На острове Баяне,
на самом берегу,
царевне Несмеяне,
вкушающей рагу,
и днем и ночью темной,
свой пел репертуар
ученый кот, огромный
как царский будуар.
Баюн мне типа брата,
гуляли с ним не раз,
болтали про Сократа,
про кошек, блошек, джаз.
Однажды, валерьянки
хлебнувши от души,
накушавшись сметанки
и сУши ... Иль сушИ?
Не важно! В общем, был он
весь тепленький такой,
и улыбнувшись мило,
промолвил: «Братец мой,
я сказочник известный,
выдумывать люблю,
болтаю интересно,
находчив, не туплю…
но рассказать хочу я
взаправдашнюю быль,
ты все поймешь, я чую,
с тобой не нужно пыль
в глаза пускать и думать,
поверишь или нет…
Ты не стесняйся, хрумай,
И не сочти за бред…
что в царстве тридевятом,
за тридевять земель,
в краю глухом, проклятом,
где увядает ель,
жил-был Кощей Бессмертный,
никак не умирал,
хранил секрет заветный,
и горестей не знал.
Творил под мраком ночи
злодейские дела,
бездушным, между прочим,
молва его звала.
Он куролесил лихо,
он спасу не давал,
одни сносили тихо,
другие в бой, в навал!
Богатыри и рыцари,
пешком, на мотоциклах,
верхом на жеребцах,
с бесстрашием в сердцах,
с копьем и алебардою,
в погонах и с кокардами,
войной шли на злодея,
ужасного Кощея!
Его кололи вилами,
разили бензопилами!
Но только вот беда –
Кощею нет вреда!
А снайперы умелые
его возьмут в прицелы и
палят наверняка –
но радость коротка.
Его взрывали минами,
патронов магазинами
в упор из ППШ -
жива его душа!
С ним воевали яростно,
неистово, безжалостно
отважные сыны –
Кощею хоть бы хны!
А в чем его секрет?
Никто не знает, нет!
Расспрашивать Кощея-
безумная затея!
Не скажет ни за что!
Ни златом, ни авто,
ни норковым манто,
ни клетчатым пальто,
ни бархатным «bordeux»,
ни этим, ни за то,
его не подкупить.
Ничем не обольстить!
Отводит он глаза,
Молчит, как партизан,
холодный пьет нарзан,
Вкушает «Пармезан»,
злодействует злодейски,
смеется лицедейски!
И приуныл народ,
забросил огород.
И начался разброд –
кто полем, а кто вброд,
из тех краев вперед
бегут за родом род…
Кощей лишь скалит рот –
ну форменный урод!
Он догоняет беглецов,
лишает силы храбрецов!
И море бед, и меркнет свет,
и аппетита нет в обед!
И стало худо бы совсем,
и на орехи было б всем,
и приключилась бы хана
если б не девочка одна…
В семье Русалки импортной
и Вани-дурака,
по детям план был выполнен,
и сверх того слегка –
пять девочек, пять мальчиков,
детишек полон дом,
еще котята, зайчики,
и старый пес с ослом.
Ребята – Вася, Петенька,
Карлуша, Ганс, Антон…
В папаню вышли светленьки
и умные, как он.
А девочки, красавицы –
нордическая стать!
В руках у них все ладится,
гордиться ими мать!
Джоанна, Глаша – умницы,
у Кэт в сумо успех,
Изольда – супермодница,
Алиска ж – младше всех,
Вся рыжая, задорная,
не по годам умна,
веселая, проворная
затейница она!
Подвижная, как белочка,
шумна, как маракас!
Об этой самой девочке
продолжу я рассказ.
Лет десять было ей тогда,
когда в их дом пришла беда –
осатанели мужики,
собрали сходку у реки:
«Кощея нету сил терпеть!
Злодея нужно одолеть!».
И поднялся честной народ,
и в битву ринулся вперед!
Из их семьи ушли все шесть,
богатыри - что есть, то есть!
Пусть без монарха в голове,
зато нет равных в булаве!
