Андрогин

Андрогин*

Посвящаю Анне Владимировне Здор

Ну почему, как только она садилась в поезд «Владивосток-Москва», к ней сразу привязывалась «Баллада о прокуренном вагоне» и весь бесконечно-семидневный путь выматывала душу? София тяжело засыпала и просыпалась с головной болью под монотонный перестук вагонных колёс, сопровождаемый ритмом: «как больно, милая, как странно…» Баллада как будто специально написана для железнодорожных поездок. Не стихи – заклинание, особенно: «сроднясь в земле, сплетясь ветвями… раздваиваться под пилой». Что это? Разлука?
София непроизвольно замычала: опять эта тяжесть в голове – непроходящая боль…
Осторожно, чтобы не разбудить соседок, она выбралась из купе. В коридоре приоткрыла фрамугу и подставила лицо ветру. За окном простирались степи. Необычно видеть такие бескрайние идеально ровные пространства ей – коренной жительнице Приморья, сплошь утыканного холмистыми буграми – сопками.
И всё-таки, что означает: «душа и кровь нераздвоимы»? Или Кочетков Библию вспомнил, где написано о том, что душа человека в крови его?
Или… что-то иное?
Софии припомнился сон. Иногда бывают такие сны, очень реальные, исполненные значения. Но реальные не нашей земной реальностью, а потусторонней, которая, быть может, и есть та самая настоящая реальность, о коей люди лишь догадываются. Только поэты знают. Как Александр Кочетков. Это у них бывают такие вот запредельные прозрения, отчего стихи западают в души, пускают там корни и остаются навечно. «Как больно, милая, как странно…» Что «странно»-то?
Ах, да! Сон… Боль. Страшная боль. Нечеловеческая! И одиночество. Протест и невыносимое желание воссоединиться. Но нет! Впервые она смотрит на себя со стороны, понимая, что это уже не она, а Он, то есть другая её часть, и теперь она будет обречена на одиночество…
Прав был Платон, написав свою шутку-легенду об андрогинах, но ей-то что делать?
Сон этот приснился Софии, когда она собралась замуж за однокурсника – милого, вполне приличного, перспективного парня. Но тот, другой, во сне, не дал Софии обзавестись семьёй. Наутро она разрыдалась и позвонила жениху: нет! Парень пребыл в недоумении и с год ещё пытался наладить прежние отношения… Нет!!!
София всегда знала Его. От начала. По молодости ей легко было бы выйти замуж. Возможно, она приспособилась бы к семейной жизни, нарожала детей и даже стала счастливой женой, матерью и хозяйкой… Однако момент был упущен – София повзрослела, переросла семейные радости и ценности. Она занялась литературой, и, надо признать, это получалось у неё неплохо! Интернет постепенно вытеснил реальную жизнь, а книги стали друзьями. София полюбила историю, особенно древнюю, о которой мало что известно и можно свободно отпускать поводья безудержной фантазии, создавая затейливые одежды и украшения, героические образы и даже собственный эпос…
Посредством Интернета София познакомилась с Моисеичем, полностью – Михаилом Моисеевичем, профессором, преподавателем ДВГУ, востоковедом-шумерологом, раз в несколько лет непременно выбиравшимся в Месопотамию на раскопки. София напросилась с ним. Ехать пришлось, правда, за свой счёт, но в последнее время книги продавались удачно и кое-какие деньги у Софии водились. Моисеич, читая её роман о древних событиях в Двуречье, изумлялся:
– Откуда вам известно содержание шумерских стихов? Их обнаружили только в прошлом году в «доме табличек»! А музыка? Ваш герой играет на арфе, и действительно мы откопали этот инструмент в Лагаше… такое совпадение невероятно!
София разводила руками. Она привыкла к тому, что её «литературные предсказания» частенько сбывались. Увлекаясь очередным романом, она «видела» героев, бредущих, к примеру, через пустыню. Слышала голоса, говорящие на неизвестном, но тем не менее понятном ей языке, окрики погонщиков верблюдов, погружала ступни в сыпуче-горячий песок и томилась невыносимой жаждой. Или была царевной – несформировавшейся полностью девушкой, путавшейся в складках плаща, накинутого поверх лёгкого ночного платья, – босиком выбегала на рыжие глиняные кирпичи дворцовой террасы и свешивалась вниз между опорными колоннами, чтобы разглядеть Его – загорелого юношу-клинописца, работавшего при храме Нингирсу – верховного божества Справедливости. Юноша приходил с рассветом к дворцу и ожидал её появления. Они не разговаривали: расстояние было слишком велико, их могли услышать, а просто разглядывали друг друга и смеялись. Это продолжалось всего несколько минут, но после радость искрящимся светом наполняла девушку до глубокой ночи.
Вскоре Урукагина, её отец и правитель Лагаша – энси, задумал реформировать город и воссоединиться с соседним Уром, располагавшимся к югу, в устье Евфрата. Чтобы упрочить связи, Урукагина решил выдать дочь за своего старого друга – правителя из третьей династии Ура. Царевна проплакала всю ночь, а наутро её в золоте и разноцветных каменьях вывели к колеснице жениха. Весь город собрался у дворца с подношениями. Пришёл и юноша-клинописец. Он преподнёс девушке глиняную табличку, на которой был изображён дворец, и среди колон – она – простоволосая, улыбающаяся. Царевна трепетно приняла табличку из его рук, юношу тотчас оттеснили. Урукагина отобрал у дочери подарок, нахмурился, разглядывая, и внезапно бросил на ступени. Табличка разлетелась вдребезги, слуги ринулись подбирать осколки. Один из слуг робко взглянул на царевну: слёзы застилали её глаза, и, улучив момент, сунул в руку ей глиняный обломок. Девушка спрятала его в складках одежды. Затем, уже в колеснице, разглядела: смеющееся лицо…

– Полная ерунда! – возмутился Моисеич, дочитав роман до этого места. – В Лагаше не рисовали картин. Самое большее, на что шумеры к началу второго тысячелетия до нашей эры были способны – это стилизованные изображения растений, животных, людей, отдалённо напоминающие египетские фрески…

И снова сон. Он и Она.
– Не печалься – мы встретимся!
– Но как друг друга узнаем?
– Нам невозможно не узнать!
– Но если окажемся в разных местах?
– Встретимся!
– В разных семьях?
– Отвергнем предрассудки!
– Разного возраста?
– Смешно!
– В разных эпохах?
–…
Его не стало.

