукой, а левой перекинул рычаг, пресс опустился и деталь готова. Мастер сказал мне, что за день я должен сделать пятьсот штук, а тут, приспособившись, я за два часа сделал уже триста. Я даже возгордился собой. И с мыслями такими зазевался. Смотря на отметку с правой стороны, краем глаза, видел, как прошел знакомый мне парень, тоже разнорабочий, который, проходя мимо, перекинул рычаг. Я все еще смотрел на отметку, но было уже поздно. Пресс прихватил мою левую ладонь, так, что никак выдернуть нельзя было. Опускался он медленно, как мне показалось тогда, превращая мою ладонь в кровавое месиво. Когда пресс поднялся, я онемел от ужаса; не от боли, а от вида ладони. Да и боли я не чувствовал.
- А зачем он это сделал? – снова перебил меня мой напарник.
- Не знаю, – отшутился я. – Врагов вроде бы у меня не было.
- Враги есть всегда. Они были, есть и будут.
- Наши действительные враги – в нас самих, – возразил я.
- Ну а потом?
- Вызвали «скорую», – продолжал я. - Отвезли в больницу. Пришел уставший доктор и приказал: - “Оттяпать” не отрезать, а так и сказал – “оттяпать” Но это был мой день рождения.
А в несчастье судьба всегда оставляет дверцу для выхода. Нас посещают ангелы, но мы узнаем их лишь после того, как они отлетают прочь. Мой ангел явился в виде молодого доктора, который должен был отрезать мне ладонь. Он посмотрел на мою ладонь, состоящую из раздробленных костей и ошметков мяса, и, не говоря ни слова, принялся за операцию. Он прилагал косточку к косточке и, через два часа, он собрал один палец Операция длилась шесть часов. Три медсестры держали меня и мою руку, – местный наркоз, – объяснил я. А врач, только бубнил себе под нос, ругая старого врача и, вперемежку, громким голосом, отдавал приказания медсестрам. Я узнал своего ангела!
За это время, я успел наораться до хрипоты, прокусить бок медсестры до самого тела, через халат и прочую одежду, которая и бровью не повела во время операции, я об этом узнал только позже, так как видел, что доктор накладывал ей швы, после операции, насмешливо поглядывая на меня. Через полгода мои пальцы стали сгибаться, так, что даже стакан с чаем мог держать, а через год вообще все зажило, только временами, из восемнадцати шрамов точилась кровь, да и только по праздникам, – попробовал я пошутить под конец.
- И с такой рукой ты стал скалолазом? Только из за нее?
- Не только, – ответил я. - Страдание только сильного делает сильнее, слабого же оно делает еще слабее. Я не хотел остаться слабым. А потом - альпинизм – это множество крайних ситуаций, которые идеально подходят для того, чтобы познать себя. Мне это надо.
-Зачем?
-Надо.
- Завтра посмотрим, – внимательно посмотрел он на меня.
- Да, – неуверенно согласился я.

Проснувшись, я вылез из своей снежной берлоги и сразу же надел черные очки. Свет Солнца отражался на снегу как в зеркале, так ярко, что недолго было и ослепнуть.
Мой напарник уже готовил завтрак. Посмотрев на меня, он улыбнулся:
- Запомнилось?
- Что? – Спросил я.
- Я слышал, ты ослеп на два дня в прошлом году.
- Было дело, – ответил я. – Только всего не на два дня, а на несколько часов. Забыл очки.
- Легенды, – усмехнулся он.
- Пора, – сказал я.
– Сейчас, – ответил я. Я встал на колени и помолился.
Он, с согласием, посмотрел на меня и сказал: – С Богом. И утвердительно добавил, – а как же без Него. Без Него нам ни какую вершину не взобраться.
– Чушь все это! – воскликнул один из нашей группы. Я покорил двадцать вершин без всякой помощи! Они там внизу в футбол или хоккей играют и думают что они мастера, а я мастер спорта по альпинизму и они мне в пометки не годятся. Я выше их. И по высоте и по силе. И я горжусь этим!
– Гордости присущ дух соперничества, – заметил мой напарник, – и ты никогда не будешь удовлетворен, хоть сорок вершин пройдешь. Тебе всегда будет мало. А это уже гордыня.
Я молчал, а мой напарник продолжал: – Это порок. Самый страшный, так как природа его чисто духовная. Многим людям удается преодолеть трусость, приверженность к дурным страстям или исправить или скверный характер, убеждая себя, что пороки эти ниже их достоинства; все они достигают победы, разжигая в себе гордость. Ты сам себя отнес в эту группу. И, глядя на тебя, сатана смеется. Его вполне устраивает, что ты такой сильный и храбрый, владеющий собой. Ему удалось подчинить твою душу диктату гордости, точно также он бы не возражал, чтобы ты вылечился от простуды, если взамен ему позволено было бы передать тебе рак. А гордость – духовный рак.
– Ребята, – сказал ведущий нашей группы, – время. Он прав, – кивнув головой в мою сторону, – пора.