Глаза на лоб и в тесный строй:
«Кощею бой! Кощею бой!».
Медвежий рев, орлиный взгляд –
в атаку ринулся отряд
на гнусного Кощея,
на мерзкого злодея…
Но больше о дружине той
никто не слышал, братец мой.
Закручинились бабы, заплакали,
слезы горькие наземь закапали,
вой стоит надо всею деревнею:
«Ой, прогневали мы силу древнюю!
Не осталось в краю этом радости!
И спокойной не видеть нам старости!
Нам бы деток спасти наших маленьких,
нам отсюда бежать надо, бабоньки!».
На том и порешили,
тюки с добром зашили,
уселись на повозки,
и засвистели розги –
«Чу-но, лошадка пегая!
усталости не ведая,
вези нас в землю лучшую,
где мы не будем мучимы!»
Алиске не было покоя:
«Как это можно? Что ж такое?
Как смеет этот гад Кощей
невинных убивать людей?
Куда он совесть подевал?
В какой ее закрыл подвал?
А может, он там одичал?
Смертельно жутко заскучал?
А может, в силах доктор Фрейд
в его душе устроить рейд?
Его бы в церковь отвести,
акт экзорцизма провести,
глядишь, узнали бы тогда,
какая вышла с ним беда,
что он один в своей дыре,
живет, не зная о добре?»
И тут она бочком-бочком,
стирая слезки кулачком,
по тропке гибкой прямо в лес,
туда, где жил костлявый бес.
А жил он в глубокой пещере,
в холодной колодезной тьме,
где камни – закрытые двери,
и звезд не видать как в тюрьме.
По жутким пустым подземельям
бродила Алиска одна,
по старым заброшенным кельям,
где нет ни покрышки, ни дна.
Неярко горела лучина,
и капала где-то вода –
Ах, как нерадивы мужчины!
Запустят квартиру – беда!
Девчонка совсем приуныла,
Хотела назад повернуть…
Но что это?! Что это было?!
Светлее и шире стал путь!
Запахло вареной картошкой…
« И кто здесь готовит еду?»
Алиса взбодрилась немножко:
«Осталось немного, дойду!»
О, годы, вы слишком лукавы!
Вы опыт несете с собой,
но смелость лишаете славы,
ценя тишину и покой.
А юность – она не боится,
идет в потайные места,
не нужно ей жалкой синицы,
журавль – одна лишь мечта!
Да разве решился бы взрослый
без помощи верных друзей,
без плана, без лишних вопросов,
без пушек, хлопушек, ножей,
навстречу опасности выйти,
как наша Алиса смогла?
О, сколько же в юности прыти!
Несется по жизни стремглав
вперед без упрека и страха,
с разбега, с подпрыга, с размаха!
Алиска встала на пороге
огромной каменной берлоги,
о половик отерла ноги:
«Эх, посидеть бы где с дороги!
Ах, неужели?! Неужели
Кощей живет здесь в самом деле?
Ах, неужели вянут ели
здесь в самом деле? Неужели?
А где хозяин? Где таится?
И почему ему не спится?
Напился огненной водицы?
Над кем-то бешено глумится?
Что там за стулом? Под кроватью?
Там тараканы ходят ратью…
А что в шкафу? Всего лишь платья?
Ан нет - скелет, раскрыв объятья.
А что за синей занавеской?
Вот молоток… рубанок… леска…
Вдруг кто-то сзади с громким треском,
ошеломительно и резко,
рванул к Алиске…
Потемнело
в ее глазах,
обмякло тело,
она куда-то полетела,
вокруг плясало все и пело…
«Где это я? Что это я?»,-
Алиса нащупала койки края, -
«Кто это там? Кто этот дед,
который у плитки готовит обед?
Это Кощей? Правда Кощей?
А не из меня ли задумал он щей
сварить и отведать? Иль это не он?
Иль варит не щи? А может, все сон?».
Старик обернулся – ну точно Кощей!
Седые волосья до самых плечей,
землистая кожа, раззявленный рот,
бормочет невнятно, к кровати идет.