На лицо из распахнутого окошка брызнули дождевые капли.
Что за мука такая – жить лишь своими произведениями? «Дышу, пока пишу, пишу, пока дышу», – подумалось Софии.
– Раненько встали, – послышался за спиной голос Моисеича.
– Доброе утро.
– Доброе… Плачете?
– Это дождь.
– Понятно, – Моисеич неловко закряхтел, отходя по коридору.
– Зачем мы здесь? – с болью вырвалось у Софии.
Он остолбенел и медленно к ней развернулся. Уточнил:
– В поезде?
– Нет, в мире.
– Чтобы прожить жизнь.
– А дальше?
– Умрём.
– И всё? А для чего тогда это? – она кивнула на окно, за которым пробегали один за другим картинные домики.
– Хм, – Моисеич посерьёзнел более чем обыкновенно, – полагаю, люди – это семена, посаженные в момент зачатия в плоть.
– Значит, мы были ранее?
– Конечно. Только… нам надо вырасти. Созреть, по-другому… Это как семечко, по которому никогда нельзя сказать заранее, что из него вырастет, если не увидеть растение целиком, понимаете?
София кивнула.
– Мы вернёмся туда, откуда пришли?
– Несомненно.
– Спасибо.
– За что?
– Вы меня обнадёжили.
Моисеич хмыкнул.
– Объяснитесь-ка, голубушка.
Она улыбнулась:
– «За расставаньем будет встреча
Не забывай меня, любимый,
За расставаньем будет встреча,
Вернёмся оба – я и ты».
– Романтичное у вас сегодня настроение, барышня. Идёмте-ка лучше пить чай!

Месопотамия нисколько не удивила Софию. Она с удовольствием лазала вечерами по скалистым берегам Тигра с планшеткой, бумагой и карандашами, писала и рисовала. Временами ей нравилось самой иллюстрировать свои книги, и такую возможность рисовать с натуры не стоило упускать! Впрочем, иногда София увлекалась и вместо пейзажей начинала возводить на бумаге немыслимые строения, улочки, арки, колоны и жителей древних городов, снующих туда-сюда с корзинами спелых фруктов, рулонами тканей и украшениями…
– София Владимировна, вас разыскивает Михаил Моисеевич! – на склон вскарабкался студент-археолог-третьекурсник.
– Что-то случилось?
Студент поднял худущие плечи к мочкам ушей.
– Понятия не имею!
Моисеич поджидал Софию у палатки, где сберегались откопанные шумерские сокровища.
– Что скажете? – профессор вручил ей хорошо сохранившуюся глиняную табличку, на поверхности которой рукой искусного мастера был вырезан дворец, а на террасе посреди колон смеялась юная девушка…
– Вот напророчествовали, – брюзжал Моисеич. – Понимаете, такого НЕ МОЖЕТ быть! Это нонсенс! В те времена не существовало такого искусства… чтобы вот так! Тоже мне, Рафаэль месопотамский… Ромео!
Моисеич сердито уставился на Софию.
– Ну-с, и как вы всё это, барышня, объясните?
Она молча прижала табличку к груди.
Моисеич в сердцах махнул рукой.
– Писатели! – презрительно бросил, отходя.
– А как же плитка? – в след спросила София.
– Оставьте себе! Стану я из-за неё историю Древнего Шумера переписывать!

«Надо же, она целая!» – пробормотала София, разглядывая глиняную табличку. Значит, её роман – чистая выдумка. Тогда откуда шумерский художник знал его? София провела пальцем по изображению девушки. Нет, это нереальная девушка. Это… мечта. Она.

«– Но как мы узнаем друг друга?
– Нам невозможно не узнать…
– В разных эпохах?..»

Сгущалась месопотамская ночь. София вернулась на холм, распростёршийся вдоль Тигра. Над водой зависли низкие звёзды. Она не сомневалась, что много столетий назад Он вот так же сидел на берегу, может быть даже на этом самом месте:

– Но если я безвестно кану –
Короткий свет луча дневного, –
Но если я безвестно кану
За звёздный пояс, в млечный дым?

София откинулась на холодную жёсткую траву. Перед лицом её уносилась в космическую бесконечность тропа из небесных тел… Отчего она всегда чувствовала Его? Да так хорошо, как будто и вовсе с Ним не разлучалась!
София улыбнулась неожиданно для себя самой, словно Он смотрел на неё глазами всех звёзд:

– Я за тебя молиться стану,
Чтоб не забыл пути земного,
Я за тебя молиться стану,
Чтоб ты вернулся невредим.

***
Согласно платоновской легенде мужчина и женщина составляли ранее одно целое, называемое андрогином, а после того как Зевс разделил их напополам, каждая половинка мечтает воссоединиться в любви обратно в единое целое.

АндрогинПроза

Андрогин
Проза