Завтрак был легкий, и, в скором времени, мы были уже у подножья горы. Мой напарник полез первым, забивая крюки, через которые он протягивал веревку для меня, поднявшись, я делал то же самое для него. Так мы менялись местами до тех пор, когда крюки уже не понадобились, скала кончилась и только осталось топать по снегу тяжелому и глубокому.
Напарник шел первый, прокладывая путь, а я шел по его следам, ставя ступни в ямы на снегу, сделанные им. Ему было тяжело – я это видел, но он ни разу не обернулся, и я был благодарен ему за это. Те, кто когда- ни будь занимались альпинизмом, знают что это такое – прокладывать дорогу первым для идущих вслед. Первый шаг левой ногой, которая погружается чуть ли не до колена в снег, затем второй – правой ногой, а потом надо сделать второй шаг – ты подымаешь левую ногу, как двадцать килограмм от прилипшего снега, затем вторую, и так поочередно меняешь ступени, которые весят, как будто пудовые гири привешены к ним. А шагов этих сделать надо, как минимум, пятьсот. Я потом привал, ибо сил уже нет и дыхания. А после краткосрочного привала, опять шаг за шагом до твердой земли.
Группа уже была далеко впереди, почти у самой вершины, а мы отставали, часа на два. Я еле плелся. Единственное, что держало меня на ногах, так это связка, которая была натянута, как струна. Заметив мою усталость, он чуть отпустил веревку, предложив сделать привал.
- Десять минут на отдых, – хрипло сказал он.
Я рухнул на снег, не чувствуя под собой ног. «Десять минут», – подумал я. А ребята уже на вершине. Я клял себя за малодушие, за свою слабость, смотря на ребят, которые махали нам руками, стоя уже на “ступнях вершины”. Дрожь в руках исчезла, и я поднялся.
- Готов?
- Да.
- Пошли.
- Да, – повторил я.
Через три часа мы были на вершине. Группа уже ушла вперед по хребту, так, что их уже не было видно.
- Я пойду впереди, – сказал я. По хребту - легче.
- Давай, – согласился он.
Действительно было легче, как по дороге, которая то сужалась, то становилась шире. Пройдя “живот”, мы подошли к “горлу”, который сузился, как лезвие ножа, да еще покрытое льдом. Я сделал шаг, и сорвался.
- Влево! – крикнул я.
- Вправо – прыгнул он, в тот же момент.
Связка держала нас крепко, и мы повисли по обе стороны горы. Отдышавшись, я спросил:
- Можешь подняться?
- Нет. Гладкая стена. А ты?
- То же самое.
- Крюк можешь вбить?
- Ни расщелины. Гладкая, как выбритая.
- У меня то же самое.
- Может, мне попробовать подтянутся на веревке?
- Не вздумай! Подтянешь меня, и мы оба рухнем в пропасть.
- Так что же будем делать?
- Повисим, – спокойно сказал он.
- Темнеет уже, - сказал я.
- Ничего страшного. Переночуем, а утром ребята вернутся за нами.
- А если нет?
- Альпинизм – это не борьба за жизнь, это просто борьба.
- Нашел время для философии.
- А что нам еще остается? Хоть поговорим. Или ты уже спать хочешь?
- Да нет, - хотя уже действительно было темно.
- А ты очки сними, сказал он, как мысли мои прочитал, – полюбуйся закатом. Кто знает, может в последний раз.
- Издеваешься, - сказал я и снял очки.
Он оказался прав. Я увидел закат, которого никогда в своей жизни не видел. Свет заходящего Солнца переливался всеми цветами радуги, который распустились, как цветок, на снегу, отражаясь в ледниках, освещая горы, ущелья и маленькое озеро в начале долины.
- Ну, как?
У меня не было слов, и я не ответил.
- Будем спать?
Не спалось. Но время взяло свое, и под утро я уснул, не помня, как меня подняли спасатели окоченевшего от холода, растирали меня, сорвав с меня заледеневшую штормовку. Помню только, что тормошили они меня сильно.

———————————————————

СулахатПроза

Сулахат
Проза