«Я в суп не гожусь! Не ешьте меня!»,-
Алиска шарахнулась как от огня.
«Прошу, не кричи»,- промолвил злодей,
«вообще то я суп не варю из людей.
Глупышка, не бойся, не трону тебя»,-
и тут он замялся, рукав теребя:
«ты вот что скажи мне, ты честно ответь:
тебя величать Василисою ведь?
И звать твою мамку – Варвара-Краса?
Еще у нее до землицы коса!
Ты только не бойся, ты честно скажи,
тебя я не трону, не трусь, не тужи!
На-ка, чаю вот попей…»
- Дед, а дед, а ты Кощей?
-Есть за мной такой грешок,
только ты ответь, дружок!
Мою душу не томи,
не то лягу я костьми!
Василиса или нет?
Мать Варвара? Дай ответ!
-Нет, меня зовут Алиса,
я не знаю Василису,
и Варвар не знаю я,
мать русалка у меня,
из града Копенгагена,
ей русского не дадено
ни отчества, ни имени,
ни нашенской фамилии.
А тебе они зачем?
Насолили, что ли, чем?
Старик на край кровати сел,
и побелевши, словно мел,
закрыл лицо и со всех сил
заплакал вдруг, заголосил.
Алиса думает: «Делаааа!!!
Чего-то я не поняла…
Сначала чай, теперь он плачет.
Кто объяснит, что это значит?
«Ты о чем, дедуля, плачешь?», -
молвит ласково она,
«Что-то гложет, не иначе,
ты поведай мне сполна!».
«Ах, оставь меня, не мучай»,-
отвечает старикан,
«всё и так чернее тучи…
мне бы водочки стакан!».
«А вот это уж не дело!
Мама мне твердит всегда –
если горе одолело,
приключилась коль беда,
не иди тоске на встречу
и не прячься по углам!
Не стесняйся, станет легче –
расскажи скорей друзьям».
Но Кощей лишь отмахнулся,
к стенке молча повернулся,
и насупившись, сидит,
то ли грустен, то ль сердит…
« Ниччччего не понимаю!
Только голову ломаю!
Отчего да почему?
Как же мне помочь ему?»
- Ты меня послушай, дед,
мне, конечно, мало лет,
и не всё я понимаю,
еще многого не знаю.
Для тебя я егоза,
попрыгунья-стрекоза,
прицепилась – спасу нет,
что-то требую в ответ.
Но ведь вот какое дело –
я ж не просто так влетела
в твое гиблое жилище,
и пришла я не за пищей,
и не хочется мне пить,
мне б как быть с тобой решить!
Ты всех на уши поставил,
Убегать народ заставил,
От тебя покоя нет,
от тебя дрожит весь свет!
Мои папка и братьЯ,
Их деды и кумовья
на тебя войной ходили,
да вот, видимо, зазря.
Из великих тех детин
не вернулся ни один.
Тут все бабы зарыдали,
объявили карантин.
Закручинились с тоски,
похватали сундуки,
на телеги погрузили
и умчались вдоль реки.
Я ж решила разузнать
(что зря голову ломать?),
как же это все возможно
и куда исчезла рать.
И вопрос меня гнобил:
Где же ты набрался сил?
И куда девал ты совесть –
проигрался иль пропил?
Вот пришла к тебе… и что?
Чую, что-то здесь не то!
Если ты умеешь плакать –
не злодей ты на все сто!
Вот что я тебе скажу,
может, душу взбережу,
есть в земле заморской место,
не в джунглЯх, не на пляжу,
а в густом зеленом лесе,
где шальных не слышно песен,
на большой поляне светлой,
среди сосен неприметных
Ель растет – всем елям Ель!
И зимой, когда метель
наметает горы снега
и щебечет свиристель,
когда год идет к концу,
непременному венцу,
когда Новое подходит
тихим шагом ко крыльцу,
превращаются на Елке
шишки, веточки, иголки,
из обычных в ценные,
из простых в нетленные!
Иголки изумрудные блестят,
и золотые веточки шуршат,
а шишки из сапфиров,
брильянтов и рубинов,
искрятся и сияют,
на праздник приглашают.
А в полночь на макушке,
на самой на верхушке
рождается Звезда!
Никто и никогда
не видел, не встречал,
не слышал, не знавал
такого Чуда Чудного,
златого, изумрудного,
всецветного, как радуга,
рожденного, чтоб радовать!
И собираются в ту ночь,
дела и лень отбросив прочь,
и стар и млад. И всякий рад
увидеть Елочкин наряд.
И каждый, стоя у ветвей,
души желание своей
задумает – и сбудется!
И в век не позабудется
Торжественный и радостный,
возвышенный и сладостный,
без горя и беды,
тот миг в лучах Звезды!
Вот и тебе, дедуль, видать,
желанье нужно загадать!
Глядишь, и боль с души спадет,
и злоба мигом пропадет,
и заживешь другой судьбой…
Решайся, слово за тобой.
Кощей молчал, не отвечал,
Тихонько ребрами стучал.
Тут слезы брызнули из глаз –
Он начал грустный свой рассказ:
- Давно это было, давно,
мне дни сосчитать не дано.
В прекрасных радушных местах,
наполненных трелями птах,
цветами, речною молвой,
кузнец жил в деревне одной.
Известным он мастером был,
с окрестных селений спешил
к нему разночинный народ –
втридорога он не дерет,
работает скоро, с душой,
за малый заказ и большой
берется с охотою он,
почтенный отвесив поклон.
Все ладилось в сильных руках,
огонь раздували меха.
А дома любимая ждет,
и доченька в кузню несет
на полдник большой каравай…
И жизнь так похожа на рай.
Жил счастливо этот кузнец,
но счастью случился конец.
Однажды вечером вернулся он домой,
и было дело то студеною зимой,
он не увидел в окнах дома яркий свет,
и обнаружил, что жены и дочки нет.
Он побежал к соседям в ближние дома
и горько плакал, горевал, сходил с ума!
«Мы не видали»,- отвечал ему народ,
и видно было, что народ ему не врет.
Он обошел с друзьями ближние леса,
но ни следа их… только заяц да лиса…
Он все забросил, позабыл покой и сон.
Мешок за плечи - и ушел из дома вон,
Свою жену и малу доченьку искать –
его душа не прекращала тосковать.
По дальним селам, по окрестным деревням,
ходил кузнец, и был частенько сильно пьян,
людей расспрашивал, быть может, видел кто
его родных… но отвечали всё не то.
А годы шли, и наш кузнец старел, слабел,
и волос жесткий вороной теперь стал бел,
и замаячил впереди конец пути,
и понял он, что не получиться найти.
«Я жить хочу!»,- он в исступленьи закричал…
Ему в ответ шипящий голос прозвучал:
«Ты хочешь жить? Тебе, пожалуй, помогу,
бессмертье дам, и ты с тех пор назло врагу,
не будешь ведать поражения в бою,
не превозмогут злыдни силушку твою.
И сможешь скоро ты найти своих родных,
я понимаю, тяжело тебе без них!
И так же в поисках тебе смогу помочь,
и мы отыщем враз жену твою и дочь»
То говорил Горыныч, древний хитрый Змей.
Он убеждал: «Не будет никого тебя сильней!
Тебе я дело говорю, ты мне поверь!
Я не какой-то вредный злобный дикий зверь!
А ты за это все мне службу сослужи,
и местным людям гнев свой сильный покажи!
Они вредят мне, ну а мы теперь одно!
Вредят тебе иль мне – теперь уж все равно!»
Он сладко пел, шипел, приятно говорил,
и кузнеца в свои оковы заманил.
Тот соглашался и башкой седой кивал,
и Змей Горыныч его жизнь заколдовал.
Глаза налились кровью,
Горели изполобья,
и в тело влилась сила,
а душу поразила
бессмысленная злоба,
пылала ей утроба
как пламенем ужасным,
неистово и страстно.
Горыныч его душу испепелил,
разрушил, уменьшил до иголки –
но в ней не мало толку!
Пока игла цела –
не бьет его стрела,
не рубит острый меч
ни ног, ни рук, ни плеч!
Так в мир пришел Кощей,
неистовый злодей.
Врагами стали все вокруг;
не покладая сильных рук,
я мстил за доченьку мою,
и за жену стоял в бою.
Забросил поиск, смысла нет,
мне опротивел белый свет.
А дальше - ты все знаешь…
Чего тут говорить?
Теперь ты понимаешь,
что мне Звезду просить
нельзя ни в коем разе!
И мне судьба одна -
с коней шальных не слазить!
Бои, враги, война!
Кощей свою закончил речь,
сжимая острый ратный меч.
Но так предательски в глазах
сверкала горькая слеза.
Долго молчала Алиса,
все думала про Василису,
Про маму ее, про Варвару,
Про злость, что пылала пожаром,
Про душу Кощея больную,
Про тяжкую долю земную,
Про злые и темные силы,
Потом вдруг тихонько спросила:
-Как величать, дедуль, тебя?
-Себя Пахомом помню я.
Послушай, дедушка Пахом!
Тебя бы стукнуть кулаком,
чтоб из мозгов всю выбить дурь –
но Бог велит «Не бедокурь!»
Наплюй в глаза своей судьбе!
Послушай, именно тебе
к Звезде той нужно поспешить,
и свое горе доложить!
Гляди-ка, от беды твоей
какое множество людей,
страдает и метается,
кричит и убивается!
Так и от счастья твоего
воспрянут все до одного!
Ты ж ни себе, ни людям!
Доколе это будет?
Горит, горит во мне душа!
Дедуля, нужно поспешать!
Совсем уж скоро Новый год,
наступит он – и шанс уйдет!
Дедуля родненький Пахом,
на жеребца садись верхом,
скачи к заветной Ели
быстрее злой метели!
-Как верно все ты говоришь!
А с виду – глупенький малыш.
Бывать по слову твоему!
Я и тебя с собой возьму!
Алиску хвать в охапку!
Он сбрасывает тапки,
в ботфорты да со шпорами
он прыгает с разгону и
взлетает на коня:
«Скачи как от огня,
мой славный верный друг!
Нам медлить недосуг!
Настанет злу конец!
Быстрее! Молодец!»
Коротко ли, долго,
медвЕдей и вОлков
распугав дорогой,
поспешая много,
Пахом-Кащей на жеребце,
иглу свою сокрыв в ларце,
его засунув в пазуху,
набравшись уму-разуму,
до леса до волшебного,
для душ людских целебного,
добрался, доскакал…
А Новогодний бал
уже в разгаре самом,
народ, весельем пьяный,
танцует, веселится,
и Елочка искрится
сапфировыми шишками,
иголками лучистыми!
Детишек малых – тьма,
такая кутерьма!
Не тишь, но благодать!
В словах не передать
торжественный тот дух,
там души – словно пух –
белы и невесомы.
И будто все знакомы,
кружатся и танцуют,
смеются и ликуют.
Вдруг разом стихли песнь и топот,
и по толпе пронесся ропот:
-Кто этот черный злой старик?
-Ах, как его ужасен лик!
-Зачем пришел на праздник он?
-Глядите, он вооружен!
-Высок, костляв – что это значит?
- КОЩЕЙ НЕУЖТО?!!!
-НЕ ИНАЧЕ!!!
И стал разбегаться народ,
кричит, и вопит, и орет!
Мамаши хватают детей:
«Нам нужно укрыться скорей»
Бегут второпях кто куда –
подавят друг друга – беда!
- ЛЮДИ ДОБРЫЕ, ПОСТОЙТЕ!!!
Страхом душу не невольте!
Да, меня зовут Кощей,
я отъявленный злодей,
я мольбам людским не внемлю,
я измучил вашу землю,
вы меня страшиться вправе,
но скажу вам, не лукавя:
Я не смерть сюда принес,
у меня другой вопрос.
Зло моей лихой души,
я оставить поспешил,
в эту ночь, на Новый год,
ко Звезде меня зовет
то добро, что есть во мне…
Погибаю я в вине!
Кровь устал я проливать,
зло не в силах совершать!
Я хочу просить Звезду…
Тут на горе, на беду
ветер злой поднялся,
кто-то рассмеялся
зло и громко очень –
в небесах полночных,
змей, шумя крылами,
извергая пламя,
над поляной кружит,
так, что ветер вьюжит.
Верещит, хохочет,
приземлится хочет.
-Ну что, приятель мой Кощей?
Ты видно спятил, дуралей?
А я уж обыскался –
Куда он подевался?
А он объелся белены,
ему Горыныч – хоть бы хны!
Он тухлого покушал –
и договор нарушил!
Меня он знать не знает,
в свою игру играет!
Ты с кем бодаешься, бычок?
Ты обезумел, старичок?
Кто мне поклялся ввек служить,
тот так не может уходить!
Седлай свою кобылу,
да брысь к себе в могилу!
Случился как такой позор,
мы после проведем разбор.
-Горыныч-Змей, я не шучу,
я от тебя уйти хочу.
Ты обманул меня тогда,
смутивши сердце навсегда!
Я лишь своих хотел найти –
ты ж по кровавому пути,
меня направить порешил,
и мою душу погубил.
Так больше жить невмоготу -
я снова верю в доброту.
Оставь меня, Горыныч-Змей,
и останавливать не смей.
-Дружок, я понял, ты устал.
Угомонись, прикрой уста,
не делай дури сгоряча,
и не руби наш сук сплеча.
И ты, и я на нем сидим,
не вырывайся, погоди.
Слетай на отдых в Куршавель,
поешь петрушку и щавель,
А если хочешь – съезди в Рим!
Ну а потом поговорим.
-Не соблазняй меня, злодей!
Ты знаешь, скольких я людей
невинных подло загубил?
Я совесть напрочь позабыл!
Хотел от боли убежать –
но к ней вернулся я опять!
Свою беду забыть был рад-
но приумножил во сто крат!
Не уговаривай, уйди,
и душу мне не береди!
-Кощей, с моею силой
Ты видно не знаком!
-Прошло все то, что было –
зови меня Пахом!
-Ну погоди, размажу
Об пол, как червяка!
-Свою проглотишь сажу!
Рука моя крепка!
И врезались друг в друга,
Жестоко и упруго,
И каждый бил с размаха,
Усталости и страха
Не ведая, не зная,
О средствах не гадая.
Пахома Змей крылами
И острыми когтями
Лупил и рвал на части,
Но у того на счастье
За пазухой была
Заветная игла!
Пахом, орудуя мечем,
Кидая метко кирпичом
Поранил шею и плечо –
Беги, Горыныч, за врачом!
Но ни один из них в ту ночь
Не мог другого превозмочь.
Кругами ходят, задыхаясь,
Остановились, отдуваясь.
Пахом сказал:
-Гляди, змея,
Мне ненавистна жизнь твоя,
Мне не нужна твоя игла,
Ведь с ней и вечность не мила!
Хочу я жить как человек,
А коли мой недолог век –
Пусть будет так, я не ропщу,
Ведь жить так больше не хочу!
Ларец поднял над головой
И наземь кинул пред собой.
Змей глазами засверкал,
К снегу белому припал,
Злобно пасть ощерил:
- Уморю Кащея!!!
Одержимо рыкнул
и в атаку прыгнул.
Изловчился наш Пахом –
с боем крепко он знаком –
и когда змеюка,
гнусная подлюга,
ларчик ухватила,
изо всей он силы
опустил свой меч –
и слетела с плеч
голова змеиная –
тварь мертва былинная!
И вскинул меч Пахом-кузнец,
Все закричали:
- Молодец!
- Гадюку честно победил,
-Нам светлый праздник воротил!
Алиска громче всех кричит,
через толпу к нему бежит,
Бросается на шею
Пахому, не Кощею.
Тут вдруг становится светлей
Как от полсотни фонарей –
Пришел Звезды рожденья час,
Момент волшебный без прикрас!
А змеиное скользкое тело
все еще трепыхалось, пыхтело,
средь когтей, шевелящихся квело,
что-то мерно мерцало, блестело –
а потом половинки иголки
в снег упали без смысла и толка.
Тесно стало Пахому в груди,
он закашлялся, сбилось дыханье,
на Звезду в изумленьи глядит,
загадать видно хочет желанье.
Боль скрутила, упал он на снег,
от испуга толпа закричала.
-Знамо, кончился длинный мой век…
неужели… а я уж не чаял…
Я недолго… послушай, Звезда,
если нет – я совсем не обижусь,
моя жизнь – смертный бой да беда,
для себя я иного не вижу.
Ну а если послушаешь все ж,
одного я желаю сегодня,
и надеюсь, меня ты поймешь
в этот праздничный миг новогодний.
Жил я много и много видал,
больше мне этой жизни не надо,
я жену и дочурку искал,
их увидеть – дороже всех кладов.
Но не это хочу я просить,
их уж нет…ну а если воскреснут –
мне недолго осталось пожить,
снова будет сердцам нашим тесно.
Я увижу их там, за чертой,
или вновь поиск длинный продолжу
в жизни той, недоступной, иной…
Я найду, повстречаю, я должен!
Видишь, девочка рядом стоит?
Это ангел мой добрый, Алиса!
Она бросила страхи свои
не в угоду девчачьим капризам.
Она душу мою сберегла,
она словом меня отогрела,
и развеялась вечная мгла,
снова свет - ослепительно белый.
Я убил ее братьев, отца,
я конец положил ее роду,
снова пусть их забьются сердца,
пусть земля их вернет на свободу.
Если б мог – я за всех бы просил,
кто погиб от злобЫ моей дикой,
я б молился за них, голосил,
только грудь моя сохнет от хрипа.
Я прошу, ты родных возврати
малой девочке с сердцем огромным…
Колокольцем волшебный мотив
зазвучал над поляной просторной.
И все посмотрели туда,
где ярко горела Звезда.
Свет загустел, набрался силы,
ВЗОРВАЛСЯ ВДРУГ и ослепил их!!!
Тут разом все заголосили,
о добрых чаяньях просили!
Лучи на убыль, меньше света,
все ждут скорейшего ответа.
И лишь одно пустует место –
Куда пропал он? Неизвестно! –
Пахом-Кузнец, Кощеем бывший,
на волю душу отпустивший,
исчез с поляны без следа,
как будто сгинул в никуда.
А Алиска сидела и плакала,
и роняла слезинки, как маковки.
-Здравствуй, доченька!
-Здравствуй, сестрица!
Нам домой не пора торопиться?
Обернулась и видит – из чащи,
живы, здравы, целы, настоящи,
выходят Вася, Петенька,
Карлуша, Ганс, Антон,
все как папаня светленьки,
и умные, как он.
Папаня с ними рядом,
собой не дорожит –
ему беречься надо,
а он быстрей бежит…
И радости до неба,
и счастья через край…
-Ты что не ешь, Матроскин?
Отведай каравай!
Откушай, сделай милость!
Ты семгу позабыл!
Такая, брат, случилась
взаправдашняя быль.
-Пахом-Кащей, Алиса,
Горыныч Змей, Иван,
Варвара, Василиса –
ты все придумал сам!
-Придумал я? Быть может,
не страшная беда.
Но истинно, не ложно –
В лесу том есть Звезда!
Тому, кто сердцем светел,
сыскать поможет путь
в тот край могучий Ветер,
подскажет, где свернуть,
чтобы не сгинуть степью,
не заблукать в лесах,
и не попасться в сети,
и свой осилить страх.
Тому, кто чист и верит
в прекрасные мечты,
Звезда откроет двери,
я к ней иду…
А ты?
размер: 23699 байт
|
